понедельник
Это было похоже на странную, совершенно неправильную игру в прятки, непредвиденно вышедшую из-под контроля и теперь ежечасно, если даже не ежеминутно, приносящую колоссальные выбросы адреналина в кровь. Гермиона, как и всегда на уроках Трансфигурации, сидела за партой с Невиллом, развернувшись так, чтобы Гарри и Рон, с самого сентября предусмотрительно занявшие места позади них, могли иметь достаточный обзор на движения её кисти и повторять их. Гриффиндорка не возражала, за восемь лет дружбы восприняв нелюбовь мальчишек к школьным предметам как неотъемлемую часть их личностей, и незаметно подсказывала им в наиболее удобные моменты. Такие как, например, сейчас. Однако из всех этих действий, уже успевших стать волшебникам привычными за курсы Хогвартса, нынешнюю «незаметную подсказку» Гермионы от всех предыдущих отличало то, что за плавными движениями её руки наблюдали не только Поттер, Уизли и изредка бросающий взгляды Долгопупс, стесняющийся напрямую попросить у соседки по парте помощи, но и кое-кто ещё. Внимание этого человека ощущалось почти физически, словно настоящие прикосновения к коже, и порой Грейнджер даже ловила себя на мысли, что кончики её пальцев действительно замерзают, а древко виноградной лозы покрывается инеем. Максимально не подозрительно наклонившись, будто резко почувствовав нестерпимую потребность найти что-то в недрах школьной сумки, девушка украдкой бросила взгляд в ответ, хотя и знала наверняка, что Драко больше не смотрел и теперь занимался исполнением заклинания. Эти игры в «гляделки» негласно проводились везде, где только можно, и чем многолюднее было помещение, тем сильнее разгорался интерес. Гермиона проклинала Малфоя, так и норовившего поставить жирный крест на всей их тщательной конспирации, проклинала себя за то, что каждый Мерлинов раз отвечала ему, едва почувствовав еле-заметное покалывание на коже, но ещё больше она ненавидела то, что ей всё это нравилось. Она, лучшая ученица Школы Чародейства и Волшебства, отличница до мозга костей, старающаяся всегда и во всём быть идеалом, примером для подражания, намеренно принимала правила игры, прекрасно понимая, что рано или поздно их «переглядки» кто-нибудь заметит, и тогда нарочито-легкомысленно рассмеяться и уйти от проблемы уже не получится. Грейнджер отлично знала все опасности той аферы, которую они с Драко проворачивали буквально везде, и ей, черт возьми, так нравилось рисковать! Где-то на задворках подсознания скромно ютилось предположение, что, возможно, они оба фокусируют внимание на таких глупостях лишь потому, что боятся сосредоточить его на том, что ждёт их в конце недели, но эту мысль постоянно загоняли в угол сотни других, не давая ей ни единого шанса выбраться на поверхность. Как бы то ни было, за исключением тех моментов, когда взгляды золотисто-карих и серебристо-серых глаз сталкивались во время уроков или приёмов пищи, их обладателей больше не связывало ничего. Драко не использовал свитки, чтобы поддерживать контакт с гриффиндоркой, да и она сама не слишком-то торопилась резать пальцы и устраивать небольшое кровопролитие, опасаясь, как бы никто не заметил. Безусловно, существовали и другие способы общаться. Например, при желании Гермиона могла незаметно отправить слизеринцу зачарованный бумажный самолётик с посланием на крыле. Вполне могла бы, но, как и говорилось ранее, этого желания у неё не было. Да и что бы она написала? «Привет Малфой. Может, тебе все-таки не надо ни к какому мистеру Уокеру? Давай просто расскажем все директору Макгонагалл, и она нам поможет?» или «Знаешь, я прекрасно помню, что согласилась тебе помочь, но, честно говоря, у меня подкашиваются колени только от одной мысли, что совсем скоро ты отправишься в логово врага, в самое настоящее змеиное гнездо, в одиночку» — это? Подобная чепуха была даже более смехотворной, чем их постоянные «гляделки». Да и какой был бы в этом толк? Драко совершенно точно, со стопроцентной гарантией не являлся тем человеком, кого можно переубедить, уговорить или тронуть словами. Грейнджер понимала это, но и никак не могла смириться с тем, что подсознательно считает дни до вечера пятницы, когда слизеринец растворится в зеленоватом облаке летучего пороха, чтобы либо выйти из этой игры победителем, либо… О другом исходе девушка предпочитала не задумываться, помня о том, как буквально пару дней назад её нервная система, изрядно пострадавшая во время военных будней, дала сбой и чуть не довела девушку до обморока прямо на квиддичном поле. Повторения подобной истории не хотелось, а потому гриффиндорка гнала мрачные размышления прочь, концентрируясь на уроке и не думая о том, сможет ли пережить эту неделю. Маггловский календарь, бережно хранимый в её спальне, указывал на то, пока был лишь понедельник, а значит, испытание только начинается.***
среда
— Мозгошмыгов в твоей голове так много, что их вот-вот станет видно сквозь черепную коробку, — Полумна Лавгуд появилась так неожиданно, что Драко даже вздрогнул. Мерлин милостивый, если это будет продолжаться и дальше, то он, Малфой, сляжет с инфарктом и лишится своей жалкой жизни раньше, чем рассчитывал потерять её от руки Лукаса-урода-Уокера или кого-то из Пожирателей Смерти. Кто же тогда уничтожит шкатулку? Грейнджер и её бравая команда блохастых щенят, кем-то названных «львятами», чтоб не обидно было? Что ж, тогда ей будет практичнее отправиться в логово министерского змея одной, ведь, как известно, нет врага опаснее, чем друг-идиот. Гермионе же досталось таких аж двое, что только усугубляет ситуацию и в геометрической прогрессии уменьшает шансы на выживание. К слову, о провозглашенной и коронованной им самим гриффиндорской принцессе. Драко ведь так и не извинился перед ней. Конечно, велика была вероятность, что девушка простила его поистине мерзкую и грязную выходку в Астрономической башне после того, как они почти переспали, регулярно встречались в «переговорном пункте», а их поведение, когда волшебники, наконец, увиделись, — после того как у Драко, как и у Люциуса, начала съезжать крыша в Азкабане, а сама Грейнджер чуть не поседела во время квиддичного матча, — больше напоминало какую-то сопливую маггловскую мелодраму или обделенный смысловой нагрузкой любовный роман, один из тех, что так любит читать перед сном Нарцисса. Тем не менее, гадкая тварь, оказавшаяся не внутренним голосом, как предполагалось изначально, а совестью, вышедшей из десятилетней комы, наотрез отказывалась