И свет погас

Парки в это время года совсем мерзкие: ещё не застывают льдом дорожки, не укладывается в идеальные волны снег среди деревьев, ветки не сковываются кристальным инеем. Грязь. Подтаявшие льдины сугробов, покрывшихся коркой наледи, и чвакающие под ногами лужи. Раз-два… Три. Воздух ошпаривает холодом ноздри, щекочет слизистую и с приятным оледенением царапается через горло к лёгким. Кроссовки – поношенные, сбитые, частями с облупленной краской – ритмично хлюпают по дороге. Раз-два. Выдох длинный, через рот, по всем правилам. Нижняя губа поджата, растягивает струю дыхания, и оно маячит перистым паром перед глазами всего на мгновение, сразу сносясь к мощной шее и плечам. В боку не колет, но лёгких явно не хватает – курение оставляет свои отпечатки на физической форме. Раз-два-три. Кисаме упорно вдыхает через нос, чувствует, как в носоглотке уже першит холодный воздух. Лёгкие с трудом расправляются в полную величину груди, и этим самым будто укалывают, подстёгивают – раньше было лучше. Раньше Кисаме был сильнее – бесспорно. Раньше он был выносливее – хватило бы на банду отморозков без передышки. Раньше Кисаме Хошигаки просто был. Раз-два. Кроссовок проскальзывает по очередному подтёку несостоявшейся зимы, и влага пропитывает матерчатую полосу, проникает липким холодом к ступням. Кисаме роняет взгляд себе под ноги – по растянутым коленкам старых спортивок, по забрызганным грязью голенищам носков. Он никогда не любил бегать: ему по душе больше борьба, спарринги, тренировки на брусьях, от них хотя бы напрягаются мышцы и тело приятно немеет, тянет, болит, что сразу чувствуется – живой. А после бега только сдавленный кашель в глубине груди, чуть кружащаяся голова от обилия кислорода в мозге и предательская одышка. На службе бег не казался таким раздражающим: может, из-за того, что форма была лучше, а может, из-за того, что, помимо бега, было ещё множество обязательных нормативов. Раз-два-три. Кисаме вдыхает и думает о ветре. О том, что сухие ладони Итачи-сана ложатся на его щёки более мягко, чем охлёстывающие порывы воздуха. Чужие пальцы скользят по коже: по высоким скулам, по неровностям шрамов, по выпирающим углам челюсти. Медленно, плавно, так, чтобы ощущалось воздушное касание, гладкость и мягкость кожи чужих рук, собственная шероховатость. А сейчас – ветер бьёт размашисто нервными пощёчинами. Совсем не так, как руки соседа. Раз-два. Выдох рваный, бесконтрольный. Сбивающийся с ритма. Кисаме не замечает, как оскаливается. Раз-два-три. Шаг тяжелее, вдох посвистывающий. Унылая размытая дорога петляет среди однотипного решета деревьев, а между ними – вся та же серость, однородная небесная серость. Она контрастом ложится на воспоминания прошлого вечера. Яркие тени, жёлто-чёрный узор из веток с бликом на стекле, чуть розовые потрескавшиеся губы, голубой оттенок, залёгший у тонкой переносицы. Итачи кажется чёрно-белым – светлая кожа, тёмные волосы и одежда – но вблизи даже в его чёрной радужке проклёвываются человеческие карие царапины цвета. Живой, дышащий, осязающий реальность и различающий вкус лекарств. Кисаме чувствует его пустой взгляд в кадык, тяжёлые касания, густой тембр. Раз-два. Выдох срывается с губ вместе с хрипом и густым облаком пара. Горло оцарапывает холодным воздухом беглого вдоха, и Кисаме резко останавливается, проскальзывая кроссовками по незаметной наледи под снегом. Ледяные ладони касаются лба – горячий. Всё же Кисаме ненавидит бег. Видимо, это для тех, кто любит скрываться и удирать, а Хошигаки из тех, кто предпочитает сразу и в лоб: он не особо хорошо бегает, зато прекрасно двигается на месте. Вероятно, в этом и есть злая ирония. Тяжёлое дыхание комкает воздух взбитыми облаками пара. Кисаме подпирает поясницу рукой и смотрит на уходящую дальше беговую дорожку: неожиданно она кажется незнакомой, будто только что появившейся перед ним, несмотря на два десятка кругов, вымеренных по её плоскости. Давно ему не приходит в голову побегать с утра пораньше. Очень давно. Рука скользит по бедру и привычно шарит по карману в поисках пачки. Под глухой перестук сигарет в картонке со стороны доносится противное карканье – оно резонирует по полупустому парку, проносится между худых стволов деревьев и скатывается в грязный снег, лишь частью уходя в вышину неба. Взгляд по скупому двуцветному окружению. Чёрное на белом. Белое на чёрном. Зима уныла и непритязательна, в ней даже посторонние звуки, да вообще любая жизнь, выглядят чужеродно, неправильно. И одинокий ворон, осевший на ветку с глухим клацаньем когтей, в этом пейзаже тоже неживой. Сидит на тонкой чёрной проволоке, топчется, скидывает водопады снега. Кисаме щёлкает зажигалкой, подкуривая, и выдыхает дым вместе с хриплым дыханием пробежки. Ворон смотрит на него безынтересно, чуть поводит крыльями, удобнее укладывая их на спине, но цепкого взгляда не отводит. Они замирают в густом зимнем молчании, глупо разглядывая друг друга: кто из-за поволоки дыма, загрудинного хрипа, а кто из-за горизонтальной решётки голых ветвей. Никотин вталкивается в горло першением, но дышать становится проще, привычнее. Ворон гулко каркает, режет тишину противным голосом. И в ответ Кисаме растягивает губы в ухмылке. Очевидно, им обоим пора домой. Доставка и установка двери назначены на вторую половину дня. Оттого Кисаме немного горько, что сегодня он просыпается рано и особо не знает, чем себя занять, пока сосед спит. А Итачи-сан даже не вздрагивает, когда дверь за Хошигаки хлопает – снотворные хорошие, дорогие, от одного вида их цены можно уснуть крепко и надолго. Спать долго, спокойно и без сновидений. Завидная участь. Под монотонное шлёпанье ногами по