***
Когда Драко подошёл к столику в «Трех метлах», за которым сидели слизеринцы, и почти улыбнулся, Блейз подавился сливочным пивом. Нотт с поднятой бровью уставился на Малфоя, явно посчитав его поведение весьма подозрительным, Пенси посмотрела с любопытством, аккуратно отложив десертную ложечку, и только Гойл продолжил поглощать пищу, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло, а Драко каждый день проявлял к нему дружелюбие и вовсе не пропадал драккл знает где последнюю неделю. — О, его высочество Малфой Великолепный решил сойти с небес и почтить нас своим присутствием? — Блейз криво усмехнулся, откашлявшись. — За то, чтобы на твоём смазливом личике как можно чаще появлялось что-то, кроме вечно недовольного выражения! — торжественным тоном, словно тост, изрёк мулат, и, отсалютовав бокалом, сделал глоток. Слизеринцы почти искренне рассмеялись. — Очень мило с твоей стороны, Блейз, только вот опыт показывает, что моё «смазливое личико» даёт куда больше привилегий, чем твоё, — так же любезно парировал Драко, присаживаясь за стол рядом с Забини и жестом подзывая официанта, чтобы тот забрал пальто. Работник паба незамедлительно подбежал, поприветствовал гостей, и, взяв верхнюю одежду, удалился. Бросив короткий взгляд вслед уходящему, Малфой начал обратный отсчёт до того момента, когда друзья начнут задавать вопросы. Три. Два. Один. — Значит, двух недель каникул тебе не хватило, поэтому ты решил дать себе третью, чтобы вдоволь насладиться «преимуществами»? — произнёс Блейз в той самой манере, которая всегда давала понять, что говорившему ни на сикль не смешно. — Смотри, на горизонте нарисовалась четвёртая неделя отдыха. Кажется, ещё один приятный бонус скоро займёт место на полке в коллекции твоих достижений, — слизеринец кивком головы указал на девушку за соседним столиком, уже пару минут безотрывно вылизывающую взглядом платиновую макушку недавно пришедшего. Грегори громко захохотал, к всеобщему удивлению уловив смысл хотя и похабной, но довольно тонкой шутки, в то время как остальные волшебники с серьёзными выражениями лиц уставились на Малфоя, ожидая от него объяснения его недельного отсутствия, понимая, что дело здесь было вовсе не в «привилегиях» женского внимания. Когда положенные четырнадцать дней отдыха подошли к концу, слизеринцы, как и все остальные студенты, вернулись в Хогвартс, однако Драко не было среди них. Именно это исчезновение, о котором из узкого круга «змей» никто не получил честь оказаться предупрежденным заранее, послужило причиной их недовольства. Однокурсники переживали, хотя и не говорили об этом открыто. Всё-таки, слизеринская дружба — явление чрезвычайно парадоксальное. — В гостиной обсудим, — кратко ответил на немой вопрос молодой человек, обведя внимательным взглядом всех сидящих за столом, после чего как бы невзначай осмотрелся вокруг, тем самым подчёркивая, что помимо них в пабе ещё полно людей, способных стать лишними слушателями. Безусловно, за четыре с половиной месяца обучения Драко на восьмом курсе студенты свыклись с мыслью, что бывший Пожиратель Смерти будет постоянно находиться среди них, однако продолжали относиться к нему с опаской. Волшебники больше не выказывали открытой агрессии, но все ещё пытались расслышать в его разговорах какие-то тайны, обнаружить в действиях нечто ужасное. Именно поэтому Малфой предпочитал не распространяться о планах и размышлениях в окружении посторонних людей. Для него Хогвартс никогда не был тем местом, где можно делиться секретами. — Закажем что-нибудь ещё? — нарочито беспечно поинтересовался Теодор Нотт, уловивший настроение друга, и таким образом перевёл тему разговора на вполне безобидную, чем заставил всех однокурсников облегчённо вздохнуть. Им всем нужно немного спокойствия, чтобы подготовиться к серьёзному разговору.***
Решив разобраться во всём самостоятельно, Гермиона не стала тратить время напрасно и первым делом, как только студенты покинули Хогвартс, отправилась в библиотеку. Помещение было полностью пустым, так как те немногие, кто остался в замке, не спешили заглянуть сюда, что дало гриффиндорке возможность изучать любую литературу, в том числе и из Запретной секции, без свидетелей. Удобно расположившись за одним из столиков, скрытом от посторонних глаз стеллажом, Грейнджер сделала глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться. Итак, что ей известно? Со слов Малфоя, Пожиратели охотятся за проклятым предметом, предположительно находящимся в мэноре. На этом все. «Мерлин милостивый, исчерпывающие сведения!» — внутренне возмущалась недостатком информации Гермиона, одной рукой левитируя из сумки фолианты о проклятых предметах, взятые ещё до дурацкого Зимнего бала, а другой вытаскивая том, зажатый среди прочей литературы, на книжной полке. С этого момента будни смешались в одно сплошное пятно из размытых строчек. Только через целую неделю, безвозвратно утраченную на изучение дополнительных материалов и учебных пособий, Грейнджер, узнавшая о различных заклятиях и вредоносных чарах больше информации, чем за всю жизнь, пришла к выводу, что эта идея обречена на провал. Да, безусловно, она познакомилась с множеством полезных сведений, но все они были настолько разными, а порой даже противоречивыми, что возможности достоверно выяснить хоть что-то не предоставлялось. У гриффиндорки в распоряжении изначально было слишком мало информации даже для того, чтобы определить вектор поисков. Следовательно, продолжать и дальше «копать» то-не-знаю-что бессмысленно и равносильно пустой трате времени. Для того, чтобы найти реально полезные факты, Гермионе необходимо выведать у Малфоя ещё какие-то данные, но как? Даже если Драко и врал тогда, в башне, и на самом деле вовсе не пытался использовать гриффиндорку всё это время, то вряд ли он захочет