верить в подобный мирный исход событий, уверяя хозяина в том, что Гермиона, мало того, что не простила Малфоя, так ещё и действительно поверила в сказанное им в башне. Наверное, в сложившейся ситуации обида гриффиндорки была единственным, чего Драко по-настоящему опасался. Как бы глупо, сопливо и крайне не по-малфоевски это ни звучало, правда состояла именно в этом. Откровенно говоря, молодой человек сам не понимал, почему не чувствует страха перед предстоящим путешествием «в гости» к Уокеру, который вряд ли проявит дружелюбие и гостеприимство. Более того, министерская крыса вполне могла состоять в сговоре с Пожирателями, — в таланте Лукаса объединяться с кем-то, а после разрывать контакты и контракты, слизеринец убедился в зале суда Визенгамота над собственным отцом, — что только усугубляло и без того малоприятное положение Малфоя-младшего. Однако ни паники, ни ужаса не было. Зато неожиданно обнаружилось понимание, что впервые за свои жалкие семнадцать лет Драко делает что-то правильно. Не потому, что это внушил ему отец, не из опасений за будущее матери, и даже не из страха, а только из-за того, что самолично встретиться лицом к лицу с Лукасом было единственным верным вариантом. Интересно, испытывал ли нечто подобное Поттер, когда Волдеморт позвал его в Запретный лес? Шрамоголовый ведь знал, что в густой чаще его ждёт неминуемая смерть, но все равно принял вызов. Пожалуй, этот поступок действительно заслуживает уважения. «Стоп, уважать Поттера? Бред!». — Очевидно, всё, что было в твоей голове, они уже проели, Лавгуд, — размышления о своей жалкой жизни и героической почти-смерти Поттера настолько увлекли Драко, что он в какой-то момент даже забыл ответить полоумной девчонке с Когтеврана, но, хвала Салазару, вовремя опомнился. С другой стороны, это было так забавно, почти смешно — в типичной слизеринской манере пререкаться с кем-то, когда тебе самому, возможно, остались считанные дни. Если конкретнее, то два, потому что на данный момент был вечер среды. Полумна добродушно улыбнулась, то ли не приняв на свой счёт сказанное, то ли ничуть не оскорбившись, и покинула библиотеку, в которой ей довелось встретиться с Малфоем, напоследок зачем-то пожелав бывшему врагу удачи. Будто бы она знала. Нахмурившись, Драко резко покачал головой, тем самым отметая не только возможность того, что кому-то могло быть известно об их с Гермионой плане, но и свои предшествующие размышления о скорой, более чем вероятной смерти. «Нет, этого не будет! Всё пройдёт отлично. Я приду к Уокеру, заберу у него шкатулку, уничтожу её и вернусь в Хогвартс. Ничего невозможного. Это будет даже весело, — но самовнушение не работало: — Очень весело, особенно, когда шанс быть убитым даже выше, чем на недавней войне! — захлопнув книгу, на чтении которой слизеринец так долго и, увы, тщетно пытался сосредоточиться, молодой человек решил воззвать к голосу разума. — К чёрту, Малфой. Хватит нагнетать обстановку. Иначе скоро превратишься в Грейнджер, бледнеющую при одной мысли о плане, — вдох, выдох. Нужно хотя бы сохранять видимость спокойствия. — Каким бы крутым работником Министерства Уокер ни был, за Аваду его ждёт реальный срок в Азкабане. Он не убьёт тебя. Не убьёт! — в теории это звучало логично и вполне обоснованно». Оставалось непонятным только то, какого же черта Малфой последние два дня брал со своих друзей — Мерлин, настоящих друзей! — едва ли не клятвенные обещания: с Блейза Забини — заботиться о Нарциссе в случае его, Драко, непредвиденной и крайне неожиданной смерти, с Пенси Паркинсон — хотя бы изредко оказывать миссис Малфой визиты вежливости после выпуска, а с Теодора Нотта — помочь матери перевести деньги с английских счетов на французские в случае чего. К слову, каждый студент Слизерина реагировал по-разному. Блейз, всегда подозревавший о том, что с другом что-то не так, но никогда не говоривший об этом, сказал, чтобы Драко и думать забыл о чем-то таком, иначе Забини лично вправит ему мозг Петрификусом, а может и чем-то по-сильнее. Пенси в своей привычной манере предпочла тактично промолчать о том, насколько странной была просьба, однако вскользь обмолвилась чем-то вроде: «Ты же знаешь, что можешь мне доверять и рассказывать о чем угодно?». Видит Салазар, эта девушка всегда была самой лучшей из всего змеиного гнезда. Тео вместо ответа просто кивнул, не прибегая к расспросам, но потом, когда Малфой собрался уйти, зачем-то окликнул его и крепко пожал руку. Со стороны это выглядело, наверное, странно. Но значило действительно много. Драко сам не знал, зачем устроил весь этот фарс с просьбами, хотя в глубине души был прекрасно осведомлён о собственных мотивах. Как бы это ни было сложно, стоило признать: возможность гибели была вполне реальной. Слизеринец мог хоть дрожать от страха, хоть душить в самом утрубе любые признаки паники, хоть биться головой об стены замка — это не имело значения и никак не отрицало одного из вполне вероятных итогов его предстоящего путешествия. Решив, что даже чтение — его персональный излюбленный метод абстрагироваться от жестокой действительности, больше не работает, Малфой левитировал фолиант на ближайшую полку, даже не удосужившись вернуть литературу на законное место, и встал из-за стола, собираясь вернуться к себе в спальню. Старательно не обращая внимания на косящихся в его сторону студентов, которые, очевидно, так и не смогли до конца смириться с постоянным проживанием под одной крышей с бывшим Пожирателем Смерти, Драко размышлял о том, что ему, всё-таки, абсолютно точно стоит поговорить с Грейнджер. В последний раз. Мерлин милостивый, а ведь если задуматься, то это и правда конец. Допустим, он, Малфой, выживет, — если выживет! — то что потом? Это персональное безумие, разделенное на двоих, возникло и с особой силой прогрессировало, как смертоносная болезнь, только потому, что двух студентов объединяли общие секреты. Сначала кровавые зачарованные свитки, через которые контролировалась обстановка в Хогвартсе и держалось в строжайшем секрете отсутствие Драко в школе, потом откровение о смерти Люси, прозвучавшее в полупьяном бреду среди разбитого кафеля холодной уборной так, что в венах стыла кровь, далее — непростительно-доверительные, почти интимные разговоры, один из которых произошёл в пыльном заброшенном кабинете. Всё это время их — слизеринского принца с ржавой короной и гриффиндорскую принцессу с золотой тиарой, объединяли интриги и леденящие душу тайны, заставляющие