И свет погас

Брякают монеты, канючит ребёнок, путается под ногами, шипит масло. Кисаме протискивается плечом, показывает женщине два пальца, и та, мазнув по нему беглым взглядом, окрикивает мужика за противнем. Выныривает из-под красного норэна Кисаме вместе с густым облаком пара и запахом вустерширского в затылок. Утро непривычно многолюдное. Ещё не рассеивается по низкому небу зимняя темнота ночи, а уличные палатки с едой, фыркающие автобусы и мигающие светофоры просыпаются под щёлканье зажигалки. Хошигаки проверяет билет в кармане, отваливает в сторону подворотен, где кряхтит дед с ящиками пива, и закуривает с унылым созерцанием автовокзала. Голодное раздражение и песок недосыпа в глазах портит настроение, но доносящийся аромат якисобы вкупе с напряжёнными лицами окружающих компенсируют все издержки. Снег опускается мелкой перхотью в слякоть дороги. Докурив, Хошигаки подходит обратно к палатке и немного наблюдает за движением на нагарной плоскости: шкрябают шпатели, переворачивая капустные листы, глистами скрючиваются в лапшичных волнах соевые ростки, густо заливается в массу чёрно-коричневый соус. Хрустит пластик, мужик скидывает потемневшую лапшу в контейнеры, и женщина кивает Кисаме, протягивая ему два, но он жестом показывает свалить в один. Плюхается на пластиковый стул и громко сюрпает лапшой промеж палочек. Хорошо. Суета наконец задевает внутри по-приятному, а не с апатичным пониманием происходящего. Кисаме тоже среди всех: куда-то едет, хочет есть, пить, смотреть в телефон, имеет планы и ждёт звонков. Ощущение доходит позднее осознания — живёт. Кисаме наблюдает за точками снежинок на тёмном фоне, разделяет освеченный ореол над крышами автовокзала и глубинную синеву неба. Сам не понимает, чему так радуется во всём рутинном однообразии, но втягивает лапшу с по-хорошему кривой ухмылкой. Встречи с Итачи-саном оставляют долгое послевкусие. Оставляют как и новые лица, которые невольно узнаёшь промеж чёрных затылков других. Объявляют по громкоговорителю прибывший рейс, рассеивается толпа приезжих, автобус отъезжает, и в серости мелькают розовые волосы. Кисаме смазывает соус с нижней губы большим пальцем, сюрпает ниткой лапши и приглядывается — действительно, Сакура. Неудивительно, она же ездит к Итачи на бесплатные занятия по вокалу. Хотя сомнительно, что одна школьница будет таскаться так далеко ради каких-то распевок. Не верится при любом раскладе. Сакура потерянно оглядывает перрон, поправляет складки шарфа и панически-взволнованно опускает глаза на телефон, начиная усердно печатать. Кисаме хмыкает, издалека оценивая её: мелкая, худощавая, закутана в свою одежду, как в три одеяла, от мороза трясётся. Погода Хоккайдо явно не для её короткой юбки и полосы белой кожи над гольфами, но девка усердно переминается, одёргивает пальтишко, чтоб не поддувало, трёт красный нос и не отрывается от переписки. А переписка явно не из приятных. В холодном ярком свете экрана чётко выделяется жалобный излом бровей, слезливо блестящие глаза и поджатые в усердии губы. Кисаме дожёвывает якисобу и хмыкает. Очевидно, что пишет не Итачи-сану — вряд ли слепой активно будет участвовать в печатных разговорах. Спустя пару секунд её тычков, Сакура вздрагивает и не с первой попытки сбрасывает чей-то вызов. Водит взволнованно пальцем по экрану, снова округляет глаза и ещё раз — чертит бегло в сторону. Похоже, перепиской никто не остаётся доволен. Забавно. Хошигаки выдыхает густым паром в фигурку школьницы по ту сторону дороги, поднимается. Скрипит пластиковый стул, поднимается спортивная сумка, шуршит полиэтилен и глухой удар — контейнер из-под якисобы отправляется в самодельную урну у палатки. Что ж, скоро его рейс. Пора на перрон. Он перебежкой минует перекрёсток, провожает фуркнувший автобус и углубляется в рассеянную толпу на вокзале. На удивление, разминуться со школьницей не получается: она как стояла прикованная к своим дрязгам в телефоне, так и стоит. Огибают мелкую фигуру волной бабки, шуршат сумки, котомки. Кисаме ухмыляется, наступая — никого не видит, ему и лучше. Но оставить без напутствия, проходя