Представь нас вместе

Кардиолог начинает быстро водить языком вверх-вниз, касаясь всей поверхности вульвы. Лекса покачивается взад-вперед, подстраиваясь под отмеренный для нее ритм, и, кончая, хрипло выдыхает имя своего ангельского искусителя. Кларк медленно поднимается на ноги, немного в прострации, практически в непонимании, что сейчас произошло, удаляя ладонью выделения с подбородка. Девушка никогда не была инициатором занятиями любовью, поэтому сейчас испытывает некий испуг, но... все же то, от чего ей хотелось рыдать, отошло на задний план, а точнее, совсем покинуло ее светлую головушку. Конечно, на время. Лекса аккуратно берет девушку за руку и ведет к застеленному дивану, медленно избавляя кардиолога от малиновых штанов вместе с белоснежными трусиками. Все начинается с легких касаний пухлых губ до бледного обнаженного тела: шея, ключицы, плечи, грудь, живот, лобок и бедра. Лекса ощущала этот, не бросающийся в глаза, испуг, исходящий от блондинки, и хотела своими нежными поцелуями убрать его раз и навсегда. Да, навсегда не получится, но хотя бы на то время, пока они находятся вместе. Зеленоглазая приложила немало усилий, чтобы Кларк начала доверять ей. А как показывала их практика на гинекологическом кресле в первый день, Кларк стеснялась. Мелкими поцелуями Вудс касается небольшого шрамчика от кесарева сечения, который расположен между лобком и животом, бережно проводя по нему кончиком языка, очень стараясь в их секс привнести заботу. И у гинеколога это получается: Кларк медленно опускается на диван, попадая на его твердую поверхность. Возможно, ее ноги не смогли сдержать такого накала страстей. Лекса укладывается между робко расставленных для нее ножек, но делает расстояние между бедрами шире. Ей обязательно нужно видеть, как Кларк ее хочет, как ненасытно желает прикосновений розовая промежность. И да, гинеколог все видит воочию: светлый и тягучий сгусток спускается из входа влагалища и слизью тянется к анусному кольцу. Зеленоглазая заворожена. Никто и никогда ее так не хотел, либо Вудс сама торопилась с другими своими пассиями, смачивая пальцы слюной. Возможно ли такое, что Кларк была возбуждена до того, как Лекса коснулась ее пальцами в перчатках? От долгого ожидания кардиолог нетерпеливо запутывает пальцы в темных волосах, направляя зеленоглазую к источнику своего наслаждения. Вудс усмехается, но не сопротивляется, прижимаясь губами к бархатным складкам. Кларк стонет, прогибается в спине, когда чужой язык уделяет все внимание самой чувствительной части ее тела. — Боже! — не в силах сдержать стон, шепчет блондинка. И Лексе это безумно нравится! Ее вновь возбуждает то, насколько намокла голубоглазая, как продолжает мокнуть, увеличивая количество выделений под собой. Гинеколог слышит стоны, которые без устали сыпятся из уст сверху, и видит, как от удовольствия, которое она доставляет, простыни сжимаются в кулаках. Брюнетка вводит в девушку палец, двигая им внутри, и Кларк издает протяжный стон. — Еще, Лекса! Прошу, еще! — вымаливает кардиолог, и ей дают, что она хочет. Это ново для Гриффин в лесбийском сексе, ибо Найла никогда не входила в нее и даже не пыталась. Секс с мужем был грубым, с Грей – слишком скучным, не таким будоражащим, а другого кардиолог и не знала. В нее вошли двумя пальцами, и Кларк готова кричать о том, как ей сейчас хорошо. Было ли вообще у нее когда-то такое с кем-нибудь? Девушка не может вспомнить, ибо теряется во всех этих ощущениях, и чужой язык тоже присоединяется, исполняет свое танго на ее чувствительной горошине. Казалось, что ее клитор давно потерял свою отзывчивость на прикосновения. Кардиолог напрягает мышцы ног, ощущая, что уже на грани, так близко, словно ей хотелось быть всегда такой при занятиях любовью... С кем? Неизвестно, так как блондинка давно отправилась в мир нирваны, состояния блаженства, которое лишь отвечает за ее рецепторы. Движения пальцев в промежности ускоряется на выходе и входе, Кларк выкрикивает имя той, кто доставил ее на вершину оазиса, и кончает, ощущая весь