вступать в проклятый небом львино-змеиный тандем. Теперь же никаких опасных для жизни авантюр не будет. Если повезёт, Драко уничтожит шкатулку, вернётся в школу и… Продолжит жить так, как все семь лет до всего этого помешательства. Будет оттачивать остроумие на Уизли, сарказм — на Поттере, но не на Гермионе, нет. Он не посмеет снова сделать ей больно. Малфой искреннее не хотел бросаться такими громкими словами как «любовь» и «чувства», не имел ни малейшего желания распыляться в высокопарных речах, но гриффиндорка, в чьих глазах сияли самые яркие блики янтаря, действительно что-то изменила в нем. Каждым осуждающим взглядом и нежным прикосновением, каждой аккуратной буковкой, выведенной чернилами на заляпанном кровью пергаменте, каждым «Драко», с придыханием слетевшим с зацелованных губ, она умудрялась ломать в нем былые установки и заставлять верить в будущее. Как бы глупо это ни звучало, Малфой впервые за несколько лет обрёл надежду. Это было настолько охеренно-круто, что… Драко не мог удержаться от того, чтобы поцеловать Гермиону ещё раз. Мало ли, вдруг он и правда станет последним? Тем более, что ситуация как нельзя лучше покровительствовала исполнению предсмертного желания. Та самая уборная, успевшая стать их местом, по-прежнему оставалась заброшенной и явно не пользующейся спросом, а возможностей связаться с гриффиндоркой было предостаточно. Хвала Мерлину и Моргане, — Драко никогда не думал, что произнесет это даже мысленно, — уроки у Слизерина и Гриффиндора проходили совместно, а потому якобы случайно столкнуться с Гермионой в коридоре по пути в кабинет, прошептать: «Встретимся после ужина» и нарочито-громко бросить: «Уйди, Грейнджер» было вовсе не сложно. Да, пожалуй, так Драко и поступит.***
пятница
— Ой, я, кажется, забыла взять запасные пергаменты, — резко спохватилась Джинни, находясь уже практически на выходе из гостиной Гриффиндора. — Лучше сходи за ними, — посоветовал Гарри, — мало ли, какое задание решит дать нам Снейп в этот раз. — Ага, — пробурчал Рон, соглашаясь. — Если он так взъелся вчера из-за того, что я не прихватил дополнительный учебник на урок, которого, между прочим, не должно быть, то не сложно догадаться, какой будет его реакция, если тебе не хватит чистых пергаментов на обязательной лекции. Гермиона лишь улыбнулась, глядя на то, как Уизли скрещивает на груди руки и делает самое обиженное и одновременно оскорбленное выражение лица из всех, на какие была способна его мимика. В четверг, то есть, непосредственно вчера, в расписание восьмого курса были поставлены дополнительные уроки Зельеварения и, если у совмещённой группы Когтеврана и Пуффендуя занятие прошло практически сразу после обеда, то гриффиндорцам и слизеринцам повезло куда меньше: у них лекция проводилась вечером и закончилось почти перед самым ужином. То ли потому, что к тому моменту Рон уже устал, из-за чего и не вспомнил про то, что ему потребуется ещё один учебник помимо основного, то ли потому, что парня в принципе не слишком-то интересовало искусство изготовления зелий, особенно, когда постижение его азов не стояло в обычном расписании, то ли ещё из-за Мерлин-знает-чего Уизли не взял книгу, за что и получил выговор от Северуса. Именно по этой причине великий друг Гарри Поттера начиная со вчерашнего ужина и вплоть до настоящего момента совершенно и отнюдь не по-геройски причитал о том, как несправедлив и жесток Снейп. Саму же Гермиону, ещё вчера оказавшую Рону моральную поддержку и тем самым выполнившую дружеский долг, больше интересовали другие события прошлого вечера. Во время приёма пищи она, как и во все предыдущие дни, столкнулась взглядами с Драко. Он сидел в своем привычном сопровождении, — действительно больше похожем на компанию друзей, нежели на свиту, что по какой-то невообразимой причине радовало гриффиндорку, — и не отрывал от неё взгляда. Рядом с Малфоем что-то активно обсуждали Забини и Паркинсон, чудесным образом даже во время захватывающей беседы умудрявшиеся выглядеть максимально по-аристократически, рядом с Гермионой — такие же увлеченные Гарри и Джинни, но ни «платиновый мальчик», ни «золотая девочка» не слышали того, что происходило вокруг них. Грейнджер оторвалась от гипнотического созерцания выразительных скул, точно очерченного подбородка и ухмыляющихся губ только тогда, когда Рон, заметивший, что его монолог о несправедливости бытия никто не слушает, легонько потряс её за плечо и, проследив за её взглядом, спросил что-то про Драко. Только уловив в речи друга имя, состоящее из парализующих её нервные клетки пяти букв, девушка резко встала из-за стола и, ответив Уизли какой-то чепухой, смысла которой она сама уже не помнила, направилась к дверям, будучи полностью уверенной в том, что слизеринец правильно истолкует посланный ему кивок головой и выйдет следом, но как-то слишком сильно сомневаясь, не заметил ли этого жеста и последующего за ним ухода Рон. Сейчас же, шагая с друзьями по коридору и отмечая, что не заметила ни того, как Джинни успела сходить за пергаментами и вернуться обратно, ни того, как все они прошли половину пути до кабинета Зельеварения, Грейнджер была уверена, что рыжий гриффиндорец всё-таки не обнаружил в её поведении ничего необычного. В противном случае девушку ждал бы не путь на урок, а допрос с пристрастием. Вряд ли Рональд стал бы молчать, если бы сопоставил переглядывания, кивок, уход Гермионы, а затем и Малфоя, в единую картину. Следовательно, можно было жить спокойно, ведь Уизли ничего не заподозрил. Хотя, спокойно? Гриффиндорка не была уверена, что это слово уместно в данной ситуации, ведь она шла не просто на урок, а на занятие, которое должна была сорвать, причём не одна, а с Драко, чтобы в итоге их обоих оставили на отработку. «Пожалуйста, не думай об этом сейчас. Забудь о проблемах, пока не началась лекция, и о том, что случится после неё…» Вчера же, покинув Большой зал и ужинавших в нём студентов и преподавателей, Гермиона уверенно направилась в «переговорный пункт», спешащими шагами преодолевая коридоры и не оборачиваясь на юношу, идущего позади. Словно боясь опоздать. Только оказавшись в старой, Мерлином забытой уборной, и десятью секундами позже услышав, как захлопнулась за Драко дверь, гриффиндорка с облегчением выдохнула. Здесь было уже не холодно, а лишь слегка прохладно после того, как Гермиона заклинанием починила разбитое окно той ночью, когда совершила самый безрассудный поступок в своей жизни, — и это учитывая