сотрудничать и делиться с ней информацией после псевдоскандала. Если же Малфой говорил правду, и ему действительно было наплевать… Впрочем, к чёрту! Грейнджер не собирается помогать лицемерному слизеринцу ни в том, ни в другом случае, её единственная цель — борьба со злом, а именно им и являются Пожиратели Смерти. Драко, будь он хоть лжецом, хоть героем, хоть самим Мерлином, её больше не интересует. Какие бы цели молодой человек ни преследовал, он поступил с ней — Гермионой — бесчеловечно, втоптал в грязь её чувства, а потому вполне заслужил всё, что гриффиндорка ему уготовила. Итак, если Малфой не станет делиться планами с Грейнджер, то с кем он захочет это сделать? Может быть, с Пенси? Возможно. Драко, насколько гриффиндорка могла заметить, уважает подругу, и, должно быть, доверяет ей. Тем не менее, вряд ли Паркинсон — та, с кем он обсуждает свои планы. Теодор? Малфой часто болтает с ним в перерывах между лекциями, но гарантирует ли это причастность Нотта к близкому окружению Драко? Маловероятно: белобрысый чёрт слишком щепетильно относится к подбору круга избранных «змей». Блейз? О, это определённо беспроигрышный вариант! Даже самый невнимательный человек не мог не заметить, что Малфой и Забини постоянно держатся вместе, а с началом восьмого курса, когда от слизеринского принца отвернулись практически все, волшебники стали едва ли не лучшими друзьями. Уж в чьей, а в преданности Блейза Драко ни за что не усомнится. «С выбором «жертвы» я определилась. Прекрасно!» — ликовала Гермиона уже к середине второй каникулярной недели. Пока остальные студенты либо отдыхали с семьями, либо, оставшись в замке, проводили время в Хогсмиде, Грейнджер упорно доказывала всему миру и самой себе в частности, что, во-первых, никакие лживые слизеринцы не смогут сломить её гриффиндорский дух, и, во-вторых, она вовсе не растеряла былых навыков и всё ещё является умнейшей волшебницей столетия. Годрик милостивый, кто бы мог подумать, что разработка стратегий против злодеев — и Малфоя — так сильно повышает самооценку! Тем не менее, Забини мог не согласиться сотрудничать с врагом против друга. На это, как показала практика, осмелилась только сама Гермиона. Как поступить в таком случае? Неожиданно на ум к Грейнджер пришли слова самого Блейза, сказанные им незадолго до кражи фолиантов из кабинета директрисы Макгонагалл: «Если слизеринцам что-то не дают, они берут это силой». Что ж, видимо, Гермионе пора надеть змеиную маску.***
Опустив голову вниз, Драко наблюдал за тем, как сильный январский ветер заметает свежие следы его шагов. Остальные слизеринцы, шедшие немного впереди, бурно что-то обсуждали, на ходу решая, какое заведение посетить следующим, в то время как мысли самого Малфоя были заняты совершенно другими проблемами. Вернувшись в мэнор, волшебник узнал, что буквально за пару дней до его приезда в доме в очередной раз устроили обыск авроры. Разумеется, интересующий их объект, как и раньше, не был назван. Тем не менее, Драко, как ни пытался, не мог избавиться от параноидального предположения, что министерские псы могли целенаправленно что-то подбросить. Именно по этой причине вместо заслуженного отдыха он проверял поместье на наличие тёмной магии. На это занятие ушло приличное количество времени, но ничего подозрительного не было обнаружено, а потому сейчас, шагая по заснеженному Хогсмиду, Драко задавался вопросом: кто всё это время был большим идиотом? Он, ищущий шкатулку Волдеморта, или Министерство, уже несколько месяцев подряд устраивающее обыски с неизвестно какой целью? Случайная мысль, что, возможно, и он, и орган магического правопорядка, на самом деле заинтересованы в одном и том же, заставила Малфоя споткнуться об порог какой-то местной лавки. Нет, Салазар, этого не может быть! Конечно, Драко ещё до обнаружения колдографии шкатулки в кабинете отца размышлял о том, не могут ли происки Министерства быть связанными с повысившейся активностью Пожирателей, но тогда подобные догадки казались необоснованными, а уж об участии самого слизеринца во всём этом не шло и речи. Сейчас же в душе поселилось плохое предчувствие. Неужели Малфой действительно стал новой фигурой в этой игре? Слишком много охотников за одним крестражем. Это может плохо закончиться. Как бы то ни было, когда шкатулка не была обнаружена в мэноре ни хозяевами, ни аврорами, Драко с матерью переместились во французское поместье. Идея, что Люциус мог спрятать крестраж именно там принадлежала Нарциссе, но изначально женщина сомневалась. Подумав, Драко убедил её в том, что проверить теорию стоит в любом случае. Единственное, что его озадачивало, так это то, каким образом старое поместье связано с местом, где «начался его собственный Ад». Малфой-старший уверял, что спрятал ларец в эпицентре личной катастрофы сына, но Драко, как ни пытался, не мог воскресить в своей памяти какую-либо драму, связанную с особняком на окраине Парижа. В итоге, вторая каникулярная неделя ушла на проверку мэнора, показавшую, что в доме нет ничего, связанного в тёмной магией. Слизеринец злился, осознавая, что скорее сам Мерлин спустится с небес, чем он найдёт этот идиотский кусок хрусталя или фарфора, но успокаивал себя тем, что теперь Нарцисса уж точно будет в безопасности: когда домовики привели поместье в более-менее обжитый вид, миссис Малфой решила остаться во французском мэноре, пока ситуация в Англии не придёт в нормальное состояние. За два дня до окончания каникул, когда Драко собирался вернуться домой, чтобы подготовить вещи к поездке в Хогвартс, Нарцисса случайно упомянула в разговоре, что семья Скоттов, недавно пострадавшая от рук Пожирателей, тоже перебралась в Париж. Именно в этот момент Малфоя осенило! Если Татьяна, о которой за несколько часов до скандала с Грейнджер рассказывала ему мать, действительно