Змеиное гнездо

Резко вылетев из камина в холл, Драко смахнул с костюма остатки пороха, в процессе отмечая, что на этот раз перемещение прошло куда менее приятно. Впрочем, самочувствие — последнее, что волновало слизеринца в данный момент, когда он стоял посреди первого этажа Азкабана. В глаза бросилось то, что в помещении было действительно многолюдно. Авроры, дементоры и министры в дорогих костюмах сновали туда-сюда, ещё больше усугубляя подступавшую тошноту. О, Салазар! С другой стороны, подобному переполоху не стоило удивляться: после официального оглашения побега в газетах всем работникам, должно быть, изрядно потрепали нервы. Глядя на то, как служащие тюрьмы перемещаются по холлу, то и дело норовя врезаться друг в друга, Драко решил, что ему, в целом, наплевать на них. Теперь, когда у него есть разрешение от Макгонагалл, ничто и никто не сможет помешать ему встретиться с отцом. Короткий разговор с одним из дежурных авроров, обмен презрительными взглядами и приторно-вежливыми улыбками, пара минут — и Малфоя уже ведёт к камере какой-то служащий тюрьмы, не посчитавший нужным хотя бы представиться, зато досконально проверивший подпись директрисы на предоставленном документе. Увиденное парнем сильно отличалось от того, что ему удалось лицезреть тогда, когда его сопровождал Уокер совершенно по другой части здания. Сотни тысяч камер и глухие стоны заключённых, доносящиеся из-за холодных каменных стен и толстых железных дверей — вот что появилось перед глазами Малфоя, стоило ему вместе с аврором оказаться в нужном отсеке Азкабана. Сначала слизеринец удивился: почему двери, а не решётки, но тут же сам ответил на свой вопрос. В этой части здания находились худшие из худших, а потому безопасность стояла превыше всего. Хотя, существовала вероятность и того, что наглухо запертые двери являлись лишь попыткой предотвратить новый побег. Как бы то ни было, блондин и его сопровождающий уже оказались перед нужной камерой, запертой заклинанием, а не ключом. Весьма предусмотрительно. — Малфой, — прежде, чем открыть, рявкнул аврор, с силой ударив по холодной стали. — У тебя посетитель. Услышанное заставило юношу скривиться. Да, он уже давно не имел к отцу тех чувств, что обычно испытывают сыновья, но становиться обычным «посетителем», гостем, ничем не отличающимся от других, было неприятно. Ладно, к черту. Не стоит думать об этом сейчас. Работник тюрьмы открыл дверь, пропуская волшебника в камеру, после чего с грохотом захлопнул её, чисто для протокола напомнив, что на встречу отведено полчаса. Выдохнув и поклявшись самому себе сохранять ледяное спокойствие, граничащее с равнодушием, слизеринец сделал несколько шагов, ожидая, когда не привыкшее к полутьме зрение придёт в норму. Камера была самой обычной, но оттого не менее отвратительной. Грязный каменный пол с трещинами, низкая кровать на металлических пружинах, лежащий на ней рваный матрас, мятая невзбитая подушка, одеяло с заплатками, холодные стены, невысокий стол, стул и квадратное окошко с железными прутьями, настолько маленькое, что в него не пролезла бы даже голова. Одним словом, обстановка разительно отличалась от привычного интерьера спальни в мэноре, где были шелковые простыни, стерильная чистота и тепло от камина. Драко бы не удивился, если бы ему сказали, что первые пару недель отец брезговал слезть с кровати и поставить свои аристократические ступни на пол, боясь испачкаться. Вполне ожидаемо. Снова слишком громко выдохнув, слизеринец сел на обшарпанный стул, сложив руки на столе и выжидающе скрестив пальцы. — Здравствуй, папа. Какая ирония. — Слишком долго, Драко. — Люциус, до этого лежавший на дешёвом подобии кровати, сел, положив ногу на ногу. Очевидно, в Азкабане могли сгнить душа и рассудок, но только не привычки светского общества. Эти черви слишком глубоко вгрызаются в мозг. — Я писал тебе в сентябре, а сейчас уже конец декабря. Не желаешь объяснить, на что ты потратил это бесценное время? «Бесценное… — Малфой-младший мрачно усмехнулся. — Когда ты осуждён на пожизненный срок, у нескольких месяцев действительно нет цены.» Только когда Люциус полностью выпрямился, видимо, решив, что несмотря на обстановку сможет окончательно восстановить прежний величественный облик, Драко заметил, что отец сильно постарел. Бледная кожа, всегда указывающая на чистую кровь и аристократические корни, приобрела множество крупных морщин и болезненный сероватый оттенок. Длинные светлые волосы, когда-то ухоженные и блестящие, теперь стали сухими и грязными, сальными патлами спадая на некрасивое лицо. В глазах же читались прежние гордость и достоинство, однако теперь они смешивались ещё с какими-то эмоциями, отдалённо напоминающими волнение и нездоровое ожидание. — Вопросы здесь задавать буду я, — тем же тоном ответил слизеринец, как-то слишком отчётливо чувствуя, что не находит внутри себя ни намёка на уважение к сидящему напротив человеку. Малфой-старший усмехнулся, но спорить не стал. — Итак, приступим. Мне известно, что некоторое время назад ты приобрёл дорогую шкатулку, — серые глаза безотрывно наблюдали за точно такими же, но чуть более холодными. — Зачем? Люциус поднял подбородок выше, но, кажется, не был удивлён. Что-то в его облике подсказывало: именно на такое развитие диалога он и рассчитывал. — Для Тёмного Лорда, разумеется, — спокойно ответил мужчина, а его сын едва не подавился воздухом. Очевидно, среди всех рассматриваемых вариантов молодой человек пропустил один. Этот. — С какой целью? — В начале года Волдеморт решил, что ему необходимо создать ещё один крестраж, — начал Люциус, глядя куда-то в стену. — К этому времени уже стало известно о том, что Поттер весьма преуспел в их