дорожке из парка, Кисаме немного думает о том, что жизнь в подобном ритме удобна: механические действия, которые скорее выполняет мышечная память, чем ты сам, немного вкрадчивых реплик и сон как по щелчку. Пиво, приевшись, уже престаёт расслаблять и вводить сонную дозу – льётся, как вода, в желудок, только ссать больше хочется. Работа в доках и близко не напоминает о работе в ВМС – нет дисциплины, строгости, только усталая расхлябанность, напоминающая тенью былой порядок. Он так же давно не думает о своей нынешней жизни, как и давно не устраивает утренних пробежек. Кисаме неожиданно для себя начинает сравнивать. Вспоминать, думать, изредка ухмыляться пришедшим на ум старым и немного забавным вещам. Странные ощущения: как от слепого взгляда в грудь, тяжёлых касаний рук, монотонного голоса. А, может, это лишь последствия. Кисаме выходит на главную улицу из ворот парка и чувствует, как приятно лижет холодный ветер по его разгорячённой шее, будто выметает ненужное из головы и прокатывает по позвоночнику ободранным веником. Рефлексию туда же, к пустому бегу в утреннем одеревенении. Желательно заменить на алкоголь и вялое потягивание стоп под струёй горячей воды. Кисаме затягивается глубоко, чтобы никотин выел свежий воздух подчистую, а потом облегчённо выдыхает. Шаги похрустывают по чистому наметённому снегу на пути к знакомому серому зданию. И чем ближе становится скос крыши из-за забора, с узором намёрзшей куржевины, тем громче и отчётливее раздаются подростковые голоса. — Простите, пожалуйста, мы не хотели вас обидеть!.. — Вон я сказала, шелупонь!.. Вон!.. — Ай-йа-йай!.. Бабка, чо творишь?! Ногу мне оттяпать хочешь?! — Тебе вот уже кто-то чуть голову не оттяпал, ногу убирай и брысь отсюда!.. — Госпожа, прошу вас, успокойтесь… — Ещё мне мелкая пигалица советов не давала!.. Хватай своих инвалидов и уноси ноги, пока Кисаме не позвала!.. Хошигаки выходит из-за угла забора как по призыву. Поскрипывает под ногой чистый снег, с раздвоенным придыханием делается затяжка. Всё та же тройка школьников с нередеющим составом, только вид теперь пошарканный, жалостливый, таким ненароком захочется в ладонь мелочь ссыпать, несмотря на приличную одёжку. У Наруто вместо шапки туго обвязанные бинты, у Саске вместе с гордым взглядом пара светлых полосок над рассечённой бровью и фиолетовый подтёк на всю скулу. Красавцы. Один стоит у кованной двери, не мешая происходящему, а другой силится вытащить зажатую прутьями ногу из-под пресса Кохаку-сан. Сакура стоит спиной, пытаясь успокоить женщину. — Мы хотим всего лишь поговорить, госпожа… — Знаю вас, проходимцев! Частная территория, не надо мне тут своим тоненьким голоском заливать! Проваливайте! — Бабка, твою ж!.. Кисаме усмехается, глядя на шумную потасовку: похоже школьники совсем не в ладах с собственными языками, раз выводят Кохаку-сан из себя. На их месте он присмотрелся бы к потрескавшемуся морщинами лицу хозяйки – ей спровадить мелковозрастную шпану не стоит ничего, она и за уши якудза из своего дома в силах выкинуть. Кисаме лениво шагает вперёд, привлекая взгляд Кохаку. — Кисаме, вот ты где!.. Помоги спровадить молодёжь, шумят уже бог знает сколько у дверей, никакого покоя постояльцам!.. Первым его замечает Саске, стоящий полуповоротом к товарищам. Он бегло проезжается взглядом, позволяя на короткую секунду глазам удивлённо распахнуться, затем зло сощуривается, инстинктивно напрягаясь. — Ты, — глухо цедит себе под нос он, и Кисаме дружелюбно-насмешливо встречает его колкий взгляд ухмылкой. Наруто, оглушённый собственным голосом и вероятным сотрясением, реагирует на реплику Кохаку по-своему: оживлённо поворачивается, надеясь применить своё побитое обаяние на другого жильца и выпросить уже у него позволение зайти. — О, Кисаме-сан, может быть вы помо… — разворачивается нелепо, по-медвежьи, не достаточно оправляется, чтобы точно координировать движения, и глаза раскрывает, как надутая сова: — Ты, мужик?! — Как голова? – хищно осклабивается Хошигаки, пересчитывая все зубы в раскрытом рту паренька. – Бинты не жмут?.. От его голоса хрупкие плечи девочки вздрагивают – Сакура не оборачивается, сжимается в плечах, онемевая. Только красные пальцы сильнее сжимаются на прутьях двери. — Урод, чёрт тебя, какого ты здесь!.. — Кисаме, знаешь их? – удивляется Кохаку, услужливо поднаваливаясь на дверь, когда светленький собирается рыпнуться в другую сторону. Наруто глухо стонет, бессильно хватаясь за бедро, и застывает. Саске сверлит долгим взглядом, но молчит – молчит потяжелее, чем его онемевшая подруга. Сигарета отрывается от губ с кусочком кожи. Кисаме причмокивает, улавливает железный привкус и затягивается уже с кровью. — Виделись недавно, немного поучил манерам. Кохаку вопросительно вскидывает брови и мельком полосует взглядом девичье лицо из-за прутьев. Розовые волосы вздрагивают на плечах, и девчонка смущённо отворачивается. Более расписная, чем товарищи. Хозяйка то ли с осуждением, то ли с женским пониманием прицыкивает. Качает подобранными в шишку волосами, чуть расслабляет руку на двери, чтобы Наруто облегчённо выдохнул и наконец вытащил ногу из щели. — Вот оно как… Ну, молодёжь, вас жизнь ничему не учит, — Кохаку вздыхает и распрямляется по ту сторону. Присутствие Кисаме её расслабляет, как вид разбитых лиц школьников, учинённых его руками. – Расступитесь, детки, не мешайте жильцам!.. Снег поскрипывает под кроссовками предупреждающе и тяжело. Наруто отступает первым – взгляд озлобленный, острый, открытый, не схлопочи в первый раз по морде, и сейчас бы кинулся. Он отступает ровно настолько, чтобы Кисаме мог случайно врезаться в него плечом и спровоцировать, и Хошигаки