Это чёртово сердце

Сердце у Джона билось просто безумно. В голове раздавался глубокий, ритмичный стук, а перед глазами то и дело всплывали тёмные пятна. Он уже едва дышал, секунду за секундой следя лишь за тем, чтобы не упасть, а дальше тело делало всё само. Оставалась ещё пара мгновений до поклона и Смит, перетерпев их, замер и слегка покачнулся в наступившей тишине. Ещё миг, и оркестр заиграл ритенуто, гораздо тише и уже фоном, когда из оркестровой ямы по деревянной лесенке поднялся Саксон в выглаженном чёрном фраке. Гарольда все знали, а любили те, кто не был знаком с ним лично, так что на его первый поклон зал отреагировал бурными аплодисментами. Дирижёр вновь скрылся в яме, подхватывая ритм оркестра, играющего по счёту листа. Теперь была очередь танцовщиков. Почти не помня себя, Джон немо предложил руку красавице Китри… Астрид, если точнее — чудной маленькой и хрупкой балерине, с абсолютно восхитительным характером. За время репетиций они успели очень тесно сдружиться, па-де-де исполняли слёту, понимая друг друга одним лишь взглядом. Так что и теперь Пет не понадобилось что-то спрашивать, чтобы заметить, что Джону тяжело. Она крепко обвила ручкой его локоть, незаметно поддерживая, и вышла вместе со Смитом вперёд. Поклон получился красивый, плавный и синхронный, зал взорвался шумом хлопков и восторженными выкриками «Браво!». Джон не слышал. Он почувствовал холод и привкус крови во рту, а потом кто-то выкрикнул: «Это же Джон Боуман!». Зал стих… Возник шёпот. Постепенно он набрал громкость и перешёл в гул, пока с переднего ряда вновь не начал аплодировать один человек. Остальные подхватили в считанные секунды, и Астрид тут же отвела Джона в сторону. Вперёд пошли остальные, учтиво загораживая вид на то, как Базиль и Китри спешно скрылись за кулисами. С первого ряда поднялся тот самый человек, который начал хлопать первым, после выкрика «Боуман!», и спешно направился к служебной двери. За кулисами было темно и прохладно. Шум гулко, но смазано доносился из зала сквозь занавес и плотную стену, но Джон и этого уже не смог различить. Астрид беспокойно тащила его к гримёрке, но дойти они не успели. У выхода в коридор Джон пошатнулся и, что-то тихо прошептав, потерял сознание. А дверь, всё же, распахнулась. Из-за неё пулей вылетел обеспокоенный Харкнесс, который, лишь увидев, что Джон лежит на полу, а Пет рядом с ним замерла в испуге, бросился к ним. Он опустился на одно колено рядом со Смитом и, слегка его приподняв, мягко похлопал юношу по щеке. Тот глубоко вдохнул и приоткрыл потускневшие глаза. Перед взором ещё всё плыло, так что он не сразу разобрал, что происходит, но слабо улыбнулся, увидев напротив лицо Джека. — Астрид, что случилось? — пробормотал Харкнесс, бережно притянув Джона к себе. — Он не ушибся? — Нет, перестарался просто, я думаю. Тут уже полтеатра в курсе, кто он. Печальная история. Знаешь, Базиль для него — бросок с места в карьер. Он же не танцевал несколько лет, а тут сразу серьёзная роль, длинная постановка, прожектора у нас старые, не только светят, но и палят… Думаю, ты и сам знаешь, что уже через четверть часа после начала постановки, на сцене жарко, как в печи. Пить нам в антракте нельзя — потом будет больно, да и вредно это, к тому же. Могу ещё пару десятков причин назвать, — Пет растерянно пожала плечами. — Это всё? Я увидел, как ты его уводила… Сильно испугался! — возмутился Джек, не обратив внимания на то, что Джон мягко обвил его шею левой рукой и уткнулся носом под ключицу. — Какой ты милый, — мягко усмехнулась Астрид, скрестив руки на груди. — Он милый, да, — пробормотал Смит. Лишь услышав это, Джек резко встрепенулся и, подхватив Джона на руки, поднялся с пола. Смита такое положение дел не особо устроило. Он резко вывернулся, и Харкнессу пришлось его отпустить, но даже стоя на ногах Джон не опускал с плеч Джека левой руки. Наблюдая за этим, Астрид вздёрнула бровки и улыбнулась. Происходящее изрядно её позабавило, особенно после несвоевременного и действительно серьёзного волнения. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась Пет. — О, это… Знаешь, прости, ты всё правильно сказала. Но я привыкну! — Джон слабо улыбнулся. — Ты была великолепна сегодня, так что извини, если я сделал что-то не так. Половина выступления из головы вон, — виновато признался юноша. — Дорогой, продолжишь так ворковать — домой поедешь на автобусе, — ласково протянул Джек. — Не шути так, — заметила Астрид. — Джон воспринимает буквально абсолютно нелогичную… Бяку. И… Да, кстати! Он в перерывах только о тебе и говорил, так что расслабься, мистер Харкнесс! Добродушно рассмеявшись, Пет развернулась и побежала прочь, к кулисам, чтобы уже там встретиться с остальными танцовщиками, уходящими со сцены под бурные овации. Джон же, лишь услышав столь разгромное, хоть и правдивое заявление о нём, залился краской смущения и опустил глаза, только крепче прижавшись к Харкнессу. Тот растерянно, но довольно улыбался, смотря балерине вслед. Он знал, что у сцены, вероятно, сейчас соберётся толпа завсегдатаев и гурманов театра, которые узнали Джона во время постановки, или среагировали на выкрик какого-то героя из портера. Уходить надо было как можно быстрее, потому что встречи с фанатами танцовщика-призрака в вечерние планы Джека не входили. Он-то знал, как это бывает… Натыкаешься на одного, он просит фото, пока фотографируешься, появляются ещё двое, за ними ещё человек пять, а домой приезжаешь, в итоге, на пару часов позже, чем собирался. — Правда, что ли? — усмехнулся Джек. — Такая же правда, как и то, что Джексон, прежде, чем стать оператором оборудования, занимался перформансом. — Какой Джексон? — Джексон Лейк, конечно же! Не дав Харкнессу и слова в ответ сказать, Джон усмехнулся и спешно скрылся в коридоре, направляясь в сторону гримёрки. Над Харкнессом он подшутил, оставив того в абсолютном недоумении. Джек знал, что спросить у Смита об этом внезапном поступлении совершенно ошарашивающей информации у него выйдет ещё не скоро, потому как то, что Джон скрылся за дверью гримёрки, означало, что он направился переодеться для поездки туда, куда Джек предложит, а, стало быть, сам Харкнесс сейчас должен был пойти к машине и ждать там. Это предполагало ещё не менее десяти минут шокированного неведения, но выбора у Джека не было. Впрочем, пока можно было занять голову совершенно несовместимыми словами, сплетёнными в один контекст: «Джексон Лейк» и «перформанс». Когда синяя служебная дверь приоткрылась, и на парковку выбежал Джон, с момента конца балета прошло уже полчаса. Джек начинал волноваться. Вдруг с мальчиком что-то случилось? Но тот с таким шутливым задором подбежал к Харкнессу, что все сомнения сразу улетучились. Джона задержали люди из зала. Кто-то, кто действительно чувствовал смысл фамилии «Боуман». Смит быстренько приподнялся на носочки, потянувшись вперёд и, коротко поцеловав Джека в щёку, скользнул в сторону, обходя машину перед капотом. Харкнесс хмыкнул, когда мальчик скрылся на переднем пассажирском. За руль Джек садился в нетерпении и трепете. И он и спутник его, как было ясно, пребывали в совершенно великолепном настроении, что давало прекраснейшие перспективы на вечер. Таким счастливым Джона Харкнесс ещё не видел. Он завёл машину, но выезжать с парковки не спешил. Под изумлённым взглядом Смита Джек потянулся к заднему сидению и достал оттуда пышный букет белых пионов, с улыбкой протянув его Джону. В один миг юноша смущённо покраснел, а его радость сменилась восторженным изумлением. Он принял букет растерянно и робко, ещё не понимая, как ответить Харкнессу на подобный подарок. — Ох, Джек, — мальчик уложил букет на колени и опустил взгляд. — Они чудесные, спасибо. Это… Странно. Но приятно. — Чего странного? Не воспринимай это, как цветы, которые на свиданиях дарят. Воспринимай, как комплимент танцовщику от зрителя. Ты был неподражаем! — Джек плавно выжал педаль газа, и машина тронулась с места. — Это стоит