свой сбитый оргазм до мельчайших деталей. Даже с закрытыми глазами она слышит свои стоны, чувствует учащенное дыхание, ощущает, как пылает огнем ее грудь и щеки. Гриффин открывает глаза, находясь еще в состоянии эйфории, улыбается, подмечая, что гинеколог облизывает свои пальцы и тоже хитро улыбается. Все указывает на то, что вкус ей нравится. Голубоглазая кокетливо манит пальчиком девушку к себе. В ее планах было получить еще несколько поцелуев, пока в пустошь ее белокурой головы не ворвалась стремительно жестокая реальность. Можно было сказать, что блондинка ощущает себя сейчас беззаботной студенткой, но это не так. Она ощущает себя никем: ни заведующим доктором, ни женой, ни любовницей, ни даже матерью, совсем не той Кларк Гриффин, словно амнезия ее настигла, сливаясь в одно целое с безнадежным счастьем. Девушка счастлива, забыла обо всем. Разве такого не требует наш организм хоть изредка? Хоть изредка каждый хочет убежать от вечных проблем, и у Гриффин это получилось. Лекса опускается на часто вздымающуюся грудь и дает слизать со своих губ остатки выделений, а потом нападает на чужой язык, медленно захватывая его в плен во рту. Блондинка ощущает, как чужая промежность проскальзывает по ее мокрым складкам, принося с собой щекочущее чувство, которое отзывается повторной пульсацией ее клитора. И она издает шумный вздох наслаждения, когда Вудс начинает двигать тазом. Разве так можно было? – проскальзывает первая мысль в блондинистой голове, но она отгоняет и ее, поддаваясь усовершенствованным ощущениям ее тела. Казалось, они идеально подходили своими промежностями, словно кусочки пазла. Лекса описывает круг своей прохладной влажностью, создавая прекрасный ритм, и Кларк чувствует, что не продержится долго, как это было до этого. Возбуждение нарастает с невероятной прогрессией, но ко всему добавляется то, что видит кардиолог: очертания смуглого и прекрасного тела, идеальные изгибы, сексуальность доктора Вудс, которые на работе скрывает медицинская роба. От таких воспоминаний потом можно без зазрения совести удовлетворять себя саму. Гинеколог приподнимает девушку, усаживая ее в такое же положение, но продолжает вбиваться и звонко хлюпать промежностями друг друга. Прикусывает шею в порыве страсти и слышит не менее страстный стон. Зализывает языком невидимую ранку, теряя полностью контроль над собой, и засасывает кожу бледной шеи кардиолога. Никто из них не задумывается, что останется след от их пылающей, всепоглощающей страсти. Лекса опускает руку туда, где соединяются их тела, ощущая, как две вульвы напрочь промокли. — О боже... — стонет блондинка, ощущая, как пальцы скользят по ее безумно пульсирующему клитору. Рукой зеленоглазая натягивает складки Кларк, чтобы соприкосновения с ее клитором были полноценными, так как успела заметить, что у кардиолога хорошо запрятан бугорок «счастья» меж губ, не так, как у нее, слегка выпирает. Гриффин закатывает глаза от наслаждения, погружаясь туда, где не ступала еще ее нога, – в забвение, в такую сильную страсть, что желание превращается в отчаяние, которое все же пугает, ибо она никогда не забывала о действительно важных вещах в ее жизни. Лекса чувствует боль от ногтей, впивающихся в ее спину, начиная усиливать хлопки с каждым разом все сильнее. Блондинка кричит, падая влажным от пота телом на прохладные простыни. Но еще ничего не кончается... Грудь Гриффин часто вздымается, глаза закатываются от наслаждения. Обе девушки прекрасно понимают, что сходят с ума от удовольствия. Кончает первая Кларк, оставляя царапины на смуглых бедрах, впиваясь в них от накатывающей страсти. Несколько ритмичных движений, и Лекса приходит к логическому завершению, хрипло выдыхая имя кардиолога. Вудс падает на тело блондинки и сразу скатывается, не замечая, как переворачиваются обе на бок, чтобы места на диване хватало. Зеленоглазая обнимает Кларк со спины, пребывая в приподнятом расположении духа. Даже сон как рукой сняло. Спустя время Лекса хочет напомнить, что они на работе, и что им желательно все