мимо, не может: — Не навернись под колёса, девочка. На периферии выскальзывают поджатые шарфом волосы, хлопает сумка в дёрганом движении. Кисаме не останавливается — не входит в планы продолжать пустой разговор. — Вы!.. Хошигаки и не обратил бы внимание, шагая дальше, но лезет в карман за пачкой и замечает очевидное натяжение куртки. Приходится обернуться. Сакура порывисто хватается за локоть и смотрит так же испуганно-жалобно, как в экран телефона. И только спустя секунду осознаёт рефлекторный жест: разжимает костлявые пальцы, опускает глаза и поджимает руки. Заметно теряется, будто сама от себя такого не ожидает. Рефлекс схватиться за знакомое, как за соломинку, довольно быстро описывает её как человека — настолько привыкает к помощи и пониманию окружающих, что неосознанно позволяет себе необдуманные поступки. Впрочем, не удивительно: не постеснялась же шататься с листовками по городу. По-детски открыто. Видать, не всегда удобно быть злонравной сукой. — К-ки… — какая-то непонятная эмоция в лице: то ли боится, то ли надеется, то ли реальность осознаёт. Кисаме предполагает, что пытается вспомнить его имя. — Кисаме-сан!.. Надо же, с суффиксом. А Итачи-сана нет на горизонте. — Уже тридцать пять лет как, — хмыкает, полностью оборачиваясь. Даёт послабление за попытку быть вежливой. — Ты произошла от гобо*? Неожиданный вопрос ставит её в тупик. Сакура в недоумении изгибает брови, вскидывает голову без трясущегося страдания в лице. — Что?.. Буддийский монах*?.. — Репей**, — поражаясь таким познаниям, хмыкает Хошигаки. — Башка розовая и липнешь к каждому, кто мимо проходит. Очевидная аналогия доходит позднее, но эффективнее: прежние растерянность и подавленность смываются с лица, остаются знакомые раздражение и стервинка. Аж глаза потухают. Сакура нахмуривается тяжелее, добела поджимает губы. Уже раскрывает рот, чтобы ответить, но белый свет экрана брызгает в лицо. В хрупких ладонях взвывает мобильный мерзотно-сладкой песней. И теперь вблизи Кисаме видит имя абонента — “Мама”. О, всё куда прозаичнее. Тёрки с родителями. Кисаме пропускает смешок. — Гобо не отпросилась у маменьки потрахаться со взрослым мальчиком на краю Японии? Как неосмотрительно. Сакура слишком занята паническим сбрасыванием вызова и вскидывает возмущённо голову позднее: — Да как вы!.. Телефон снова оглушает мелодией — мама не удовлетворена таким отношением. Голову Сакуры дёргает вниз, она повторно нажимает на сброс и бегло лезет в настройки, чтобы поставить на беззвук. Ей не до разногласий с Хошигаки. Впрочем, ему тоже не слишком интересно. Понаблюдав пару секунд за её копаниями в мобильном и суетливом подбирании перчаток с дороги, выпавших из подмышки, Кисаме разворачивается обратно, продолжает прямой маршрут до курилки на автовокзале. Однако его сравнение более меткое, чем едкое. Едва зайдя за ширму и достав пачку, Кисаме поднимает глаза на окрик. — Кисаме-сан, подождите!.. — девка влетает на скорости внутрь курилки, привлекая недоумённые взгляды остальных, и моментально тушуется. Но находит Хошигаки быстро и, кашлянув в спёртом дымном воздухе, зажато семенит в его сторону. Репей. Настоящий репей в его очке. Похоже, девочку не останавливает один раз сломанный нос. Хотя от напоминаний об этом уже едва что остаётся: то ли скрыла под тоналкой, то ли синяк рассосался как на собаке. С шумным хлопаньем школьной сумки и пружинистым подпрыгиванием коротких локонов на шарфе Сакура минует расстояние и останавливается на дистанции. Кисаме немного смотрит на её сосредоточенную нахмуренность, затем опускает привычно глаза на сигарету. Подкуривает. В ожиданиях девочки он должен как-то отреагировать на неё, но абсолютное молчание длиной в полминуты подчёркивает — не станет. И ей приходится начать первой, глядя на расслабленный выдох дымной поволокой: — Кисаме-сан. — Чего тебе, Гобо? — скашивает глаза на неё. — Нос болит?.. Сакуре ниже некуда опускать брови, но она старается. Мускулы в лице подрагивают. — Нет, — с усилием игнорирует, старается не вестись на поддёвку. — И меня зовут Сакура. — Как Гобо не назови, хоть бёдок*, хоть бари*, он будет