уничтожении. Подобные происшествия натолкнули меня на мысль, что нашей семье не помешало бы иметь пути отхода на тот случай, если мальчишка все-таки победит. Тёмный Лорд был напуган, и мне не составило труда убедить его, что я знаю, какой крестраж точно останется в целости и сохранности. Тогда-то я и предложил использовать шкатулку. Пришлось немало потрудиться, чтобы раздобыть её, но результат стоил того. Хозяин ликовал, как дитя, — вспоминая, Люциус хитро улыбнулся. Слова были брошены Драко в лицо, и он проглотил их целиком, не жуя, едва не подавившись, осознавая, что его в очередной раз просто поставили перед фактом. Словно говоря: «Эй, у тебя дома может находиться крестраж, за которым охотятся полоумные Пожиратели Смерти. Теперь делай с этим, что хочешь.» Тем не менее, ни один мускул на бледном лице не дрогнул, а потому Люциус, решив, что сын с должным хладнокровием воспринял его рассказ, продолжил. — Полагаю, ты уже понял, что выбранная для крестража шкатулка — не просто ящик, купленный в Косом переулке. Использовать обычный зачарованный кусок фарфора или, скажем, мрамора, было бы слишком просто. О, Драко, здесь замешана куда более сильная магия, — сказав это, волшебник хрипло засмеялся, совершенно не замечая того, как сидящий напротив молодой человек начал сомневаться в его здравом уме. — Самое важное то, что она завязана на крови. Видишь ли, Тёмный Лорд был очень слаб, а потому не мог самостоятельно расколоть душу на ещё один осколок. Я же нашёл выход из этого положения: расположенные внутри шкатулки иглы ведут к небольшим стеклянным сосудам, в которые с помощью заклинания собиралась кровь всех, кто участвовал в ритуале — так Пожиратели могли одолжить Волдеморту часть собственных сил для столь великой цели. — Иначе говоря, в шкатулке смешивалась в единое целое магия всех, кто пожертвовал её через кровь? — молодой аристократ нахмурился. Ему уже абсолютно точно не нравилось услышанное, а предвкушение на лице отца говорило, что это ещё не все. Салазар, почему его угораздило родиться в этой поехавшей умом семейке?! — Да, это так. По задумке вся энергия должна была передаться первому, отдавшему кровь, от всех последующих… — Губы Люциуса растянулись в такой приторной улыбке, что казалось, что вся эта слащавость вот-вот польется через горло и патокой потопит все вокруг. — На это и рассчитывал Лорд, первым уколов ладонь иглой, но он ошибался. Я обманул его! Подставил величайшего тёмного волшебника современности, представляешь? На самом деле вся сила перейдёт к последнему, к тому, кто завершит круг! Гениально, не правда ли?! Младший Малфой скривился: он не находил в рассказе отца ничего, что могло бы вызвать такие бурные эмоции. Напротив, светлую голову раздирали догадки. Если магия ушла не к Волдеморту, — гореть ему в Преисподней! — то к кому? Предположим, к отцу. Нет, вряд ли. Забери Люциус себе всю силу, он бы уж точно не стал рассказывать об этом, сидя в тюремной камере. Следовательно, если отец делится историей с ним, то… Не может быть! — Это будешь ты, Драко, — всегда холодные серые глаза буквально источали гордость. — Конечно, я никогда не был слишком уж ласков с тобой, но будь уверен: я действительно сделал это для тебя! Слизеринца передернуло. Мерлин, верни те времена, когда блондин наивно думал, что шкатулка — всего лишь проклятый артефакт. — Невозможно. Моей крови нет в этом чёртовом ящике, — прозвучало решительно и бескомпромиссно, так, будто говорившего не трясло изнутри и не разъедали противоречивые эмоции. — Да, но это пока. Ты найдёшь шкатулку, прочтёшь заклинание и замкнешь круг крови, Драко. Даже убивать никого не надо! Всё уже сделали за тебя! Три шага, и собранная магия перейдёт к тебе, а наша семья вернёт былое положение в обществе. Ничего сложного! Не зря же ради этого высокого предназначения утратили часть своих сил Тёмный Лорд, Беллатриса, я, Корбан, Август, Родольфус, Торфинн… Этот список со стопроцентной вероятностью что-то напоминал Драко. Волшебник точно недавно где-то слышал об упоминании последних имён. В этот момент Малфоя озарило! В ушах снова звучал голос Грейнджер, громко читавшей на весь непривычно тихий Большой зал свежий номер «Ежедневного Пророка», а перед глазами проносились строчки. Точно! Сбежавшие из Азкабана! Яксли, Руквуд, Лестрейндж, Роули и… — Долохов. — Верно, сын, Антонин тоже внёс свой вклад в твоё будущее величие! — Люциус едва удержался от того, чтобы начать рукоплескать своему умному наследнику. Какое неожиданное проявление чувств! Должно быть, на старости лет забыл, как пытал сына за непослушание, когда тот был ещё совсем ребёнком. Зря, потому что Драко это отчётливо помнит. Глядя на эти необоснованные всплески восторга, юноша сделал вывод, что у отца точно помутился рассудок. — Как ты догадался? Грубый удар по железной двери и почти выплюнутое аврором: «Время вышло» не дало парню ответить, да и ему самому не слишком уж хотелось это делать. Что бы он — Драко — сказал? Поделился бы «приятной» новостью о сбежавших из тюрьмы уродах Лорда, вложивших часть своих магических сил в общее дело и теперь, очевидно, ищущих крестраж, чтобы вернуть утраченное? Или, может, отец и сын по-семейному сядут на эту отвратительную скрипящую кровать и дружно станут предполагать, скольких чистокровных перебьют Пожиратели, пока не решат поискать в их родном поместье, заодно «приветливо» запустив Аваду Нарциссе в голову? Кстати, в мэноре ли шкатулка? — Пошли, — скомандовал аврор, наколдовывая заключенному дополнительные цепи и кандалы. — На выход, Малфой. Проверка сама себя не проведёт, не надейся. — Найди её, Драко, и поторопись! — Вырываясь из оков, прохрипел Люциус, пробегая по камере безумным взглядом и находя