ограбление Гринготтса и побег с места преступления на драконе, — решившись остаться там с Малфоем. Драко тоже внёс свой вклад в приведение помещения в более-менее нормальное состояние: к огромному удивлению Грейнджер, он использовал Очищающие и Освежающие чары. Теперь здесь было почти уютно, а бывшая уборная от пола до потолка стала их местом. Только когда слизеринец сделал несколько широких шагов внутрь, Гермиона повернулась к нему лицом. Драко молчал. Неизвестно, о чем он так долго размышлял, но, очевидно, с трудом придя к консенсусу с самим собой, всё же предложил обговорить план. Девушка кивнула. Наблюдая за тем, как Малфой мерит шагами небольшую комнатку, наворачивая круги, гриффиндорка с придирчивой тщательностью рассматривала, как Драко хмурит лоб, из-за чего на серьёзном сосредоточенном лице появлялась складка между бровей, за тем, как он жестикулирует красивыми длинными пальцами, как меняет интонации в зависимости от того, всё ли сходилось в стратегии, и, наконец, как он смотрит на всё вокруг и на неё саму. В эти минуты у Гермионы складывалось как никогда стойкое ощущение, что она действительно знает его. Причём знает наизусть. Мимику, тембр голоса, привычки, — может с закрытыми глазами представить всё, что что делает этого юношу Драко Малфоем. Видит Годрик, за те дни, что они не общались, Грейнджер начинала скучать. По тому, какая она с ним, и какой он с ней. Без его кривых ухмылок и закатанных глаз, без её скрещенных на груди рук и сжатых в полоску губ. Без всего того, что их отличает, но со всем тем, что наоборот сплачивает. «Что будет дальше, Драко?» — Гермиона не уточняла, что конкретно имела в виду, и не говорила, что подразумевала «с нами», но Малфой и так всё понял. Он и без всяких объяснений прекрасно осознавал, насколько всё сложно, знал, что происходящее между ними при любом результате закончится. С той лишь разницей, что при удачном варианте событий слизеринец уничтожит шкатулку и останется жив, а в менее счастливом случае… Это ведь даже не отношения. Поглощая взглядом каждое движение до сих пор молчавшего Драко, Грейнджер как никогда отчётливо понимала, что они всё равно не смогут быть вместе. Не важно: проиграют ли или же выиграют. Они не будут встречаться, как все нормальные подростки, ни при каких обстоятельствах. Ему не позволит семья, а её не поймут друзья и вся Британия. Вот так просто. И в этот момент стало настолько обидно, что захотелось демонстративно топнуть ногой по и без того разбитому кафелю, чтобы эхо известило весь Хогвартс о том, как чертовски несправедлива эта жизнь. Чтобы каждый ученик и преподаватель понял, насколько больно знать, что потом, когда с эпопеей с крестражем будет покончено, ей, великой Гермионе Джин Грейнджер, девушке, у которой, казалось бы, есть всё, придётся на протяжении трех месяцев ежедневно полностью игнорировать того, кого она любит, а после расстаться с ним навсегда, оставив память об этой истории в стенах старого замка. У них ведь действительно ничего не выйдет. Даже если её друзья примут его, а мистер и миссис Малфой — её, эта идея всё ещё будет обречена на разгромное фиаско по одной простой причине: Драко не любит её. Да, уже не ненавидит, да, может и доверяет, но всё ещё не любит. Мерлин, что он вообще чувствует? «Я не знаю, — выдохнул слизеринец, и это прозвучало настолько устало, что у Гермионы сжалось сердце. Это все слишком сложно. Им обоим всего по семнадцать, но позади война, а впереди — неизвестность. Просто дети с перечеркнутым прошлым и сломанным будущим. Ничего более. — Я не знаю, — повторил Драко, и это был словно ответ на мысленный вопрос гриффиндорки. Ведь и сам Малфой, наверное, действительно не имел ни малейшего понятия, что творится в его голове и сердце. — Я не знаю». Теперь молчала уже Гермиона. Нет, она не собиралась плакать, биться в истерике и повторять за всеми теми девицами из маггловских сериалов, которые страдают так театрально и приторно, что хочется выключить телевизор, а пульт бросить в урну, чтобы не видеть настолько сентиментальную дрянь уже никогда. Она даже не могла сказать, что у неё разбито сердце. Это было другое. Она теряла надежду, с каждой новой секундой лишаясь веры, что им обоим есть за что бороться. Есть ведь? Развернувшись и направившись к дверям, Гермиона почувствовала, как на её запястье сомкнулись вечно холодные пальцы и резко потянули назад, из-за чего она внезапно, сама не заметив как, оказалась настолько близко к лицу Драко, что чувствовала его дыхание на своей щеке. По коже тут же пробежали мурашки, а волосы на всем теле, кажется, встали дыбом. То, как близкое присутствие Малфоя действовало на её организм, всегда выбивало рациональную гриффиндорку из колеи. Почему она чувствует это именно с ним и ни с кем другим? Как давно лучшая ведьма столетия отдала свою душу сероглазому дьяволу? «Однако, кое-что я могу знать наверняка, — его шёпот обжег кожу шеи, и Гермионе показалось, что она сейчас упадёт в пропасть, ведь у неё действительно подкашивались колени. Чёртовы малфоевские губы слишком близко, а ей самой слишком жарко, чтобы сохранять непоколебимое спокойствие и умение твёрдо стоять на ногах. Абсент, полынь, цитрусы — классика, ставшая её второй кровью, разливающейся в венах по телу с того дня, когда она впервые почувствовала аромат его парфюма, и когда Драко наклонился к ней, резкие ноты лишили её кислорода в этой расплывающейся перед глазами комнате. — Мы справимся. Переживём это дерьмо, Грейнджер». Губы сталкиваются в поцелуе, и вселенная резко сужается до размеров этой мизерной комнаты. Галактике тесно, она жмется в кафельных стенах, из-за чего на них образуются новые нитевидные трещины, но даже если рухнет все здание вместе с крышей и фундаментом, Гермиона все равно не заметит. Драко-чёртов-Малфой, мальчик-который-убил-её-принципы, целовал её так, что гриффиндорке казалось, что даже если на части развалится не только замок, но и вся вселенная, ей будет плевать. Его губы выкачивали из неё воздух, лишали ориентира в пространстве, но делали это настолько нежно, что внушали непоколебимую надежду на то, что они действительно справятся. Вместе. С любыми катастрофами и провалами. Крепкая уверенность в том, что Драко глубоко наплевать на неё, треснула и превратилась в крошево ровно в тот момент, когда его губы нашли её. Даже если это не чувства, а всего лишь безумие, это не имеет значения. Потому что гореть в этом Аду они будут вместе. Не важно: любовь