⍻⍻⍻
Первого друга нет больше с ней: он умер единственным в пожаре, что случился в приюте их четырьмя месяцами назад. Кеси сам вытащил девочку восьми лет и вернулся проверить, не остался ли кто-нибудь в комнатах, пускай Хаи очень просила, чтобы не шел. А на выходе на него, хромавшего уже и неспокойного, рухнула балка, пригвоздив к полу, и он хорошо ударился головой, как упал. Итами помчалась тотчас к нему, только завидев те неровные шаги его, хотя сама еще раньше упала так, что вывихнула коленный сустав — все выбегали тогда с всполыхнувшего дома. Но собственная нога почти не болела ей: в том неистовстве, затмившем соображение, ничего физического не могло ощущаться наверняка, и Хаи откровенно не помнит, когда еще столько сильными были хотя бы какие-нибудь потуги ее. Итами затошнило от ужаса, настигшего вдруг, как только взгляды ее нашли товарища. И вдыхать стало оттого больно. Никогда прежде Хаи не виделось, чтобы он плакал, но в ту отвратительную минуту слезы, стынувшие в глазах его, скатывались за уши, разбавляя сажу на висках, а все смазливое лицо, перепачканное все равно, скривилось. Мальчик прокусил себе язык от мучительнейшей боли, и сильные ожоги на ногах — на правой у него открытый перелом — перестали вдруг докучать ему и стало непроглядно темно. — Хаи, это ты? Я ничего не вижу. И не могу пошевелить ногами. Мне страшно. — пускай он так много кичился, но оставался еще мальчиком, вольным к жизни, и тогда стонал и хрипел, а кровь выбивалась изо рта его, смешиваясь со слезами и капая на мокрую от пота шею. — Наверное, я умру. — Прекрати! Я позвала, сейчас придут старшие. — Итами оттаскивала тлеющее дерево сама, а тело ее пробивала дрожь тогда — столько трепетная и сильная, что у ней подкашивались сбитые коленки. Она зацепилась случайно, порвала себе мешковатую футболку с длинными рукавами и обожгла в самый первый раз в жизни локоть себе, но совсем ничего не ощутила, как исступленно растаскивала кучу из обвалившихся досок — как если бы с ней кто-нибудь вдруг поделился физической силой. Только кровь ей леденил в жилах сквернейший страх, совершенно новый и самый, подлинно, сильный из всех — за жизнь. — Ты так изменилась после нашей встречи, стала сильнее. — голос у него совершенно осип, и он говорил через силу и совсем отчаянно. Тотчас стало понятно, что приятель решил попрощаться с ней. И Хаи потом сделалось стыдно, что такая ужаснейшая догадка посетила ее: точно если бы она так не подумала, то все бы не закончилось плохо. И ей тогда захотелось выколоть глаза себе — только бы не видеть того, как дух медленно покидал тело его, как глубоко огонь разъел кожу ему в ногах, где с правой выбилась кость, надорвав мышцы. И как кровавые сгустки, что они булькали сначала во рту у него, — и он их выплевывал, чтобы не захлебнуться ими — текли с губ, как Итами повернула аккурат голову ему набок. — Заткнись, Кеси! Тебе нужно си-илы бере-ечь! — на гласных голос ее подвывал, перебиваясь, и она, склонившись над ним наново, вытирала еще не помужавшее до конца лицо его от копоти, оглядывая ужаснейшие ожоги на юношском теле — и слезы ее горячим градом лились на обгорелые мальчишеские шорты из джинса, как она пыталась их убрать; в перчатках у ней совсем ничего не получалось, было душно и пахло гарью, а горло совсем пересохло. — Не умирай. — очень тихо просила она тогда, стискивая после с испугом рот, потому что собственный голос почудился безобразно хриплым и совершенно чужим. Настигшее беспамятство мешало дышать ей, и она напрасно втягивала грязный воздух, задыхаясь вместе с товарищем своим. — Всегда будь сильной. А тебя буду оттуда охранять, хорошо? Хаи явственно ощутила тогда, как заалела сердечная глубокая рана в груди, когда рука, что стискивала ладонь ее, ослабла, а Кеси прекратил дышать. Вместе с ним внутри у ней умерла окончательно вера в хотя бы какую-нибудь справедливость. Итами не верила ни бога, ни в загробную какую-нибудь жизнь, но ей отчего-то