нравится неутолимое желание мальца почесать кулаками. Саске не сдвигается с места, только за локоть притягивает остолбеневшую Сакуру ближе, заставляя её отступить. И Кисаме оглядывает их фигуры по правую сторону с чуть большим интересом. Особенно светлое девичье лицо. Тонкая переносица распухает, как конечности утопленника, а по тёмно-фиолетовому разводу, как по кляксе, расплывшейся по тонкой бумаге, квадрат повязки. Сакура поднимает тяжёлый взгляд исподлобья, налитый зеленью и затушенной в угли злостью. Зелёный хорошо гармонирует с сиренью синяков, углубившихся под глазами, как краснота ноздрей. Кисаме разглядывает её разбитое лицо с лёгким налётом уважения: редким девкам идут побои, а эта со всей стервозностью во взгляде на удивление хороша. И в её глазах с краснотой бессонницы, по сравнению с загоревшимися мальчишескими, есть тот тонкий холодок расчёта и выжидания нужного момента. Кисаме усмехается и не удерживается от ёрнического подмигивания. Сакура зло скрипит зубами, опускает взгляд. Дверь лязгает за спиной поржавевшими петлями, клацает замок, продеваемый меж прутьев. Кисаме оборачивается на троицу, ловя в их заметённых снегом фигурах за кованным узором что-то отдалённо знакомое и собачье – как замерзающие псы на привязи у дома смотрят голодными глазами на прохожего, но с места не двигаются. И только Кохаку-сан собирается защёлкнуть замок и в последний раз пригрозить дебоширам, самый молчаливый из всех подаёт голос: — Где Итачи? Саске смотрит поверх головы хозяйки, прямо в глаза Кисаме – никаких приличий. — Молодой человек, — почувствовав, как её существование игнорируют, раздражённо начинает Кохаку, — будете продолжать шуметь и я… — А ты настырный, — перехватывает пререкания Кисаме, усмехаясь и дотягивая сигарету до фильтра. Хозяйка оборачивается к нему с раздосадованным вздохом, но перечить не думает, лишь закатывает глаза. – С чего взял, что я вообще его знаю? — Цепь на твоей руке вчера. Это цепь Итачи. Кисаме оценивающе поджимает губы – заметил, засранец, что цепочка пропала. Наруто и Сакура переглядываются. Знают, что находят верное место, но сами пока не придумывают лучшего способа добиться правды, потому и отдают бразды правления младшенькому братцу Итачи. Пепел с сигареты опадает под ноги. Кисаме замечает химический привкус фильтра вместе с затяжкой и лениво обшаривает взглядом окружение, сразу находя закрытый контейнер для мусора. Бычок сминается о его боковину, расчерчивая чёрными штрихами пластик. Кохаку хмурится и прицыкивает, но всё же молчит, видя, как Хошигаки неохотно приподнимает крышку и закидывает окурок внутрь. — Какой у тебя зоркий взгляд, — хмыкает Кисаме, и хозяйка тут же вмешивается: — Да он уже мне всё утро про этого Итачи повторяет, выгнать никак не могу!.. Вот дети пошли, сами себе чёрт знает что напридумывают, а потом ходят, занятых людей отвлекают!.. — Бабка, чего городишь?! – взрывается от долгого молчания Наруто. — Мы тут всего полчаса, какое утро?!.. — Цыц, белобрысый, не учили тебя в разговоры старших не влезать? – искоса метает взгляд из-за прутьев на него Кохаку и тут же обращается обратно. – Кисаме, у меня уже голова от них болит!.. Устала повторять, что никакого Итачи мы знать не знаем!.. — Но, госпожа… — неожиданно робко втискивается Сакура, чуть ближе припадая к двери и обвивая покрасневшими пальцами прутья. – Нам сказали, а мы просто хотели узнать, здесь ли он живёт, потому что… — Да здесь он, Сакура-чан!.. Раз этот стрёмный мужик здесь, то и Итачи тут, даттебайо!.. Это и так понятно!.. — Наруто, что ты!.. — Ну а ты, — голос Кисаме заставляет инстинктивно замолкнуть говорящих. Саске пристально вглядывается в лицо Хошигаки, понимая обращение. – Ты думаешь, он здесь?.. Кохаку отворачивается от школьников, едва задавливая одобрительную ухмылку – знает, что вопросы на проверку оказывают обратный эффект на неуверенных. Саске чуть прищуривается. — Ты знаешь, где он, тебе и говорить. — Не по своей воле он здесь, сам знаешь, урод!.. – взвивается пуще прежнего Наруто, наваливаясь на дверь и едва не тараня её своим перебинтованным лбом. Кисаме вопросительно вскидывает брови. – Итачи бы в жизни с таким, как ты, не общался! Одну твою рожу завидев, сразу бы ушёл и не возвращался!.. Говори, где он! — Наруто!.. – шикает Сакура, перехватывая его руки и оттаскивая подальше от двери под внимательным взглядом хозяйки. Очевидно, паренёк пытается задеть Хошигаки, но, сам того не ведая, говорит больше полезного, чем вызывающего. «Завидев», «завидев». Кисаме переводит взгляд с едва замолчавшего Наруто на спокойно ожидающего Саске. Не нахмуривается, рефлекторно не пытается одёрнуть, не косится от формулировки фразы. «Не знают», — понимает Кисаме и растягивает мерзкую ухмылку. — Вот оно как, — протягивает он, наслаждаясь напряжёнными лицами детишек. Кохаку удивлённо хлопает глазами рядом. – Ну, Наруто-кун, думаю тебя огорчить: вы слишком мало знаете об Итачи-сане. От произнесённого имени по школьникам будто прокатывается ледяной ветер – замирают, ёжатся и уставляются стеклянными глазами вперёд. Видать, значимый для них человек – не зря толпой ищут и влезают в драки. Кисаме хмыкает. — Пустите их, Кохаку-сан, — женщина поражённо округляет глаза и поднимает на Хошигаки голову. – Пусть зайдут. Итачи-сан сам на них посмотрит. — Кисаме!.. – хочет возмутиться хозяйка, но Кисаме преждевременно её обрывает: — Под моим надзором. — Так бы сразу, мужик!.. – хмыкает самодовольно Наруто, и Кисаме шире растягивает губы в усмешке: забавно будет понаблюдать за их выражениями лиц, когда они встретятся с самим Итачи. – Бабка, пусти нас! Кохаку искоса оглядывает Хошигаки, раздумывая, потом всё