Гобо, — чмокает фильтром и хмыкает. — Вы… — едва заговаривает, но морщится и клацает зубами в попытке переварить насмешку. Потом выдыхает, поднимает прямой взгляд. — Вы ведь друг Итачи-семпая, да?.. Интересный вопрос. Кисаме невысоко вскидывает брови, выдувая тонкой лентой дым. В общем смысле — он его сосед. Но, судя по развивающимся событиям… Раз-два. Раз-два. — Мой друг — Забуза, его девушка — Хаку, — Хошигаки бегло представляет случайно встреченному коллеге сидящих за столом. — Какузу — школьный товарищ, его компаньон — Хидан. Миру ты знаешь. Момочи салютует поднятым бокалом пива, Хаку и Миру учтиво склоняются. Какузу с Хиданом отделываются короткими кивками. Раз-два. Знакомым и товарищем Итачи-сана сложно назвать — таким не выворачиваешь душу до крошек на дне. А для интерпретации школьницей условности не сильно нужны. Кисаме щёлкает пальцем по краю фильтра, стряхивает пепел. Уводит взгляд на забор. — Допустим. Сакура будто и надеется на такой ответ. Пережимает телефон покрепче, случайно показывая из-за сомкнутых пальцев экран с подпрыгивающим “Мама”. — Кисаме-сан, — заговаривает тише и чувственнее, с очевидной подачей. — Знаете, моя мама… Кисаме улавливает в её интонации нелюбимое. — Неинтересно, — режет в ответ, и Сакура дёргано смыкает губы. — Я не твой друг, мне подробности твоей жизни ни к чему. Говори, что хотела, и иди. Мой рейс скоро. Она оглядывается в неопределённой потерянности. Будто пробует найти таймер в курилке, отсчитывающий точное время до прибытия автобуса. — А вы куда-то… — начинает тихо, но сразу ловит в ответном взгляде непробиваемое равнодушие — впрочем, давно привычное. Поправляется, поведя плечами: — Кисаме-сан, пожалуйста, представьтесь моей маме Иноичи-саном и скажите, что я с вашей дочерью занимаюсь у репетитора. Молчание повисает в метровой дистанции между ними. Только ржёт пара мужиков в другом конце курилки. Кисаме в упор смотрит на Сакуру. А она, поистине бесстрашная сука, — в упор на него. И тенью не проскакивает прежняя робость, отчаяние. Похоже, когда у девочки есть план, она довольно решительна и упёрта. Таранит здоровым лбом препятствия, глазом не моргнув. Кисаме ловит себя на мысли, что такие качества у девушки редки и похвальны. Если руки станут твёрже, проломит череп в следующий раз без сожалений. Что ж, у Итачи отличный вкус в еде. В бабах — не хуже. Хошигаки криво усмехается. Забывает стряхнуть пепел, и он разлетается от короткого выдоха поверх чадящей сигареты. Сакура смаргивает, улавливает, что не совсем верно подаёт просьбу. Искоса оглядывает окружающих людей, надеясь, что её жест не покажется неправильным, и официально преломляет спину под девяносто градусов. Лицо заволакивает россыпью розового. — Пожалуйста. Вид склонившейся в поклоне школьницы посреди смога и урн с бычками выглядит невольно грязно, но приятно. Кисаме нравятся решительные суки. Которые не боятся мараться. В этом чувствуется знакомое великолепие семейства Теруми. И в чём-то его мёртвой бабки. Плечи у девочки не дрожат, ладони не трясутся — видно, что сможет и догезу* поддержать при случае. Хошигаки смотрит въедливо в розовый затылок и хмыкает. — Кто такой Иноичи? Сакура дёргается, поднимая голову. Быстро соображает, что шанс есть. — Отец моей подруги, — распрямляется, говорит бегло и чётко. — Он дипломат, редко бывает дома. Мама не знает его голоса. — Полагаю, поэтому и не попросишь Итачи-сана… — понимает нехитрый план. — Да. Моя мама давно знает семпая, поэтому возникнут сложности. Когда пробует не разжалобить, а говорить по делу, Сакура становится весьма толковой. Кисаме лениво отводит сигарету от губ и поглядывает на засвеченный вызовом экран. — Значит, скрываешь свои покатушки на уроки вокала?.. — Вам же неинтересно, — холодно и нахмуренно. Кисаме посмеивается. — Ты же понимаешь, Гобо, что не всё в этой жизни за просто так?.. Сакура на мгновение опускает глаза в смаргивании, но сразу возвращает прямой взгляд. Но мелкое сглатывание не может спрятать. — Да. Я верну вам долг за помощь, — как по-деловому, аж губы трескаются от ухмылки. — Конечно, в рамках… Приличного. Кисаме