отметить! — Я уже шесть дней дома не ночую, — заметил Джон. — И это тоже отметим, — буркнул Харкнесс. Молчание в салоне продержалось не долго. Джон, обрадованный своим внезапным возвращением к делу жизни, был на моральном взводе, и выплёскивал энергию посредствам совершенно бесцельных вопросов и внезапных высказываний. Харкнесс ещё никогда не видел его таким, жизнерадостным и сияющим изнутри. Все ценители знали, что Джон Боуман превращал балет в нечто прекраснейшее, балет же отвечал соответственно, и превращал в нечто прекраснейшее самого Джона. Джеку казалось, что на такого Смита он готов бездвижно смотреть часами, праздно любуясь и замечая всё новые грани тепла в чужой душе, отражающегося улыбкой и физически-ощутимым счастьем юноши. За разговорами и смехом дорога до дома оказалось невероятно короткой. Солнце уже лежало на краю горизонта, когда Джек завёл машину в гараж и выключил двигатель, достав из паза ключ зажигания. Резко прервав беседу, Джон открыл дверь и спешно покинул авто. Его расторопность этим вечером вгоняла Джека в спорные раздумья. Впрочем, мальчик просто был радостным и оттого очень энергичным. Харкнесс за ним немного не поспевал, поэтому, когда они вошли в гостиную, Джеку пришлось своего спутника чуть-чуть притормозить мягким объятием за талию. На удивление, Джон тут же успокоился и прижался к нему, подняв взгляд на лицо Харкнесса. — Холодно как-то, — пробормотал Джон. — Чаю? — Джек несколько задумчиво хмыкнул, проглотив своё истинное предложение. — Давай, я заварю? Хотя, не думаю, что сейчас самое время для чаепития… Если уж честно, я просто хочу отдохнуть, — Джон опустил взгляд и скромно улыбнулся. — Спать? Сейчас одиннадцать, — с сомнением констатировал Харкнесс. — Джек, «отдохнуть» и «спать» это не одно и то же. — А, в этом плане. Понятливо качнув головой, Джек оставил на щеке Смита смазанный поцелуй и удалился в кухню. Джон хотел было пойти следом, но твёрдый взгляд Харкнесса заставил его замереть на месте, в ожидании чужих действий. Так случалось чаще всего, если Джек чего-то хотел, он это получал. Смит, конечно же, был единственным фактором, из-за которого в «чаще всего» превратилось прежнее «всегда», но этим он, пожалуй, и был очарователен. Харкнесс не покривил бы душой, если бы сказал, что любит Джона безумно. Поэтому он, пытаясь своего партнёра не тревожить, сам отправился на кухню, оставив Смита в гостиной. И пока Джек заваривал чай, Джон пусто и несколько неуверенно наворачивал круги по просторной комнате, весьма внимательно осматриваясь… Будто он не запомнил ещё каждый уголочек в красивом, но отчего-то духовно-пустом доме. При каждом шаге ощущение этой пустоты наполняло душу Джона, сплетаясь с нежданной жалостью и ноющей печалью в шипастую лозу. Ему стало чуть полегче, когда в гостиной появился Харкнесс, держащий в руках две кружки свежего чая. Одну Джек сразу же протянул Смиту, и тот подобную форму заботы принял с ласковой, тёплой улыбкой. Джон поднёс чашку к губам и сделал один осторожный глоток. После его короткой, но искренней благодарности, Джек хмыкнул и, развернувшись, молча направился на второй этаж. Поняв очевидное, хотя и немое предложение, Смит последовал за ним. По пути до спальни они оба молчали. Ровняться с Харкнессом Джон не спешил даже в довольно широком коридоре наверху, поэтому, когда Джек уже вошёл в комнату, мальчик ещё отставал от него на несколько шагов. Лишь на пороге он поднял взгляд от чая в собственной кружке на лицо Харкнесса. Лучилось оно какими-то непередаваемыми эмоциями, которые Смиту раньше видеть не доводилось. Взгляд голубых глаз замер на нём неотрывно, ласково, но с непонятной настойчивостью. От неловкости Джону пришлось немного глуповато улыбнуться. — Чего? — Смит и сам не понял, почему покраснел. — Ничего, — соврал Джек, с напускной холодностью пожав плечами. Оставив свою кружку на столе, Харкнесс направился в дальнюю часть комнаты. Там он принялся неторопливо расстёгивать пуговицы пиджака, мельком