же недовольно качает головой и вытаскивает замок из двери, открывая. Первым решительным шагом на территорию ступает Саске: смотрит неотрывно на Кисаме, приценивается и будто старается угадать, из-за чего произошла эта перемена. Следом вышагивает Наруто, всё так же доблестно прикрывая перебинтованной головой розовый затылок Сакуры. Сакура случайно ловит поверхностный взгляд Хошигаки на себе и сразу же отворачивается. — Кисаме, — как только детишки отходят на достаточное расстояние, шёпотом обращается хозяйка, — Итачи-сан велел никого к себе не пускать. Даже про младшенького брата речи не шло – ни-ко-го!.. — Они ненадолго, — хмыкает Хошигаки, искоса наблюдая за потерянностью ребят перед домом: не знают сворачивать к лестнице или обойти первый этаж. – Итачи-сан сам разберётся. Кохаку нахмуривается. — Он ушёл сразу же после тебя. Куда мне этих детей прикажешь девать?!.. Или к себе на чай позовёшь?! — Пусть посидят во дворе. Замёрзнут – уйдут. Хотят ждать – пусть ждут. Я прослежу. — Ой, Кисаме… — не находя пользы в образе отчитывающей, тягостно вздыхает хозяйка и накрывает ладонью щёку. – Не нравятся мне эти детки, шли бы куда себе. Ещё и к Итачи-сану лезут, ты же понимаешь, как нехорошо получается, что я их к нему пустила?.. Кисаме посмеивается. — Деньги уже уплачены? — Язык твой!.. – шикает оскорблённо женщина, делано грозя кулаком, но потом переключает внимание на переминающихся школьников у дома, и спокойно продолжает: — враг твой, Кисаме, враг. Смотри мне, чтобы эти ничего не учудили, я уже устала от их молодой спеси. Ты только это, чай будут вредничать, девку ту сильно не бей – не приучена ещё, совсем хилая, ты помягче бы, по спине её или в грудь. — Жалость проснулась? — Да что жалость… Ей ж такой, с носом переломанным, ещё перед людьми ходить. А если по хребту, так ничего, так хорошо. — Эк у вас муж хороший был, Кохаку-сан, — качает головой Кисаме, расценивая причудливую женскую мудрость. От неё в горле щекотно от смеха и сдавленного кашля. – Идите, сам разберусь. Хозяйка охает ещё пару раз, сокрушаясь от нарушенного обещания перед Итачи-саном, потом всё же уходит. Детишки провожают её неуверенными взглядами, боясь, что она ещё может вызывать полицию, и Кисаме веселит их нелепое подростковое беспокойство: Кохаку-сан из тех, кто никогда не прибегнет к помощи полиции, найди она даже труп у себя под окнами. Сама оттащит на соседний участок, кровь протрёт и пойдёт с дочкой в магазин за рисом под крик перепуганных соседей. Кисаме предпочитает хорошо знать людей, которые его окружают. И потому интереснее ступать следом за сбившимися в клин школьниками, ловя в полупрофиле стоящего впереди что-то приятное незнакомо-знакомое. Саске замечает на периферии приближающегося Хошигаки и по-живому смещает взгляд с дома на него, не поворачивая головы. Нет, совсем не Итачи-сан. — Подсказать номер квартиры или сами найдёте? – скрипуче-насмешливо предлагает Кисаме, протискивая руки в карманы куртки. Наруто оглядывается, браво, но шатко шагает вперёд. — Показывай, какая. От его уверенной рожи становится ещё веселее, и Кисаме, не сдерживаясь, пропускает смешок. — Хули ржёшь, мужик?!.. — Почему ты помог? – игнорируя товарища, кратко осведомляется Саске и разворачивается. Кисаме вглядывается в его расплывшийся синяк на высокой скуле, на уродливую припухлость, переходящую на верхнее веко. — Я помогаю не вам. — Уж точно не Итачи, — фыркает Наруто, и бинт сползает с его оттопыренного уха так же нелепо, как и боевой тычок пальцем в грудь. – Откуда ты его вообще знаешь и что хочешь от него, а?! — А ты после сотряса ещё более дерзкий выскочка, — хмыкает довольно Кисаме, разглядывая, как окоченевшие от мороза чужие пальцы подрагивают в воздухе. – Рот поменьше разевай, не то ещё пневмонию заработаешь вдобавок к больной голове. — Чего сказал?!.. — Наруто, хватит, — повысившийся тон Саске неожиданно режет поваливший комьями снегопад. – Мы здесь не за этим! Сакура, пугливо смерив взглядом обоих товарищей, смаргивает и поднимает голову к небу — первая крупная снежинка падает ей на ресницы. Кисаме исподлобья оглядывает рябую туманность и безынтересно поводит плечами. Тяжёлые шаги поскрипывают к заметённой скамье под фонарём, вздрагивают заиндевелые доски под весом. Ему не интересны взаимоотношения школьников между собой. Впрочем, их взаимоотношения с Итачи тоже не сильно любопытны. Ребята замолкают, ёжась, и так остаются стоять на небольшом отдалении – как незнакомцы на остановке, прячущиеся под крышей и не знающие, на какой автобус сесть. — Итачи-сана нет дома. Когда вернётся — не знаю. Можете ждать, — крупные снежинки падают на загорелую кожу поверх костяшек, целую секунду не таят. – Будете шуметь и выделываться – выкину. Хрупкие плечи девушки заметно вздрагивают на фоне немой напряжённости товарищей рядом, и парни обмениваются косыми взглядами между собой. Кисаме ловит себя на том, что снова достаёт сигарету из пачки. Несколько секунд смотрит на тёмные руки на фоне белоснежного снега, притоптанного его ботинками, и опускает пальцы с зажатой сигаретой к ногам. После пробежки от никотина особливо тошнит. А, может, от иногда точно поставленных вопросов. «Вы говорите слишком заносчиво для того, кто пытается оградить меня от лишних проблем». Кисаме тошнит от количества нитей, проведённых к Итачи за одно утро. Большой палец в другом кармане рефлекторно находит ледяной угол зажигалки. Нервно щёлкает по кремню. — Что же такое случилось с Итачи-саном, раз вы бегаете за ним толпой в попытке найти? Саске вздрагивает заметнее товарищей, нахмуривается тяжело и открыто, не пробует проконтролировать эмоцию на лице – слишком много