кровно хотелось верить в то, что он все-таки наблюдает за ней. И ей думалось, что, когда бы друг узнал о случившемся, то непременно бы заставил поступить в Геройскую академию. Он всегда говорил ей о том, что хочет стать в будущности если не первым, то хотя бы вторым по счету героем, чтобы восстанавливать честность вокруг. И Кеси наверняка ни за что бы не упустил такого шанса, что он вдруг случился с Хаи — совсем для геройства, по собственным соображениям ее, бестолковой. — У меня кое-что для тебя есть. — она нашла Танаку на кухне за ужином, как вернулась тем вечером после визита в Юуэй. — Ты ведь знаешь, — продолжил он, совсем не удивляясь молчанию подопечной своей, — что я скоро перебираюсь на Ай-остров. К сожалению, у меня не получится взять тебя с собой. Вот так сразу — точно, пока я буду там обживаться. Поэтому я решил, что тебе стоит пойти в школу, чтобы ты не слонялась без дела дальше. У тебя еще будет время, пока я не уехал, выбрать заведение поприличнее и подготовиться к экзаменам. Я смогу тебя устроить почти в любое. Тут не в деньгах проблема, ты ведь понимаешь. — Да, я не училась в школе раньше, поэтому это проблемно. Но разве вы уверены? Потому что... — Конечно. Поэтому прими это — мой небольшой подарок. Считай, что самый главный. Твой день рождения не скоро, но я уже уеду к тому времени, да и для такой вещи никакие отлагательства недопустимы. — в руках попечитель держал небольшую коробку — печать на ее упаковке точно указывала, что она с его лаборатории. В ней Хаи нашла герметичный пакет с белым — она не сразу сообразила, что там лежит. То оказались очень на вид странные, гладкие и упругие на ощупь повязки. На вес они совсем пустяковые, Хаи ажно подумалось сначала как только она приняла коробку, что та пуста. — Мне бы хотелось подарить их тебе раньше, правда. У меня давно появилась такая идея, но слишком много времени заняло создание и тестирование, учитывая, что я совсем еще зеленым и неизвестным был, как мы с тобой познакомились, поэтому возможностей также никаких не было. С ними твоя жизнь станет легче. Это наш с коллегой проект. Они заменят тебе твои перчатки, длинные носки и шарфы, и в них тебе не будет жарко, совсем даже чувствовать не будешь. Хорошо тянутся, ужимаются и могут жить своей жизнью. Так что закроют голую кожу от других людей, если вдруг они захотят тебя коснуться по незнанию. Пришлось обратиться к человеку с причудой, чтобы поспособствовал. Доктор помог надеть их: бинты приставали к коже ее совсем без каких-либо застежек и крючков. Он нарочно не перемотал ей одну из ладоней и потянулся своею к ней, как девочка вдруг по инерции сама дернулась, отшагивая и заводя руку тотчас за спину. — Все хорошо. Наверное, немногим щекотно сначала? — тот улыбнулся только уголками рта и кивнул, указывая на нее. Итами аккурат, совсем не смело взглянула на свою ладонь. Бывшая свободной, она вдруг оказалась стиснутой и хорошо обтянутой белыми полосами, что их совсем не чувствовалось ей. Растопырив пальцы свои и сжав их в кулак, Хаи нашла, что ей совершенно ничего не мешало — точно они вторая кожа. — Изумительно. — подростку вдруг сделалось почти плохо, как только она смогла представить, сколько удобств станут теперь доступны. — Не хотел тебе говорить, пока полностью не закончил. Но ты попробуй пока поносить их, думаю, найдется что доработать. Они только под тебя сделаны, поэтому некоторые неочевидные недостатки невозможно вычислить без твоего собственного участия. — Спасибо. — отчего-то ей почудилось тогда, что все происходит во сне с ней, пускай и спать Итами совершенно не любила, потому что спокойно выспаться никогда не позволяли навещавшие всякую ночь кошмары. Танака искренно удивился, — и продолговатое лицо его еще больше тогда вытянулось и стало совсем смешным — когда узнал, что она познакомилась с Незу и хочет сдать экзамены для поступления в Геройскую академию. Сам он считал, что ей нечего там делать. Только от чувства вины и ответственности за то, что все у ней складывалось так сложно, совсем ничего не ответил против. И отчего-то ему соображалось, что она — уже совсем самостоятельна и точно бы не стала просто так туда поступать. «Не отошла еще, пожалуй, окончательно от событий в детдоме. Возможно даже, что чем-то успела заразиться от тех сироток, что мечтают о любви и признании. Это совсем нормально для таких людей, как Хаи»⍻⍻⍻