же одеться, но видит и чувствует, как чужая спина начинает вздрагивать. Чего-чего, а меньше всего хотелось, чтобы их секс закончился слезами и чувством сожаления. И как бы это неприятно не звучало, гинекологу придется озвучить слова-извинения, как ей жаль, что она наплевала на свои принципы и переспала с замужней девушкой. — Кларк... После зова показалось, что всхлипы стали громче. — У меня проблемы в семье... Финн... Я не знаю, когда он успел так измениться, но он все время кричит, то и дело говорит, что я не то должна делать, а это не так сделала. Он не помогает мне ни с дочкой, ни с домашними делами... — прорывает Гриффин, а брюнетка ошеломлена признанием, но притягивает девушку за талию ближе к себе, касаясь губами ее плеча. — Он говорит, чтобы я бросила работу, чтобы родила ему еще ребенка, и практически готов закрыть нас дома, замуровать, чтобы мы ни с кем не общались, кроме него. В то время, как сам пропадает днями и ночами на работе... Выпивает с друзьями, коллегами, когда ему хочется, запрещая мне даже немного выпить на дне рождения подруги. Занятия любовью – я словно кукла в его руках... На этом исповедь кардиолога заканчивается, и по кабинету разносятся лишь тихие всхлипы. Вудс немного в шоке, хотя сама прекрасно понимала, какие проблемы с замужними, поэтому никогда к ним не притрагивалась. Но в данный момент даже она не может подобрать слов. Все ее скитания по чужим постелям заканчивались так: «я позвоню», «было хорошо», «увидимся». И повторно ничего не повторялось. В какой-то степени она знала и понимала, что и Кларк такое ожидает, но могли ли вы сказать такое человеку, который только что признался, доверил вам всю свою семейную подноготную? Это даже для гинеколога слишком по-скотски. Блондинка спасает их обеих от напряженной ситуации: выбирается из чужих, не сдерживающих ее, рук и одевается, даже не бросая взгляда на диван. А после так же молча уходит. Кларк возвращается к себе в отделение под мирный сап постовой медсестры, скрываясь в своем кабинете. День после бессонных суток выдается тяжелым. До обеда у блондинки проходят операции, а после они с Эйденом засиживаются в столовой, и девушка проверяет, как интерн сам справился с обходом, указывая при этом на допущенные ошибки. После всего Кларк заходит к некоторым пациентам узнать самочувствие и позже пытается составить график дежурства врачей на следующий месяц. Все это отвлекает Гриффин от непрошеных мыслей, которые она блокирует целый день. С графиком все должно быть намного проще, ведь выходит доктор Блейк, брат ее подруги, но из-за сонного и уставшего состояния у кардиолога ничего не получается, поэтому, оставляя график, она покидает клинику и едет в детское учреждение за дочкой. Элизабет всю дорогу трещит о том, что Ванесса стала хорошо себя вести, и они теперь вновь вместе играют. На мгновение голубоглазая перестает слышать свою малышку, и в голову врываются картинки ее... их ночного безумства. К слову, может быть, Кларк и считает это ошибкой, и, возможно, она нажила себе еще больше проблем, но блондинка хоть успокоилась немного. И нет желания рыдать при дочери от несправедливости судьбы. Может, это потому, что она поделилась хоть с кем-то? Кто не будет ее осуждать и кидать свои обиды, претензии, как делает лучшая подруга Блейк, хотя по-своему и Октавия права. Все возможно, но пока Кларк не может дать однозначный ответ, помог ли умопомрачительный секс или ее негаданная исповедь почти незнакомому человеку. Сейчас Гриффин теряется в догадках, какие теперь у них отношения с коллегой. Все запутывалось хуже некуда, и Кларк совсем не знала, как теперь ей все это разгребать. Разговаривать об этом с Лексой совсем не хотелось, ведь та могла посчитать ее за девушку легкого поведения, в крайнем случае. Себя кардиолог уже такой считала. Но... не смотря ни на что, Кларк понимала, что в объятиях брюнетки ей хорошо, так, как не было с Грей и мужем. И всегда было так хорошо с доктором Вудс, не только во время секса. А это просто стало прекрасным дополнением, как