наконец не сдерживается и прыскает смехом. Невероятно забавно наблюдать, с какой серьёзностью и напряжением школьники шифруются от родителей, считая это чуть ли не секретной миссией. Ещё и подумать, что её тщедушное тельце нужно кому-то для траха за такую фигню. Гобо очень забавная. — Сиськи отрасти, Гобо-Лолита, — крякает в смешке Кисаме и затушивает сигарету об урну. — Больно нужна ты. — Да как вы!.. — моментально оскорбляется девчонка, но спотыкается глазами о протянутую руку: — Телефон давай. Оскорблённая гордость подождёт. Сакура насупленно толкает ему в руку свой мобильник. Брякают пластиковые брелки по ребру ладони. — Как хоть подружку твою зовут? — Ино. Ино Яманака. — С чего ради твой телефон берёт её отец? — Он… Он очень ответственный человек. Всегда хотел, чтобы его дочь хорошо знала английский. А чтобы она занималась усерднее, ему удобнее, чтобы она занималась с кем-то из друзей. А ещё… Ещё он не любит, когда прерывают процесс, поэтому может попросить убрать наши телефоны и ответить на вызов сам. “Всё продумала, ты посмотри” — не в силах стереть ухмылку, Кисаме уже хочет нажать на кнопку приёма, но вспоминает и переводит глаза обратно на переминающуюся в ожидании девочку. — Маму как зовут?.. Сакура на мгновение теряется. — Мебуки!.. Мебуки Харуно. Кисаме кивает и отчерчивает зелёную кнопку, прикладывая телефон к уху. А у Сакуры напротив, судя по её бледности, едва сердце не останавливается от одного его движения. — Сакура!.. — взрывается сразу угрожающий голос женщины. — Где ты? Почему трубку не берёшь? Мы с отцом извелись, как ты може!.. — Добрый день, Харуно-сан, — параллельно вытаскивая ещё одну сигарету из пачки, спокойно-размеренно отзывается Кисаме. — Прошу прощения, что отвечаю за Сакуру, она оставила телефон в гостиной. Взял на себя ответственность ответить за неё, пока девочки занимаются. Сакура замирает рядом как вкопанная. В телефоне повисает неловкое молчание. — Простите, а вы?.. — Иноичи-сан, отец Ино, — сразу прерывает её Хошигаки. Вкладывает в губы сигарету. — Сакура не предупредила вас, что занимается все выходные у нас?.. Очевидно, теряется не только младшая Харуно, но и старшая. У Сакуры стекленеют огромные глаза, а в ответ — неловкое мычание. — Яманака-сан?.. — неверяще заговаривает женщина. И вправду не знает. — Боже правый, простите, что отвлекла! Сакура совсем мне ничего не сказала, а тут она совсем не берёт трубку, она обычно так не делает, и я… Ох, вы извините, нам с вами не удалось ранее представиться друг другу, Сакура упоминала, что вы в отъезде… Вернулись в Токио? Сакура, слушая, догадывается о теме и начинает хаотично мельтишить хрупкими ладошками перед лицом. Кисаме морщится, отворачивается и подкуривает в сторону, чтобы не отвлекаться на пуганные детские объяснения. — Да, вернулся позавчера из Лондона. Приношу свои извинения, что приходится знакомиться в таких обстоятельствах и не лично. — Что вы, Яманака-сан!.. У вас важная и ответственная работа, как бы я могла поду… — Оставим формальности, Харуно-сан, — снова прерывает. — Полагал, Сакура предупредит вас, что она и с Ино будет посещать занятия с репетитором по английскому. Как только они освободятся, я попрошу Сакуру вам перезвонить и объяснить своё поведение. Мебуки совсем не поспевает, Хошигаки не трудно свободно затягиваться, ожидая реакции. — Ох, что вы… Репетитор по английскому?.. А… — Понимаю, Харуно-сан, ваша дочь намного лучше подкована в языке, а вот Ино… Знаю, моя дочь часто заходит в гости к вам, вы можете понять, что без поддержки более ответственного друга ей будет это в тягость. Врёт напропалую, главное — уверенность. А если подкормить рыбу подробностями и каким-то фальшивым знанием... — Ох, Ино замечательная девочка, хотя, конечно, в ваших словах есть доля истины… Отцовское сердце и на расстоянии чувствует! Наживка заглатывается без задних мыслей. — Вы невероятно добры к моей дочери, Харуно-сан. Благодарю вас, что приглядываете за ней в моё отсуствие. — Яманака-сан, нам совсем не в тягость… — Харуно-сан, я хотел бы отблагодарить вас за заботу. Надеюсь, вы не будете против этих занятий? У