Представь нас вместе

К слову, после того случая, как Кларк вернулась от подруги, Ванесса перестала скрывать свои эмоции и чувства. Теперь, когда они прощались, кареглазая крепко обнимала за шею девушку, а когда та возвращалась, радостно бежала навстречу, не отставая от родной дочери блондинки. Кажется, у Гриффин все-таки получилось подобрать ключик к ребенку. И да, пожив с девочкой, Кларк поняла, насколько они похожи характером — все, как и говорила в письме Грей. Поэтому еще было проще подобрать подход к Ванессе, зная себя и вспоминая, что ей было нужно в то время, когда она была примерно в таком возрасте. Лиззи начинала постепенно привыкать или, может, взрослеть, понимать, что теперь она у мамы не одна. Нет, ревность полностью не исключилась, да и на то, что она совсем пропадет, Кларк не надеялась, так как есть дети, подростки, которые ревнуют своих сестер и братьев. Просто белокурая малышка стала меньше проявлять агрессии и уже не закатывалась в слезной истерике, как раньше. Утро среды Гриффин было обычным: девочки самостоятельно умылись и оделись под присмотром мамы, когда она подавала им одежду. Вспоминая себя и Элизабет несколько месяцев тому назад, Кларк удивляется, как ее дочка быстро взрослеет. Больше нет тех утренних истерик «не хочу в сад, хочу с тобой», нет беготни по дому друг за другом по такому же поводу, и муж внизу перед работой жарит детям оладушки. Тесто голубоглазая приготовила раньше, как встала с утра. Поэтому у девушки больше становится времени, и она никуда не опоздает. После завтрака Финн отвозит детей в детское учреждение, а блондинка может еще спокойно нанести макияж, ведь у нее в запасе еще полчаса до выхода. Кажется, ее жизнь начала полностью налаживаться. И то, чего не было все три года, теперь присутствует в ее семье: супруг изменился и сейчас без разных просьб помогает по дому, с девочками, в постели стал более нежным. Всегда интересуется, удалось ли ей кончить. Все это — малость, но особенно ощутимо сейчас. И все хорошо, если бы только Гриффин не чувствовала пустоту внутри себя. Вместо того, чтобы быть счастливой — ведь это все, о чем она просила, — Кларк хочет вырвать сердце из себя и сжать. Сжимать до такой степени и так долго, пока оно не перестанет ныть, принося с собой ежесекундную и каждодневную боль, которая не утихает никогда, даже когда блондинка отвлечена домашними делами или находится на работе. Но там еще хуже... Кардиолог оперирует и думает о Вудс. Спасает лишь то, что все операции Кларк отточены до совершенства, словно ее руки – автоматический механизм, который делает и делает свою замечательную работу. Белокурая бы следом избавилась и от души, вот только она забывает, что и без любви раньше не жила, а влачила свое жалкое существование. Каждый день, когда у Кларк появляется свободная минутка, и она оказывается в поле зрения брюнетки, девушка смешивается с толпой сотрудников или пациентов, чтобы просто наблюдать. Кардиолог начинает замечать те вещи, на которые раньше не обращала внимания. Например, то, что каждый день под распахнутым медицинским белым халатом Лексы скрывается новый костюм. Он всегда разного цвета: разные оттенки зеленого, синий, голубой, белый, бордовый, с замком, на пуговицах, без всего; вырез горловины острый, полукругом или волнами. Ее голос всегда звучит по-разному: он тихий, но поразительно строгий, иногда слишком громкий, когда она отчитывает интернов, называя их «бездарями». От нее всегда исходит холодное спокойствие, независимо кто стоит перед ней: пациент, коллега или будущие врачи. Кларк задумывается о том, как Лекса с