* * *
Перрон полнится металлическим голосом диктора, разноцветными вывесками станций и мокрой грязью, скопившейся у турникетов. Толпа к этому часу становится более промокшей, продрогшей и озлобленной. И Кисаме не отличается от них своим паршивым настроением и общей задумчивостью о делах. Впереди несколько долгих и отвратительных смен в доках, где погода, ледяной ветер и постоянная ругань. И где сраный логист будет опять трещать из тёплого офиса, какие они все мудаки. «Логист, — занудно повторяет про себя Кисаме и хмурится. — Готов поспорить, Итачи-сан такая же заноза в жопе, как и наш кретин. Хотя его коллегам и подчинённым везёт: он в отпуске. Слепой логист хуже зрячего, как ни крути». В его голове всплывает сцена из сна, где Итачи смотрит совершенно нормальными и не ослепшими глазами. И этот взгляд — долгий, тоскливый, невозможно горький — вызывает ещё больший холод, чем невидящий. Стараясь представить, каким бы был Итачи, если бы смог видеть, Кисаме на автомате шагает к нужному перрону, не замечая происходящего вокруг. И закономерно через пару секунд ему в грудь врезается что-то маленькое, хрупкое, мелькнувшее розовой макушкой. Кисаме хмуро опускает взгляд. — Извините! — школьница вскидывает испуганные зелёные глаза и плотнее прижимает к своему пальто пачку распечаток, отступая. — Простите, господин, я не нарочно! У Кисаме нет настроения скабрезно шутить или послать. Он молча буравит взглядом розоволосую девушку, оттолкнувшуюся от него и старательно протискивающуюся дальше в толпу. Краем глаза Кисаме замечает ещё нескольких школьников, к которым так торопится девчонка. — Ну что, Наруто, что-нибудь узнал?.. — тоненький голосок теряется за монотонным голосом диктора, только розовые волосы мелькают в серости чужих лиц. — Нифига, даттебайо! — громогласно отвечает ей белокурый затылок рядом. — А что у тебя, Саске? Обычный трёп школьников, ничего увлекательного. Кисаме отворачивается, уставляясь взглядом в носы ботинок. Ему, как и прежде, совершенно ничего не хочется. Абсолютная апатия.* * *
Как ни странно, но мысли о логисте и недобром начальстве уберегают от реальных проблем со всеми вышеперечисленными: из-за резко переменившихся погодных условий в порт вовремя не была доставлена часть груза, помощник капитана очень громко разбирался по поводу погрузочного ордера, и время отплытия неминуемо задерживалось. Общая неразбериха позволила обычным рядовым, таким как Кисаме, спокойно погрузить уже имеющиеся контейнеры на борт, пару раз перекурить, ожидая отмашки начальства или помощника капитана, а потом и вовсе осесть в рубке до принятия решения. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Впервые за долгое время, Кисаме со странной лёгкостью бросает рабочую куртку на крючок и переобувается в свои ботинки, замечая слишком раннее время на часах. Остальные тоже осчастливлены подобным стечением обстоятельств, поэтому дружно собираются осесть в ближайшем баре и не думать об изменившемся на ближайшие дни графике. Кисаме вежливо-неохотно отмахивается от приглашения и хлопает по карманам, нащупывая пустую пачку сигарет. Подъёмный кран сиротливо поскрипывает в вечерних сумерках огромной железной конструкцией. Мини-маркет, метро, толкучка, автобус. Кисаме хмуро смотрит на своё отражение в стекле, мечтая о банке пива и пустом созерцании непрекращающегося снегопада за окном. Но пиво кончается ещё два дня тому назад, поэтому придётся сделать крюк и зайти в магазин. Уже выходя из магазина с пакетом бренчащего и недолговечного, Кисаме слышит звонкую мелодию музыки ветра у входа в аптеку через дорогу. Он поднимает глаза и немного удивляется, узнавая Итачи в чёрном утеплённом пальто под белым светом фонаря. Он останавливается у дороги, неторопливо натягивая перчатки и шурша небольшим пакетом с кучей коробок. Выглядит опрятным и совершенно не поёбанным