Сакуры неплохие перспективы, она хорошая ученица. В наше время редко кто ставит перспективы выше насущного, — слова Итачи-сана сами лезут на ум. — Поэтому эти занятия пошли бы обеим девочкам на пользу. Разумеется, все расходы я беру на себя. Вы многое дали моей дочери, поэтому считаю должным отплатить вам тем, чем смогу. Тем более английский язык — невероятно важная вещь в современном мире, могу с уверенностью говорить по своему опыту. Увы, моей Ино это сложно понять, она видит только минусы в этом, но, нам ли не лучше знать, что дать своим дочерям. No man is an island*, присутствие Сакуры помогло бы Ино осознать всю важность иностранных языков. Очевидно, поставленный голос, уверенность и под конец обычный оборот речи ввергают суетливую мамашку Сакуры в нужное состояние доверия. Хошигаки в общем ничего и не требуется, кроме как заговорить официально-вежливо. Уверенность в пустых фразах, череда извинений и расшаркиваний — Кисаме хорошо знает о приличиях. Таким людям обычно доверяют женщины и старики. Кисаме коротко оглядывает Сакуру из-за плеча, проверяя соответствие легенде. Но девочка замирает и изумлённо таращится, не выражая желания больше встревать в разговор взрослых. — Яманака-сан, я не знаю, чем вас отблагодарить… — сконфуженно заговаривает Мебуки. — Я совершенно не против этих занятий! К сожалению, нам несколько финансово затруднительно обеспечивать Сакуре должное образование… Разумеется, если моя дочь поможет Ино, то это большая радость для нас! И простите ещё раз, что оторвала вас от дел своими звонками… Я так забеспокоилась, подумала, что она гуляет с подозрительными личностями, но после ваших слов, что моя дочь учится и в выходные — как гора с плеч! Простите за предоставленные неудобства. Подскажите, а когда кончится занятие?.. — Оно длится около трёх часов с перерывами. Я попрошу Сакуру вам перезвонить в первый же перерыв. — Простите, что приходится передавать через вас! Благодарю вас за ответ. Мне было очень приятно с вами познакомиться, хоть и не лично. — Ну что вы. Надеюсь, мы ещё сможем с вами познакомиться как подобает. Прошу прощения, но меня ждёт работа. — Да, разумеется! Всего вам доброго, Яманака-сан! — Всего доброго, Харуно-сан. Затягиваясь, Кисаме отводит телефон от уха и нажимает на отбой. Вместо подсвеченного экрана с надоевшим “Мама” показывается список последних звонков. Итачи-семпай со звёздочкой — очаровательно. Эхом долетает, что объявляют нужный рейс. Последняя затяжка, и сигарета скрючивается с шипением о край урны. Когда Хошигаки разворачивается, Сакура ошеломлённо хлопает глазами. — Вы… Вы говорите на английском?.. — едва выдавливает она, пытаясь поймать его взгляд, но Кисаме походя подбрасывает телефон в воздух. Постукивают брелки. — Держи, Гобо, — шагает к выходу. На периферии видит, как дёргается школьница, ловя мобильник. — Поблагодаришь потом. — П-постойте!.. Кисаме и так слишком задерживается, играя роль занятого батька. Но для утра это оказывается весьма забавным занятием. Хотя он не уверен, что именно это его приободрило: вероятно, это всё остаточное настроение от встречи с Итачи-саном. Хошигаки не доброохот, но неловкая ищейка Итачи и её связь с ним впрямь доставляют много удовольствия. К примеру, тем, что собственного младшенького брата Итачи встретил холодной и размашистой оплеухой, а вот его же подружку — вежливо каждые выходные открытыми дверьми. И если он её не трахает, не испытывает тёплых чувств, значит, в этом есть логика. Более крепкая, чем занятия по вокалу. Кисаме интересно. Интересно не то, как семенит за ним вслед розоволосая Гобо, а то, как выйдет его помощь по итогу для Итачи. Хошигаки показывает билет на лестнице в автобус и чуть склонённо проходит внутрь салона. Закидывает сумку на верхнюю полку, падает на своё место. За стёклами — белизна, хлопья снега и растеренно замершая школьница. Взгляд походя мажет по ней, и Сакура тут же кланяется. Распрямляется, одними губами говорит — “спасибо”. Но в глазах — потерянное непонимание. Кисаме отворачивается, ухмыляясь. Гобо смешная. И, нужно согласиться с Итачи-саном, весьма перспективная.