ли, ненависть — это всегда было взаимно. С самого начала. И за это действительно стоило бороться. Кожа лица Гермионы горела ярким пламенем под обжигающе-холодными пальцами, в то время как вторая рука Драко обнимала гриффиндорку за талию и прижимала ближе, и хотя Грейнджер совершенно не могла соображать, где-то на краю её подсознания крутилась мысль, что это «мы справимся» говорила Малфою она сама, причём непосредственно в этой уборной. В тот день он был пьян, зеркало — разбито, а она — напугана до полусмерти. За эти месяцы изменилось настолько много, что было трудно представить даже то, что подобное вообще возможно. Но это было реальностью. Их реальностью. — Надо было подарить Снейпу на Рождество пару десятков факелов, — недовольно пробурчала Джинни, спускаясь по лестнице в подземелья и к собственному неудовольствию отмечая, что чем дальше она идёт, тем меньше света виднеется впереди. — Ага, — согласился с сестрой Рон. — Темно так, что Мерлин ногу сломит. Перманентно-недовольные предстоящим уроком Зельеварения «львы» и как всегда тотально-хладнокровные «змеи» толкались в неимоверно узком проходе коридора, а слабое освещение только способствовало постоянному наступанию на ноги и, следовательно, нарастающему недовольству. Гермиона никогда не понимала того, зачем эту часть подземелий сделали настолько неудобной: на других этажах, в том числе и тех, что относились к Пуффендую, Когтеврану и Гриффиндору, рекреации были куда больше и шире, а главное — светлее. Мысленно считая шаги до того момента, когда коридор закончится и холл будет достаточно освещенным и свободным, чтобы сохранять личное пространство и видеть лица людей вокруг, гриффиндорка не могла в процессе не удивляться собственной способности так глубоко погружаться в воспоминания. Мерлин, она ведь действительно практически не заметила, как дошла вместе с друзьями до этого места, предаваясь сначала болезненным, а после весьма приятным размышлениям о минувшем вечере. Малфой, бесспорно, занимал слишком много места в её голове, замещая собой другие, причём не менее важные, части её, Гермионы, жизни, и в последнее время гриффиндорке всё чаще начинало казаться, что слизеринский принц самовольно узурпировал её разум, захватив каждую извилину мозга. Это уже слишком! — Готова? — до боли знакомый шёпот обжег кожу шеи, и Гермиона, резко подскочив, едва не выронила из рук учебные принадлежности. — Слушай, у меня есть одна идея… Гриффиндорка неустанно и неоднократно поблагодарила всех великих волшебников, а также маггловских Богов и святых за то, что коридор был достаточно узким, из-за чего такое близкое нахождение Драко не вызвало бы вопросов, и тёмным, что давало возможность обоим студентам быть не узнанными, пока они не выйдут на свет. — Чего тебе, Малфой? — то ли прошептала, то ли прошипела девушка, панически озираясь по сторонам, лишь бы убедиться, что никто не обращает на них внимания. Да уж, и как после этого называть Драко параноиком, если она сама ничуть не лучше? Впрочем, очевидно, Мерлин и Моргана были сегодня как никогда благосклонны к ней, а потому Гарри, Рон и Джинни, поддавшись натиску толпы, прошли вперёд и никак не могли видеть, на чью компанию Грейнджер их променяла. — Я хочу, чтобы ты села за парту со мной, — совершенно спокойно и абсолютно невозмутимо ответил слизеринец, и Гермиона подавилась воздухом, резко остановившись и обернувшись, из-за чего лицо Драко, как и вчера, оказалось в опасной, непозволительной по всем статьям и параметрам близости от её собственного. Следовательно, с минуты на минуту вновь могло произойти нечто непоправимое. Казалось бы, это так просто: какой-нибудь случайный студент, спешащий на лекцию, толкнёт Малфоя со спины, тот сделает всего один шаг к ней, гриффиндорке, и тогда станет бессмысленно что-то отрицать. Наверное, где-то в параллельной вселенной есть такой мир, где Драко Малфой может спокойно поцеловать Гермиону Грейнджер прямо посреди школы, в толпе однокурсников, ничего не боясь, а она сама имеет полное право встать на носочки и потянуться к его губам, обняв парня за шею и кончиками пальцев перебирая его волосы холодного платиного оттенка. Там это настолько привычно, что почти обыденно. В каком-то мире это возможно и абсолютно нормально. Там они даже счастливы. Где-то. Но не здесь. — Ты спятил, — гриффиндорка продолжила идти, повинуясь напору толпы, стараясь говорить так, чтобы её слышал лишь идущий чуть позади Драко, находящийся куда ближе, чем следовало в их положении, но больше никто. — Совершенно свихнулся. — Открою тебе секрет, — усмехнулся Драко, — безумцы всех умней. Гермиона сделала глубокий вдох, мысленно досчитав до двадцати, потому что стандартная десятка никак не подействовала бы в её случае, и попыталась сосредоточиться на том, что в поведении слизеринца самое странное: то, что он цитирует маггловское фэнтези, то, что его вообще не смущает, что до конца этого противного коридора осталось не так уж и долго, а Драко идёт настолько близко к ней, что Грейнджер спиной чувствует шёлк его рубашки, или ещё одно очень важное обстоятельство, которое никак нельзя было игнорировать, учитывая, куда и с какой целью они оба шли. — Я смотрю, тебе очень весело, да, Малфой? — недовольно прищурившись, волшебница сжала губы в тонкую полоску, тем самым заставив Драко усмехнуться. Великий Салазар, неужели она действительно думала, что эта мимика а-ля Макгонагалл на него подействует? — Почему бы и нет, — молодой человек пожал плечами, пройдя чуть вперёд, чтобы шагать не позади гриффиндорки, а рядом с ней. Он сам не знал, с какой целью поравнялся с Грейнджер: возможно, не хотел, чтобы сокурсники что-то заподозрили, когда они выйдут из неосвещенной части, а может боялся, что она обернётся и прочитает всё по его лицу. Ведь это было вполне вероятно, особенно, когда он продолжил: — Если это последнее, что мне доведётся сделать, пусть будет хотя бы весело. Выбесить твоих щенков — это именно то, что я предпочёл бы сделать перед смертью. Гермиона закашлялась. Да, и она, и Драко прекрасно знали, что предстоящее «путешествие» слизеринца явно будет не из самых безопасных и приятных. Более того, девушка практически не сомневалась, что вся эта афера является скорее плохой идеей, нежели хорошей, и может нести реальную угрозу жизни и здоровью Малфоя. Она давно обдумала и многократно рассмотрела все малочисленные «за» и бесконечные «против», но говорить с Драко о его предполагаемой смерти так открыто всё