— Ну?! — Тебе не обязательно показывать мне ничего. Поэтому прости, что доставила неудобства в тот вечер. Я ничего не скажу Незу, если будет спрашивать. — Да я не собирался, бестолковая. — красные глаза его сузились, как он наблюдал, что она тотчас прикусила губу после того, как он ее нарочно обозвал так. — Проваливай, пока я тебя не подорвал тут. Бакуго на нынешний момент откровенно и злиться на нее не хотелось — столько лень ему. Но такое равнодушное лицо ее и совсем безразличные взгляды, направленные все равно на него в странном почти любопытстве, обжигали, задевая что-то внутри, пускай и оставались холодными точно лед. Они нелепо стояли вот так, пока она разглядывала его — и Хаи при том ни разу не отвела глаз своих, что все скользили по нему, и Катсуки вдруг почудилось, что те оплетают его словно две противные и безобразные змеи. — Че уставилась, чокнутая? Хаи не ответила ему и пошла вперед, очень резко от него вдруг отшагнув назад и плотно поджав губы. Бледное девичье лицо отчего-то помрачнело тогда, и дурацких веснушек стало почти не видно от будто спустившихся к ним теней, что они по обыкновению появляются от недосыпов. Катсуки точно так направился вперед, решив не распаляться напрасно дальше, разглядывая теперь спину Итами. На ней сегодня другая обувь — его привлекла лоснившаяся (точно начищенная нарочно) кожа наверняка новых берцев ее, острые коленки, обтянутые черными колготками, и стрелка на левой голени, выходившая будто из обуви. А еще она без маски теперь своей и шарфа, но шея ее чем-то закрыта все равно — он только не различил чем, ведь белое переползало ей почти на челюсть под ушами, как странные наклейки. Юноша про себя вдруг отметил, что в дневном свете — необыкновенно ясном от выпавшего за ночь снега — девушка выглядела совсем иначе: кожа у ней оказалась столько светлая, что почти прозрачная, будто бы у тех, кто страдает анемией. И темные глаза ее хорошо на такой бледности выделялись — точно сама зимняя ночь смотрела на него через них, выглядевших странно болезненными. «Стремная!» Только Итами шла впереди и он не видел ее взглядов. Отчего-то они хорошо ему запомнились. Бакуго даже не понял, что он у ней думает, как зашел в свой класс. Там сразу напротив двери через балкон перевалился Киришима. Видел все наверно. И красная шипастая прическа его совсем точно дает понять, что он — болючая заноза в заднице. — Кто та милашка, Каччан? Это по-мужски! Неужели ты нашел себе девушку? Ублюдок. — Заткнись сейчас же. — Катсуки рыкнул на него. — Не познакомишь меня с ней? — всегда бодрый с утра и тупой, Эйджиро уже капал ему на мозги. — Захлопни пасть! — Уверен, она особенная, если ты с ней встречаешься... — Она страшная как атомная война и костлявая как велосипед. Отвали уже. — у Хаи немногим впалые щеки и она очень легкая, Катсуки помнит, как поднял ее тогда. «Тем не менее, он же не сказал, что они не встречаются» — Киришима нехорошо скривился. Бакуго взорвался — точно он догадался, о чем подумал его друг, и дымящийся кулак его залетел однокласснику в плечо. Костяшки заболели тотчас, как гребаный Эйджиро использовал свое гребаное отвердение. Он схватил того за шею, наклоняя, а второй ладонью, покрепче стиснув пальцы, озлобленно стал натирать выкрашенный затылок. — Ты просто кретин. Сдохни! — он пнул его парту, после громко усаживаясь на свое место и подпирая левым кулаком щёку — и ножки стула жалко заскрипели тогда по полу. Цементосс зашел в класс по обыкновению своему совсем тихо и медленно, с учебниками, а за