***

Саппоро встречает подтаявшим, как сугроб по весне, экстерьером мегаполиса. Метро, машины, толпы — как в старые-добрые без налёта провинциального захолустья. Кисаме минут десять думает, что соскучился по бурному потоку жизни, но потом украдкой отмечает, что посреди толпы на перекрёстке торчит столбом, на который задирают головы дети и пугливые школьницы, и перестаёт ностальгировать. Большие города — больше глаз, больше пуганных переглядок и случайных шепотков. Что ж, по этому Кисаме не скучает. В столице Хоккайдо теплее от количества народа и кучи подогреваемых асфальтов. Кисаме настолько расслабляется, что ощущает себя как в бане, и расстёгивает куртку ещё при входе в метро, а после и вовсе об этом забывает. Маршрут у него всё равно обыденно-прямой, без туристического восторга от количества рекламных вывесок и неона. На одной из центральных торговых улиц он по памяти сворачивает в узкие проулки и через пару поворотов, пережимающих в плечах торчащими стоками и коробками кондиционеров, останавливается у наполовину перегоревшей вывески интернет-кафе. Проверенное место — здесь каморки длиной побольше метра восьмидесяти. Заскучавшая девушка за стойкой расплывается в деревянно-пластилиновой улыбке и ожидаемо упоминает, что дешевле будет снять площадь для проживания на месяц, нежели на несколько дней. Кисаме усмехается, игнорируя, и других рекламных предложений не поступает. Сбросив сумку с парой шмоток в тесной комнатушке с компьютером, Хошигаки отзванивается коллеге, тот вежливо-скрипуче и воодушевленно предлагает встретиться в баре, угостить за помощь, а Кисаме никогда не отказывается от бесплатной выпивки. Первый же вечер коротается за невыразительной попойкой с коллегой, у которого после третьей пинты алеет рожа и становится похожа на скукоженный виноград. Но последнее ещё с рождения. Слушая решительно-хмельное блеяние, Кисаме чиркает зажигалкой, подкуривает уже пятую сигарету и скучающе уставляется на сидящего напротив. Коллега, в общем-то, мужик нормальный, обычный: жена, ребёнок, родственники с южного края, проблемы с деньгами. Увещевает эмоционально и напористо, о чём любит приболтнуть каждый под градусом. Кисаме не первый год просиживает в барах, такой разговор никогда не вызывал интереса, но в этот раз не находится особого желания и просто это слушать. Кисаме считает себя вполне терпимым собутыльником. Поддакнет, где надо, задаёт вопросы, показывая, что следит за нитью повествования, иногда для горчинки не пожалеет крепкого слова или ёрнического совета, который проглотится за пьяной бессвязностью. А сейчас он смотрит, молчит и не слушает. Побалтывает дешёвое пиво в своём бокале, опуская взгляд, курит больше прежнего, разоряется на мычание только когда коллега требовательно вопрошает. Неожиданно для себя Кисаме не понимает, как мог несколько лет подряд слушать это. Все проблемы, измены, бытовая грязь оказываются настолько приевшимися и однотипными, что хоть как не меняй людей за столом, по итогу история выходит одна и та же. Кисаме разучивается слушать базарный трёп пьяниц — удивительное открытие. Оказывается, жизнь шире барной стойки и гудения людей о насиженном геморрое. — Ну, это я чего-то… Заболтался. Хошигаки, у тебя-то как, чего нового? Кисаме смаргивает, понимая, что пропускает уже большую часть разговора и нужно что-то ответить. — Нового?.. — на проверку эхом повторяет фразу, пока коллега сметает закуску. Кисаме покачивает сигаретой, сбрасывая пепел, опускает глаза на своё пиво. — Сосед вот новый заселился. — О, сосед!.. — сразу же подхватывает тот, тряхнув коротким пальцем. — У меня тут жена поругалась с новенькой соседкой!.. Хорошенькая такая, но характер!.. В общем, любит она… Для продолжения монолога много и не требуется. Коллега снова упивается какой-то историей про непотребное поведение хрен пойми кого, и Кисаме только и остаётся, как глухо хмыкнуть себе в бокал. Странно. Ещё не успевает напиться, а чувствует — хочет спать. Благо коллега срубается быстро. Кисаме выволакивает его тело за плечи на главную улицу и ловит первое попавшееся такси. Сваливает, как мешок с дерьмом, на заднее сидение, потом после вопроса водителя об адресе, отрезвляет на пару секунд пощёчиной. Коллегу качает в сторону, он разлепляет глаза потерянно и беспомощно. — Адрес говори. Бормотание, дверь захлопывается и машина отъезжает. Кисаме распрямляется, выдыхает едва видимым паром. Он надеялся проветриться