непоколебимым хладнокровием произносит родственникам вызубренную фразу «мне очень жаль». Кардиолог лишь может догадываться, какая в такие моменты гинеколог. Говорят, что внутри каждого врача есть свое кладбище. Сожалеет ли Лекса о каждом пациенте? Или она тоже, как многие, не обращает внимания на это, продолжая жить с девизом «одним меньше, одним больше»? Хотя Кларк не может это утверждать наверняка, так как, узнав о смерти её собственного пациента, та прислала цветы с успокоительной запиской. Вот сейчас блондинка и смотрит на эту бумажку, которую обнаружила в учебнике по анатомии, спрятав от всех так, что сама еле нашла. От созерцания красивого почерка (вранье, что все врачи пишут размашисто и аляписто) девушку отвлекает вибрация мобильника в кармане халата. Кларк поднимает трубку, отвечая: — Алло. — Номер неизвестен, а еще он не внесен даже в ее записную книжку. — Здравствуйте, миссис Гриффин, это воспитатель детского сада. Блондинка закатывает глаза — как давно ей не сообщали о проказах дочери. Надеюсь, Лиз никого там не убила, — думает голубоглазая. — Здравствуйте. — Ванесса... Она упала на прогулке так резко, что мы не успели... Все бы ничего, но она без остановки плачет, держится за руку и никого не подпускает к себе. Кричит... и зовет вас. Гриффин хватает за сердце, быстро отвечая: — Я скоро буду, — и отключается. Сбагрив все дела на своего заместителя, девушка мчится на всех парах в детское учреждение, так, как ехала в ту ночь к Найле. Конечно, Кларк переживает и волнуется за ребенка, без этого никак. Все, она теперь полностью ее дочь, родная, так же, как и Элизабет. Рев ребенка блондинка слышит еще при входе. Зайдя в группу и даже не здороваясь с воспитателями, Кларк быстро оказывается рядом с дочерью, усаживаясь перед ней на колени. — Ш-ш-ш, — шепчет мать. — Убери ручку. — Мама! — подлетает Элизабет, радостно обнимая ее. — Лиз! — шикает Кларк на другую свою дочь, мягко отодвигая ее от себя. Ведь если они пошевелят Ванессу, то могут сделать девочке больно. Элизабет хмуро, исподлобья смотрит на маму, и, конечно, мало что понимая. Блондинка никогда же ее не отталкивала. А что там плачет ее сестра? Может, просто капризничает. — Мама! — упрямо заявляет маленькая Гриффин-Коллинз, а кардиолог делает вид, что не слышит. Слышит она каждого своего ребенка, но в первую очередь помогает тому, кто нуждается в помощи, а только потом обращает внимание на капризы. Когда Ванесса убирает здоровую ручку от другой, которая плотно прижата к ее тельцу, Кларк пытается пошевелить больное предплечье, и сразу слышит вскрик. — Хорошо... — тянет кардиолог, убирая руки от девочки. — А теперь пошевели пальчиками этой ручки. Пальчики дергаются, и то не все. — Не могу, — в слезах шепчет Грей. — Поехали, — поднимается блондинка, подталкивая дочь к выходу из группы. Элизабет следует за ними, явно обижаясь на мать. Кларк присаживается в раздевалке, помогая натянуть шатенке на здоровую ручку кофту, а другим краем просто накрывает плечо. — Вы их обеих забираете? — спрашивает воспитатель. — Да, я хочу домой! — голосит Элизабет, подходя к своему шкафчику. — Нет, — сообщает Гриффин. — Я заберу Лиз позже. Женщина кивает. — Я тебя ненавижу! — вдогонку кричит белокурая дочка, точно не понимая значения слова. — Лексы на тебя не хватает, – неожиданно произносит внутренний голос Кларк, отчего она сама пугается. И, конечно, ее сердце раздирает на части, но она обязательно вернется за дочкой и все ей объяснит. Всю дорогу девушка успокаивает Ванессу, чтобы та не плакала, говорит, что все скоро будет закончено. К слову, Кларк уже поставила