Это чёртово сердце

Золотисто-рыжие лучи заката, пробивающиеся сквозь прямоугольные окошки в двустворчатой двери для персонала, залили тусклый коридор, покрыв его тёплыми рефлексами. Гарольд окинул взглядом ближайшую стену, не вложив в это действие ни капельки интереса, только формальность. Потому, наверное, думы не смогли отвлечь его от внезапного глухого шума. Тихий звук падения и шелест донеслись из-за приоткрытой двери его кабинета. Саксон насторожился, резко обернувшись. Звук повторился. Быстро, но без спешки Гарольд сошёл с места, направившись прямо к своему кабинету. Видимо, Джон, наивный, опять решил попытать счастье. А ведь Гарольд специально не убирал документы из шкафчика в столе, издевался, наблюдая каждый раз за остекленелым и нечеловечески печальным взглядом, которым его встречал Смит. Было в этом какое-то мрачное удовольствие… Странно только, что Джон вот уже в третий раз повторял одну и ту же ошибку. Гарольд всегда считал, что мальчишка умнее этого, но, как видно, ошибался. В кабинете было темно. В дальней части комнаты, на полу копошился неразборчивый силуэт. Саксон тихонечко подкрался поближе и, опершись левой ладонью на деревянную поверхность стола, перегнулся вперёд, резко сжав в пальцах воротник чужой белой рубашки. Уже в следующий миг он понял, что что-то не так. Потому что по полу его кабинета, пытаясь собрать рассыпавшиеся документы, ползал отнюдь не Джон. Нет, это не мог быть он! Джон был тонким, лёгким и крайне слабым, а тут у Саксона едва получилось дёрнуть за ткань, как пальцы соскользнули, не сумев удержать чужой воротник. Гарольд изумлённо замер, наблюдая за тем, как из-за стола с горделивым промедлением поднялся Джек. — А Вы не обнаглели ли руки распускать, маэстро? Я, вообще-то, уже занят, — без толики нервов усмехнулся Джек, выпрямившись в полный рост и уставившись на Саксона сверху-вниз. — Мистер Харкнесс, — Гарольд ядовито осклабился. — Что Вы тут делаете? — Ворую, — невозмутимо ответил Джек. — Правда? Что же Вы воруете? — Это. Когда Харкнесс поднял правую руку в показательном жесте, глаза Гарольда сверкнули гневным огнём. Джек сжимал в пальцах ни что иное, как тот самый документ о переводах. Самодовольство сияло на лице певца. Победа была за ним, существенной угрозы не наблюдалось. Гарольд, конечно, вспыхнул и резко обогнул стол, собираясь забрать документ, но Харкнесс тут же толкнул его в плечо, показывая, что подходить не стоит. И Саксон замер, тихо рыкнув от негодования. Как ни крути, а с Джеком физическую агрессию проявлять не стоило. Это уже был совершенно иной уровень проблемы. Харкнесс был выше и значительно сильнее мирного, безобидного Джона… Да и самого Гарольда, раз уж на то пошло. — Откуда у тебя ключи от моего кабинета, Харкнесс? — мрачно поинтересовался Гарольд. — Тебе какое дело? — Джек фыркнул. — Мне — никакого. Но если Джон дал их тебе, ему достанется от управления театром. Он же больше не уборщик, ведь так? Он не имеет права брать ключи. Но ты ведь сам никак не мог знать, где они хранятся! — Это последняя попытка взбрыкнуть, или ты просто выделываешься? — улыбка Джека стала ещё более явной. — Желаю тебе удавиться от досады, потому что это не ключи уборщика. — А чьи тогда? — Мистера Ноубла. Напоследок одарив Саксона надменно-загадочным взглядом, Харкнесс зажал документ под мышкой и покинул кабинет. Гарольд остался на месте, ещё не придав смысла своему недоумению. Он слишком хорошо расслышал фамилию, которую назвал Джек, но разве же так бывает? Уилфред Ноубл — официальный собственник театра, уже давно скрылся из виду, теперь ведя дела за несколько десятков миль от Лондона. Иногда казалось даже, что он забыл о своём первом проекте и самом ненадёжном поверенном, которого только можно было выбрать для его охраны. — Мистер… Ноубл? — неверяще прошептал Гарольд. Кажется, ему больше не следовало здесь оставаться. Уилфред имел все права на то, чтобы поднять и передать полиции любую документацию. Нельзя было скрыть, конечно, что Ноубл был простоват, но в компании Джона и Харкнесса с ним будет совершенно невозможно сладить. Все трое больно честные! Получается, выход был только один — замести следы и благополучно скрыться. А это будет не так-то просто, учитывая, что учётный документ за два последних года теперь у Харкнесса. Напряжённо вздохнув, чтобы хоть немного прийти в себя от бушующего внутри гнева, Саксон быстро огляделся и, второпях убрав со стола фальсифицированную учётную папку, которую он старательно вёл вот уже шестой год, быстро выбежал в коридор. Он увидел, как на выходе раскачивается правая створка двери и, недолго думая, направился в противоположную сторону, в самую глубь театра. Когда он повернул, из коридора, вдалеке раздался шум трёх голосов. Один из них однозначно принадлежал Джеку — тот говорил быстро и много, объясняя происходящее. Другие вклинивались в его монолог, задавая коротенькие вопросы. Оставшихся двух Гарольд не узнал, и от этого сердце его неожиданно похолодело. Прежде Саксон такого не испытывал. Неужели это его ищут? Догадки заставляли нервничать, и нервничать крайне неприятно, болезненно и непривычно. Гарольд бросился вглубь рабочего коридора, через хлипкую деревянную дверь, в общую гримёрку. Через сцену можно было выбежать в зал, а через зал — к парадному входу. Саксон резко отбросил вбок занавес, отгораживающий техническое пространство