самодовольства, надменности, чтобы заниматься такой тонкой работой, как его брат. И оттого проще читать его ответы без участия его голоса. Кисаме откидывает голову на спинку скамьи, лениво оборачиваясь к застывшим школьникам. — Не твоё дело. Холодно, но недостаточно – мягко, как снегопад по холодной коже. — Как же это не моё, — усмехается Хошигаки. – Сейчас вы под моим надзором, детки. На вашем месте я бы благодарил, а не морду кривил. — Не пойти ли тебе к чёрту, мужик?! – Наруто осклабивается за плечом друга, выбивается вперёд. – Ты Сакуре-чан нос сломал!.. Хрена с два мы должны тебе отвечать, мы на тебя и заявить можем!.. — Ну, заяви. Расскажешь, как яйца сжались и язык проглотил, а потом навернулся на льду и расшиб голову, — заваленные набок, как стоящие на стене, расстерянные детишки ещё более забавны. Кисаме потешается, не скрываясь. – Не бегайте по льду, а то расшибленными носами и головами не обойдётся. — Да какого ты?!.. — Наруто, молчи!.. – подаёт голос Сакура, цепляясь за рукав его куртки. – Он прав. Если и найдутся свидетели, то они подтвердят, что напали мы!.. Не провоцируй. — Умная девочка, — хвалит Кисаме, находя в другой плоскости её побитый, но горящий взгляд. – Придерживай на поводке, а то снова расшибётся. — Откуда ты знаешь Итачи? – вмешивается Саске. Кисаме хмыкает, поджимая губы. Прокручивает два круга в воздухе не подожжённой сигаретой. — А ты как думаешь, красавчик? Мы живём здесь. Снежинки отпечатываются на тонкой бумаге тёмными мокрыми точками, расплываются по дешёвому табаку. — Почему сразу не сказали, что знаете его? – девочка, осмелев, вслед за другими подаёт голос. – Зачем обманывали? — Мне просто было плевать, что тебе отвечать. Не ищи обман там, где его нет, — Кисаме усмехается, поднимая голову. – Я мог и сказать, что видел его вообще в другом городе, и вы бы там морозили жопы. Не всем есть разница отвечать правду или нет группе школьников с листовками. — Мудила сраный!.. – шикает раздражённо Наруто, но в этот раз только дёргает плечом – вперёд не просится. — Но тебе есть дело до моего брата? Кисаме смаргивает. На удивление, младшенький тоже умеет стрелять в цель – только стрелы затуплены, не бьют насквозь. Он искоса оглядывает Саске. Прокручивает сигарету в пальцах, два раза чиркает зажигалкой в кармане. — Я люблю повеселиться, — полностью разворачиваясь на скамье к ним, распахивает руки Кисаме в ироничном жесте. – И вы сегодня будете весьма забавны. — Что вы имеете в виду?.. – Сакура сглатывает, крепче сжимая пуговицу на пальто. Тонкая размоченная бумага леденеет в воздухе, ловит очередным круговым движением крупный снег. Скользнувший ботинок по земле вздыбливает волну рыхлого сугроба, но не заглушает далёких ритмичных шагов за изгородью. Ухмылка рвёт потрескавшиеся губы, покалывает в щеках от удовольствия. Раз-два. Раз-два. Вымеренная поступь Итачи такая же точная, как и количество шагов на пробежке под ритм вдоха и выдоха. Кисаме щёлкает в последний раз кремнием, затем расслабленно подкуривает. Дверь во двор противно лязгает. — А вот и Итачи-сан, — замечая, как чужие взгляды отрываются от него, как пересушенная кожа от губ, Хошигаки откидывается обратно на спинку и вполоборота оглядывается на дорожку. Чёрно-белый, как ворон на сраной ветке в умершем парке с утра. Глухое похрустывание снега под мягкими шагами останавливается. — У нас гости, Кисаме-сан? Пальцы скрипят по коже тёмных перчаток, снег оседает искрами на плечи пальто и в черноту длинных волос, слепленных влажностью на кончиках. Итачи-сан останавливается позади скамьи, по-кукольному глядя вперёд: не обращается даже полупрофилем к присутствующим, не смещает поворот ботинок на миллиметр в сторону людей. Стоит чёрным вороном позади Кисаме и подчёркивает своей одноцветностью серость рябого окружения. Школьники обмирают в беззвучном шоке – так жаждали встречи, что потерялись при одном взгляде. — Ваш брат соизволил вас навестить, — заметив, как дёргаются губы младшего, опережает Кисаме. – Пришёл с друзьями справиться о вашем здоровье. — Здоровье?.. – эхом повторяет Сакура, но её голос теряется за мгновенно подскочившим тоном Саске: — Брат!.. – вся напуская безэмоциональность слетает с его лица тут же, он дёргано делает шаг вперёд и интуитивно наклоняет голову, чтобы заглянуть за ниспадающие волосы старшего. – Брат, что происходит?!.. Я искал тебя уже несколько недель, почему ты не!.. — Здравствуй, Саске. Холодно, мертвенно, односложно – голос Итачи вибрирует в вакууме зимы звучнее вскриков птиц. Кисаме затягивается в усмешку и чувствует, как в густом морозе проскальзывают тяжёлые сладкие нотки знакомого парфюма. Аромат заостряется на холоде, режет ноздри, как ветер. Саске замолкает, не понимая странного приветствия: хмурится, всё ожидая встречного взгляда. Лёгкий шорох одежд. — Наруто, Сакура, — дети вздрагивают от странного полуповорота головы, — благодарю вас за визит. Надеюсь, вам не пришлось долго ждать. Вежливо, притворно – Кисаме не удерживается от смешка. — Итачи, что происходит?!.. – ещё злее заговаривает младший, делая рывок несдержанным шагом. Распахивает руки по-ребячески живо. – Как это всё понимать?! Ты не отвечал на звонки месяц, а эти… — Это мы можем обсудить без посторонних, — контраст спокойствия и эмоций – не разница, пропасть. – Мы можем отойти, Саске. — Отойти?! Ты издеваешься, брат?! Весь этот месяц я... Саске вновь загорается словами, захлёбывается в речи, но внимательнее присматривается к лицу брата и замолкает. И молчаливая покорность товарищей разит тишиной, подтверждением. Кисаме выдыхает дым и расплывается в ядовитой ухмылке – заметили, наконец. Кожа перчаток визгливо поскрипывает над ухом, на