среди тёмных стен бледное лицо сына. — Ты и так слишком долго медлил, а потому времени больше нет. Учти, если опоздаешь, она рванет и разнесет все вокруг. Твоя мать, Драко, — на худых серых кистях с лязгом захлопнулись наручники — оно убьет её. Не опоздай, иначе всё обратится в Ад! — Хватит, заткнись уже! — Проворчал служащий тюрьмы, толкая волшебника к выходу. — Хотя, признаться, такого бреда я ещё не слышал. Драко сжал челюсти, чувствуя, как кровь вскипает в висках, пока он лихорадочно пытается сообразить, что все это значит. Складывалось впечатление, что говорить загадками отец научился у Снейпа. Подобная манера общения точно была излюбленной у зельевара. — Мерлин, отец, просто скажи, где она? Какой ещё, к черту, Ад?! Давай, ответь, где гребаная шкатулка? Куда ты спрятал этот дурацкий кусок мрамора или хрусталя, — из чего она вообще сделана? — когда вдруг решил, что крестраж с кровью Волдеморта будет лучшим подарком сыну на совершеннолетие? — Твой собственный, Драко, — раздалось практически у самого выхода. — Там, где начался твой собственный Ад. Глухой удар тяжёлой двери буквально вскрыл скальпелем череп и небрежным движением раскромсал остатки нервных клеток, наблюдая, как они превращаются в кроваво-красную кашицу из страха, разочарования и непонимания. Видит Салазар, когда Драко перемещался в Азкабан, он до последнего лелеял глупую надежду, что отец просто соскучился. Слизеринцу и в голову не могло прийти, что Люциус решит преподнести ему такой сюрприз. К восемнадцати годам юноша хотел бы иметь свое личное поместье, а не гребаный крестраж, связывающий его с Тёмным Лордом и Пожирателями, который, к слову, в любой момент может взорваться — отец ведь это имел в виду, да? — и стереть в порошок его мать и дом. Мерлин! — Тебе особое приглашение нужно, парень? — За спиной беззвучно материализовался другой аврор, пока его коллега, вероятно, проверял, не передал ли Драко отцу что-нибудь запрещённое. — Думаю, никто здесь не будет против получить ещё одного Малфоя в нашу коллекцию. Потрясающее чувство юмора. Вам бы шутом работать, сэр. Так и ничего не ответив, Драко поднялся со стула и молча прошёл к дверям, сопровождаемый до холла новым надзирателем, по пути проклиная весь мир и себя самого в особенности.

***

В кабинете Зельеварения было довольно холодно. Гермиона поправила любимый бежевый свитер и посильнее укуталась в мантию, чувствуя, что у неё уже успели заледенеть не только пальцы, но и кончик носа, хотя прошла лишь половина лекции. Самой скучной, апатичной, невероятно монотонной, по её мнению, лекции. Несмотря на всю свою необъятную любовь к учёбе и получению знаний, гриффиндорка не могла не признать, что безэмоциональный тон Снейпа мог усыпить кого угодно, даже целую стаю корнуэльских пикси в период весеннего обострения. Студенты, сидящие на задних партах, без зазрения совести то и дело проваливались в небытие, насильно возвращаясь в жестокую реальность под испепеляющим взглядом карих, почти чёрных глаз, а те, кому вынужденно пришлось разместиться за ближайшими к преподавательскому столу местами, сгибали руку в локте и опирались головой о кулак, всей душой уповая на свою жизнеспособность, понимая, что заснуть, сидя в паре метров от Снейпа, — равносильно тому, чтобы запустить Аваду себе в висок. Смерти подобно. Тем не менее, внезапно нахлынувшая на восьмикурсников сонливость нисколько не смущала самого Северуса, продолжавшего читать о назначении сушёных трав в зельях средней степени сложности так, будто он держал в руках не учебный фолиант, а маггловский псалтырь за упокой, произнося каждое слово тем же тоном, какой обычно используют на похоронах. Случайно проведя такую аналогию, Грейнджер отметила, что тёмная одежда профессора как нельзя лучше подходила для такого рода мероприятий, что заставило её внутренне улыбнуться. Впрочем, дело было даже не во внешнем виде Снейпа или его интонации: ещё до лекции по Зельеварению девушка ощутила невероятные бодрость и эйфорию. Конечно, гриффиндорка и раньше всегда старалась находить в жизни и в людях только самое лучшее, сохраняя оптимизм даже в военные годы, но сегодня её настроение определённо было более чем замечательным. Хотелось бесконечно улыбаться, смеяться даже над самими глупыми шутками, а потом кого-нибудь обнять. Желательно, чтобы этот «кто-нибудь» был высоким блондином, а его фамилия чисто случайно начиналась на «Мал» и заканчивалась на «фой». Мал-фой. Малфой. Еще вчера, поставив роспись в поручительском бланке, Гермиона честно призналась самой себе, что он ей нравится. Да, они миллионы раз ругались в детстве, да, совсем недавно сражались на разных сторонах, да, он — редкостный сноб и бывший Пожиратель, а ещё у него прескверный характер и потрясающая улыбка. Крышесносная, черт возьми! От этой мысли губы девушки робко дрогнули, стараясь не растянуться до ушей. Меньше всего на свете Грейнджер хотелось думать, как она может выглядеть со стороны, улыбаясь во весь рот во время наискучнейшей лекции по Зельеварению. Тем не менее, один «белобрысый засранец» — более лестного описания все ещё не нашлось — прочно засел у неё в голове, отвлекая от всего, что говорил и просил записывать Снейп, заставляя чувствовать себя самой обычной влюбленной дурочкой. «Влюбленной» — даже звучит жутко. В сложившейся ситуации радовало только то, что Гермионе не пришлось в очередной раз слушать пресловутое «Где мистер Малфой?», ведь профессор и так все знал. Сразу после того, как волшебница сделала росчерк пером на нужном бланке, Минерва занялась тем же самым, но уже на другом, после чего с выражением вселенской скорби на лице передала документ Драко и пошла к Северусу, дабы он, как декан Слизерина, был