причастна к похищению крестража, то её бывшему возлюбленному — Дэвису, должно быть об этом известно. Опираясь на этот аргумент, молодой человек в течение двух часов убеждал аристократку, что ему нужно не в школу, а в поместье к Скоттам, и, в результате, она сдалась. — Гребаный Салазар, я забыл перчатку в спальне, — выругался Блейз, возмущённо глядя на рукавицу, оставшуюся без пары. — Пойду возьму её, а потом сразу догоню вас. — Я с тобой, — вмешалась Пенси. — Заодно надену шарф потеплее. Забини и Паркинсон, развернувшись, резво зашагали в сторону замка, а Драко, глядя им вслед, продолжил окунаться в омут собственных воспоминаний. Как ни иронично, но тогда, стоя на пороге поместья Скоттов, слизеринец тоже поймал себя на мысли, что оставил тёплый шарф дома. Размышляя о том, насколько ему пригодился бы этот предмет гардероба, Малфой не сразу заметил, как дверь открылась, а встретивший их с матерью Дэвис Скотт гостеприимно предложил им войти. Как отметил сам Драко, поместье этой семьи, хотя и было обставлено со вкусом, по размеру явно уступало мэнору. Пару часов спустя, когда хозяин дома был уже достаточно пьян, чтобы согласиться на любую прихоть гостей, а его супруга — Гленна — всерьёз увлеклась беседой с Нарциссой, Драко решил, что больше не может гипнотизировать пустым взглядом стену напротив, а потому с самой приторной улыбкой попросил Дэвиса «быть таким любезным и показать этот замечательный особняк». Волшебник не различил в словах юноши ни намёка на фальшь, а потому услужливо согласился и торжественным тоном начал рассказывать о богатой истории их рода в целом и дома в частности. Когда мужчина и молодой человек были уже достаточно далеки от дам, чтобы те не вмешались в их беседу, Малфой решил, что с него вполне хватит всех этих лекций, а потому прямолинейным: «У меня есть предположение, что Пожиратели Смерти могли искать в Вашем поместье в Англии» сменил тему разговора. Дэвис мгновенно стал серьёзен, но всем своим видом давал понять, что заинтересован. Жизнь научила Драко не раскрывать всех карт сразу, и, выдержав тяжёлую паузу, слизеринец поделился вариантом, что, возможно, соратникам ныне покойного Тёмного Лорда требовался некий опасный артефакт, на что Скотт лишь пожал плечами, но, услышав о мнимой угрозе, согласился проверить особняк. Ещё находясь в статусе Пожирателя Смерти, слизеринец обращал внимание на то, что Дэвис практически не появлялся на собраниях, особенно в последние месяцы перед битвой за Хогвартс. Сейчас же эта странность лишь уменьшала вероятность причастности мужчины к пропаже шкатулки. Исследуя дом на наличие опасности, волшебники разговорились, и с того дня мысли Драко были заполнены историей, которой поделился с ним собеседник. «Меня действительно долго здесь не было, — почти случайно обронил Дэвис, проверяя одну из комнат. — Не хотелось возвращаться: без Танечки в поместье всегда слишком пусто». Сразу догадавшись, о ком именно идёт речь, Малфой всё-таки задал пару наводящих вопросов, и, представ перед порядком захмелевшим Дэвисом в амплуа внимательного слушателя, вынудил мужчину всё рассказать. Как и говорила ранее Нарцисса, Скотт познакомился с Татьяной на последнем курсе Хогвартса. У волшебников быстро завязался роман, и к концу их обучения в школе даже стала заходить речь о скорой свадьбе и переезде в этот дом, если бы не одно «но». «Как и многие в то время, я был слишком увлечён идеями Тёмного Лорда, и рассчитывал примкнуть к Пожирателям Смерти после выпуска. Семья полностью поддерживала меня, отец говорил, что служба в рядах Волдеморта принесёт богатство нашему роду, но Таня… Она никогда не разделяла моей позиции, и накануне С.О.В. сказала, что не желает иметь ничего общего с будущим Пожирателем», — поделился Дэвис, и, сопоставив услышанное, Драко понял, о каком конкретно крупном раздоре между возлюбленными говорила ему мать. Тем не менее, у юноши всё же остался неприятный осадок: он, как и его собеседник в молодости, сначала тоже мечтал вступлении в армию Тёмного Лорда, а после очень сильно об этом пожалел. Интересно, что было бы, если бы он и Грейнджер родились на несколько десятилетий раньше, в те самые годы? Сложилась бы их судьба иначе? Вряд ли. «С того дня мы больше не виделись. Я, как ты знаешь, стал Пожирателем Смерти, хотя и разочаровался вскоре в их идеях, женился и жил как все, а о судьбе Татьяны мне не было известно. Она написала мне незадолго до финальной битвы: просила о встрече. На тот момент я уже отказался от службы Тёмному Лорду, за что подвергся гонениям и был вынужден скрываться, но все же не смог не прийти. В юности у нас было место, где мы часто устраивали променады, — там мы и решили увидеться после стольких лет. Я долго представлял эту встречу, но, Мерлин, она превзошла все мои ожидания! Оказалось, что тогда, на последнем курсе, Таня была беременна, но ничего мне не сказала! Представляешь, Драко? Этим она и решила поделиться, умоляя простить за молчание, спустя несколько десятилетий!», — шагая позади друзей по заснеженному Хогсмиду, Малфой вспоминал о том, с какими неподдельными эмоциями рассказывал ему секреты своей семьи Дэвис. В тот момент, под покровом ночи, Татьяна говорила Скотту о своей жизни, о том, как выбрала для их общей дочери русско-французское имя — Розали, сочетающее в себе традиции двух семей, и о многих небольших, но, несомненно, важных для двух волшебников событиях. «Ближе к рассвету, когда для меня настала пора уходить, Таня сказала, что, оказывается, у Розали есть ребёнок. Мерлин милостивый, за несколько часов я узнал от любви всей своей жизни о том, что я стал не только отцом, но и дедом! Уму непостижимо! Перед тем, как исчезнуть и снова начать скрываться, я попросил Татьяну устроить мне встречу с дочерью и внучкой, и она согласилась на это