от сцены, и тут же ошарашенно замер. Рабочая лампа с круглым плафоном, привинченная к стене напротив, сперва засветила стройную, высокую фигуру в чёрном фраке. Только по белой бабочке Гарольд смог узнать одного из своих оркестрантов. Честно говоря, он не запоминал их по именам — слишком утомительное дело, когда в оркестре почти тридцать человек. И, всё же, этот мужчина казался чуть более значимым и знакомым, чем прочие. Он выпрямился и резко дёрнул плечом, показывая, что дальше Саксона не пропустит. Видно, музыкант был уставшим и нервным. Судя по тому, что со смены он не успел переодеться, всё это время оркестранту приходилось сидеть у сцены, чтобы, в случае чего, перекрыть возможный путь отхода. — На этом всё, маэстро. Бежать нет смысла. На парковке полиция, — бархатный голос оркестранта сладким эхом разнёсся по пустому залу. — Как Вы там на нас кричали? «Ritenuto»! — Куда ж мне замедляться, если я уже на месте стою? — нервно прошептал Гарольд. — Не удивительно, что я тебя не помню. Посредственная шутка, даже для… Альтиста? Ты случайно не альтист? — Нет, маэстро Саксон, я — пианист. На изящном лице оркестранта отразились злость и холодность. Он сделал шаг вперёд и потянулся к плечу Гарольда, собираясь удержать его на месте, но тот резко перехватил пианиста за запястье и, потянув его на себя, со всей силы пнул по голени. Музыкант тихо ахнул и упал на колени, ещё не успев понять, что только что произошло. А Гарольд тут же бросился вперёд, собираясь обогнуть пианиста сбоку, но был схвачен за вскинувшийся от резкого движения бортик пиджака. Пианист спешно поднялся, стараясь не обращать внимания на острую боль у берцовой кости. В этот же миг он получил резкий и жёсткий удар по лицу. Метил Гарольд прямо в переносицу и очень сильно, но пианист и стона не пропустил. Только на глазах у него проступили невольные слёзы. И лишь один шаг назад подвёл итог этой драке, больше напоминающей избиение. Саксон обеими руками толкнул противника в грудь и тот, не удержав равновесия, вновь отпрянул. Последний фут был для него катастрофическим. Не ощутив под каблуком продолжения сцены, пианист только и успел выпустить на волю испуганный возглас, прежде чем упасть в оркестровую яму, попутно ударившись поясницей о страховочный бортик. Внизу что-то звякнуло, громко скрипнуло и опрокинулось. Видимо, пианист при падении задел один из стульев. А затем всё стихло. Из оркестровой ямы не донеслось больше ни звука, ни стона. Саксон спешно отряхнулся и бросился прочь. Он успел скрыться за дверью ровно в тот момент, когда из-за кулис донеслась дробь спешных шагов. Только Гарольд направился не к парадному выходу, как планировал изначально, а к пожарному, боясь, что его действия опять будут предупреждены. — Томас? Джек показался из-за занавеса, продолжая сверкать ехидной ухмылкой. С другой стороны сцены вышли двое полицейских, уже готовые разбираться в происходящем. Вот только Миллигана на помостах не было. Тревожное чувство тут же охватило Харкнесса с головой, и он резко заозирался, пытаясь найти хоть что-то, за что можно было бы уцепиться. Гарольд был опасен, и Джек прекрасно знал это, поэтому и не рассказал Джону о том, что должно было произойти сегодня. У мальчика был выходной, Смит отсыпался в доме, который постепенно становился их общим. Но что могло случиться с Миллиганом? Тот был рослый, сильный, быстрый и… почти что безобидный. Да, пожалуй, этого Джек не учёл. Максимум, на что при нём сподобился музыкант, так это та самая пощёчина, отпущенная в запале. Тогда было совершенно непонятно, куда мог деться Томас. Хотя, скорее всего, он упустил Саксона и помчался догонять. Выбрав для себя наиболее логичный вариант, Харкнесс указал полицейским на парадный выход и, когда они скрылись из виду, сам направился в зал. Джек искренне надеялся, что хотя бы у зрительских мест осталось что-то, что могло указать на местонахождение Тома. Из-за своих дум он, спускаясь по лестнице, даже не додумался заглянуть в оркестровую яму. Благо, боковое зрение помогло заподозрить неладное. На светлых половицах слишком ярко выделялся чёрно-белый силуэт. Джек вздрогнул и бросился вниз, чтобы там опереться на бортик ямы и получше разглядеть, в чём дело. Взору его предстало зрелище поистине ужасающее. На старом паркете, рядом с двумя опрокинутыми стульями, безвольно лежал Томас. Правая рука у него была на полу, почти вдоль тела, тогда как левая покоилась на груди. А вокруг головы пианиста пугающим ореолом медленно расползалось кровавое пятно. Блики освещённых изнутри плафонов лениво плавали в нём. — Томас… Томас! От собственного крика Джек едва не задохнулся. Паника и страх охватили его вместе с чувством того, что ему стоило делать всё в одиночку. А он с таким энтузиазмом перенял дело Джона! Тот иногда замирал, тоскливо глядя в пол и думая о чём-то. В такие моменты сердце Джека ныло от невыносимой боли, избавиться от которой можно было лишь одним способом. Так разоблачение Саксона и стало вопросом личного счастья Харкнесса, к которому ни в коем случае не следовало привлекать стороннего человека, согласившегося помочь лишь из уважения и зарождающейся дружбы. А теперь Джек даже не был уверен, что Миллиган жив! Видно, все, кто связывался со страшными тайнами этого театра, были обречены на подобную участь. Оставался лишь один вопрос… Когда же наступит очередь Джека?