поглядывая на себя в зеркало-дверцу, перекрывающее левую створку высокого шкафа. Джон растерянно проводил его взглядом, а затем резко отвернулся, опустив глаза. Он вновь поднёс кружку к губам, но отпил не сразу, словно на миг во времени замерев. Горячий чай обдавал паром кончик носа. Смит хотел заговорить о чём-то, но этому мешала непонятная атмосфера, наполнившая комнату. Отчаянно мальчик перебирал все мысли, что крутились в голове. Джек за его спиной уже переоделся в тонкую стрейчевую футболку и спальные брюки. — Я слышал, кажется, что ты будешь Гофманом? — застенчиво поинтересовался Джон, поставив чашку на край стола и повернувшись к Джеку лицом. — Верно, будет шутка… Не знаю, кто это придумал, но мне ли отказываться? — Я думал, ты — баритон. — Я тоже так думал, — Джек рассмеялся, опрокинувшись на правую сторону кровати. — Но я и контратенором петь могу, если найдёт особый стих. — И когда он находит, если не секрет? — Особый стих? Как и у всех достойнейших иль низших коллег моих, — вдохновенно продекларировал Джек. — Ну? — Когда я, будучи в правильной культурной компании, хорошенько, от души… надерусь, — чуть менее поэтично признался Харкнесс. Не сумев сдержать улыбки, Джон отошёл от стола и осторожно сел рядом, на самый краешек постели. Он развернулся, тонкой рукой уперевшись в матрас, и взгляд его замер на лице Джека. Красивом лице. Слишком красивом, пожалуй. Джон отчего-то загрустил, и в мягкой улыбке его теплилась теперь смиренная, нежная печаль. Различив её, Харкнесс не на шутку перепугался, но виду подавать не стал. Он ладонью похлопал по покрывалу и, когда Смит прилёг рядом, осторожно притянул его к себе. — Я в уличной одежде, — напомнил Джон. — Не важно, меня другое беспокоит. Милый, у тебя что-то случилось? — «Случилось»? — Джон постарался сделать вид, что удивлён, но резко сник. — Да, знаешь, слишком всё хорошо. — Ты о чём? — насторожился Харкнесс. — Я нашёл себе место, избавился от прежней жизни… Ты рядом — это самое главное. А мне тревожно отчего-то… Я… Я за театр волнуюсь. — За театр? Джон Боуман, какое дело тебе! Будто другого места в Англии нет! — В Англии-то есть, а вот в сердце у меня… Боюсь, не найдётся. — Ты близко слишком принимаешь обычное здание. — Возможно. Но ты подумай только! Я там учился, работал, встретил друзей, с тобой столкнулся… — Лишился дела всей жизни, если уж на то пошло, — напомнил Джек. — И там же обрёл хоть толику покорности. — Что мне сделать, Джон? — Харкнесс спросил беззлобно и искренне, словно предложив в один миг себя целиком, но юноша в ответ его и словом не удостоил. Тоска поглотила Джона, он погрузился с головой во тьму собственных мыслей, наполненных теперь одними лишь страхами и печалями. Джек, почувствовав это, резко встрепенулся и, слегка приподнявшись, потянулся к лицу Смита. Когда их губы соприкоснулись, легко и невесомо, стало заметно, что до этого Джон совершенно забыл о том, что нужно дышать. Глаза его, ребячески большие, потемнели в одну секунду. Ресницы дрогнули и опустились. Смит успокоился, лишь слегка приоткрыв рот, когда Джек отстранился на жалкую пару сантиметров. — Спасибо, — на грани слышимости прошептал юноша, не смея теперь отвести помутневшего взгляда от лица напротив. — Мне лучше. Джек нагнулся, уже не для нежного поцелуя, а для того, чтобы прикусить кожу на шее Джона, без особой боли, бережно, но ощутимо, а затем плавно запустить пальцы под пояс чужих брюк, подцепить полы белой рубашки и вытащить из-под ремня. Незамеченным это не осталось. По телу Смита пробежала неясная дрожь. Мальчик зажмурился и неуверенно замотал головой. Всё враз остановилось. Джек замер, не решаясь ни продолжать, ни отрываться. Он поднял голову, смерив юношу напряжённым взглядом, чтобы наверняка проверить, всё ли с ним в порядке. — Что с тобой, Солнце? — ласково протянул Харкнесс. — Ты же делаешь то, о чём я думаю, верно? — голос Джона прозвучал несколько боязливо. — Ну, полагаю, мои действия недвусмысленны. — Тогда