предложение, но в следующий раз пришла одна, сказав, что время близится к какой-то дате, очень тяжёлой для их семьи, из-за этого Розали не смогла нанести визит. Тогда я спросил, почему она не разрешила матери привести внучку. Таня ответила, что об этом не может идти речи: дочь не отпускает от себя ребёнка, ведь она и так осталась почти одна. Да и сама Танечка не перенесёт очередную потерю, — Дэвис громко вздохнул. — Я не спрашивал, о чём идёт речь, хотя и был расстроен, что не смог увидеть Софью. Представляешь, из-за французских корней отца, — какая ирония! — вся семья называет её Софи». В тот момент Драко стало неуютно в обществе Скотта, размышлявшего о чём-то очень личном и сокровенном, и Малфой, сам не зная зачем, спросил об отце девочки, лишь бы хоть как-то обозначить своё присутствие. «Если честно, я мало что о нем знаю. Татьяна упоминала его всего пару раз. Единственное, что я понял — его зовут Ник. На этом все», — мужчина вздохнул ещё громче, и Драко почувствовал головную боль. Это имя ему абсолютно точно напоминало о чём-то, но то ли усталость, то ли голоса Нарциссы и Гленны, доносящиеся из-за угла, то ли что-то ещё в совокупности не давали ему сосредоточиться. Вернувшись во французский мэнор, Малфой-младший ещё несколько дней провёл там, безуспешно пытаясь вспомнить, где слышал названное Дэвисом имя, далее собрал в родном мэноре вещи, после чего с опозданием в неделю прибыл в Хогвартс. Вот и сейчас, инстинктивно следуя за слизеринцами и покидая какой-то магазин, Драко изо всех сил вычленял из обломков памяти нечно важное. Из омута размышлений парня вывел голос Теодора: — Эй, а почему Блейз и Пенси до сих пор не вернулись?***
Если месть — блюдо, которое подают холодным, то Гермиона постепенно превращалась в айсберг. Изначально Грейнджер, как представительница благородного и честного Гриффиндора, не планировала обозначать свой план по восстановлению справедливости таким жутким словом, но в действительности же именно оно как нельзя лучше отражало смысл всех её действий. Это пугало! То ли стадия гнева, описанная мисс Кюблер-Росс, достигла своего апогея, то ли сказались проблемы во взаимоотношениях с друзьями и родителями, то ли до сих пор с трудом забывались ужасы военных будней, но, как бы то ни было, Гермиона не узнавала саму себя в те моменты, когда с особым рвением разрабатывала стратегию по разгрому планов Малфоя и Пожирателей. Если с последними все было более-менее понятно, то внезапная злость на слизеринца не находила своего объяснения. Вернее, не совсем находила. Да, безусловно, Грейнджер не могла просто так отпустить тот факт, что молодой человек, к которому она только-только начала питать тёплые чувства, вылил на неё целый океан грязи, оскорбил наихудшими словами и надавил на самое больное. Да, ей было трудно принять, что она была готова отпустить глупые предрассудки и старые обиды, даже помочь примириться с социумом, в то время как ей нагло манипулировали. Да, осознание, что тот, кто так низко поступил с ней, и тот, кто узнав о некой проблеме из свитка, первым делом поинтересовался её состоянием, — один и тот же человек, никак не складывалось в целостную картину. Всё это имело место быть, но отражало ситуацию не до конца. Приятельство, как и влюбленность, — явления непостоянные, в большинстве случаев обречённые на завершение. Здесь же ситуация обстояла иначе. Гермиона поверила Драко. Теперь, когда она оказалась вычеркнута из его жизни, буквально выкинута на обочину, гриффиндорка всё яснее ощущала, что привязалась к Малфою. Нет, ей не хотелось думать о нем целыми сутками, отправлять сову с любовными письмами или вопросами о жестокости его поступка, не возникало и желания томно вздыхать, глядя на завывания январского ветра за окном, это было другое. Как будто чего-то не хватало. Чего-то важного, ставшего неотъемлемой частью жизни. Такого близкого по своей сути, почти вросшего в неё, являвшегося элементом её самой, но грубо вырванного с корнями и брошенного в огонь. Ей не хватало Драко. Драко драккл-его-раздери-Малфоя с его то хитрыми, то самоуверенными усмешками, голосом, творившим чудеса с подсознанием Гермионы, миллионом чёрных костюмов и неизменным платиновым блондом, контрастирующим с ними. Грейнджер гнала подобные размышления все каникулы, убеждая себя, что эта идиотская недостаточность Драко Малфоя пройдёт в первый же день учёбы, когда слизеринец испортит ей настроение с самого утра, но тот не явился ни на завтрак, ни на лекции, ни куда-либо ещё ни в тот день, ни в последующие. Гермиона волновалась, скучала, обижалась, — испытывала кучу эмоций всю ту неделю, и это её невероятно злило. Именно собственная слабость разжигала в ней огонь, толкающий на решительные поступки, а потому сейчас, — не важно: месть это или нет, — Грейнджер не сомневалась в своих действиях. Увидев через окно Паркинсон и Забини, идущих без вечной свиты в сторону замка, Гермиона кивнула самой себе. Пора.***