жизнью. «Заболел?» — логично предполагает Кисаме, зажёвывая фильтр ещё неподкуренной сигареты, и замечает загоревшийся зелёный свет. Значимых поводов, чтобы подойти и поздороваться, не нужно. — Добрый вечер, Итачи-сан, — глядя на то, как он настороженно замирает от неожиданного оклика, Кисаме усмехается. — Слабый у вас иммунитет, если уже успели заболеть. — Добрый, — Итачи качает головой, не поворачиваясь, и скрипит перчаткой, натягивая её плотнее. Гладкая чёрная кожа влажно поблёскивает в холодном свете. — Хочу заметить, что пристрастие к алкоголю его точно не улучшает. Кисаме теряется, не припоминая момента, когда мог бы назвать Итачи алкоголиком, но быстро возвращает себе привычную ухмылку. — Если вы так культурно называете алкашом меня, то могли бы и не скромничать, — хмыкая и демонстративно поднимая бренчащий кулёк с банками, отвечает. — На иммунитет не жалуюсь, поэтому могу себе позволить. — Я вас так не называл, — холодно поправляет он и поворачивается, с лёгкостью поднимая голову на нужный уровень: не так, чтобы смотреть в глаза, но и не упираясь слепым взглядом в шею. — Но вашему здоровью действительно можно позавидовать. — Мой единственный козырь в рукаве, — безобидно шутит и отходит в сторону, намереваясь вместе пройтись до дома. — Но я бы не стал завидовать на вашем месте. — А я говорил, что вам завидую? Кисаме сипло смеётся в ворот куртки. — Ни в коем случае. Но мне показалось забавным указать вам на это. Итачи не отвечает, но без сопротивления ступает рядом. Вроде бы он ничего не имеет против его компании, а Кисаме нравятся их неторопливые разговоры ни о чём. — Это хорошо, что я вас встретил, — неожиданно заговаривает Итачи после нескольких шагов, и Кисаме с интересом косится на его профиль сквозь дым от сигареты. — Хотел сам зайти сегодня или завтра, потому что не знаю, какой у вас график. — Вы всегда так радуетесь нашим случайным встречам, Итачи-сан, что я перестаю считать их случайными, — польщённый его инициативой к разговору, саркастично отмахивается он. — У вас ко мне какое-то дело? — Можно и так сказать, — чуть задумчиво проговаривает Итачи и так же резко, как начинает диалог, останавливается. Кисаме делает ещё несколько шагов машинально, затем с запозданием оборачивается. — Не будете против прогуляться? Кисаме сам заглядывает в его чёрные недвижимые глаза и ёжится от мороза, пробежавшегося по коже. Что он старается там найти? Тот же осмысленный взгляд, который видел во сне? Снег неторопливо парит между ними, бросая редкие искры на тёмный тротуар. — Не буду, — спустя паузу соглашается. Ближайший парк находится рядом с их домом — рукой подать, но почему-то предложение пройти пару лишних метров и осесть на скамейке в отцветшем желто-чёрном парке не кажется особо удачным. Здесь и летом нечего смотреть, кроме спин жирных карпов и пары уток, а на начало зимы и вовсе скучно: пожухлая трава, примятая к земле вдоль белых тропинок, редкие скульптуры, не внушающие ничего позитивного и жизнеутверждающего — говорят, где-то в глубине парка есть даже оборудованная детская площадка, но Кисаме никогда так глубоко не заходил. Он предпочитает сидеть возле пруда и разглядывать кроны деревьев вдалеке. Зимой сквозь изрешечённую ветками дымку видны крыши соседних домов, изломы гор и серое небо. Они бредут по тропинке вдоль опушки, направляясь к скамейкам в сквере. Ломаные стебли камыша, торчащие из мутно-тёмной воды, отбрасывают длинные тени к мосту. — Употребление алкоголя в общественном месте запрещено, — упредительно оповещает Итачи, когда Кисаме, подходя к скамье, засовывает руку в мешок. — Скажите об этом служителям закона, когда они подойдут, — не обращая внимания на замечание, ленно раскидывается на скамье Кисаме и громко пшикает открывашкой. — Так они поймут, что вы не со мной. — Мы сидим на одной скамейке в парке и говорим — сомнительное будет