ним вдруг, точно приведение какое-нибудь, заползла и эта гребаная бестолочь. — Меня попросили представить вашу новую одноклассницу. Очень важно, чтобы вы помнили, что проявление излишнего любопытства — это, в первую очередь, грубо. — наставлял учитель, обращая внимание учащихся на необыкновенность в одежде пришедшей, где на рукавах и груди у ней алели тканевые наклейки. — Здравствуйте. Моя причуда — дефектная. Итами Хаи, приятно познакомиться. — она с тем прикусила нижнюю губу свою и скрестила руки за спиной, сомневаясь наверняка, правильно ли представилась. Незу сказал ей, что очень замечательно бы было, если она попробует доучиться год с нынешним 1-А: «С ними ты непременно поймешь, кто для тебя действительно герои, и я считаю, что контакт с ними будет очень для тебя полезным как для человека, что всю жизнь вот так мучается с дефектом. Ты не представляешь, какие они хорошие ребята» — мышь при том выглядела совсем отлично от прошлой встречи их, точно его подменили: он очень оживленно и приветливо говорил. Хаи решила, что стоит попробовать. Хотя бы ради Кеси. А со следующего года переведется в общеобразовательный класс, и у ней все получится — коммуникация, достойные знания, дальше какой-нибудь университет, фармацевтика. Пока можно было поучиться заочно, она же на год младше. Бакуго и бровью не повел, как она села за пустовавшую ранее парту слева от него и стала раскладывать там свои манатки. Но откровенно пялился теперь на нее, подпирая все также лицо свое, очень озлобленный и нервный после перепалки с твердолобым Эйджиро — совершенно обыкновенной, такие случались меж ними каждодневно и даже много раз за сутки. Только теперь ему сделалось так отвратительно, что он не мог и двинутся, а только уставился на Итами, как на причину всех существовавших проблем его. Отчего-то, как он все внимательней изучал ее, пристальней вглядываясь, ему думалось, что с появлением в школе бестолковой что-то решительно случится и настанет что-нибудь непременно лихое. И внутри у него все странно стискивалось оттого, потому он закипал все сильней, ненавистно вперившись в нее. У бестолочи ладони в бинтах, но больше те походят на ленты Серо. Они и на шее у ней, как он теперь разглядел, и доходят до самих ушей ее, цепляя хорошо очерченный изгиб нижней челюсти. Итами кусает весь урок карандаш свой, поминутно заправляя все время выбивавшуюся прядь волос — короткую, как от челки, точно кто-нибудь ей неровно ту отрезал. И сидит ровно совсем, — а пиджак от формы наверняка велик в плечах — скрестив в лодыжках ноги, точно нервничает. Вдруг она сдержанно кивает, и Катсуки следит за ее взглядом: плоскодонка смотрит на махавшую в приветствии ладонью круглолицую дуру Очако. Он оттого закатывает глаза и фыркает, чиркает на полях тетради своей чертиков, злостно надавливая на ручку, а после лениво откидывает ее. И снова смотрит на новенькую. Но она ведь говорила, что не будет доставать вместе со всякими там указками Незу, значит все остальное — совсем не его заботы.⍻⍻⍻
— Какая-то она угрюмая, правда? — пищала токсичная дура Ашидо, как шла рядом с круглолицей дурой Ураракой. — Ну... ее дефект очень серьезен, так что у Айзавы-сана не получилось устранить его, насколько я знаю. Поэтому не удивительно, если у нее много проблем из-за него, Мина. — Очако только неловко пожимала плечами, уставшая от словоохотливой подруги своей, что ей отчего-то не приглянулась новая сокурсница. — Ну да. И личико у нее ничего так. На нее много парней смотрело. — На Итами много смотрели сегодня, потому что она новенькая, думаю. — Взгляд у нее точно сучий. И выглядит все равно какой-то потрепанной и злой. — Урарака нахмурилась тотчас, определив теперь наверняка, что Ашидо не нравится Хаи только оттого, что та правда симпатичная, только Очако наоборот приглянулась Итами сдержанностью своей и необычной немногим наружностью, и она считала, что так кого-нибудь обсуждать — подлое нахальство. — А это