— Забини, — эхо распространило звонкий девичий голос по всему коридору первого этажа. Гриффиндорка шумно выдохнула, чувствуя, как колотится в груди сердце: беспокойство, что план может провалиться, не отпускало ни на миг. Собрав внутри всю «львиную» смелость, девушка заставила себя продолжить фразу. — Подойди на пару минут. Пан или пропал. Всё или ничего. Наблюдая за тем, как только что вошедший в замок слизеринец, переглянувшись с Пенси, лениво зашагал к ней, Гермиона почти физически ощущала, как огромная гора тревог расщепляется на атомы на её плечах. Пока всё шло в точности так, как гриффиндорка и рассчитывала. Прекрасное начало. — Быстро и сразу к сути, Грейнджер, — Блейз смерил собеседницу таким взглядом, будто сделал ей величайшее одолжение одним своим присутствием. Тем не менее, в глаза бросался тот факт, что молодой человек больше не смотрел на неё с презрением и не начинал диалог со слова «грязнокровка». Думать о том, какой вклад внёс в эти перемены Драко, не хотелось. — У нас много дел. — Сначала пусть она, — Гермиона намеренно сделала акцент на местоимении, ловя себя на мысли, что использует малфоевский приём, — уйдёт. Пенси, слыша разговор с самого начала, лишь показушно фыркнула, как бы подчёркивая, что её «не интересует ничего, что делает школу грязной», после чего, развернувшись на высоких каблуках модных зимних сапог, направилась к лестнице. Провожая слизеринку взглядом и убеждаясь в том, что та с большим трудом отказалась от идеи подслушать беседу, Гермиона мысленно добавила ещё один пункт в список причин, почему её так раздражает Паркинсон. — Итак, что ты хоте… — Петрификус Тоталус! Не ожидавший нападения Блейз мгновенно упал на пол, лишившись способности двигаться и говорить, а гриффиндорка отметила, что выполнение намеченного плана удалось даже проще, чем она планировала. Впрочем, в подобном успехе всё же была доля везения: то, что в этот момент коридор был пуст — самая настоящая удача. Открыв дверь заранее выбранного кабинета, до сих пор не восстановленного после разрушений во время войны, а потому не пользующегося спросом, Гермиона левитировала тело Забини внутрь. Да, пожалуй, Грейнджер все-таки не растеряла былых навыков! Клочок тёмных волос с головы слизеринца уже через пару минут полетел в кипящий котёл с почти полностью приготовленным Оборотным зельем, и, когда снадобье стало пригодным для употребления, гриффиндорка, зажмурившись, выпила его. Сосредоточившись на внутренних ощущениях, девушка совершенно случайно задумалась о том, что Малфой, скорее всего, ни за что бы не догадался бы потратить каникулы не на развлечения, а на создание такого сложного варева. Когда тошнота достигла своего пика, и Грейнджер уже практически раскаялась в том, что пошла на завтрак, процесс трансформации тела завершился, и, наколдовав зеркальце, гриффиндорка увидела в отражении темнокожего слизеринца. Зелье сработало идеально, и, с трудом подавляя рвущийся наружу восторг, Гермиона шустро скрылась за дверью. Блейз так и остался лежать на полу. Согласно плану, сразу после перевоплощения Гермиона должна была встретиться с Малфоем и начать выведывать его секреты, не тратя времени зря, однако гадёныш, как на зло, ушёл куда-то ещё днём. Решив, что пока она находится в облике Забини, у неё нет иного выбора, гриффиндорка свернула к лестнице, спускаясь в слизеринские подземелья. Мерлин милостивый, если вдуматься, то Грейнджер посещала этаж другого факультета за этот учебный год больше, чем за все предыдущие, причём каждый раз поводом для её визита был Малфой! Сомнительное достижение! — Блейз, — чересчур громкий голос Паркинсон настиг слух буквально в паре метров от дверей в гостинную. — Святой Салазар, где тебя носит?! Слизеринка продолжала причитать о том, почему сокурсник так долго не появлялся, но Гермиона её совершенно не слушала. Её больше интересовало другое: как Забини обращается к своему другу. Называет ли он его по имени? По фамилии? Может, они используют какие-то прозвища? Простое предположение, что кто-то близок с вечно холодным Малфоем настолько, чтобы иметь с ним общие шутки или клички, совершенно выбило из колеи. Казалось, это было чем-то таким странным, что почти противоестественным. Неужели Хорёк может быть для кого-то верным другом? Добрым товарищем? Любящим и любимым парнем? Великий Годрик, что за чушь лезет к ней, Гермионе, в голову? — Паркин… то есть, Пенси, — Грейнджер исправила себя, мысленно отвесив подзатыльник за глупость. Разве стал бы настоящий Забини заикаться, разговаривая со своей недо-девушкой-пере-подругой?! — Где Драко? Слизеринка с подозрением сощурилась, сильнее кутаясь в одежду, и только в этот момент Грейнджер заметила, что девушка была одета в пальто и сапоги, а она сама, то есть, Блейз, в тёплую куртку и зимние ботинки. Любопытно. — Ты говорил с ним в Хогсмиде полчаса назад, Блейз, — голос Паркинсон был настолько тихим, что Гермионе невольно захотелось судорожно сглотнуть. Неужели её, лучшую ведьму столетия, раскроет какая-то малфоевская подружка? Немыслимо! — Тебе не кажется, что… — Почему каждый раз, когда вы остаётесь наедине, это оборачивается скандалом? — неожиданно появившийся Малфой, сам того не предполагая, спас Грейнджер от позорного разоблачения, и, видит Мерлин, это был первый раз, когда Гермиона была действительно рада его видеть. Непонимание на лице Пенси заставило слизеринца объясниться: — Остальные продолжили гулять. Я решил вернуться. — Мы с Блейзом как раз собирались пойти к вам, Драко, — Паркинсон растерянно осмотрелась вокруг, будто не зная, как ей поступить, и Гермионе почему-то стало её жаль. Эта девушка, хотя и не отличалась дружелюбием, по крайней мере с гриффиндорцами, дорожила своим окружением, старалась угодить сразу всем. Это наталкивало Грейнджер на определённые выводы. — Думаю, ты всё ещё можешь к ним присоединиться, Пэнс, — Малфой пожал плечами так, будто ему было глубоко наплевать не только на подругу, но и вообще на всё. Это означало лишь одно: Драко думал о чём-то другом. — Нам с Блейзом всё равно нужно обсудить кое-что, — сказав это, волшебник повернулся к Забини, и Гермиона затаила дыхание. Казалось, действие зелья вот-вот прекратится, чары спадут под натиском малфоевского взгляда, и весь Хогвартс узнает, кто скрывался под чужой маской. Что тогда? Драко, наверное, убьёт её. Разозлится и сделает так, что от неё, Гермионы, не останется и следа. Не хотелось даже предполагать, что будет, если ему станет известно о её выходке. Паркинсон молча кивнула, направившись к выходу, а волшебники, также не произнеся ни единого слова, отправились к дверям гостиной. С трудом поспевая за Малфоем, — даже «новые» длинные ноги не прибавляли скорости, — Гермиона как-то совершенно неосознанно отметила, что Драко сменил парфюм: помимо привычных нот абсента и полыни обоняние уловило оттенки цитруса, витающие в воздухе. Тем не менее, аромат по-прежнему оставался горьким и резким. Таким, каким Малфой по сути и был. Почему-то именно в этот момент Гермиона вспомнила, что предпочитает кофе без сахара.***