перестань, если тебе не трудно. — Что? — Джек опешил. — Нет, вообще-то, очень трудно! Ты знаешь, я об этом ещё с училища мечтал! Смущение на лице Смита заставило Джека резко успокоиться. Джон повернул голову, стараясь не смотреть в холодные глаза напротив, но лицо его при этом залилось восхитительным румянцем. Невольно Харкнесс пропустил разочарованный вздох, но сдаваться раньше времени не стал. Он, конечно же, не собирался принуждать к чему-то Джона. С первой встречи было понятно, что юношу плотское ещё не касалось, он был преисполнен невероятной, лёгкой чистоты. Трепетная невинность его совершенно сводила Джека с ума, но его долгом стало при правильном случае удержаться от присвоения чужой вдохновенной непорочности. — Джек, пожалуйста, — одними губами прошептал Смит, не решаясь обратить на партнёра взгляд. — Я не могу. — Почему? Милый, ты же знаешь, что я не наврежу тебе? Всё будет здорово, тебе понравится. — Но я… Я раньше никогда…! — Это не новость, — скептически фыркнул Джек. — Я ещё тем вечером понял, когда ты впервые ночевал у меня. Больно у тебя взгляд перепуганный был. Но! Ты же знаешь, рано или поздно — лучше рано, чем поздно — у нас с тобой это случится. Зачем оттягивать срок? — Знаю, ты думаешь иначе, но… Это же не повседневное развлечение, а очень серьёзный шаг. Если что-то пойдёт не так… — уже чуть менее решительно промямлил Джон. — Всё пойдёт как надо, — заверил Джек. Он осторожно погладил Смита по раскрасневшейся от смущения щеке и, когда мягкая, тонкая ручка мальчика накрыла сверху его кисть, а сам Джон доверительно вжался щекой в чужую ладонь, Харкнесс понял, что разрешение получено. В сердце его не было чувств, привычных для подобных вечеров. Джек впервые ощущал приятно-ноющую смесь из нежности, любви и безумного восхищения. Джон под ним стыдливо отвёл взгляд, стараясь не смотреть Джеку в лицо, когда тот скользнул рукой к застёжке его тёмных джинсов. Шелест молнии. Смит зажмурился и вцепился пальцами в мягкое одеяло, сжимая безжалостно, до побеления костяшек. Так продолжаться не могло. Задумчиво хмыкнув, Джек подался вперёд и коснулся губами лба мальчика, кончика его носа, уголка губ… Бережно, не по-взрослому, но настолько трогательно, что все прежние нервы вышли из Джона с тихим выдохом. Руки его ослабли, а пальцы отпустили белое хлопковое полотно. Ещё не решаясь открыть глаза, но уже стерев с лица тревогу, Смит невольно приподнялся за Харкнессом, лишь ощутив, что тот больше не целует его, но затем, вынырнув из забытья, вновь откинулся на постель. Парой привычных движений Джек стянул с юноши джинсы и, когда настала очередь серых боксёр, одним движением уложил на место руку Джона, уже потянувшуюся, чтобы спрятать лицо. Смиту было ужасно стыдно и жарко, он приоткрыл глаза, но не решался обратить взгляд вниз, к Джеку. Лишь от неожиданности мальчик вскинулся, почувствовав непривычное, долгое прикосновение к внутренней части бедра. Харкнесс осторожно провёл рукой по тонкой, нежной коже, вниз, и Джон едва сдержал тихий всхлип. Он не смотрел, что происходит, боялся, что резко сорвётся и испортит всё совершенно необоснованным, но вполне естественным страхом. Некоторое время прошло впустую. Прикосновения исчезли, Джек почти не двигался — это было слышно, — но затем Джон ощутил, как левая рука Харкнесса обвила его под поясницей и, слегка приподняв, подтащила от изголовья постели. — Джек, что…? Договорить Смит не успел. Он опустил глаза и тут же вновь зажмурился. Внизу затянуло, неприятно, почти болезненно. Джек ввёл только один палец и тут же нагнулся к юноше, припав губами к отчётливой черте его рёбер. Джон заскулил, попытавшись отстраниться, но вторая рука Харкнесса с поясницы поднялась на талию и удержала на месте. Поёрзав чуть-чуть, Харкнесс плотнее прижался к Джону, дотянувшись до его шеи, и тёплым дыханием задел чувствительное место под ключицей, тут же оставив на нём невесомый поцелуй. — Тише, милый, потерпи, — успокаивающе прошептал