в курсе перемещений своего подопечного. Только когда за женщиной захлопнулась дверь, гриффиндорка осознала, что в кабинете они остались одни. Поправив манжеты и без того идеально сидящей чёрной рубашки, — дурацкая малфоевская привычка — молодой человек перевёл на сокурсницу вопросительный взгляд, и Гермиона внезапно почувствовала себя абсолютно голой, стоящей перед ним во всей нагой красе. Её всегда поражала способность Драко смотреть так. В эти секунды девушку насквозь прошибало электрическими зарядами, по пояснице пробегали мурашки, а ещё она чувствовала внутри себя что-то, чего не могла назвать вслух, но это заставляло её предательски краснеть. «Если ты не вернёшься, Малфой, я натравлю на тебя Живоглота», — Грейнджер сама не знала, зачем она это сказала. Наверное, просто, чтобы не было так тихо, чтобы не давило осознание, что они стоят здесь вдвоём, чтобы он не смотрел. Драко ничего не ответил, только лишь усмехнулся, будто увидев в карих глазах что-то большее, чем просто зрачки и радужки. Гермиона опустила и взгляд, и голову, внезапно настолько заинтересовавшись собственными туфлями, что даже не заметила, как тёмная прядь волос упала на лицо, мешая её псевдообзору. Неожиданно тёплая ладонь заправила непослушный локон за ухо, проскользила по скуле и, коснувшись подбородка, подняла его вверх, призывая волшебницу посмотреть в пронзительные серые глаза, захлебнувшись и утонув где-то посреди айсбергов. Грейнджер казалось, что Малфой вот-вот её поцелует, отчего внутри все тут же сжалось, перевернулось, сделало кульбит и с грохотом упало. Адреналина, которого когда-то не хватало, оказалось в крови столько, что становилось трудно дышать и контролировать дрожь в кончиках пальцев. Колени тряслись. Гриффиндорка даже не знала, хотела ли этого поцелуя, но когда губы сами собой разомкнулись, а Драко, прошептав: «Доставай свитки», ухмыльнулся и секунду спустя исчез в облаке пыли в камине, девушка поймала себя на мысли, что без тёплой ладони на подбородке стало непозволительно пусто. От размышлений Гермиону отвлек громкий удар часов, ознаменовавший окончание лекции, которую мало кто смог пережить, ни разу не заснув. Торопливо складывая вещи в школьную сумку и видя, что Гарри, Рон и Джинни уже ждут её у выхода, умнейшая ведьма столетия направилась к дверям, чувствуя, что от воспоминаний сердце колотится, как бешеное.

***

Драко был приятно удивлён, когда не смог аппартировать в мэнор через каминную сеть Азкабана. Нарцисса все-таки с должным вниманием отнеслась к его словам и укрепила защиту поместья, зачаровав дом и прилежащие территории так, чтобы на них нельзя было проникнуть без предварительного согласия хозяев. Знала бы она о том, что совсем недавно стало известно её сыну, давно прибегла бы к подобным методам укрепления безопасности. Как бы то ни было, когда камин вернул Малфоя туда, откуда он прибыл, то есть обратно в тюрьму, ему пришлось снова тревожить служащих Азкабана, чтобы те связались с матерью, а она, в свою очередь, дала сыну возможность переместиться в поместье. Возвращаться в Хогвартс категорически не хотелось. Только не сейчас. Драко чувствовал жизненную необходимость, во-первых, лично сообщить Нарциссе обо всем, что рассказал отец, и, во-вторых, полностью осознать услышанное, усвоить информацию и выработать чёткий план дальнейших действий, а среди надоедливых студентов, в том числе и однокурсников, подобное не представлялось возможным. Он же не Поттер, чтобы идти наобум?! Именно по этим причинам выбор слизеринского принца без колебаний пал на мэнор, как на тихий и спокойный пункт временного пристанища. Говорят, дома становится легче. Значит, Драко надо домой. Увидев сына, появившегося из камина, Нарцисса, хотя и была заранее предупреждена о его визите, удивилась не меньше, чем в прошлый раз, когда отпрыск семейства аристократов аппартировал к воротам посреди Хеллоуинской ночи. Широко распахнутые карие глаза несколько минут внимательно изучали молодого человека, после чего женщина крепко обняла юношу, ещё яснее ощущая, как сильно она скучала все эти месяцы. Драко с облегчением выдохнул, на долю секунды вновь став тем беспечным ребёнком, когда почувствовал, как красивые ухоженные ладони нежно гладят его по голове, а ногти с идеальным маникюром путаются в белоснежных прядках. Видит Мерлин, Малфою не хватало этих мгновений спокойствия в холодном змеином гнезде. Тем не менее, момент был разрушен срочной необходимостью поделиться последними новостями несмотря на то, что сейчас слизеринцу меньше всего хотелось вспоминать не самый приятный разговор. Медлить действительно было нельзя, а откладывать неизбежное — глупо. Выдохнув и попросив у Мерлина душевных сил, — хотя, на самом деле Драко не очень-то верил в помощь великого волшебника — молодой человек поделился информацией с матерью. Разумеется, некоторые детали пришлось опустить, например, с чьей помощью он контролировал ситуацию в школе из мэнора, и кто стал его поручителем в этот раз, но в самых главных аспектах правда все же вышла на свет. Нарцисса отреагировала спокойно, выслушав молча и с присущей ей мудростью восприняв даже то, что в доме, в котором она живёт, под угрозой взрыва может находиться неуничтоженный крестраж Волдеморта. Только поджатые губы и ни одного упрёка в адрес мужа. Иногда Драко действительно не понимал, что могла найти в его отце такая женщина, как Нарцисса?! Тем не менее, Малфой видел, что в глубине души мать была взволнована, и в этом её легко можно было понять. В конце концов, не каждый же день узнаешь, что Пожиратели Смерти в любой момент могут попытаться вломиться в твой дом! В результате, после нескольких минут мучительного молчания было принято