спинку скамьи рядом с плечом опускается холод обнажённой ладони. — Кисаме-сан, могу я вас попросить присмотреть за друзьями Саске, пока мы с ним поговорим? Хошигаки искоса поглядывает вверх, на едва повёрнутую в сторону голову соседа, на его ломаную и неестественную позу. — Разумеется, Итачи-сан. Из-за спадающих волос едва заметно, как Итачи прикрывает глаза, но Кисаме привычно ловить эти тонкие проявления беззвучных ответов – благодарит на грани с искренностью и вежливостью. Кисаме лениво переводит взгляд на детишек: стоят, замёрзшие, впиваются взглядами в недвижимое лицо и не могут поверить. Становится невольно интересно: а как смотрел Итачи, будучи зрячим?.. Смотрел в глаза или вежливо ниже? Говорил живее без влияния лекарств или оставался такой же машиной? Кисаме не с чем сравнивать – кроме одного случая. — Итачи… Что с тобой произошло?.. Лицо младшего каменеет. Растянутое, бледное, резко посеревшее – он смотрит в лицо брата и пытается сопоставить что-то у себя в голове, но всё трещит, хрустит, скрипит, как свежий снег под чужими ногами. Итачи огибает скамью: перчатки аккуратно сложены в ладонях, в движениях сухой просчёт шагов и расстояния до препятствий. — Наруто, Сакура, подождите здесь. — Х-хорошо, семпай!.. – нерешительно подаёт голос Сакура до того, как светлый товарищ успевает раскрыть пасть: она отдёргивает его от Саске, почтительно отходя в сторону. Семпай – любопытно. Тёмное пальто едва слышимо хлопает по ноге, контрастно чернеет за рябью снегопада. Требуется всего несколько шагов, чтобы братья поравнялись и младший испуганно подтёр с лица изумление. Чтобы встретился своим живым, яростным, эмоциональным взглядом с его – пустым, холодным и отчуждённым. — Амавроз, — поясняет Итачи, останавливаясь на мгновение напротив и чувствуя тяжесть молчания младшего. — Пойдём. Саске отшатывается. Скорее, подаётся в сторону, пропуская старшего, но его движение настолько резкое, что больше походит на испуганное, но он всё равно встаёт рядом. Их тёмные фигуры размеренно уходят дальше за белизну снегопада. Кисаме подсознательно отслеживает направление и понимает, что прогуляться Итачи собирается недалеко — до угла здания, подальше от чужих ушей и глаз. И Хошигаки смещается ближе к углу скамьи, чтобы зрительно следить за происходящим. Не заботы ради, конечно. — Ама… Ама что?.. – подаёт на удивление тихий голос Наруто, с силой отодрав свой взгляд от уходящих. Тонкая рука Сакуры так и не отпускает его локоть. Вдвоём, подавленные и дезориентированные, они выглядят более убого. — Это слепота, — так же глухо отзывает она. Смотрит себе под ноги, комкает в хрупких пальцах ткань чужой куртки. – Он слеп, Наруто. Ухмылка в этот раз растягивается более довольной и сытой. Детки стоят, прижавшись друг к другу, как на убой – как сами заражаются слепотой, бессознательно покачиваются на ветру и ждут зловещего итога. Замолкают, слушая завывания между голых веток и едва доносящийся голос Саске. А сзади, судя по сбитым снегопадом фигурам, младший отмирает от шока и снова повышает голос. Видно его судорожные взмахи руками и вкрадчивое движение ладонью старшего – Итачи призывает говорить тише, если не в самого себя затолкать все возникшие вопросы. Кисаме смаргивает, уводя взгляд. — Жизнь, ребятки, бывает разная, чего удивляться. Был зрячим, стал слепым. Не умер, вот и радуйтесь. — Вы что-то знаете!?.. – Сакура порывисто вскидывает голову, розовые пряди подскакивают на плечах. Но видит она вместо ответа густой дым, степенно размывающийся в воздухе, расслабленную позу и цепкий взгляд хищных глаз. Опускает взгляд. — Н-нет, ничего… — Мужик, ты почему ничего не сказал?! Морда треснула бы предупредить?! – взрывается неожиданно Наруто, утолкав шок и непонимание поглубже. – Какого хера ты… — Рот закрыл. И то, что Кисаме перестаёт ухмыляться и теряет насмешливость в голосе, оказывает нужный эффект: Наруто давится словами, вздрагивая, и раздражённо нахмуривается. Кисаме не зря был капитаном: затыкать излишне болтливые рты – его первостепенная задача. Строить мнительных говнюков – тоже. — Я вам не нянька, обосрались – штаны менять не стану. Так что сидите молча. Фильтр сигареты сухой, холодный – вбирает в себя зиму за несколько секунд. Вдалеке крикливой птицей взвизгивает голос Саске: Кисаме косится на их фигуры, замечая, как распаляется младший, как отчаянно нарезает круги перед старшим, но личных границ не нарушает. Итачи стоит спиной, но даже в его позе видно одно – тяжёлое и непобедимое равнодушие. — Итачи-сан не объявлен пропавшим. К чему ваши поиски? Сакура смаргивает, ёжится от далёкого крика товарища и, украдкой глянув на замолчавшего Наруто, отвечает первой. — Саске-кун просто хотел поговорить. Едва видимое, но точное движение рукой – Итачи взмахивает ладонью настолько естественно и не напряжённо, но одним жестом прерывает нескончаемый поток слов младшего. Он замирает напротив, тяжело дышит и вгрызается отчаянным взглядом в лицо Итачи, пока тот говорит. Но его слова укрыты снегопадом. — Как-то его истерика не тянет на разговор, Сакура-чан, — позволяет себе снова едко усмехнуться Кисаме и переводит взгляд обратно к стоящим перед ним. – Да и в драку вы вряд ли полезете ради разговора со старшим братцем одноклассника, верно?.. Девочка заметно напрягается. Сглатывает. Наруто тупит взор, а потом в меру громким голосом заговаривает: — Это их дела, но мы беспокоились, что что-то случилось. Итачи для нас тоже важный человек. Не «могло», не «должно» — просто случилось. Кисаме покрепче затягивается и выдыхает дым медленно, через нос. Никотин щиплет слизистую. — Вот оно как. На вашем месте я бы не лез в дела семейные, можете и