диагноз, просто не озвучила его при всех, а теперь везет девочку к знакомому травматологу. Нейтан Миллер – бывший однокурсник кардиолога. Не сказать, что они хорошо и часто общались, но мама Гриффин его очень любила и хвалила. Можно было подумать, что Нейт еще тот подхалим, но нет, парень — отличный хирург-травматолог, люди после его операции буквально вставали на ноги. Конечно, девочке не нужна была никакая операция, но кому-то другому Кларк не хотела доверять. Везде есть свои уроды, точнее, «в семье не без урода». Каждое отделение напоминает именно такую ячейку общества. И сейчас речь не о том, что врачи – неучи и как их взяли на работу. Нет, все врачи квалифицированные, а кто нет, тот отчисляется еще на втором или третьем курсе университета. Дело в халатном отношении — спустя рукава относятся к работе. — Ш-ш-ш, Ванесса... — Мать с дочерью сидят на больничной койке, и Кларк обнимает и вытягивает осторожно ручку девочки за предплечье. — Дядя только наложит прохладный бинт на ручку и все. Больно не будет. Периодически блондинка оставляет успокаивающие поцелуи на темной макушке. И ребенок расслабляется, давая возможность доктору наложить гипс. Когда они возвращаются назад в детское учреждение, Ванесса уже не плачет, а сидит тихо, поглядывая в окно. — Тетя Кларк, — неожиданно зовет малышка девушку. — Да? — не отвлекаясь от дороги, спрашивает Гриффин. — Можно, я тебя буду мамой называть? Эти слова, конечно, застают голубоглазую врасплох. Хорошо, что она была сконцентрирована на дороге и не въехала куда-нибудь. Для Кларк это приятно — значит, она сделала все, что могла, и все, что в ее силах, для развития и жизни этого ребенка. Она добилась полного и абсолютного доверия, теперь осталось на всю оставшуюся жизнь не подвести обеих дочерей. — Если хочешь, то да. — Девочки из садика говорят, что я сирота и у меня нет мамы, — жалуется ребенок. — Просто не слушай их, медвежонок, — позаимствовав прозвище у Лексы, отвечает блондинка. — У тебя есть мама, и теперь это я. — Знаю, — кивает малышка. — Мама всегда хотела, чтобы ты была моей второй мамой. Кларк глубоко вздыхает. — Значит, мечта Найлы сбылась. — И ты права: Лекса очень хорошая. — Почему? — из любопытства спрашивает голубоглазая. — Она относится ко мне, как будто ничего не случилось. Всем взрослым меня жалко, они так говорят. А Лекса относится ко мне как ко всем. А еще она не уделяет больше внимания Лиз, как ты. К нам обеим отношение одинаковое. — А кто уделяет больше внимания Лиззи? — Дядя Финн, тетя Октавия и дядя Линкольн. Кларк никого не винит из «черного» списка девочки. Конечно, те привыкли к Элизабет. В семье Блейк-Браун Лиз вообще крестница, ну а Финн... Блондинка думает, что тот просто привыкает к быстрым изменениям в их семье. — Они просто ее дольше знают. Вот увидишь, скоро все привыкнут и к тебе и будут уделять внимание вам поровну, — объясняет девушка. — А почему Лекса не такая? Гриффин задумывается о брюнетке. — Она другая, — безжалостно нашептывает внутренний голос Кларк. — Потому, что Лекса тоже только недавно познакомилась с Элизабет, поэтому вы для нее одинаковые. — Лиззи хочет, чтобы Лекса была ее второй мамой. Кардиолог тяжело вздыхает, но больше не отвечает девочке. В любом случае это был даже не вопрос. — Посиди в машине, хорошо? — спрашивает блондинка, когда они подъезжают к детскому саду. — Я быстро заберу Элизабет и вернусь. Ванесса кивает, и мать покидает одну из своих дочерей. Скажете, что опрометчиво оставлять ребенка в закрытой машине, но нет. У блондинки установлен датчик дыма, и он сразу оповестит ее, засигналив и замигав на