коллективное решение ещё раз осмотреть мэнор и на этот раз подключить к поиску домовиков, а дальше решать проблему по ситуации. С облегчением выдохнув, — все ведь прошло более-менее нормально, да? — Драко направился в свою спальню. Ему предстояло ещё многое обдумать, в том числе и слова Люциуса, а привычная обстановка должна была этому как-то посодействовать. «Там, где начался твой собственный Ад». Что, спрашивается, отец имел в виду? О каком конкретно месте он говорил? Что за смысл был вложен в эту метафору? На вопросы никак не находились ответы, а мысли путались и метались, налету врезаясь в тёмные стены и разбиваясь на маленькие кусочки — обрывки фраз. Безвольно упав на постель и чувствуя гладкий тёмно-зеленый шёлк простыни под подушечками пальцев, Драко просто уставился взглядом в потолок, а после, когда от гипнотизирования кипельно-белой поверхности начали болеть глаза, медленно опустил веки, размышляя о том, не остаться ли ему в поместье ещё на сутки. Это был чертовски долгий день! Тишину нарушил стук в дверь. После короткого «Войдите» и тихого скрипа в комнате очутилась Нарцисса. Сделав пару неспешных шагов и остановившись в нескольких метрах от сына, аристократка задумчиво произнесла, глядя на снегопад за окном: — Знаешь, почему-то мне кажется, что самое ценное, то, что действительно нужно беречь, сейчас находится далеко не в мэноре. Постояв ещё пару секунд и бросив на сына быстрый взгляд, Нарцисса неслышно скрылась за дверью, исчезнув так же незаметно, как и появилась. Однако, её слова крепко засели в голове юноши. Вероятно, Драко следовало бы вспомнить о французском поместье, но первым, что пришло ему на ум, были карие глаза.

***

В библиотеке было практически пусто. Помимо Гермионы за небольшими круглыми столиками сидели лишь несколько ребят с Когтеврана и одна пуффендуйская девочка с третьего курса. Впрочем, подобное падение посещаемости хогвартского хранилища знаний было вполне объянимо: большинство студентов готовилось к предстоящему Зимнему балу, доводя до совершенства наряды и строя планы на праздничный вечер. Несмотря на то, что вся эта суматоха казалась довольно приятной, саму Грейнджер куда больше радовал тот факт, что в этот раз никто не потребовал её обязательного непосредственного участия в организации мероприятия. Безусловно, гриффиндорке нравилось руководить процессом и чувствовать собственную важность, но на данный момент мысли в кудрявой голове занимали в разы более серьёзные вещи. Литература по тёмной магии, если быть точнее. Собрав всю свою внутреннюю ответственность, Гермиона решила: что бы она ни чувствовала к Драко, ей все ещё предстояло хоть как-то поспособствовать поимке сбежавших Пожирателей Смерти, а потому, раз уж Малфой не счёл нужным посвятить её в подробности своей деятельности, она разберётся с этой задачей сама. Никакие блондинистые слизеринцы не погубят в ней гриффиндорские храбрость и независимость. Мысленно кивнув самой себе и улыбнувшись такому ходу рассуждения, девушка достала из стопки фолиантов очередную книгу. Помнится, совсем недавно, прежде, чем она заснула в объятиях Драко, тот признался, что видит цель Пожирателей в поиске какого-то проклятого предмета из мэнора. Конечно, алкогольное опьянение Малфоя в момент откровения наталкивало на некоторые сомнения, но умнейшая ведьма столетия умело гнала их прочь, полагая, что их с Драко разговор был слишком серьёзным, чтобы стать испорченным влиянием огневиски. Таким образом, если слизеринец ничего не перепутал в пьяном бреду, то Грейнджер стоило начать с изучения способов наложения проклятий на неодушевленные объекты. Кроме того, девушка планировала прочесть информацию о тёмных заклинаниях связи. Предположение, что Пожирателям кто-то помог вновь оказаться на свободе, не давало покоя, а потому среди списка необходимого чтива оказалось несколько свитков, которые должны были ответить на вопрос, возможно ли такое в принципе. Благодаря всему вышеперечисленному вечер был безвозвратно потрачен на изучение материала. Тем не менее, результата все ещё не было, однако Гермиона, опять перелистывая страницу, убеждала саму себя, что новая информация полезна в любом случае. Теперь она даже может написать на эту тему парочку рефератов внушительных размеров, но, хотя подобная перспектива казалась довольно привлекательной, Грейнджер все равно не находила никаких сведений, способных помочь ей в расследовании дела Пожирателей. Мерлин, и что она теперь скажет всей Британии? Гарри и Рону? Драко? Если страна и друзья смогут понять, то Малфой… Случайная мысль, что последний разочаруется в ней, заставила желудок неприятно сжаться. Да, слизеринец не просил её помощи, но теперь, когда девушка полностью осознала истинную природу своих благих стремлений в его адрес, ей самой хотелось что-то для него сделать. О, Годрик милостивый, чувства действительно портят людей! «Некоторые источники уверяют, что при наличии определённых условий вкупе с сильными тёмными заклинаниями возможно сотворить чары, носящие пространственно-временной характер…» — гласили выцветшие строчки одной из книг, и, пробежав по ним взглядом, Гермиона едва не закричала: «Эврика!», потому что написанное действительно имело смысл. Теперь у неё есть прямые основания полагать, что бывшие заключённые могли сбежать при помощи какой-то магии. Конечно, было бы неплохо ещё и разобраться, какой конкретно, но даже то, что стало известно ей сейчас, уже являлось в своём роде прорывом. Чувствуя переполняющие её гордость и восторг, Грейнджер сделала в тетради нужные пометки и левитировала фолианты, оказавшиеся бесполезными, обратно на полку. Да! Она все-таки справилась! Осталось только рассказать об этом Драко.