доказательство, — сидушка мягко проминается, когда Итачи садится рядом и аккуратно ставит свой мешок по другую сторону. — Скажите, что я сам к вам пристал, а вы просто гуляли, — отмахивается Кисаме, посмеиваясь. — Вы выглядите слишком прилично для того, кто мог бы нарушить закон. — Вы говорите слишком заносчиво для того, кто пытается оградить меня от лишних проблем, — Кисаме мерещится, что Итачи улыбается, и он с осторожностью оглядывает его лицо: на нём привычно нет никакой мимики, кроме спокойствия и отчуждения. — Я не понимаю, за что вы так не любите себя, что готовы подставиться. Кисаме язвительно щурится, чувствуя удар по живому, — Итачи, несмотря на всю вежливую и тактичную спесь, умеет зрить в корень. — Вы питаете ложные надежды на мой счёт, — решая уклониться от прямого ответа, кривит губы. — Надеюсь, вы привели меня сюда не для того, чтобы говорить по душам. В противном случае вы зря тратите время и я могу предложить вам со мной выпить. Итачи склоняет голову, оттеняя свой профиль завесью волос. — Спасибо, но я откажусь. Кисаме щерится в банку, и едкий звук усмешки отдаётся тихим железным эхом. Пиво гулко плещется внутри, поглощая звук, брызгает в искристый воздух. — Однако, учитывая произошедшие сегодня со мной события, мне всё же интересен откровенный диалог с вами, хоть поговорить я хочу не об этом, — в который раз Итачи удивляет, и Кисаме искоса оглядывает его нечитаемый профиль. Но тот, будто чувствуя подогретый интерес, спокойно поднимает лицо и демонстративно ведёт в фонарном свете слепой взгляд поверх ограды пруда. — Полагаю, мне нужно интересоваться этими событиями? — всё ещё не зная, любопытствовать или напрягаться, расплывчато уточняет. — Вы говорите очень пространно, Итачи-сан, это совсем на вас не похоже… — Вы представляете меня по-другому? — он поворачивает голову, упираясь взглядом в висок. — Будем считать, что мы оба ошибаемся на счёт другого, — усматривая иронию в последних фразах, горько усмехается Кисаме и рефлекторно отводит глаза, не желая смотреть. — Так какой же у вас ко мне разговор? Итачи смаргивает и опускает голову к скамье. Кисаме невольно кажется, что он читает название марки пива в его мешке, но, скорее, он просто думает и даёт себе время на размышления. — Сегодня на улице меня остановил человек, — после недолгой паузы, отзывается. — Этот человек полностью уверен в том, что мы с вами знакомы. — В этом есть какие-то проблемы? — заранее уточняет русло монолога Кисаме, и Итачи медленно качает головой. — Нет. Его интересовали вы, но, судя по разговору, с вами связаться он не может уже долгое время. «Хаку, значит? — Кисаме хмурится, рефлекторно доставая сигарету из новой пачки. — Настырный какой, решил пойти по соседям?.. Знает, что я не захочу с ним разговаривать, гадёныш». — Надеюсь, ваш с ним диалог был недолгим, — не скрывая раздражения, выплёвывает и подкуривает. Итачи неловко кашляет рядом, едва заметно отмахнувшись от облака дыма, и отворачивается. — Я бы мог соврать, что мне жаль, что какой-то неизвестный потревожил вас моим именем, но вы сами могли послать его, поэтому не вижу смысла говорить об этом. — Я не собираюсь просить извинений, — с холодной учтивостью говорит Итачи, давая понять, что не только Кисаме может обнажать клыки. — И наш разговор был недолгим, потому что я ответил, что не знаю вас. Кисаме затягивается до першения в горле. Уголёк вспыхивает и медленно затухает, осыпая пепел на скамью. Он несколько секунд сидит, зажав сигарету между зубов, и смотрит поверхностным взглядом в лес. — Почему не сказали правду? — скрывая осипший от шока голос, монотонно спрашивает. Он искренне рад, что Итачи не может увидеть его лица, даже если сильно захочет. Ворон противно каркает где-то в тёмном хаосе веток и хлопает крыльями, спускаясь на свет. Птица вцепляется когтями в перила и изучающе уставляется на