— Итак, поговорим о том, где ты был всю ту неделю? — задав этот вопрос, Грейнджер уповала на то, что Мерлин будет к ней милостив, а Забини не успел заранее расспросить обо всём Малфоя. При иных обстоятельствах план трещал по швам. Впрочем, если Драко прибыл только сегодня утром, — а он прибыл утром, гриффиндорка знала это наверняка, — то у него не было возможности поделиться с Блейзом секретами. Хогсмид не в счёт. Вряд ли Хорёк стал бы откровенничать в распивочной. Драко, сидевший в темно-зелёном кресле напротив, оторвался от созерцания огня в камине и повернулся к собеседнику. На самом деле ему не слишком-то хотелось проговаривать вслух всё то, что в последние несколько суток многократно пережевывал его мозг. Кроме того, здесь, в Хогвартсе, помимо всех имеющихся проблем всплывала ещё одна — кареглазая, с ало-золотым галстуком и хаосом на голове. Слизеринец ещё не решил, каким именно образом будет взаимодействовать с Грейнджер в дальнейшем, и это осознание, словно надоедливая муха, мельтешило среди извилин. — Как тебе уже известно, после встречи с отцом у меня появились неопровержимые доказательства того, что Пожиратели ищут ту шкатулку с колдографии, — выпалил, почти выплюнул Драко, всячески убеждая себя в том, что в любом деле главное — начать. — Кроме того, не без помощи Нарциссы выяснилось, что нападение на Скоттов было неслучайно. Об этом не спрашивай: долгая история. Малфой вздохнул, возвращая взгляд к пламени камина, и Грейнджер почти физически почувствовала исходящую от него усталость. В какой-то момент ей даже показалось, что то, что она делает — не правильно, а узнавать о планах Драко, притворяясь его другом — не честно. Тем не менее, сожалеть и поддаваться слабостям было уже поздно, да и гриффиндорская решимость никогда не позволила бы ей отступить, а потому, нацепив на лицо Блейза равнодушную маску, девушка спросила: — Так чем же ты занимался? — В тот день, когда вы вернулись на занятия, мы с матерью отправили Скоттам сову, чтобы они открыли для нас свой камин. Оказалось, что он сломан, а потому ещё пару дней мы договаривались с ними о встрече, куда мы, к слову, пришли, а не переместились! Ужасно маггловский способ! — случайное упоминание людей, лишённых магических способностей, заставило слизеринца вспомнить ту, которая была слишком связана с ними. Грейнджер. — Пока Нарцисса отвлекала миссис Скотт беседой, я под предлогом экскурсии по поместью проверил дом. Шкатулки там нет. Гермиона нахмурилась. Драко уже второй раз упоминал некий ларец, но она, в отличие от Забини, ничего не знала об этом предмете. Вероятно, шкатулка — это и есть тот проклятый предмет из мэнора, но зачем она нужна Пожирателям или Скоттам? Что ж, хотя и прибавились новые вопросы, некоторые из старых всё-таки нашли ответы. — Помнишь, я говорил, что Мальсибер видел Скотта с какой-то дамой? — «Блейз» согласно кивнул. — Так вот, благодаря чрезмерным откровениям Дэвиса я понял, что у неё нет шкатулки. Их встречи обусловлены личными интересами, — Драко неопределённо хмыкнул, дав понять, что на этом их разговор подходит к логическому завершению, а Гермиона почувствовала, что действие Оборотного зелья начинает ослабевать. Пока её великая афера не раскрылась, нужно ретироваться. — Мне надо выйти и обдумать услышанное, — Грейнджер понятия не имела, говорил ли Забини нечто подобное хотя бы раз, но её это не волновало. Ей необходимо уйти. Срочно. — Скоро вернусь. — Стоять, — отрезал Драко, и Гермиона остановилась в нескольких метрах от дверей так резко, будто её с одного удара гвоздями приколотили к полу. Наверное, она никогда не научится нормально реагировать на его властный тон. — У меня тоже есть вопросы, Блейз. Решив, что Забини поступил бы именно так, Грейнджер медленно развернулась и недоуменно подняла бровь. Мерлин милостивый, а из неё, Гермионы, должно быть, получилась бы неплохая слизеринка! «Нет уж, Годрик упаси!» — Я общался с Пэнс перед каникулами, — вкрадчиво начал Малфой, внимательно глядя на собеседника. — Она была весьма огорчена вашей ссорой на балу. Сегодня же Пенси выглядела вполне довольной. Вы помирились? Грейнджер уже хотела облегчённо вздохнуть, но не вышло. Внутри зарождалось какое-то неприятное ощущение от одной мысли, что Драко так интересовало состояние его подружки. Он, наверное, долго размышлял, не сильно ли расстроилась дура-Паркинсон, пока она, Гермиона, собирала себя по кусками после унижения в Астрономической башне. Необузданная злость на и без того раздражающую слизеринку взяла верх: — Мы с ней расстались. Остались друзьями, конечно, но мы больше не вместе, — Гермионе даже было стыдно за то, с каким удовольствием она это говорила. — Видишь ли, я люблю другую. Выражение лица Малфоя определённо стоило того, чтобы солгать, и, видит Годрик, — или же Салазар? — Грейнджер сделала бы это ещё не единожды, чтобы наслаждаться замешательством на вечно надменном лице. Придя в себя, Драко задал вполне логичный вопрос, поставивший гриффиндорку в тупик: — Кого же? Идя ва-банк, девушка ответила первое, что пришло ей на ум: — Гермиону Грейнджер.***