ещё не была готова. Да и никогда, наверное, не будет. Война показала ей слишком много трупов, но так и не научила спокойно смотреть ни на один из них. — Всё будет хорошо, ясно? — попыталась убедить скорее себя, нежели кого-то другого, Гермиона, когда к ней снова вернулись умение оформлять мысли в слова и способность хотя бы относительно ровно дышать. — Останешься цел и невредим. Драко лишь вновь усмехнулся. — Так что, Грейнджер? — смотря чётко перед собой, проговорил волшебник, никак не выдавая своим видом того, с кем вёл диалог. — Меньше, чем через пару метров станет светло, и если ты ничего не решишь, я под Империо потащу тебя за руку за свой стол на глазах у твоих дружков. «Это плохая идея, Гермиона. Очень плохая. В лучшем случае тебя ждёт допрос, больше похожий на пытку, от Гарри и Рона, а в худшем произойдёт межфакультетская драка, ответственность за которую, между прочим, нести будешь ты!» Чувствуя, как в глазах начинает щипать от вновь появившегося яркого света, и как рука Драко сжимает её запястье, Грейнджер мысленно попросила у Мерлина удачи и душевных сил, после чего на выдохе произнесла: — Чёрт с тобой, Малфой. Где мы будем сидеть? Малфой усмехнулся с самым самодовольным выражением лица из всех, на которые он был способен, — а в его снобистском арсенале таких было очень и очень много, — после чего, обогнав гриффиндорку, прошёл вперёд и остановился недалеко от двери в кабинет, наблюдая. Сначала Гермиона не поняла причины такого поведения, но буквально через долю минуты получила ответ на свой непроизнесенный вопрос: к ней шли Джинни, Рон и Гарри. Причём, судя по их лицам, гриффиндорцы были чем-то весьма сильно обрадованы. Что ж, видимо, Грейнджер придётся испортить им настроение. — Гермиона, ты не поверишь! — первым начал рассказывать о причинах коллективной эйфории Гарри. — Снейпа сегодня не будет! — Он свалил в Дурмстранг на целую неделю! Мерлиновы панталоны! — подхватил волну всеобщего счастья Рон. — Лекция, конечно, всё-таки будет, потому что Снейп оставил конспекты, зато знаешь, кто будет её вести? — Ты никогда не угадаешь, Гермиона! — заверила подругу Джинни. Гриффиндорка говорила куда более спокойно, чем её брат и парень, но всё равно улыбалась. — Боюсь даже представить, — пожала плечами Грейнджер. — Филч? Друзья тут же громко засмеялись, представив Хогвартского завхоза в амплуа профессора Зельеварения, а Гермионе стало стыдно. Мало того, что она заранее была прекрасно осведомлена о том, что будет замена преподавателя, чем и собиралась нагло воспользоваться, так ещё и ни словом не обмолвилась об этом с друзьями, опасаясь, как бы они случайно не поставили под удар их с Драко план. — О, только этого нам не хватало! — сквозь смех произнесла Уизли. — Нет, в этот раз урок проведёт Флитвик. Однако, мне нравится твой ход мыслей, Гермиона. Парни снова громко захохотали, и девушка почувствовала на себе укоризненный взгляд Малфоя. Тот все ещё стоял у двери, ожидая Гермиону, и насколько волшебница могла заметить, успел о чем-то поговорить с Блейзом. Мысль о том, что на неё, Грейнджер, выльется волна негодования не только со стороны гриффиндорцев, но и слизеринцев, пришла несколько запоздало, зато сразу же заставила напряжённо сглотнуть. Убеждая себя в том, друзья не бросят её в любом случае, а мнение всех остальных ей глубоко безразлично, Гермиона собрала внутри себя всю смелость, на которую была способна, и произнесла: — Если у нас проведет урок профессор Флитвик, значит, никаких контрольных работ не будет, — начала она, по крупицам собирая остатки гриффиндорской храбрости. — Следовательно, вам не понадобится моя помощь, а потому вы не обидитесь, если я… Три. Два. Один. — Сяду с Малфоем. Пробормотав последние три слова настолько быстро, что никто из друзей, вероятно, ничего не разобрал, Гермиона развернулась на невысоких каблуках туфель и решительно направилась в кабинет, словно секундное промедление заставило бы её немедленно вернуться обратно. Склонив голову набок в своей излюбленной манере, Драко проводил её насмешливым взглядом, после чего зашёл в класс вслед за ней. Садясь за стол, стоящий в самом конце слизеринского ряда, Грейнджер отметила, что всё ещё жива, а «змеи» не забрызгали её ядом. Некоторые, конечно, со смесью удивления и полнейшего негодования украдкой поглядывали в её сторону, но ничего не говорили. Заметив, как Забини и Малфой дотошно-внимательно наблюдают за своими однокурсниками, Гермиона осознала сразу две вещи. Во-первых, эти двое все ещё держат свой факультет под контролем, хотя их семьи и утратили былой авторитет, а во-вторых, она, гриффиндорка до мозга костей, чувствует себя в абсолютной безопасности под защитой слизеринского принца. Это было странно. Очень странно. Но почему-то приятно. — Смотри: Уизли сейчас лопнет от злости, — прошептал ей на ухо Драко, даже не пытаясь скрыть полного удовлетворения. — Салазар, его лицо начинает сливаться с галстуком! Гермиона закатила глаза и отвернулась к окну, решив, что разглядывание пейзажа будет куда более предпочтительным времяпровождением, чем созерцание недовольных и крайне растерянных лиц друзей, а также других негодующих гриффиндорцев. Удар часов раздался как нельзя кстати, и если Грейнджер была в шаге от того, чтобы облегчённо выдохнуть, то Малфой, наоборот, сжал челюсти, как делал всегда, когда был напряжен или недоволен. Слизеринец сидел с идеально ровной спиной, просверливая взглядом классную доску, на которой зачарованный мел писал тему лекции. Флитвик, который и должен был читать оставленный Северусом материал, в свойственной ему манере просил студентов соблюдать тишину, чтобы не мешать другим учащимся, слушать и записывать. Наблюдая за жалкими попытками профессора установить контакт с аудиторией, Драко думал о том, что исполнить план будет куда сложнее, чем он предполагал. Размышляя о том, как конкретно вывести Филиуса из душевного равновесия, Малфой в большинстве случаев склонялся к озвучиванию шуток, порой даже не самого пристойного содержания, из-за чего Гермиона наверняка стала бы краснеть. Сейчас же, когда занятие началось, а ситуация, которая раньше представлялась лишь в перспективе, стала вполне себе реальной, былое веселье как-то неожиданно улетучилось. Нужно начинать действовать — это ясно и без всяких объяснений. Оставался вопрос: как? Прежде, чем Драко успел сориентироваться, Гермиона резким движением руки столкнула с края стола его учебники, в том числе и то самое дополнительное