единственных посетителей парка. Чёрными блестящими глазами. — Не счёл нужным, — ёмко отвечает Итачи, явно не удивлённый внезапно притихшим голосом. — Тем более, говорить правду тем, кто сам не торопится с ней, бессмысленное дело. — С чего вы взяли, что он врёт? — начиная возвращать себе прежнюю уверенность, усмехается Кисаме. — Он говорил от женского имени, несмотря на то, что является мужчиной, — этот вывод заставляет поперхнуться во второй раз. Итачи-сан точно незаурядная личность, с этим спорить не приходится. — Тем более, его не сильно обеспокоил мой ответ, поэтому он просто назвал адрес, по которому я сейчас проживаю, и попросил оставить одну посылку под вашей дверью. — Вы не похожи на курьера, с чего бы ради вам это делать?.. — поражаясь наглости, ухмыляется Кисаме. Хаку оказывается действительно настойчивым, даже настолько, что хочется отдать ему должное — в суровом мире без Забузы он не пропадёт. — Да и если бы вы действительно не знали меня, с чего ради вам ему помогать?.. Вы могли выбросить эту посылку в ближайшую урну. — Поэтому я и делаю вывод, что он твёрдо уверен в нашем знакомстве, — логично продолжает Итачи. — Но мне действительно незачем ему помогать, угрозы он не представляет для того, кто знает мой адрес проживания. — Настолько уверены в этом? — смеётся Кисаме сквозь фильтр. — Его либо скоро убьют, либо он сам покончит жизнь самоубийством, — спокойно завершает ход мысли. — Я склоняюсь больше ко второму, поэтому не боюсь. Кисаме неосторожно роняет сигарету в гравий. Самоубийство. «Раз-два», «Раз-два». Забуза знакомит его с Хаку, когда тому едва стукает восемнадцать. Мальчик скромный, вежливый и ярко контрастирующий на фоне хамоватого Момочи. «Раз-два». Забуза говорит, что они познакомились в переходе метро. Хаку выронил кошелёк, а он рефлекторно окликнул, заметив упавшую вещь. Говорит, если бы сразу понял, что кошелёк, наверное, и не остановил бы. Хаку благодарит ещё минут пятнадцать, предлагает выпить кофе. Забуза не торопится и решает нахаляву зайти в кафе. «Раз-два», «Раз-два». Забуза никак не реагирует на поддёвки Кисаме, даже не кривится. Кисаме приходит к выводу, что это серьёзно, и решает не лезть в чужое дело, раз оно его не касается. Чуть позже Забуза признаётся, что сам не знает, как всё до этого дошло: ему просто нравился постоянный секс, прибранный дом и верно ожидающий, как пёс у дверей, кто-то живой в квартире. По пьяни Забуза как-то оговорится, что он давно не чувствовал себя таким живым. Наверное, с того времени, как умерла его бабушка. «Раз-два», «Раз-два». Хаку не затащит в брак, стелется в постоянной вине, что не имеет пизды, поэтому регулярно доказывает своим существованием Забузе, что он намного лучше женщины. И Забуза, и Кисаме в этом со временем крепко убеждаются. Миру счастлива, что теперь она может общаться с друзьями Кисаме, не чувствуя себя одинокой. «Раз-два». Глядя на мерно покачивающуюся лампу, Кисаме думает, не убился ли Хаку специально после всего произошедшего. «Раз-два». А потом понимает, что не сделает этого, потому что сам Кисаме не видит дальше бетонных стен. Кисаме смаргивает, замечая, как сигарета дотлевает у ног, и кривится в горькой усмешке. Мальца сожрут якудза — рано или поздно. И, похоже, его настырная активность в последнее время — явное подтверждение тому, что каждому отмерен свой срок. Даже если он не указан на бумагах. — Сам сказал? — Кисаме прокашливается, проверяя голос, и по новой лезет за сигаретой. — Не думаю, что вы можете с точностью Шерлока определить это по голосу. — Сам, но, хочу заметить, если бы он не сказал, то подозрения у меня бы точно остались, — поясняет Итачи, очевидно давая Кисаме передышку. — Голос у него и вправду похож на женский, но руки однозначно мужские. Он не поправил меня, когда я обратился к нему в мужском роде. — Вот оно как… — выдыхая дым в почерневшее