Дорогая Кларк.
Если ты это сейчас читаешь, значит, меня больше нет. И я успела... Возможно, ты сейчас винишь себя в моем самоубийстве, но прошу не делай этого. Вы с Ванессой были светлыми солнышками в моей мрачной жизни. Когда я забеременела Ванессой, у нас с Джеромом за душой не было ни гроша. Я тогда только закончила университет, а он... Он был незнакомцем для меня, которого я встретила на вечеринке всего месяц назад. Я не знала, что он карточный игрок. И рассказала ему о беременности. Спустя еще месяц у нас появился этот дом, хотя он и не работал, как мне казалось. Я не раз допрашивала, откуда и на что мы живем, но Джером отвечал, что неважно, это все для нашего будущего ребенка. Я была рада и счастлива, что у моей дочки будет отец, совсем не догадываясь, как его мучали кредиторы весь этот год. В тот день, когда я родила Ванессу, вечером мне сообщили, что нашли моего мужа утопленным в озере. Я знала, что он сам не мог... что он ждал появление дочери не меньше меня. Ну а потом поняла, как запугивали его коллекторы, в каком страхе он жил все это время. Его долги перешли на меня. Я пыталась, Кларк... Практически все, что выплачивало мне правительство на ребенка, я отдавала за долг, платила счета за дом, а еду приносила из церкви или из тех мест, где подавали беженцам. Но этого было мало, там была такая огромная сумма, что я бы за всю жизнь не смогла покрыть ее, продав дом, машину и все, что у нас осталось. Почему я не продала дом? Во-первых, я хотела, чтобы хоть что-то досталось Ванессе. Во-вторых, если бы мы остались без жилья, у меня бы забрали дочь. А долг бы я так и не погасила, который, похоже, Джером за всю жизнь накопил. Все это время я жила в страхе за дочь и за себя, но с твоим появлением мое выживание превратилось в нечто большее. Нет, я никогда не думала, что ты мне поможешь выплатить, поэтому я тебе ничего не рассказывала. Просто рядом с тобой, наедине с тобой жизнь приобретала краски. Я вновь поверила в то, что смогу выйти из этой кабалы. И устроилась на работу. Я знала и понимала, что не должна разбивать чужую семью, но у меня не было выхода — иногда мне нужен был глоток свежего воздуха, которым была именно ты. Но ты ушла. Тогда я запаниковала, что больше не справлюсь... Поэтому начала с шантажа... Прости меня. На фоне всех этих долгов я просто начала сходить с ума, не понимая, что творю... Я очень виновата перед тобой, Кларк, но никак не ты передо мной. И я просто не выдержала... Я около четырех лет жила в страхе: утром, днем, вечером или ночью, боясь, что нас с Ванессой убьют... И попытки были... Но теперь все, моей доченьке больше ничего не грозит. С моей смертью все долги Джерома списались. Кларк, любимая, все это я написала не для того, чтобы покаяться перед тобой в содеянном грехе или оправдать себя. Нет. Я хочу тебя попросить: я умоляю тебя не бросать мою Ванессу... Она всего лишь ребенок и не виновата в том, что натворили ее глупые родители. Удочери ее и не дай вырасти Ванессе без родительской любви, как это было у меня. Это очень жестоко для нее, она хрупкая и нежная девочка, как и ты. И я знаю, что Финн не тот человек, с которым ты будешь счастлива, но у тебя есть Лекса. Лекса звонила и приходила ко мне после шантажа... Сказала, что если я еще хоть раз причиню тебе неудобства, то она уничтожит меня. Она груба в общении, но хороший человек и ради тебя пойдет на все. Держись ее и не отталкивай. Я искренне желаю вам счастья, мои девочки.С любовью, Найла.
От нервного срыва девушку отделяют только дети. Кроме Кларк они никому будут не нужны, если та попадет в больницу. Сжимая клочок бумаги, блондинка падает на диван, утыкаясь лицом в подушку и не давая, не разрешая себе разрыдаться так, что ее услышат на втором этаже. Два дня пролетают быстро. Не сказать, что забот прибавилось с маленькой шатенкой, но их стало больше. И нет, кардиологу не в тягость готовить, ухаживать, убираться уже за ними четырьмя, просто Элизабет начинает потихоньку понимать все и ревновать маму. А Кларк не может выделять ее именно сейчас, в такой сложный период для Ванессы. Да и вообще в любой другой период. Раз ребенок стал частью их жизни, значит, автоматически становится родным им всем: дочкой для Кларк и Финна, а также сестрой для Лиззи. Супруг стал еще хуже — начал жить на работе. Дома только рано утром завтракает в одиночестве, приходит ближе к двенадцати ночи. Ужин, секс и сон. В таком ритме проходит месяц, Кларк чуть ли не валится с ног. Ей нужно отдохнуть хоть немного, хоть на несколько часов покинуть свой дом с его постоянными локациями, особенно помещение с кухней, рядом с газовыми конфорками и раковиной. Казалось, будто блондинка не отходила от плиты, все время что-то приготавливая. Финн и Ванесса хорошо едят, Лиз — как обычно, а Гриффин готова больше не есть, только бы больше не готовить и не убираться. Все же даже изредка, но муж и в таких вещах должен помогать. Да, он работает, но и она тоже! Поэтому голубоглазая соглашается и едет на озеро с Октавией и Линкольном в одну из пятниц. Девочки, конечно, рядом с ней. Оставить ей их не с кем, а муж придет поздно, если вообще придет... И да, она не предупреждала супруга