Джек, осторожно добавив второй палец. Джон выгнулся. Всё тело его наполнилось непривычной болью и невыносимой жарой. Он застонал, то ли разгорячённо, то ли болезненно, и левую руку запястьем прижал к глазам, не желая даже иметь шанса на то, чтобы вновь увидеть происходящее. Бормотание и нежные ласки Харкнесса делали лучше, но совсем немного. Будь Джон чуть твёрже, он бы настоял на прекращении, но… Внезапно, изнутри разлилось неясное, острое удовольствие. Смит вмиг забыл о прежнем дискомфорте, выгнулся, лишь слегка подавшись навстречу и спровоцировав Харкнесса на самодовольную ухмылку. Сладостная нега окутала мальчика, очередной стон был наполнен теперь удовольствием. Джон совсем потерял голову, прежде чем тянущее чувство внизу пропало, и Харкнесс вновь завозился на мягком, топком одеяле. Вновь подхватив Джона под бёдра, Джек подтянул его к себе так, чтобы ноги мальчика были по разные стороны от его коленей. Смит недовольно захныкал, но тут же успокоился, когда ему под нижнюю часть спины подложили ближайшую подушку. Руки Харкнесса умело прошлись по стройной талии, заставляя подаваться навстречу, желать столь мучительного и прекрасного продолжения. Зафиксировав Джона в одном положении, чтобы тот, ненароком, не навредил самому себе, Джек плавно, но без остановки вошёл в разгорячённое тело. На вдохе Смит едва не захлебнулся. Он ожидал, что ему действительно, просто нужно потерпеть, и потом станет легче, но теперь была достигнута какая-то совершенно новая черта. Джон закинул руки Харкнессу на шею, невольно впиваясь в чужую спину короткими ногтями, царапая, в неосознанной попытке показать, что сейчас происходящее отнюдь не приносит ему удовольствия. Длинные ресницы покрылись бусинками проступивших слёз. — Джек, хватит, подожди, — срывающимся голосом проскулил Смит. — Больно… Стой… Дай передышку. Джек, больно! — Всё-всё, уже конец, больше больно не будет, — нежно забормотал Джек, едва сдерживая себя от движений. — Тш-ш-ш, мой милый, чудесный… Дыши ровно. Какой же ты красивый, Боже… Всё хорошо, видишь? Я ничего не сделаю, пока ты не скажешь. Я ведь люблю тебя… Люблю, дорогой. Стараясь выровнять дыхание, как было велено, Джон едва сдерживал вновь проступающие слёзы. Он приоткрыл потемневшие глаза и успокоился, едва остановив свой взор на лице Джека, покрытом румянцем от запала происходящего. Ещё некоторое время ушло на то, чтобы привыкнуть. Смит усмирял в себе эмоции и чувство боли, секунду за секундой всё больше веря мысленным убеждениям о том, что секс с любимым человеком — это новая ступень в отношениях, и ему, так или иначе, будет хорошо. Наконец он несмело кивнул, и Джек двинулся первый раз, на пробу. Джон пропустил очередной стон. До удовольствия, как оказалось, было не больше минуты. Едва привыкнув к странному ощущению заполненности, Джон потерял прежнее чувство боли и с головой отдался всё нарастающему наслаждению. Он чувствовал, что сердце его, прежде ноющее и болезненное, забилось в бешенном, гулком ритме, удар за ударом отдавался в голове вместе с ритмом пульса. А Джек всё шептал в забытьи слова восхищения, проникновенно и искренне, машинально припадая губами куда попало, то в острое плечо, то под основание шеи… Кажется, в этот момент было утеряно и время, и пространство, и все тревожные мысли, что в одиночестве порою доводили Смита до тихих, бессильных слёз. Перед концом у Джона потемнело в глазах. Он застонал протяжно и сладко, всё крепче делая хватку на чужой спине, стараясь притянуть Джека ближе. Тот следом оказался за краем, тяжело дыша и едва ли представляя, что только что произошло. Он покинул обессиленное тело, подарив Джону последний поцелуй, в губы, и, шатаясь, поднялся с постели. Кое-как натянув штаны, Харкнесс разморено поплёлся к выходу из спальни. — Куда ты? — капризно и вместе с тем жалостливо протянул Смит. — Ванну наберу, — улыбнулся Харкнесс, не сумевший сформулировать более длинного объяснения. — Полежи. Я скоро вернусь. Ты великолепен.