пособие, и фолианты с грохотом упали на пол, тем самым перебив речь профессора, уже приступившего к чтению лекции, и овладев вниманием всех учеников, в ту же секунду обернувшихся на шум. — Мистер Малфой? Мисс… — Флитвик, удивившись наличию Гермионы в качестве соседки слизеринца, замялся. — Грейнджер? Все в порядке? — Да-да, простите, профессор, — спешно ответила гриффиндорка, очаровательно улыбаясь с долей смущения. Видит Мерлин, сейчас у неё было даже более невинное выражение лица, чем тогда, в октябре, когда Макгонагалл несколько минут подряд не могла добиться от Грейнджер плана посадки гостей для Хэллоуинского бала, в то время как её любимая «золотая девочка» думала явно не о нем. В тот день Драко обязали стать вторым организатором мероприятия, а после Гермиона впервые согласилась поручиться за него перед Минервой. Казалось, это было лишь началом их истории, а сейчас пришёл её… Конец? — Неплохо, Грейнджер, — в холодных серых глазах плескались непривычно тёплые искорки веселья. Гермиона не призналась бы в этом даже в Визенгамоте под веритасерумом, но ей невероятно льстил тон Малфоя, в котором несложно было проследить гордость. Ещё год назад гриффиндорка ни за что не поверила бы, что будет нарушать школьные правила вместе с врагом детства и ловить самый настоящий кайф оттого, что он ей доволен, но сейчас это было настолько реально, что даже казалось правильным Очередное доказательство того, что Драко Малфой портит Гермиону Грейнджер. Очередное доказательство того, что Гермионе Грейнджер это нравится. — Брала уроки у профессионалов. Драко не удержался от лёгкой улыбки. Почему-то именно в этот момент ему стало как никогда очевидно, что не только он менялся под влиянием Грейнджер, но и она сама. Девушка, сидящая с ним за одним столом, разительно отличалась от гриффиндорки, приехавшей в Хогвартс в сентябре. Да, она все ещё была упряма, умна и принципиальна до неприличия, но нечто еле уловимое в ней изменилось. Гермиона не боялась рисковать. Безусловно, за время войны ей неоднократно приходилось принимать решения на ходу, тем самым подвергая себя и других опасности, но в быту она по-прежнему оставалась до ужаса консервативной, если даже не чопорной. Теперь же она сидела за столом, стоящим на стороне другого факультета, — факультета Слизерин, это очень важная деталь, — и ни капельки не смущалась. Во всяком случае, не подавала виду, что её что-то тревожит. Да и ошеломленное лицо Поттера, то и дело оборачивавшегося на лучшую подругу и школьного врага, её не слишком-то волновало. Гермиона лишь посылала Шрамоголовому лёгкие улыбочки: то ли извиняющиеся, то ли снисходительные к его непроходимой тупости. Грейнджер медленно, но неумолимо приобретала черты, старательно подавляемые в ней якобы необходимым гриффиндорским благородством, которые изначально были частью её личности, вновь становилась собой, и Драко чувствовал какое-то странное, совершенно непривычное тепло внутри от одной лишь мысли, что решительный и самый главный толчок к переменам в ней дал он сам. Малфой выдрессировал Гермиону точно так же, как и она заставила его плясать под свою дудку гуманизма. — Не боишься? — произнесла гриффиндорка шёпотом, но не так, как говорят, когда опасаются огласки, а наоборот, привлекая внимание. План по доведению Филиуса до бешенства все ещё был в силе. — Идти туда. — Нет, — тем же громким шёпотом ответил слизеринец, покачав головой. — Так надо. Мы оба это знаем. Возможно, стоило сказать: «Это правильно» или «Так будет лучше для всех», но подобные фразы звучали бы слишком напыщенно и вычурно, по-геройски. По-поттеровски. Сам же Драко не просил титула народного идола и совершенно не нуждался в нём. Пожертвовать всем, что у тебя есть, ради спасения мира — это про Гриффиндор, где безрассудная храбрость застилает глаза, а красно-золотой галстук одним своим видом вдохновляет на подвиги. У слизеринцев все иначе. В точности наоборот. «Змеи» скорее передушат всех остальных, нежели позволят кому-то посягнуть на их гнездо. В этом и состояла вся разница, однако правда, как и всегда, у всех была своя. Вряд ли здесь кто-то прав или виноват. Скорее, воспитание и окружение сыграли решающие роли. — Может, все-таки стоит обратиться за помощью к директору? — Ради всего святого, Гермиона… — Малфой и Грейнджер, что в вашем разговоре настолько важного, что двадцать способов применения яда прыгающей поганки блекнут на его фоне? — вечно мягкий и спокойный Флитвик, хотя и не повышал голос, явно был недоволен, чем только обрадовал гриффиндорку и слизеринца. Пока факультеты недоумевали, что происходит, двое оставались уверены в том, что все идёт в точности так, как надо. — Мы глубочайше раскаиваемся в нашем крайне неподобающем поведении, профессор, — манерно растягивая слова, «извинился» Малфой, прекрасно понимая, что такой стиль общения не только перечеркивает хотя бы малую правдоподобность сожаления, но и ещё больше раздражает, выводит из себя. Да и сам Филиус не сомневался, что слизеринец говорит так нарочно, но всё же пытался сохранять присущее педагогам спокойствие. Студенты продолжали покорно записывать лекцию, стараясь успевать за скоростью чтения профессора, однако то, что голос преподавателя Заклинаний стал менее расслабленным, заметили все. Выплескивая всю свою злость на «скользкого белобрысого Хорька, который наверняка что-то задумал и хочет втянуть в это Гермиону» в крепкое сжатие пера и вдавливание его кончика в пергамент, Рон всё же переуседствовал, из-за чего оно треснуло, издав противный хруст на весь класс. Профессор нахмурился сильнее, но промолчал. — Ты не думал о том, что шкатулки может не оказаться у мистера Уокера? — спросила Гермиона чуть тише, не отрываясь от написания конспекта. — Что будет тогда? — Что ж, — Малфой, демонстративно отбросив перо, изобразил на лице глубокую задумчивость. — Пожалуй, в таком случае я принесу тебе сувенир. Ну, знаешь, чтобы мы хотя бы не зря всё это устроили. Гриффиндорка негромко усмехнулась, представляя, как Драко заберёт что-то у Лукаса и, перевязав это красной торжественной лентой, вручит ей в качестве подарка. Это и впрямь было забавно. Настолько, что девушка даже не сразу осознала, что прямо в эту самую минуту они с Малфоем просто разговаривают. Не спорят, не придумывают очередной сумасшедший план и даже не целуются, а спокойно беседуют, взаимно получая удовольствие от диалога. Это было так странно: нарушать дисциплину, как самые обычные школьники, какими