останься

— Чао, свитхартс! После очередной репетиции первым улетучивается Фредди, крутнувшись перед зеркалом, взбив над головой свои жёсткие тёмные волосы и сверкнув ослепительной улыбкой на прощанье. Затем собрался Джон, который слишком долго — как казалось Роджеру — сматывал провода и укладывал в чехол свою гитару. Тейлор, сидя за барабанной установкой, исподлобья наблюдал за басистом, нервно дёргая коленом: как же долго Дикки возится! Наконец, и тот ушёл, добродушно проговорив: — Счастливо оставаться, парни. Брайан машинально кивнул, скорее просто поняв, нежели услышав, потому что на голове его были массивные наушники, а в мыслях — новая песня. Во всяком случае, Тейлор готов был поклясться чем угодно, что его друг ни о чём другом сейчас не думает. С той короткой ночи прошёл почти месяц, и Родж как с ума сошёл: постоянно выискивал дурацкие поводы, чтобы остаться с Мэйем наедине. Но только это происходило, начинал вести себя по-идиотски: преувеличенно громко болтал обо всякой ерунде, и вдруг резко умолкал, решив, что со стороны он выглядит очень нелепо. И так бесконечно. Он всё не знал, как подвести разговор к тому моменту, когда пальцы Брайана непозволительно долго сжимали его руку, оглаживая слегка обветренную кожу тыльной стороны ладони. Ему тогда совершенно точно не показалось: ещё пара мгновений и случится то, что всё расставит по местам, одновременно привнеся в привычный его мир огромные перемены. Но этому помешала Сью — какие черти её принесли? Не могла в очередной раз сыграть гордую страдалицу и смиренно дожидаться дома? Родж тогда был очень зол, даже не стал извиняться и подлизываться. Придя домой, просто упал лицом в подушку и лежал так до самого вечера, пока Сьюзан бесконечно что-то ему выговаривала, успев в собственном монологе несколько раз поругаться с безучастным Роджером и через какое-то время так же — в одностороннем порядке — помириться с ним. Это стало последней каплей. На утро Тейлор собрал свои немногочисленные вещи и съехал, арендовав на последние деньги крошечную комнатушку, не лишённую определённого уюта. Больше всего в новом жилище ему нравилось окно, неширокое, но с чистыми стёклами, за которым виднелись многочисленные крыши и макушки высоких деревьев. А над всем этим — небо. Обычно тяжёлое, налившееся дождевыми облаками, но такое нежное в солнечные дни и по вечерам, когда робко вылезали едва-заметные звёзды. Роджер лежал на жёстком диване, закинув одну руку за голову, а другой — поднося сигарету к губам, смотрел на розовые облака, подсвеченные засыпающим солнцем, и думал, как сильно ему хочется показать эту красоту Брайану. Он в последнее время только о подобных вещах и грезил. Услышав чудесную песню или заметив особую прелесть в колыхании длинных ветвей парковых деревьев — он тут же думал про себя: «Брай…», и сердце начинало биться в два раза чаще. А Брайану наплевать совершенно. Так решил Роджер, наблюдая за бесстрастным лицом Мэя. Вот, казалось бы, все ушли, они вдвоём, можно проявить хоть какое-то волнение от этого внезапного тет-а-тет, но Брай совершенно спокойно продолжает наигрывать на гитаре, время от времени слегка кивая головой в такт сэмплам, звучащим из наушников. Тейлор поднялся, раздумывая, стоит ли ему дальше оставаться или лучше всё-таки уйти, потому что делать на студии было решительно нечего, и его пребывание здесь начинало казаться нарочитым. Больше всего он боялся надоесть Брайану, хотя понимал, что тот и виду не подаст, случись такое. И вот это было самым угнетающим. Может быть, он уже бесит Мэя, просто тот деликатно молчит об этом? От этой мысли стало так страшно, что Родж схватил сигарету и чуть ли не бегом в коридор выскочил. Там было темно, только в самом конце из-за приоткрытой двери пробивался уличный свет. Он прислонился к стене, прикрыв глаза и глубоко затягиваясь. Стало немного полегче, хотя бы сердце не так больно билось о рёбра, и дышалось свободнее. Роджер никогда не считал себя скромником и для него было удивительно чувствовать то, что он сейчас испытывал: скованность и стеснение. И причиной тому стал лучший друг, а не какая-то хорошенькая девушка. Была бы на месте Мэя какая угодно неприступная красотка — Родж бы знал как себя вести: к любой барышне можно найти подход, если запастись терпением. Но вот что делать с Брайаном — он не имел ни малейшего представления. Сигарета закончилась, и нужно было возвращаться, а он никак не мог унять сбившееся дыхание и придать лицу более-менее обычное выражение. Ему казалось, что любой жест, любая сказанная фраза тотчас его выдаст. И будет ужасно стыдно, если Брай поймёт, что Роджер специально тут вертится, не в силах начать разговор или просто сделать вид, что у него есть какие-то дела. — Да хватит уже, — шикнул сам на себя Тейлор и легонько ладонью по щеке