схлопотать на ровном месте. — Но это связано не семьёй, а с Ши… Неожиданно Сакура сверкает острым взглядом и дёргает товарища за рукав, и он вынужденно закрывает рот, оторопев. Но их случайная разговорчивость не такая громкая, как повторно перешедший на крик Саске: — Ты должен был быть там, брат!.. Шисуи, он же!.. Как ты мог пропустить это, вы же были!.. Шисуи говорил, что ты!.. Шлепок. Звонкий, раскатистый, замерший в немом снегопаде со звучностью эха – всё замирает. Кисаме переводит взгляд раньше, чем оглядываются испуганные подростки, поэтому видит, как легко и без промедлений Итачи поднимает руку и бьёт совсем не братской оплеухой: Саске сильно качает в сторону, он взрыкивает от боли, пришедшейся на не зажившую ещё гематому, и скрючивается перед старшим. Два шага в сторону, хватается за колонну первого этажа и останавливается, как оглушённый. Бьёт сильно, попадает больше по виску и уху, но основной удар прямо по больному месту. Кисаме с затаённым восторгом вскидывает брови: почему-то от Итачи-сана он не ожидает таких мер воспитания. Но то, с каким хладнокровием и безучастностью Итачи надевает обратно перчатки, аккуратно поправляет подвернувшиеся манжеты, ничего не говоря, – красиво. Падает снег, густо молчит улица. Итачи говорит что-то ещё не отошедшему от удара брату, а затем разворачивается и высчитанным количеством шагов – что из одного неглубокого провала в снегу по другому – возвращается. — Итачи… Голос Наруто совсем раздавлен: и непонятно то ли разрушительной тишиной, то ли происходящим. — Кисаме-сан, спасибо, что присмотрели за ними, — спокойно проговаривает Итачи, шагая мимо. – Надеюсь, они вас не сильно беспокоили. — Они весьма остры на язык, — хмыкает Хошигаки, прикусывая фильтр и разглядывая подходящего ближе соседа. Худые пальцы, обтянутые чёрной кожей, лёгкое покачивание прядей у лица, пара снежинок, осевших на кончики ресниц. — Уверен, в этом вы их превзошли. Кисаме прыскает: смеётся хрипло в свои оледеневшие костяшки, мажет кончиком сигареты по волосам, чтобы запах горелого ударил по носу. Хорошо. — Наруто, Сакура, — дети, оторопев, поднимают головы, глядя на его затылок. – Вскоре за вами приедут. Надеюсь, ваши травмы заживут как можно скорее. — Вы позвонили Какаши-сенсею?.. – Сакура чуть подаётся вперёд, пока шаги Итачи скрипят по снегу до скамьи. — Кто-то должен за вами присмотреть. За забором раздаётся размеренное клокотание двигателя. Машина мягко шуршит колёсами по дороге, скатывается звуком на поворотах до противного скрипа мела по доске, и чёрный кузов медленно выплывает из-за деревьев. Хлопает дверь. — Саске, — Итачи едва заметно поворачивает голову, когда младший тяжело ступает следом к своим одноклассникам и поднимает взгляд, — ты всё понял. Саске не отвечает — кивает остальным, что им пора. Кохаку выглядывает из-за своей двери – на улице становится оживлённо, а неопознанная машина, остановившаяся возле их дома, влечёт очередных гостей и вероятные неприятности. Она замечает Итачи вместе с группой неохотно движущихся школьников к выходу и заинтересованно выскальзывает на улицу, едва успев накинуть платок на плечи. — Кисаме!.. – призывно глухой шёпот и бодрые махи ладонью, якобы скрытые за тенью лестницы. – Кисаме!.. Хошигаки фыркает, глядя на старания хозяйки, и лениво тушит бычок в ближайшем сугробе. Скамья жалостливо всхлипывает надрывным скрипом, и тёмные волосы соседа вздрагивают. — Кисаме?.. — Я отойду, если дети снова начнут буянить – зовите. Итачи разворачивается, полосуя чёрным грифелем взгляда все белые барханы периферии. И на фоне его тёмной фигуры живым контрастом – розовые локоны, вздрогнувшие на хрупком плече. Сакура спешно отворачивается. — Ваша защита не нужна, — холодно одёргивает он, и Кисаме беззвучно усмехается. – Хотел удостовериться, что мой брат и его друзья не доставили вам проблем. Взгляд в сторону – Кохаку выглядывает из-за перил, наблюдая за происходящим, и призывно морщится, подзывая ладонью. Взгляд прямо – Итачи молчаливо ждёт, слепо глядя на изогнутое звено молнии на куртке. — Думаю, мы сможем обо всём поговорить после, Итачи-сан. Итачи прикрывает в понимании глаза и отворачивается, шурша рукавами пальто. Тяжёлые шаги скрипят по снегу к лестнице, пока за воротами обрывисто раздаются голоса: частью знакомые, частью нет – видимо, тех, кто приехал забирать проблемных школьников. — Кисаме, что там случилось? – сразу интересуется Кохаку, когда высокая фигура Хошигаки заходит под навес пролёта второго этажа. – Детки не доставили проблем Итачи-сану? Ох, надеюсь, что всё обойдётся… И что это за люди тут приехали, чего шастают? Проходной двор устроили!.. — Учитель их забирает, Итачи-сан побеспокоился, — ровно отвечает он. – Итачи-сан не в обиде, как понимаю, он и так ждал визита. — Ждал?.. С чего ты взял? Эти дети даже не знали, точно ли он тут живёт!.. Кисаме оглядывается через плечо: через решётку забора видны фигуры двух мальчишек, что неохотно разговаривают с учителем, обмотанным медицинской маской, а чуть правее, сразу за кованой дверью – Сакура что-то с жаром говорит Итачи. — Кохаку-сан, сколько часов ехать из Токио до Момбецу?.. – поворачиваясь, ухмыляется Кисаме. – Часов двенадцать, как минимум. Раз уж их учитель здесь, то Итачи-сан заранее знал об их визите. Кохаку с сомнением поднимает брови. Но Кисаме не так важно, поймёт ли она важность этого замечания или нет. — Ладно, ладно, — решая не спорить на бесполезную тему, отмахивается женщина. – Раз так, значит Итачи-сан не в обиде за своих нежданных гостей – это главное. Эти ведь дети ничего мне тут не сломали? Внимательно за ними следил, а то знаю я таких: отвернёшься, а уже горшок с геранью