они оба никогда не являлись. Он — с самого рождения сын Пожирателя Смерти. Она — с первого учебного года подруга Гарри Поттера. Видит Мерлин, ни Малфою, ни Грейнджер не было уготовлено судьбой однажды получить клеймо «как все». Уж что, а это точно не про них. — Молодые люди! — прозвучало очередное, но уже куда более сердитое замечание от профессора. Двое студентов одновременно резко опустили головы, изображая увлеченность написанием конспектов, уставившись взглядами в красно-золотой и серебристо-зеленый галстуки. — Вот видишь: я не просто так предложил тебе пересесть ко мне, — горделиво заверил девушку слизеринец, подчёркивая немыслимую гениальность собственной идеи. — Как бы мы смогли выбесить этого морщинистого старикана, если бы ты была на другом конце кабинета? Силой мысли? — Хочешь сказать, что ты сделал это исключительно ради благой цели, а не для того, чтобы позлить моих друзей? — подозрительно прищурилась Гермиона, словно пытаясь уличить во лжи хитроумного преступника, а не престыдить однокурсника, о настоящих мотивах которого ей было и так доподлинно известно. — Разумеется, нет, — нарочито легкомысленно отмахнулся Драко, — но, возможно, я предусмотрел этот неоспоримый «плюс»… Гермиона искренне улыбнулась на его слова. В такие моменты, когда холодный слизеринский принц представал перед ней обычным мальчишкой, она чувствовала себя как никогда важной для него. Мерлин милостивый, насколько же сильно перевернулись их жизни, что открывать души бывшим врагам стало нормой? — За что ты их так ненавидишь? — вопрос сорвался с языка настолько неожиданно, что в какой-то момент гриффиндорка даже начала сомневаться, что это сказала именно она. — Мы все уже давно оставили старые обиды в прошлом, но ты… Иногда мне кажется, что этот вопрос для тебя до сих пор актуален. Драко нахмурился, внезапно став пугающе-серьёзным. — Я их не ненавижу, — начал он так, будто слова давались ему неимоверным трудом, — и, если честно, никогда не ненавидел. Просто у них всегда было кое-что, чего никогда не было у меня. — Кое-что? «Настоящая дружеская верность. Авторитет и уважение, завоеванные поступками, а не деньгами родителей. И ещё кое-что важное. Кое-кто, Гермиона. Ты. У них всегда была ты». — Мисс Грейнджер, мистер Малфой! — от настолько неудобного вопроса, что воздух начинал искрить напряжением, волшебников отвлек голос крайне рассерженного профессора Флитвика. — Мерлиновы панталоны, да что с вами двумя сегодня такое? Вы всегда вели себя до завидного примерно и не вызывали нареканий, из-за чего я закрывал глаза на ваше поведение большую часть урока, но сейчас… Вы переходите все границы! На отработку сегодня вечером! Оба! Класс тут же замолк, ожидая развязки этой странной истории, и лишь двое волшебников еле слышно облегчённо выдохнули. Даже слушать о предстоящей отработке было куда проще и приятнее, чем продолжать прерванный разговор. Вектор их диалога действительно свернул в диаметрально-противоположную от заданного сторону, а Гермиона и Драко ступили на неизведанную, но оттого не менее запретную тропу. Святой Годрик, они и правда стали обсуждать их недоотношения? — Да, профессор, — в один голос ответили студенты, которым почему-то внезапно стало невесело, но наказание не имело с этим никакой связи. Оставшуюся часть урока Драко Малфой и Гермиона Грейнджер провели молча.***
Часы пробили без пятнадцати семь, и Драко, бросив последний выпуск «Ежедневного пророка» на прикроватный столик, резко поднялся с постели и направился к дверям. Преодолевая несколько десятков ступенек, ведущих из спален мальчиков в общую гостиную, юноша вскоре оказался в самом помещении, где слизеринцы, сидящие на темно-изумрудных диванах, бросали на него взгляды, полные недоумения из-за недавних событий, и, видит великий Салазар, хотя студенты и молчали, их лица в этот момент были красноречивее любых слов. Малфой предпочёл никак не реагировать на сокурсников, которые, наверное, получили целую череду сердечных приступов от созерцания принца их факультета в компании лучшей подруги Гарри Поттера. После сегодняшней выходки, поставившей на уши не только Слизерин и Гриффиндор, но и, очевидно, весь восьмой курс, Драко как никогда отчётливо-ясно чувствовал, что его не волнует мнение окружающих. Безусловно, он и раньше с успехом демонстрировал полное отсутствие каких бы то ни было эмоций и тотальное, всепоглощающее равнодушие к мнениям и участям посторонних, но тогда это было лишь одной из масок, чтобы в очередной миллионно-стотысячный раз доказать всему миру в целом и Хогвартсу в частности, что Малфоям на всё и всех плевать. Сейчас же это было реально. Странно, с долей сюрреализма, но по-настоящему. Именно поэтому, совершенно не озадачиваясь тем, что думают однокурсники о его недавней соседке по парте, Драко вышел из гостиной, до последнего момента чувствуя на себе ошеломленные взгляды. Стремительно проходя по бесчисленным коридорам и постоянно меняющим направление лестницам, слизеринец был как никогда уверен в собственном решении. Да, доля риска всё ещё была, а Грейнджер наверняка вновь попытается убедить его отказаться от этой затеи и обратиться за помощью к Макгонагалл, но с каждым шагом Драко все больше наполнялся пониманием, что он действительно делает все правильно. Ведь ему и правда есть за что бороться. Например, за то, что осталось от его семьи, которая никогда не будет в полной безопасности, пока в гребаном крестраже остаётся кровь Волдеморта, способная вернуть ублюдка к жизни. Например, за друзей, которые прошли рука об руку с ним через болото общественной ненависти и не отвернулись, когда «Малфой» в приличном кругу стало приравнивается к ругательству. Например, за возможность плюнуть на чёртовы предрассудки и чистоту крови, из-за которых были жестоко отнято столько жизней, и самому выбирать свою судьбу. Например, за девушку, которой удалось превратить переломанного мальчишку, обросшего колючками и непробиваемой бронёй, в человека, который готов действовать. Например, за право на второй шанс, которого у него никогда не было. Драко и впрямь было за что и за кого биться, сражаясь до последней капли крови хоть с самим Мерлином, и едва ли не впервые он и правда был уверен, что способен выстоять. Во время минувшей войны Малфой даже не сомневался, что его убьют: Волдеморт, случайные лучи заклятий, или же проклятый Поттер. Сейчас же, дойдя до кабинета Флитвика и уже держа в руках приготовленный для них с Грейнджер список