пульте-брелке. Ну и девушка ненадолго же. Только недавно дети проснулись, а теперь сидят за столиком, полдничают. Мать появляется в дверях группы, замечая, что дочь ее увидела. Но девочка совсем не торопится к ней, даже не поднимается со стула. И, конечно, не ела до этого. Обида. И Кларк видит ее на маленьких пухлых губках. Голубоглазая подходит и присаживается на корточки перед дочерью. — Лиз, поехали домой? — Нет. Пусть меня заберет... — Ребенок задумывается. — Лекса. Гриффин недовольно поджимает губы. — А если Лекса не может, а дежурит сегодня на работе? — Значит, я останусь тут, — упрямо заявляет дочка. Конечно, ни один ребенок не понимает в этом возрасте, как такие слова обижают мать. А девушка всего лишь хотела быть справедливой со всеми. — Но здесь никого не будет, — спокойно отвечает Гриффин, насколько это вообще возможно. — Детей заберут родители домой, воспитатели тоже уйдут. Ты будешь одна? Сидеть в темном здании? Малышка показывает характер: поднимается, слегка отталкивая маму, и бежит в раздевалку. Кларк закатывает глаза — нет, она так и не научилась справляться с собственным ребенком. В раздевалке девочка сама надевает кофту, а Кларк присаживается на лавку, не собираясь мешать дочке; но им нужно поговорить. — Я знаю, что ты обиделась на меня, потому что я тебя оставила, а забрала только Ванессу. Но, уверяю, это не значит, что не люблю тебя. Просто Ванесса сломала ручку, и мы ездили в больницу, — объясняет блондинка мягким голосом и доступно для своего солнышка. — Если бы я тебя сразу взяла с собой, то в больнице тебе бы пришлось остаться одной, потому что мне нужно было быть с Ванессой, пока ей... — Гриффин пытается подобрать слова, ибо «наложение гипса» дочка не поймет, — перебинтовывали сломанную ручку. Элизабет раскрывает широко ротик. — Ей было больно? — Немного страшно, — мягко улыбается Кларк, — но не больно. А из-за того, что я там была, она победила свой страх, и мы все сделали. А потом сразу же я поехала за тобой. Пойдем домой, малышка? Ванесса спать хочет и не ела ничего, да и ты тоже... Лиз успокаивается, кивает и обнимает маму, утыкаясь лицом в ее грудь. Кларк целует дочку, подхватывает на руки, и они уходят. И опять в семье Гриффин мир. Все хорошо, тихо и спокойно: совместный ужин с семьей на фоне детских телепередач, муж кормит Ванессу, потому что та сломала правую ручку; Кларк моет посуду, а потом все, как и вчера: купание, сон детей, секс... День сурка, точнее, вечер. И сейчас девушка глазеет в темный потолок и не может уснуть. В ее голове ворох мыслей о гинекологе. Блондинка хочет написать девушке, что безумно соскучилась, хочет сорваться и закричать, что не желает больше такой жизни, а хочет туда, где ее сердце, душа и тело обретают покой; где тепло и уютно, а такие объятия для нее всего лишь одни. Кларк все же срывается и пишет смс-сообщение. Помнишь... однажды ты сказала, что если влюбишься, то я узнаю об этом первой? Она нажимает на кнопку «Отправить», а после устанавливает на телефоне вибрацию, чтобы не разбудить Финна, хотя и не надеется, что ответ придет сейчас, ночью, да и вообще появится. Но ответ приходит быстро. Голубоглазая не знает, что и думать: либо Лекса тоже не спит, либо она ее разбудила. Ты и узнала первой. Кларк вспоминает о договоренности, что если Лекса влюбится, то должна исполнить любое желание кардиолога. Вот только что блондинке загадать? Чтобы та сняла свой запрет и голубоглазой вновь можно было подходить к ней, приходить? Только зачем? Гриффин слышит бормотания мужа во сне, убирает телефон на тумбочку, прикрывая глаза. Ей не стоило писать...