шлёпнул, — соберись, ну! Он выкинул окурок и распахнул дверь, встретившись на мгновение со взглядом Брайана. Тот поглядел незаинтересованно и отвёл глаза. В груди опять заныло: конечно, ему всё равно и ни о чём таком он не думает, какое ему дело до роджеровских терзаний? Роджер подхватил свою джинсовку, вытянул из её кармана новые очки — на этот раз с кофейными стёклами. У него была небольшая близорукость, но носить обычные очки ему не нравилось. Поэтому он прятал глаза за цветными линзами солнцезащитных, даже если на улице был вечер или пасмурная погода. Дольше оставаться на студии не имело смысла, и Роджер повернулся к выходу. Стоит ли попрощаться с Брайаном или лучше не отвлекать его? Склонился в пользу второго варианта и перешагнул через порог, едва удержавшись, чтобы не оглянуться. Дверь мягко захлопнулась. Брайан отложил в сторону гитару и стянул наушники, которые вдруг невыносимо начали давить, даже голова заболела. Роджер, непонятно зачем, остался после репетиции. Мэй сначала обрадовался, потому что решил — Тейлор наверное поговорить хочет или просто побыть вдвоём. Но тот лишь выкурил сигарету и свалил, не попрощавшись. Очень по-дружески. Стало грустно и как-то неинтересно всё. Даже новая песня уже не казалась такой волнующей. Солнечный Роджер ушёл, забрав с собой вдохновение и кажется, частичку брайановской души тоже прихватил. Мэй прошёлся туда-сюда по выцветшему ковру студии, вспомнив, как стоял перед ним растерянный Тейлор, и в глазах его тогда было такое… Как будто он что угодно готов для Брайана сделать, хоть душу продать. На него никто никогда не смотрел таким отчаянно-влюблённым взглядом, полным потаённой страсти и жгучего восхищения. Секундная глупая мысль мелькнула тогда у Брайя: Роджер просто проникся новой песней. Но в следующее мгновение дошло — песня тут не при чём абсолютно, как и уже почти выветрившийся алкоголь. Дело было в другом совершенно, дело было в нём — в Брайане. Родж точно в тот момент думал о том же самом: запреты существуют, чтобы их нарушать. И никак иначе. Брайан слишком быстро сдался тогда. Испугался, что их могут застукать, когда услышал требовательный голос Сьюзан по ту сторону двери. А ведь Роджер промолчал, хотел остаться незамеченным, и таким образом, он давал шанс им обоим. Руку не выпустил. Брай сам ослабил пальцы, тут же отрекаясь от жгучих фантазий, которые всего пару секунд назад обжигали сердце. Он это умел. Быстро переключиться, запретить себе думать, даже мечтать. Менять настроение по щелчку с романтического, на дружелюбно-отстранённое. Именно то, что так добивало в последние недели влюблённого Роджера. Ему ведь никак не понять было, что Мэй сам терзается, не спит сутками, пытаясь подобрать слова для разговора, но всё никак не решается его начать, потому что кажется — только хуже сделает. Хотя куда уж хуже… Гитара укоризненно глядела, напоминая о незаконченной песне, но Брайан упрямо отвернулся. Это ведь не взгляд Тейлора, который всем своим видом умоляет не оставлять его и прижать сильнее, по волосам гладить и шептать запретные, волнующие, самые откровенные и горячие признания. Хотя вот у Мэя и там получилось отвернуться. Замечательно. Иногда Брайан чуть ли не ненавидел себя за неумение вовремя поддаться эмоциям. Чувствовал же прекрасно, что Роджер сегодня не просто так задержался, что можно было сделать какой-то пресловутый «шаг на встречу», хотя бы перестать делать вид, что весь погружен в своё занятие, снять наушники и задать какой-нибудь проходной вопрос. А там, глядишь, всё само бы собой случилось. Потому что — это же Родж, с ним по-другому быть не может. События стремительно происходят. Если Тейлор чего-то хочет, то вокруг — хоть потоп, ничего его не остановит. Кроме напускного равнодушия Брайана, разумеется. Мэй ставит гитару на стойку и зачем-то подходит к барабанной установке, садится, проведя рукой по прохладному хэту, отозвавшемуся дребезжащим звуком. Запасные палочки Роджера лежат тут же. Брай машинально берёт их в руки, вспоминая это неуловимое тейлоровское движение — когда тот несколько раз подряд прокручивает их между пальцами. Пытается повторить. В этот момент дверь распахивается, на пороге стоит тот самый Роджер, взъерошенный и решительный, но решимость сползает с него, потому что он видит друга, занявшего его место, да ещё и схватившего его палочки. Мэй вспыхивает, будто его застали за чем-то крайне незаконным. И на несколько секунд теряет привычное уже спокойное выражение. Он понимает, что пропал окончательно, потому что Тейлор медленно, как во сне приближается к нему, облизывая губы и снимая очки, от чего лицо его становится будто обнажённым. — Я ведь не могу так просто уйти, понимаешь? Брайан поднимается навстречу Роджеру, чувствуя, будто вместо сердца у него бас-барабан — так же глухо и сильно стучит. — Да.