немного в своей самодельной командировке, но первый день выходит отвратительно пресным. Не утешает и то, что выпивка была бесплатной. До чего же скучно. До интернет-кафе, где ждёт ночлег по размерам будущего гроба, Хошигаки решает прогуляться пешком. Не ради вкуса к жизни в мерцающих вывесках и пьяном хохоте ночных компаний, а чтобы ещё потянуть время. В Саппоро или в Токио ему давно некуда идти. Забавно, ведь когда-то он вылезал из своей провинции с желанием крепко встать на ноги в одном из крупных городов, а сейчас ничего не затягивает из представленного ассортимента бурной жизни и перспектив. Как дурнеет человек с возрастом, так города и простор мира дурнеют в своём разнообразии — оказывается, нужны одно место и один постаревший человек, чтобы понять это. Сверху с бедной чахлостью закруживают снежинки. Кисаме сворачивает в знакомый переулок, лезет за пачкой в карман и чувствует вибрацию телефона. Меланхоличное безразличие сменяется лёгким удивлением. Брызгает свет экрана в полутень улицы и высвечивается незнакомый номер. — Слушаю. — Добрый вечер, Кисаме-сан. Плавно-глубокий тембр без эмоций — голос узнаваем из тысячи. Хошигаки останавливается. — Вечер, Итачи-сан. Губы непроизвольно растягиваются в кривой улыбке — похоже у соседа и вправду дар мгновенно менять настроение. Сонливость и уныние выдыхаются вместе с паром изо рта. — Вы не заняты? — Нет, я… — Кисаме усмехается самому себе, прокручивая сигарету в пальцах. Понимает, что веселье подмывает будто остаточно-хмельной волной — становится смешно от самого себя. — Иду из бара вот. Выпил с коллегой, которого подменяю. — Как прошла встреча? — Всё прошло… — заговаривает и тут же себя обрывает. Кисаме таким же накатом осознаёт — Итачи-сан ему звонит. Ещё позавчера сидели за столом, пили пиво, а сейчас он набирает его. И ощущения от обычного звонка разливаются по телу чем-то хорошим, лучшим, чем пиво из бара — приятно. — Честно говоря, Итачи-сан, встреча была херовой, — решает не заглатывать статичную вежливость Хошигаки и скалится трубке. — Он меня угостил, поныл пару часов про быт и жену, после чего я свалил его пьяное тело в такси. Итачи выдерживает короткую паузу для раздумия. — Значит, я не отвлёк бы вас при всём желании. Как приятно слышать Итачи-сана в этой узкой подворотне. Кисаме усмехается, вкладывая наконец сигарету в губы. — А вам хотелось?.. — ёрничает от паранормальной весёлости, щёлкая зажигалкой. — Боюсь, это не в моих силах. Вы всегда свободны и не заняты. Сопротивление бесполезно. Итачи явно случайно не разорится на откровенности, и Кисаме осклабливается в удовольствии. — Для вас, похоже, всегда. В этот раз молчание тянется чуть дольше, и Хошигаки совершенно не смущается, сильнее затягивается от подкуренной сигареты. Для Итачи, чего таить, он и вправду готов почаще побыть свободным. — Я звоню, чтобы вас поблагодарить, — голос у Итачи после тишины не меняется. — Вы сегодня в чём-то сильно помогли Сакуре. Она просила передать свои благодарности вам. Упоминание школьницы льстиво оглаживает внутри собственной правотой. Кисаме хмыкает, но не отказывается от примечания занимательных вещей: — В чём-то?.. — Она сказала, что не может мне рассказать, какого рода была помощь, — лаконично поясняет Итачи. — Её право оставить это в секрете. Кисаме, не сдержавшись, прыскает смешком. — Вот оно как… — всё же девочка и вправду шифруется не на шутку. Забавно. — И звоните только ради того, чтобы передать её слова? — Не совсем, — по ту сторону звучно похрустывает снег, и становится ясно, что Итачи находится на улице. — Хотел ещё кое-что уточнить. Брови в ожидании поднимаются. Хошигаки чмокает беззвучно фильтр. — Гобо?.. Голосом Итачи нелепое прозвище звучит более метко и остро. Кисаме усмехается. — Вам понравилось?.. — У вас поразительное чувство юмора, — кажется, ледяная интонация на мгновение смягчается. — Довольно запоминающееся. Сакура была оскорблена. — Не передавайте ей моих извинений — их нет. — Обязательно ничего не передам. Кисаме уже хочет ответить на той же волне иронии, но запинается. — Она ещё у вас, Итачи-сан? — Разумеется. Я бы не хотел, чтобы несовершеннолетняя девушка ездила ночными рейсами. Значит, девчонка ещё и ночует у Итачи. Подозрения о непростых мотивах становятся сильней. Приходится оценивающе хмыкнуть в трубку, и Итачи, ожидаемо, воспринимает это как ответ: — И я до сих пор не заинтересован в Сакуре как в сексуальном