выносят. — Думаю, горшок с несуществующей геранью – последнее, что их интересовало. — Но интересовало!.. – авторитетно кивает она, оправляя платок на плечах. – Ладно, пусть поскорее расходятся. Мне от этих машин с затонированными стёклами плохо уже становится. Кисаме цыкает языком, ухмыляясь. Он пытается предположить, сколько хозяйка повидала подобных машин на своём веку, что выработала стойкий рвотный рефлекс, но потом решает, что это не его ума дело. Ей неинтересно, как ловко и незаметно Итачи предугадывает события, ему – как передёргивает старшую Теруми от вида однотипных пиджаков, неразличимых лиц и плавно движущихся чёрных автомобилей. Когда Кисаме отходит от хозяйки обратно к воротам, машина как раз поддаёт газу и плавно выскальзывает за решетом забора дальше по светлой дороге. Скрипит железом дверь, Итачи шагает внутрь двора. По его равнодушному лицу совершенно невозможно сказать, что визит младшего брата хоть как-то сказался на его эмоциональном состоянии: что было, что не было. Странные взаимоотношения братьев забавят. Кисаме нарочно шуршит кроссовком по гравию, торчащему из-под наледи, привлекает к себе внимание. Мёртвый взгляд проскальзывает выше – грудь, кадык, подбородок, переносица. Останавливается. — Сильно вы его, Итачи-сан, он же на ногах едва устоял. Итачи моргает. Опускает голову. — Некоторые разговоры должны происходить тет-а-тет. Кисаме одобрительно хмыкает. — Полагаю, теперь настал черёд вопросов. Тёмные пряди покачиваются, влажные кончики неосторожно охлёстывают скулу. — Мы можем это сделать за чаем. Улица не подходящее место для личных разговоров. Выборочные принципы Итачи поражают: ударить брата прилюдно у него вполне поднимается рука, а обсудить происходящий фарс он готов за чаем в помещении. Но для Итачи нетрудно заранее знать, где находится младший брат, как устранить проблему и как найти максимально действенный способ её решения. В голове Кисаме прокручивает цифры, часы – не сходится, если Итачи узнал о приезде брата только с его слов вечером, тогда бы их учитель не смог забрать эту компанию утром. Машина, общественный транспорт, платные дороги и паромы. Кисаме навскидку пробует разные варианты и понимает, что Итачи знал об этом заранее. Сказали на улице? Тогда как понял, что именно сегодня утром они придут? Слишком огромная точность – кажется, Итачи не только лучше готовит, но ещё и лучше думает. И ненароком замеченная деталь… Пугает. Кисаме смотрит, как тонкая лента волос плавной волной скатывается по вороту пальто, стекает между одеждой, дёргая резинку. Итачи раздевается молча. Кисаме щёлкает выключателями, отбросив кроссовки к аккуратно отставленным в угол ботинкам. В квартире тепло, душно и ощутимо воняет табаком вместе с глубоким ароматом парфюма. — О чём конкретно вы хотите поговорить? – Итачи не оборачивается, проходя в комнату. Кисаме ступает следом, неуловимо замечая, что сосед будто становится шире в плечах – напряжён. — Думаю, тема и так понятна. Створка шкафа с шорохом отъезжает, чужие пальцы задерживаются на секунду дольше, оправляя пальто на вешалке. — И всё же? Убирает руки. Немного стоит на месте, потом уходит к проёму на кухню. Конкретика обескураживает. У Кисаме в голове не укладывается, что может быть любопытнее поисковой группы школьников, готовых сражаться с первым встречным, что обладает хоть какой-то информацией о местонахождении другого человека. И что может быть занятнее, чем имя Шисуи. Шисуи. Влажные иероглифы на плитке в ванной – противный скрип, когда стираешь. «Шисуи, пожалуйста!..» Приступы, паника, повторения одних и тех же созвучий. «Шисуи говорил, что ты!..» Укор, негодование, ужас. Слишком многое вкладывается в одно имя – Кисаме вслушивается в бренчание чашек на кухне, на клацанье чайника по плите. Итачи ступает мягко, бесшумно. Просто выплывает в узкий проём, останавливаясь. — Так что вы конкретно хотите услышать? Кисаме всматривается в его бесстрастное лицо, думает, что виновато расстояние. Будь он ближе, он бы различил те недоступные многим эмоции, тонкие прожилки чувств, отражающиеся в мимике. Но он не видит. Так же, как и он. Не спасает включённый свет, белизна снега и утра за окном. Кисаме усмехается – ломано, ненатурально. — Хотел узнать, кто, нахрен, в вашей семье такой умник, что дал вашему младшему брату имя «Саске». Большие поклонники Санады?.. В нём ловкости, как в мешке с дерьмом. Брови Итачи приподнимаются, а затем, после секундной паузы, вздрагивают, изламываются. Улыбается. Не широко, не зубасто, одними уголками губ, но эту улыбку невозможно случайно спутать с усмешкой. — Вот как, — говорит он, прикрывая глаза, и в голосе чувствуется лёгкая вибрация смеха. – Что ж, могу ответить, что и моё имя весьма изощрённо в выборе. Оба выбирал отец. — Либо у вашего отца отличное чувство юмора, либо он совершенно не имеет вкуса, — Кисаме немного теряется при виде улыбки Итачи: зрелище настолько редкое, что невольно боязно спугнуть. Но не улыбнуться в ответ невозможно. Итачи качает головой. — Или большой поклонник Санады. На кухне поднимается свист. Итачи опирается на косяк двери, полностью разворачивается и уже потом шагает на кухню. Кисаме нехотя стирает непривычную улыбку с лица. Смотрит на угловатый проём, сбитые местами углы, царапины на дереве. Сегодня днём установят новую дверь в квартиру Итачи. Сосед планомерно соберёт вещи, вежливо поблагодарит за оказанное доверие и уйдёт, забрав с собой тяжёлые нотки чего-то сладкого и едкого. Кисаме смотрит на обильный снегопад за окном и думает, что при таком раскладе снег скоро достигнет уровня его окон. И тогда их замурует до полной непроглядной темноты. Но пока что свет горит.