многие скажут. Вот только к чему? Кларк переносится в тот день, когда они были на крыше старого завода. Тогда из ночного неба посыпались большие хлопья снега, они таяли на ее волосах от чужого теплого дыхания... — Мама! Мама!! Мамочка! Блондинка неожиданно слышит крики дочери, смешанные с плачем, и резко приподнимает голову от руля, нажимая на педаль тормоза. Автомобиль слегка подпрыгивает от въезда на бордюр, но Кларк успевает затормозить перед деревом. Переводит дыхание, пытается успокоить себя и разворачивается к дочке, замечая заплаканное личико. — Прости-прости, солнышко... — мысли заставили девушку задремать. — Я обещаю: больше такого не повторится, малышка. Гриффин выруливает аккуратно на дорогу, включает на автомобильном проигрывателе музыку, чтобы точно не уснуть и не углубиться в свои мысли. Доезжают они спокойно, правда, Кларк едет остаток дороги на минимальной скорости. Дома мужа не оказывается, и голубоглазая этому рада, хотя даже не знает, где тот, ибо Финн даже не предупредил, как это обычно бывает в последнее время. Кларк оставляет ребенка перед мультиками, а сама идет в душ, так как у нее совсем не было сегодня времени, чтобы принять его на работе. Она – мама. И задерживаться не имеет права, как бы ей не хотелось постоять под теплыми струями подольше. Затем она спускается, принимаясь за готовку, а заодно интересуется: — Лиз, как вчера побыла с папой? — С папой? — удивляется ребенок. — Папа забрал меня из садика, а потом пришла незнакомая тетя. Я взяла печенье и пошла к себе в комнату, и больше не выходила. А потом папа меня разбудил утром в садик. Мама, я больше не хочу так! Гриффин хмурится. Вот тебе и покормили ребенка, вот тебе и папа побыл рядом... А так вообще неизвестно, кто был с ее дочерью... А если что-то случилось?? Кларк хватается за сердце, и Элизабет пугается из-за шаткого состояния своей родильницы. — Мама?! Блондинка успевает схватиться за стул, а потом присаживается на него. — Все хорошо, Лиззи, — выдавливает из себя мать улыбку. — Смотри мультики. Более или менее придя в себя, Кларк встает и накапывает себе успокоительное, а после набирает супругу, но трубку никто не поднимает. Блондинка сдается и продолжает готовить, а спустя час ее мобильник начинает надрываться. — Финн? — хватает девушка телефон, даже не обращая внимания на надпись на дисплее. — Нет, доченька... У вас что-то случилось? — сразу в телефоне слышится обеспокоенный голос матери. Кларк понимает, что не вправе волновать беременную женщину, да и вообще близкого ей человека. — Нет, мам, все хорошо. Просто Финн задерживается на работе... И я думала, что это он звонит. Как ты? Я так рада, что ты позвонила! — Я тоже очень рада, девочка моя, что смогла немного разгрестись с работой и разъездами по врачам, обследованиям. — Что-то случилось? — Нет, все хорошо, Кларк. Обычное диспансерное наблюдение. И так как я нахожусь по возрастным показателям в зоне риска, обследования у меня тщательные, сама понимаешь. — Да. — Как вы там, мои девочки? Я очень по вам соскучилась! — И мы... — только успевает ответить дочь, как слышит грохот стула. — Это бабушка? — Элизабет подбегает к матери, практически пытаясь вырвать трубку своими ручками. — Да, — отвечает блондинка, передавая мобильный Лиззи, а сама поднимает стул. — Бабушка! — кричит радостно девочка, пока Кларк доделывает последние приготовления и раскладывает ужин по тарелкам, ощущая, что на ходу засыпает. После недолгого разговора Лиззи передает маме телефон назад. — Кларк, я тут хотела сказать... что приеду к концу месяца дня на два, не больше, чтобы продать дом. И я... могу остановиться у вас? Финн не будет против? — Конечно, не будет, мам. Оставайся, на сколько хочешь. Гриффин совсем не волнует мнение супруга по этому поводу. В данный момент ее вообще печалит, что это последний раз, когда они увидятся с мамой. Потом – большой срок беременности, роды, кормление грудью, с малышом нельзя летать... Коллинз не отпустит ее к матери, а вместе не полетит, ибо Эбби он не очень-то и переваривает.