ни о чем — смысла не было. Тот бы опять запротестовал и сказал бы не ехать. А ей нужен глоток свежего и чистого воздуха. Работа-дом-работа убивают девушку в прямом смысле. А там хоть немного подруга побудет с детьми или... — Лекса! — прерывает мысли матери голос дочери, когда та быстро выбирается из автомобиля Блейк, срываясь к брюнетке. Гриффин выходит из машины, помогая Ванессе спуститься, только девочка не отходит от блондинки. Маленькая шатенка никогда не была маминым хвостиком, но в связи с последними событиями стала хвостиком тети Кларк. Возможно, девочку пугали новые люди, а может, она еще боялась, что ее отдадут в детский приют, хотя голубоглазая все уладила уже с попечительской службой и пообещала малышке, что не раньше, чем в восемнадцать лет та сможет покинуть их дом по собственному желанию. К слову, если сравнивать детишек, то раньше казалось, что Элизабет более развита, чем Ванесса. Но после смерти Грей девочки поменялись местами, словно в какой-то степени горе все равно коснулось маленькой девочки; и она стала более рассудительной в свои годы. Это бросается в глаза, особенно когда Лиз устраивает истерики со словами «это моя мама», Ванесса отходит подальше от двух блондинок, но позже темноволосая малышка все равно получает объятия и поцелуи от Кларк, когда родная дочка Гриффин немного отвлекается. Кардиолог не ругает никого из них. Она понимает их обеих. Дочь – в том, что так несправедливо кто-то забирает внимание мамы, когда ей и самой мало всегда было. Если блондинка и хотела второго ребенка своего или взять кого-то из детского приюта, то тогда, когда Элизабет будет все понимать. И маленькую шатенку понимает Кларк, что та осталась совершенно одна в этом мире; пусть маму Гриффин не сможет ей заменить, но постарается сделать все, чтобы отсутствие Найлы не ощущалось так сильно. — Маленькая леди! — с улыбкой произносит Вудс, поднимая девчушку на руки. — Что она тут делает? — негромко спрашивает Гриффин у подруги, вытаскивая вещи из багажника. Прошел уже месяц, поэтому Кларк не так сильно злится. Если бы эта встреча случилась в то время, кардиолог бы настояла на том, чтобы Октавия отвезла их обратно в город. — Ты же скучаешь. — Нет. Мне некогда. — И голубоглазая не врет. Она слишком устает и иногда задумывается о том, что Лекса уже нашла себе кого-нибудь, а потом устало отпускает эти мысли. Конец дня после работы проходит не очень насыщенно. Октавия кормит всех пиццей, которую привезла из города, а после Линкольн травит девочкам детские страшилки перед камином о бабайке под кроватью и что он делает, когда дети не спят. Позже Кларк укладывает своих малышек на втором этаже, дожидаясь, пока они уснут, а потом выходит на улицу, на веранду, всматриваясь в темную гладь озера, освещающуюся небольшим светом луны. Вокруг дома — деревья, а за ними — лишь глубокая тьма. И да, это напоминает немного ситуации из ужастиков, но не блондинке. Если она такие и смотрела фильмы, то очень давно, словно в прошлой жизни. Сейчас Кларк наоборот ощущает чувство умиротворения, мысленно соединясь с ночными звуками лесной чащи и самой природы. Где Лекса — она не знает. Девушка так и не подходила к ней за весь вечер. Да, ела со всеми пиццу и слушала парня, но потом исчезла. Возможно, ушла спать, пока Линкольн с Октвией наводили порядок на кухне. Но голубоглазая не для этого здесь, чтобы думать о гинекологе. А для того, чтобы уйти, как говорят в нирвану: освободиться от страданий, избавиться от желаний, привязанностей, заглушить в себе бытовые проблемы и обзавестись блаженным состояние покоя, достигнув этого путем полного отрешения от всего житейского. Хотя бы на время, на ночь или все эти ночи, которые они проведут на озере. Спустя десять минут кардиолог ощущает, как на ее плечи накидывается мягкий плед. Думая об Октавии, Гриффин помогает девушке, заворачивать себя в него. — Ты как? — Но слышит голубоглазая совсем не голос подруги. Это Лекса – ночной кошмар заведующей отделения кардиологии. — Учусь жить дальше, — негромко отвечает Кларк, говоря о том, что пытается справиться со всем, что отклонилось от ее привычного устоя жизни. А Вудс кажется, что она переживает за мертвую девушку. — Ты ее любила? — Нет, — хмурится блондинка, не понимая вопроса с нотками ревности. — Да, любила, но не так, — исправляется голубоглазая, но не добавляет, как кого. Воцаряется тишина, а обе девушки всматриваются в ночную даль. Дальше все же продолжает Кларк. — Ты была у нее? — Да, — признается брюнетка, вспоминая, как после секса на подоконнике подняла мобильник блондинки с пола и отправила сообщение себе с номером Найлы Грей на телефон. — Но я не хотела ничего плохого. Я просто поговорила с ней, чтобы она не шантажировала тебя и держалась подальше. — Беллами? — За этот месяц Кларк обдумала все свои странные теории легких выходов из ситуаций. — Да, — кивает Лекса, но скорее всего самой себе, ибо блондинка даже не смотрит на нее. — Аттестация? — продолжает перечислять кардиолог. — Да. — Дом за городом, Эйден, засосы, чтобы муж не притрагивался ко мне или вообще ушел? — Все да, кроме засосов, — спокойно отвечает брюнетка. — Я не помню, как оставляла их на тебе.