Драко сидел в гостинной и смотрел на огонь взглядом, которым смело можно было бы рушить бетонные конструкции, а потому предположение, что к наступлению ночи от камина ничего не останется, звучало вполне обоснованно. Молодой аристократ злился, злился так, что от сжатия сводило челюсти, только вот он сам не понимал почему. Его никогда не интересовали любовные похождения Забини, а уж о том, чтобы озадачиваться личной жизнью Грейнджер, а точнее, её отсутствием, не могло идти и речи, так в чём, спрашивается, состояла проблема? Драко не мог ответить на этот вопрос, а гадкая тварь, сидящая под черепной коробкой, нашептывала, что его реакция — ревность. Чистая и самая настоящая. Малфой плевался от этих мыслей, гнал их, считая полнейшим бредом, а воспоминания о Грейнджер, о её сбитом дыхании, покусанных губах и до одури красноречивых взглядах одолевали вновь. Плевать. Пусть это всё заберёт Забини. Пусть целуется с ней, засасывая её так, чтобы Грейнджер было нечем дышать. Прижимает к себе, слушая, как у грязнокровки трескаются кости. Пусть вдалбливается в неё со всей силой, чтобы сука ещё несколько дней не могла нормально ходить и ёрзала, сидя на жёстких школьных стульях. Пусть Грейнджер опускается перед Забини на колени и делает своим ртом всё, что пожелается её грязной душонке, а Блейз наматывает её мерзкие волосы на кулак и тянет так, чтобы её тупорылая башка оторвалась к чертям и покатилась по полу. Пусть. Так и надо. Это не его, Драко, дело, перед кем грязнокровка раздвигает ноги. Даже если она пойдёт по рукам всей школы, и её ежедневно будут трахать такие же ублюдки, как Забини или Гойл, Малфою будет плевать. Его это не интересует! — Драко, что-то случилось? — вкрадчивый голос Пенси вернул слизеринца в реальность из мира жёсткой порнографии с участием его лучшего друга и сокурсницы. Очаровательно, блять! — У тебя сейчас стакан треснет. «Да, Пэнс, он треснет, потому что я сжимаю его так, что белеют пальцы, а по холодному стеклу проходят мелкие нитевидные трещины. Мне плевать, что посыпятся осколки, а огневиски испачкает кресло. Пусть этот гребаный стакан трескается, и делает это с хрустом, так, как надломится шея Грейнджер, когда я придушу её собственными руками. Грязная Грейнджер. Мерзкая Грейнджер. Такая отвратительная, что я нагнул бы её над любой доступной поверхностью. Она бы стонала. О, Салазар, как бы она стонала!» — Всё в порядке. Просто немного устал. — Ясно, — недоверчиво высказалась Паркинсон, но развивать тему не стала, за что Драко был ей очень благодарен. — Где Блейз? — Обжимается с Грейнджер, полагаю. — Что? — Пенси посмотрела на однокурсника, как на полоумного. Даже если сказанное Драко и было шуткой, то явно неудачной, однако на лице слизеринца не было ни намёка на веселье. — Похоже, ты перебрал с огневиски, — заключила девушка и левитировала бутылку и опустевший стакан в другой конец гостиной, а именно, в урну. — Кстати, о твоей любимой грязнокровке, — Малфой сжал челюсти, и Паркинсон услышала их хруст. — Когда мы с Блейзом вернулись, Грейнджер позвала его поговорить. Мне это сразу не понравилось, но я предпочла не вмешиваться. После этой беседы Блейз вёл себя очень странно, даже подозрительно. Поэтому, раз тебя так волнует персона Грейнджер, то будь добр, сообщи ей, что если она будет лезть к моему парню, то… Не дослушав, Драко тут же бросился к дверям, проигнорировав обиженный тон Пенси. Ничего, с ней он разберётся потом. Сначала Грейнджер. Тупая маленькая сука, решившая, что если заявиться к нему под Оборотным, то никто ничего не заметит. И ведь Малфой действительно не обратил внимания, надо же! Так увлёкся фантазиями о грязнокровке, что почти забыл, какая она дрянь на самом деле. Мерлин, и где были его, Драко, мозги той ночью в Астрономической башне? Идиотку надо было не унизить, а скинуть с гребаного балкона! Спускаясь по лестнице и с каждой секундой всё больше сатанея от гнева, Малфой серьёзно начинал верить, что поттеровская сучка была рождена, чтобы бесить его до конца жизни. Всё её существо, всё, что эта идиотка собой представляла, находило отклик внутри него в виде лютой ненависти. Ничего, ничего. Сейчас он найдёт тупую суку и выльет на неё столько дерьма, что дура захлебнется и сдохнет под тонной тошнотворной массы. Столько, чтобы у Грейнджер навсегда исчезла привычка лезть в его дела. Лгать ему. Заметив, как дверь одного из заброшенных кабинетов первого этажа открылась и закрылась сама собой, — Драко всегда подозревал, что Поттер всё-таки отхватил где-то один из даров Смерти, — а пару минут спустя оттуда вышел Забини с таким видом, будто по его затылку приложились чем-то тяжёлым, и он совершенно не понимал, как там оказался, Драко сжал кулаки. Ярость бурлила в его венах, вскипала, оставляя на коже ожоги. Малфой мог понять многое, примирился бы даже с тем, что зачисление на Гриффиндор, вероятно, наделяет человека неуемным любопытством, как заразой, но то, что Грейнджер напала на его единственного друга, чтобы добраться до него самого… Драко, блять, убьёт эту суку. Прикончит прямо в кабинете. Будет бить её идиотскую башку об парту до смерти, раз уж тогда, дверью, не получилось. Испепелит грязнокровку одним взглядом, сожжет её внутренности до состояния праха. — Грейнджер, — распахнув дверь ногой и быстро шагнув внутрь, Малфой почувствовал, как нечто лохматое и пахнущее настолько сладко, что желание проблеваться возникло само собой, налетело прямо на него и холодным носом уткнулось в ключицу. — Ты, блять, совсем рехнулась? Да как тебе такое только в голову пришло?! — Что? — Грейнджер отшатнулась от него, как от прокаженного, вызвав внутри слизеринца очередной взрыв жгучей ненависти. «Ей, видите ли, противно. Ещё бы! Я же не Поттер или Уизли! Грязнокровая сучка любит только тогда, когда ей присовывают мальчики-герои!» — Ты сам в меня врезался, так что если ты думаешь, что я буду извиняться, то ты… — А ты не думаешь, что когда грязнокровка под Оборотным зельем притворяется чистокровным, запах гнили чувствуется за версту? — Драко презрительно скривился, всем своим видом демонстрируя отвращение. — Ах, гнили?! Малфой, а