небо, задумчиво роняет Кисаме и закидывает руки за спинку скамьи. — Я правильно понимаю, что вы зачем-то согласились передать эту посылку? — Верно, — чёрные волосы на плечах вздрагивают. Кожа перчаток поскрипывает, когда Итачи лезет во внутренний карман пальто и извлекает на свет толстый свёрток с бумагами. — Я взял его посылку, но подкидывать под дверь вам посчитал неправильным. Вы должны знать, от кого это и зачем. — А вдруг это тайные переписки якудза? — стращая слишком бесстрашного Итачи-сана, подтрунивает Кисаме и перекатывает шейные позвонки по деревянной спинке, поворачивая к нему голову. — Может, вас вовлекли в войну? — Сомневаюсь, — он поводит плечами, стряхивая снежинки, и протягивает свёрток ему, глядя перед собой. На чёрных ресницах изящным блеском оседает снег. — Я подстраховался и попросил официантку прочитать эти письма и пересказать мне общий смысл. Ни о чём криминальном там речи не было, она описала это как школьную переписку между двумя одноклассниками и около сотни фотографий. А также прощальную записку, но об этом мне уже сказал сам Хаку. — Так значит, вы знаете содержание, — чуть разочарованно хмыкает Кисаме. — Может, и мне перескажете? — У вас есть глаза, чтобы прочесть самому, — холодно ставит его на место Итачи, и эта внешняя отстранённость вкупе с ледяным тоном забавят Кисаме и одновременно увлекают. Он чуть не роняет сигарету снова, усмехаясь. — Тем более, мне нет интереса подробно изучать эту переписку. — А интерес доставить есть? — отвлекаясь на блеск кожаных перчаток, Кисаме неохотно забирает свёрток и выдыхает дым в сторону. — Могу спросить: какой же? — Назовём это моими личными мотивами, — уклончиво отвечает Итачи, прикрывая глаза. — Но отчасти мне интересно, почему вас называют Капитаном. Итачи поворачивается через плечо, теперь уже безошибочно определяя, где находится чужое лицо. Кисаме долго смотрит в эти чёрные, вороньи глаза, блестящие так же живо, как у настоящей птицы, но имеющие оттенок гранитных плит. Они сидят в молчании достаточно долго, чтобы снег успел припорошить носки их обуви и холод — сковать руки инеем. В конце концов, было бы странно, если бы один Кисаме ждал случайной встречи со своим соседом, не считая его обычным явлением в серых буднях. Они оба анализируют друг друга и пока строят только карточные домики теории, не имея возможности увидеть всю суть разом. Кисаме молча следит за ним из любопытства, однако любопытство не чуждо и парню в песочном пальто с недвижным взглядом. Но парень меняет пальто и становится вполне реальным Итачи-саном из соседней квартиры. Умным, наблюдательным, странным и с такой же туманной историей, как у самого Кисаме. Кисаме давится ухмылкой, затягиваясь и вынимая сигарету из губ. — А что вы думаете про дочку хозяйки Мей? Могу сказать, как человек со стопроцентным зрением, что она очень эффектная особа. — У неё слишком открытые намерения, — не давая даже тени улыбки залечь на губах, отвечает Итачи. — Предпочитаю людей с более скрытным нравом, не подверженных предрассудкам о замужестве. — Вы многое теряете, отбрасывая такую кандидатуру, — не скрывая клокочущего смеха, возражает. — Она стала бы отличной женой, готовой трахаться сутки напролёт. — Жаль, что я импотент. Кисаме совсем откровенно прыскает смехом, захлёбываясь дымом, снегом и морозным воздухом. Он скрючивается на своей части скамьи, потрясая тлеющей сигаретой над открытой банкой пива. Нужно признать, у Итачи-сана отличное чувство юмора. Итачи отворачивается, убирая вместе с поворотом головы мёртвый взгляд, и впервые едва заметно улыбается. Так, чтобы этого не заметил корчащийся во взрывах хохота Кисаме. Точно так же, как не заметил и упаковки с феназепамом, лежащие всё это время у него в пакете. «Раз-два». Свет горит с лёгкими перебоями. По новостям передадут, что утром тело Хаку Юки находят в гостинице повешенным.