***

Большой зал был украшен в лучших традициях Хогвартса. Хрупкие снежинки, наколдованные лично Минервой Макгонагалл, неспешно вальсировали, кружась над головами студентов, а после мягко падали на крупные ветви ели, специально принесенной Хагридом, превращаясь в самые разные стеклянные шары и игрушки. Наблюдая за тем, как одна из таких снежных звёзд, приземлившись среди зелёных иголок, неожиданно приобрела форму оловянного солдатика, Гермиона улыбнулась. Казалось бы, мелочь, но обычное ёлочное украшение напомнило девушке о тех временах, когда она праздновала Новый год и Рождество вместе с семьёй на окраине маггловского Лондона. После войны Министерство Магии выделило лучших специалистов, чтобы вернуть утраченные воспоминания родителям гриффиндорки, и это получалось, но с трудом. С момента начала работы прошло больше полугода, а мистер и миссис Грейнджер восстановили в своей памяти лишь первые несколько лет жизни их дочери. Гермиону это огорчало, но она не отчаивалась: в конце концов, результат же есть, хотя и маленький, а значит, однажды родители снова обнимут её с прежними любовью и заботой. Главное верить, так ведь? Кроме того, рядом с ней всегда будут друзья, которые не дадут почувствовать себя одинокой и никому не нужной. Гарри и Рон уже давно стали для Гермионы семьёй, настоящими братьями, каких у неё никогда не было, а потому осознание, что эти близкие люди никогда её не бросят, помогало оставаться спокойной. Подумав о друзьях, волшебница огляделась по сторонам, найдя одного гриффиндорца танцующим с Джинни, а другого — с какой-то когтевранкой на курс младше. Грейнджер вновь улыбнулась, пытаясь убедить себя в том, что всё отлично, но упрямый червь сомнения настойчиво твердил: что-то не так. Кого-то не хватает. Драко. Того самого слизеринца, за которого она поставила роспись, согласившись стать его поручителем, того, кого уже вторые сутки не было в школе, того, с кем ей до трясущихся коленок хотелось поделиться своим последним открытием. Да, он определённо оценит то, что нашла гриффиндорка! Иначе и быть не может! Главное, чтобы он вернулся поскорее. Желательно, сегодня. Тем не менее, время шло, стремительно мчался час за часом, а Малфой так и не появился. Гермиона успела выпить пару стаканов тыквенного сока, потанцевать с Роном и Невиллом, обсудить с Терри Бутом, как здорово, что на этом балу нет прессы и министров, мысленно повторить параграф по Травологии, зачем-то кивнуть Блейзу Забини и Пенси Паркинсон, переставшим называть её «грязнокровкой» после совместного ограбления кабинета Макгонагалл, поболтать с Полумной о мозгошмыгах, и, разумеется, вдоволь поностальгировать. Однако, «дурацкий Хорёк, мешающий наслаждаться праздником» упрямо не шёл у Гермионы из головы. Интересно, испытывает ли Джинни нечто подобное к Гарри, или только у неё — Грейнджер — что-то перемкнуло в извилинах и привело к тотальному помешательству? Как бы то ни было, Драко так и не появился к полуночи, а потому, когда часы совершили двенадцатый удар, гриффиндорка решила, что ей стоит проветрить мысли и разобраться в себе вдали от шумного торжества. Места, подходящего для этих целей лучше, чем Астрономическая башня, не нашлось.

***

Драко знал, что она там. Изначально он планировал заглянуть в Большой зал, чтобы оповестить Макгонагалл о своём возвращении, затем найти Забини и Нотта и уже с ними отправиться в гостиную Слизерина, где можно было без угрозы обнаружения открыть бутылку огневиски и устроить настоящее веселье. Малфой действительно хотел поступить именно так, но, уловив в воздухе ноты банана и карамели, ударившие ему в мозг сильнее любого Петрификуса, просто физически не смог идти дальше и свернул с лестницы в пустой коридор, где за поворотом мелькнула охапка кудрявых каштановых прядей. Мерлин, и почему ноги сами ведут его к этой девчонке? Слизеринец шёл бесшумно, почти крадучись, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Слова матери действительно заставили его задуматься, и прошлым вечером он полностью осознал, кто может оказаться жертвой обстоятельств по его вине, и чья судьба за эти месяцы стала ему настолько не безразлична, что внутри всё переворачивалось и трещало по швам. Он должен это остановить. Должен, пока она не поплатилась жизнью за его слабость. Даже если внутри у него что-то рухнет. Грейнджер стояла, облокотившись о перила, и смотрела куда-то вдаль, думая о своём и не замечая ничего вокруг. Тонкая талия, за которую он притягивал её к себе той ночью в уборной, худые плечи, расправляемые каждый раз, когда она упорно доказывала ему свою правоту, стройные ноги, не так давно согретые наколдованным им одеялом, снежинки на тёмных кудряшках, — все это буквально клеймом выжигалось в памяти. Впервые за последние несколько лет Малфой признал, что и правда сожалеет о том, что собирается сделать. Гермиона его не простит. Впрочем, наверное, так и должно быть. — Надоело веселиться, Грейнджер? Волшебница совсем не по-гриффиндорски вздрогнула, но заметно расслабилась ещё до того, как увидела лицо своего гостя. Предположение, что девушка узнала его по голосу, ударило под дых, но когда Гермиона широко и чертовски искренне улыбнулась ему, Драко и вовсе буквально отправился в нокаут. «Мерлин, пожалуйста, если ты есть…  — в горле встал ком, мешавший сделать один-единственный вдох. Как вообще можно дышать, впервые увидев радость, сияющую в бездонных карих глазах, зная, что её причина — ты? — Не заставляй