правда, что она с Катсуки встречается? — Да ты заткнешься или нет, неугомонная?! Совсем ебанулась или у тебя сперма твоя вместо мозгов уже? — Как отвратительно, Бакуго! — Ашидо тогда едва не подскочила, испугавшись: голос его раздался точно гром. — Отвратительно — тебя слушать, тупица. — он держал руки в карманах своих, как и обычно, и шел едва ссутулившись. — Так чего подслушивать тогда вообще? — Следи за своим языком хотя бы иногда, а то я тебе нахер его вырву. С дороги. — он прошел спешно мимо, едва не задевая плечо ее, нахмуренный и злой, а Мина лишь вспыхнула оттого, указывая на спину его и смотря на подругу. Очако только пожимала плечами, отчего-то даже оправдывая в уме взрывного одноклассника. Новая сокурсница их вышла за ворота школы как раз, остановившись подле желтого такси. С него к ней навстречу вышел одетый в костюм мужчина, видимо оставивший в машине куртку свою, очень высокий и совсем седой. Он передал Хаи темную большую сумку на плечо и они еще разговаривали, когда девушки свернули к общежитию. Бакуго остановился рядом тогда, как раз на повороте, точно он поджидал кого-нибудь. — Счастливо, Танака-сан. — Итами проводила взглядом тронувшийся автомобиль и повернулась, поправляя сумку с вещами так, чтобы та не задирала юбку ей, как вдруг обнаружила за спиной Катсуки, что он метал в нее молнии, насупившись. — За мной. Реже. — он наново выглядел взвинченным и смотрел на нее почти с презрением, замотанный в бардовый шарф свой. — Зачем? — Бля. — Бакуго в нетерпении цокнул языком. — Я получил нагоняев от директора из-за какой-то бестолочи, что перевелась к нам в класс, так что провожаю тебя в общагу. Хаи молчала, до последнего уставшая от всяких разговоров за сегодняшний день: она совершенно не привыкла к тому, что к ней такое обособленное внимание, а от того, что пришлось больше обычного говорить, у ней едва ли не саднила неприятно челюсть. — Видишь тех двух? Вторая рогатая еще. — он недружелюбно совсем кивнул, указывая на шедших впереди девушек. — Вот с ними ты в одном крыле, так что вали к ним. Завтра в половину девятого утром выходи, поведу тебя полигоны наши показать. И, блять, не смотри на меня так, поняла? Я на это не подписывался. — Спасибо. — она кивнула, отворачиваясь от него и шагая дальше чуть быстрее, подгоняя одноклассниц. Катсуки наново смотрел в спину ей, разглядев, что стрелка на колготках ее поднялась чуть выше теперь. Сердце у него громко стучало в груди тогда, и он совсем ясно понимал, что ему долго придется возиться еще с Итами, пускай ему совершенно того не хотелось. Потому он непременно сплавит ее и завтра, как сделал сейчас: Тенья пускай и устраивает ей всякие там экскурсии, потому что вызвался старостой. Только вот такая догадка совсем не утешила его отчего-то — и ему очень волнительно сделалось думать о ней: как будто ее терпеть будет слишком много в жизни у него. Наверняка потому, что теперь они с Итами — одноклассники. Раздражение накапливалось в нем все сильней, и руки его вспотели, так что новая пара перчаток точно так теперь наверняка перевелась, пропитавшись бензином. В черных длинных волосах у ней оставался снег — снежинки аккурат застывали на них, а ее правое плечо от тяжести сумки чуть наклонилось. Бакуго поджал тотчас губы и уже даже хотел было озлобленно ее позвать, чтобы подсобить, — ему все-таки дали указание помочь — как вдруг Хаи уже тронула Очако за плечо с просьбой показать ей, где находятся их комнаты. «Да шла бы ты...» — он видел, как она и не улыбнулась им даже, обернувшись снова к нему. Их взгляды наново встретились тогда, очень ощутительно, как в первый раз, когда он случайно нашел Итами. От тех черных глаз ее, пускай она их и отвела сразу, стало неловко — точно она при том наступила своими уродскими берцами на сердце ему, и Катсуки стиснул гневно руки покрепче в карманах. Наверняка устроит еще ему какую-нибудь пакость, что он от нее не отмоется никогда, эта бестолковая дефектная дура.