не задумывался ли ты, каким драконьим дерьмом воняет в Хогвартсе, когда Пожиратель Смерти ходит по коридорам? — Гермиона прищурилась, чувствуя собственное превосходство в перемешку с наступающим раздражением. — Или что, уже забыл, как мучил невинных людей, хвастаясь успехами перед папашей? Готова поспорить, Люциус… — Заткнись, — рявкнул Драко, с силой толкнув девушку к стене. Та ударилась о каменное покрытие, но ничем не показала боли. Напротив, гордая дрянь подняла на обидчика полный ненависти взгляд. — Ты не достойна даже произносить имя моего отца! — Тогда чего же достоин ты, Малфой? — с вызовом спросила Гермиона. — Пожизненно сидеть в Азкабане или гнить в земле вместе с теми, кого вы убили? Положив руки в карманы и презрительно ухмыльнувшись, так, будто его не затронуло сказанное, слизеринец лишь заявил: — Пошла к чёрту. — Петрификус Тоталус! — Протего. — Сектумсемпра! — Мимо, Грейнджер! Что, решила посмотреть, как выглядит кровь настоящих волшебников? — Драко склонил голову с хищной улыбкой, а Гермиона на миг ужаснулась от собственных действий. Она действительно напала первая? Применила такое мощное заклятие? Видит Мерлин, ещё никто не выводил её из себя так сильно! У Хорька определённо талант! — Боюсь, тебе придётся подождать! — До твоих похорон — с удовольствием! Отбиваясь от летевших в него заклинаний, Малфой и не заметил, что всё это время двигался не от нападавшей, а наоборот, к ней. Сейчас, когда их разделяло несколько десятков сантиметров, Грейнджер смотрела ему прямо в глаза с омерзительной смесью гордости и презрения, так, как любил делать сам Драко, и его это невероятно бесило. Да и сама Гермиона находилась на взводе. С прямолинейной дерзостью вглядываясь в серо-голубые глаза, она почти физически ощущала непреодолимое желание выколоть их своими же пальцами, слизывая с фалангов якобы кристально-чистую кровь, а после, собственноручно оторвав Малфою голову, поставить её в Гриффиндорской гостинной как ещё один трофей. До костей пронизываемая колючим ледяным взглядом, девушка едва ли не до посинения сжимала кулаки, и когда её терпению пришёл конец, рука волшебницы взметнулась для пощёчины, но, как и в предыдущий раз, была остановлена в воздухе другой, более сильной. — Тебя совсем ничему жизнь не учит? — прошипел Драко, наблюдая за тем, как в золотисто-медовых радужках разгорается огонь праведного гнева, пока их обладательница безуспешно пытается вырвать руку из железной хватки. — Мы ведь это уже проходили, помнишь? — Ублюдок, — Гермиона вложила в простое слово столько ненависти, что совершенно не удивилась бы, если бы та стала тягучей негой стекать по высокомерному малфоевскому лицу. — Сука, — перейдя на животный рык, Драко почти буквально плевался ядом. Рука начинала ныть от сильного сжатия чужой кисти, но слизеринец не хотел останавливаться. Возможно, ему нравилась её боль. Возможно, ему нравились её руки. Драко искренне хотел бы швырнуть грязнокровку в стенку, а Гермиона сквозь закрытые веки могла бы увидеть, как исполосовывает ногтями надменное лицо. Девушка почти по-настоящему почувствовала липкую горячую кровь, стекающую по пальцам, когда Малфой одним резким движением прижал её к себе и впился в губы так, будто всерьёз намеревался порвать ей глотку. Ощущая, как полынь, огневиски и цитрусы литрами впрыскиваются в кровь, и проклиная собственное тело за постыдную реакцию, Гермиона укусила слизеринца за губу так, что тут же услышала, как он выругался, а после почувствовала солёные капли на языке. Волшебница почти ликовала. Пусть ублюдок испытает на себе её боль, пусть знает, что она, Гермиона Грейнджер, этим наслаждается. — Ненавижу тебя. — Гореть тебе в Аду. Не разрывая поцелуя, больше похожего на попытку взаимного уничтожения двух психически неуравновешенных людей, Малфой грубо толкнул Грейнджер к ближайшей парте, усаживая девушку на пыльном покрытии. Драко ненавидит эту дрянь. Его до трясучки бесит то, как она действует на него. Один взгляд в её омерзительно-охуенные карие глаза вызывает в нём взрыв ярости практически всегда, а сейчас, когда она, сама того не осознавая, обхватила его ногами за талию и обняла за шею, он проклинает её особенно. Дотрагиваясь кончиками пальцев до коротких волос, Гермиона буквально наблюдала за тем, как у неё едет крыша. Нахальные малфоевские руки творили что-то невероятное под её школьной юбкой, то поглаживая бёдра, то сжимая ягодицы, дверь была по-прежнему не заперта, в разы повышая шанс на внезапное вторжение студентов или профессоров, а Грейнджер не хотелось ничего, кроме как громко застонать от того избытка чувств и ощущений, царивших у неё внутри. Несколько часов назад она планировала месть, желала сокрушить ублюдка во всех его начинаниях, а сейчас главное — скользя ладонями по его крепким плечами, тянуть Драко на себя, углубляя поцелуй. Гермиона ненавидит Малфоя. Ненавидит так, что от каждого его полугрубого или полунежного прикосновения по её коже бегут мурашки, презирает настолько, что его настоящий взгляд без маски бросает то в жар, то в холод, проклинает так сильно, что коленки трясутся, будто их пронзили высоковольтным разрядом. Ненавидит настолько, что почти лю… Когда обжигающе-горячая ладонь легла ей на живот, а после, опустившись чуть ниже, надавила, с губ Гермионы сорвалось чувственное: «Драко», отпечатавшееся у слизеринца на обратной стороне черепной коробки. Оба волшебника уже были готовы заказывать себе койки в Мунго, но момент разрушил стук в окно, после чего в дыру в стекле старого окна сова протолкнула газету. То ли с огромным нежеланием, то ли с великим облегчением, Драко отстранился от Гермионы и поднял бумажное издание. На свежем выпуске «Ежедневного пророка» красовался громкий заголовок: «Двое сбежавших Пожирателей Смерти были найдены мёртвыми прошлой ночью».