меня.» — Малфой, наконец-то! «Салазар, она такая красивая!» Гермиона сама не понимала, где были её разум и чувство самосохранения, когда секунду спустя сделала несколько шагов к слизеринцу и порывисто обняла его, уткнувшись носом куда-то в ключицу. Гриффиндорке не хотелось объяснять свое поведение ни прошлым волнением, ни длительным ожиданием, ни омерзительно-прекрасным ароматом абсента и полыни, мгновенно проникнувшим в её лёгкие, ни чем-либо ещё. В самом деле, зачем, а главное перед кем, ей оправдываться, если она — Гермиона Грейнджер, лучшая студентка Хогвартса — едва ли не впервые поступает так, как чувствует? К чему ей говорить, что вовсе не хочет того, что делает, если она действительно ждала Драко и буквально сгорала от нетерпения поделиться с ним хорошими новостями? Сейчас, когда она так счастлива, зачем лгать самой себе? И ещё один вопрос: почему он не обнимает её в ответ? Малфой медленно опустил голову, наблюдая каштановую макушку, прижавшуюся к его груди, и красивые руки, обвившие талию и так необычно контрастирующие в свете луны с его чёрным костюмом. Грейнджер определённо ждала от него каких-то действий. Объятий, поглаживаний по волосам или хотя бы дружеского хлопка по плечу — чего угодно, но не полного отсутствия ответной реакции. Рука рефлекторно поднялась, но Драко усилием воли заставил себя опустить её, отчего ему почти стало больно. Салазар, и чем он так провинился перед Вселенной? Почему из всех девчонок Пожирателям в качестве меры воздействия на него может понадобиться именно она? Чёртова Грейнджер, гриффиндорская заучка с грязной кровью, неправильная вдоль и поперёк, но заставляющая его чувствовать себя живым? Гермиона отстранилась первая, глядя на Драко снизу вверх так, что у него мгновенно возникло желание сброситься с совятни. — Малфой, мне надо сказать тебе кое-что, — прозвучало почти нормально, словно говорившая вовсе не чувствовала обиду и разочарованние, словно не натолкнулась на безразличие того, кто вызывал в ней взрыв эмоций одним взглядом. Волшебницу называли «умнейшей-ведьмой-своего-поколения», но, видимо, зря, потому что ей не хватало ни ума, ни знаний, чтобы объяснить, почему слизеринец ведёт себя подобным образом. Из-за чего он недоволен? Что она сделала не так? — Выслушай меня внимательно, пожалуйста… — Нет, Грейнджер, не надо, — Малфой почти физически отмахнулся от её слов. Так нельзя. Он не может этого слышать. Да, есть вероятность, что Гермиона собирается сказать ему что-то об учёбе или Пожирателях, — будь они прокляты — но если нет? Взгляды, улыбка, помощь, а теперь ещё и это ненужное объятие… Всё складывалось в одну картинку и наталкивало на вполне логичный вывод, который никак нельзя озвучить, тем более сейчас. У Драко был только один вариант того, что такого важного гриффиндорка хотела сообщить, и он меньше всего на свете хотел это слышать, ведь тогда они оба уже не смогут притворяться, что ничего не было. Видит Моргана, лучше бы он ошибался. — Нет, надо, как ты не понимаешь! — Терпение медленно, но верно подходило к концу, а обида начинала давать о себе знать. Что бы Малфой ни надумал, Гермиона не зря просидела в библиотеке весь прошлый вечер, и она выскажет в ему лицо свои предположения по поводу побега, хочет он того или нет. — Ты понятия не имеешь, что я собираюсь сказать, так что будь добр, заткнись! — О, Грейнджер, ошибаешься, — язвительный тон заставил Гермиону вздрогнуть, а Драко — подавиться своими же словами. Казалось, что они снова в сентябре. До того, как былые границы с грохотом рухнули, а люди, всю жизнь стоявшие по разным углам, перестали быть друг другу чужими. — Я прекрасно всё знаю и более чем уверен, что ты приготовила целый монолог про свет внутри меня. Благородная гриффиндорская душонка и идиотская склонность к всепрощению заставляют тебя считать меня хорошим человеком и несчастной жертвой обстоятельств, но ты ошибаешься. — Это не правда, — не выдержав, девушка все же срывается на крик. Какого черта он творит? Мерлин, почему Малфою обязательно надо все портить! Что мешает ему смириться уже, наконец, со своим прошлым и понять, что некоторые люди принимают его таким, какой он есть? Зачем начинать все заново? — Драко, выслушай же меня! — Нет, Грейнджер, сегодня говорить буду я. Это ты должна меня услышать. Хватит придумывать мне несуществующие качества, я — не герой и даже отдалённо на него не похож. Где же твои мозги, а? Почему ты до сих не заметила, что я просто пользуюсь тобой когда захочу и как захочу?! — Красивые губы скривились в ядовитой усмешке, и Гермионе показалось, что её проткнули насквозь чем-то острым, угодив прямо в грудь. В сердце. Он врет. Кто-нибудь, скажите, что это все — наглая ложь, пока она не рассыпалась в пепел и не развеялась по полу башни. — Я с самого начала использовал тебя, а ты была такой дурой, Грейнджер! Даже тогда, в сентябре, когда министерское письмо попало к тебе в руки, думаешь, я не догадался, что ты начнёшь выпытывать подробности? Как глупо! Мне не составило труда понять, что долг совести погонит тебя искать меня, и что в итоге? Мне стоило лишь мило поулыбаться и надавить на жалость, чтобы наша гриффиндорская девочка повелась и усыпила свою бдительность! — Малфой нарочито громко рассмеялся. — Знаешь, я сам не верил, что это сработает, но ты… Большей идиотки мне ещё не доводилось встречать. — Ты лжешь! Тогда, на балу, — голос неумолимо ломался, а камень в груди так сильно давил на лёгкие, что казалось, Гермиона вот-вот упадёт. Почему он говорит это сейчас, когда она только призналась себе в своих же чувствах? — Ты поцеловал меня. В лоб, помнишь? «Скажи, что помнишь, пожалуйста, потому что иначе от меня ничего не останется. Признай, что твои грязные слова — глупая шутка. Посмотри мне в глаза так, как умеешь лишь ты, и заставь поверить, что целовал меня искренне. Сделай это, пока я не рванула с чёртовой башни. Я так ждала тебя, не разбивай же мне сердце, ведь я отдала его тебе, впервые увидев, кого ты прячешь под маской. Не кромсай его на куски, я не переживу этого. Пожалуйста, только не сейчас… » — Посмотри, какая ирония! Ты запомнила поцелуй, а я — то, как сделал тебя своей личной игрушкой, сыграл на эмоциях и заставил подчиняться! Кто бы мог подумать, что поттеровская подружка окажется такой шлюхой, что станет прислуживать любому, кто подарит ей хоть немного внимания! — Серые глаза вновь оказались холоднее любой зимней стужи. Если таким взглядом можно убивать, то именно это Малфой сейчас и делает. — Неужели даже Уизел не попытался залезть под твою безвкусную юбку?! Какая жалость! Хотя, пожалуй, я его понимаю: что доступно — то не интересно, запомни, Грейнджер. Злость и оскорбленная гордость взяли своё, и Гермиона замахнулась на пощёчину. Да, пусть ему станет так же больно, как и ей. Грейнджер сможет вечность любоваться на кроваво-красный отпечаток собственной ладони на бледной щеке. Драко перехватил её руку в нескольких сантиметрах от своего лица, с силой сжав запястье и грубо оттолкнув от себя. Слишком резко, даже причиняя боль. Разрушая все, что так долго и упорно выстраивалось. Малфой окинул девушку презрительным взглядом, таким, каким из года в год втаптывал её в грязь в детстве, и как-то особенно гадко и высокомерно фыркнул, словно Гермиона была осенней слякотью, испачкавшей его кристально-чистые туфли. Брезгливость. В ней можно было бы задохнуться, и гриффиндорке действительно не хватало воздуха. — Свитки… Я же знаю, ты говорил искренне! — Голос, сорвавшийся на крик, праведный гнев и слезы, пока не пролившиеся, но уже стоящие в глазах. Драко столько раз видел, как она плачет, почему же сейчас он чувствует вину? — О, Грейнджер, ты такая наивная! — Хриплый смех эхом разлетелся по башне, иглами врезаясь в камень и ей — Гермионе — в сердце. Этот звук сворачивал её внутренности в узел и скручивал живот так, что казалось, её с минуты на минуту стошнит его словами и собственным желудком на дорогой чёрный костюм. Мерзость. — Мне было крайне забавно наблюдать за твоими несуразными, как и ты сама, попытками мне помочь, пока я пил холодный огневиски в компании куда более очаровательных дам. Чистокровных, прошу заметить! Знаешь, мы дружно покопались в твоей грязной голове и от души повеселились. Оказывается, заклинания связи через кровь дают легименту неоспоримые преимущества на расстоянии! Гермиона не знала, что на это сказать. На её счету было больше прочитанных книг, чем у всех студентов школы вместе взятых, но в словарном запасе не нашлось ничего, что могло бы описать её эмоции. Боль? Не совсем, это слишком просто. Опустошение. Вот действительно подходящее слово. Состояние, когда ещё час назад внутри тебя жили эмоции, а восторг и предвкушение мчались по венам, подгоняя кровь, а сейчас тело покрывают мурашки, а внутри, кажется, нет ничего. Ни сердца, ломающего ударами грудную клетку, ни лёгких, когда-то наполненных кислородом, ни намёка на привязанность или влюблённость. Только твёрдое и холодное ничего. Айсберги. Глядя на то, как стекленеют ранее тёплые и живые карие глаза, Драко мог бы поклясться: он только что нашёл свой персональный Ад именно в этой башне. — Ну, и последнее. События прошлых недель, о которых ты так любишь думать в своих влажных мечтах… Забудь, Грейнджер. Выброси из своей лохматой башки всю ту чушь, которую ты себе придумала. Тот поцелуй, разговоры, ночь на развалине в гребаном туалете — это ничего для меня не значит. Мне наплевать на перечисленное так же глубоко, как и на тебя. Считай, что ты — моя личная месть Поттеру, и скажи «спасибо», что я ограничился лишь поцелуем. Нашей маленькой гриффиндорской сучке, должно быть, было бы очень неприятно, если бы она с улыбкой стянула свои маггловские трусики, а потом узнала, что ею просто воспользовались. — Губы изогнулись в такой кривой ухмылке, что Гермионе казалось, что они сломаются. Однако, это произошло с ней самой. Лучшая студентка школы, героиня войны и просто умница-Грейнджер треснула напополам, развалилась на уродливые осколки. — Все эти откровения… Не обольщайся, Грейнджер. Иди лучше и плачься в дешёвую рубашку своему дорогому Уизли, когда-то ведь тебе это так нравилось, не так ли? Может, разденешься и перед ним, мы ведь оба знаем, какая ты у нас влюбчивая. Ядовито подмигнув, слизеринец направился к выходу, как бы случайно задев девушку плечом. — Надо же, испачкал любимый костюм об грязнокровку. Видимо, придётся его сжечь! Не прошло и десятка секунд, как шаги Малфоя исчезли в глубине коридоров и отдалённо слышимой музыке из Большого зала. Гермиона не плакала. Внутри попросту не было слёз. Она лишь продолжала стоять, не обращая ни малейшего внимания ни на снег, прилипший к волосам и бальному платью, ни на ветер, пронизывающий все её существо. Просто стояла, впиваясь пустым взглядом во тьму ночи, чувствуя, как внутри все по кусочкам умирает и начинает гнить. Несмотря на то, что той ночью башня вовсе не оставалась пустой, никого живого в ней больше не было.