объекте, Кисаме-сан. Отсутствие какой-либо интонации подчёркивает странность. Кисаме неуверенно ухмыляется: — Я уже понял ваши интересы, Итачи-сан. — Искренне на это надеюсь, — сразу же. И Кисаме прикусывает язык с последующим продолжением фразы. В планах Хошигаки было уколоть специфическими предпочтениями в музыке и кинематографе, но быстрый ответ ставит в тупик. Но не успевает он сообразить, как трактовать это заявление, Итачи делает шаг наперёд: — Спокойной ночи, Кисаме-сан. — Спокойной… — промаргивается, затягиваясь. — Спокойной ночи, Итачи-сан. Вызов завершается так же быстро, как и находит его посреди неприглядного закоулка. Спускается снег, гудят коробки кондиционеров, мерцают сосульки у стоков. Кисаме с запозданием отводит телефон от уха, перехватывая удобнее сигарету, и останавливается взглядом на номере. Забивает в память пресным “Итачи” на катакане. Потом немного думает о добавлении суффикса, но решает оставить так, как есть. Когда хочет отменить редактирования контакта, мысль дёргает к более литературному написанию одним иероглифом*. Ласка. Если и описать Итачи, как ласку, то только как Кама-Итачи*. Невольная ассоциация со снегом, режущими и колкими фразами вызывает смешок. Жаль, Кисаме не уточняет, как правильнее записать его имя. Поэтому ещё раз щёлкает по полю и выбирает предложенное исправление. Если Итачи понравилось Гобо, то понравится и шутка с его именем. Кисаме откидывает бычок в сторону по привычке, убирает в карман телефон. Теперь настроение поспать в гробовой коробке интернет-клуба выглядит не так пессимистично-обыденно.

***

Командировка не открывает ничего кардинально нового: смены по двенадцать часов в доках Саппоро, пара вежливых посиделок в баре с коллегами, готовая еда из мини-маркета на углу, тесная коробка спального места в интернет-кафе. Кисаме доплачивает за душ, и, оказывается, цены немного подрастают. Прижившийся старичок, интернет-бомж со стажем в несколько лет, сразу использует шанс заминки нового лица: расчехляет разом секреты дешёвого проживания, где можно поблизости достать еду повкуснее и дешевле, а ещё рассказывает, что лучше заранее оплачивать посещения душа и какая экономия в процентах появляется при оплате за год. Спать в пространстве метр на два довольно обыденно — Хошигаки рад одному тому, что может вытянуться. А спать в одном положении, не меняя позу, он хорошо научен. Света в интернет-кафе достаточно. Без перебоев. Один раз Кисаме чувствует тряску и просыпается с ожиданием увидеть погасающую лампочку над головой, но хлипкие стенки кабинок обитателей дрожат, а интернет и подключение техники не сбиваются. Поразительная прелесть крупных городов — полная готовность к землетрясениям. Впрочем, Кисаме не потянет оплату нормального жилья здесь, работая грузчиком, — превратился бы в такого же интернет-бомжа, как тот дед, и знал бы параметры своего гроба заранее. А ночевать остаток жизни в тесной коробке Кисаме не хочет. Уже получил подобный опыт. Пару раз, вернувшись со смен, Хошигаки по привычке косится на дверь слева. Но за тонкой картонкой перегородки ночует хикки-дрочер: из его конуры пованивает чем-то спёртым и заплесневелым, а ночью, подрубая на крохотном экранчике рисованную порнушку, парнишка так усиленно надрачивает, что Кисаме готов принять стук его кулака по столешнице за стучание дятла. Жизнь в интернет-кафе не меняется более десятилетия. Кисаме по сухой привычке выходит покурить на улицу и вспоминает, как когда-то он с Забузой кантовался в подобном месте пару месяцев. Оба здоровые лбы, их главным критерием было найти комнату, которая по длине хотя бы была близка к их росту. На всё Токио они нашли не более пары мест, где могли вытянуться, ещё пару — где могли забросить широкие ступни на столешницу и спать так. Сменные подработки, загулы в барах, молодые и упёртые. Кисаме блёкло ухмыляется этим воспоминаниям. А как затушивает сигарету — стирает начисто из памяти, чтобы больше не лезли в голову. В предпоследнюю смену один из старших решает угостить всех ужином и выпивкой. Кисаме не отказывается от халявы, поэтому попадает в составе пропахших потом работяг в какую-то мелкую домашнюю забегаловку с пузатым телеком над стойкой и узким залом. Их компания сдвигает пару столов, и помещение порастает громким трындежом. Разговоры опять не радуют ничем новым и интересным, Кисаме практически сразу переключается на еду, лишь изредка поглядывая на выцветшие новости на экране. Звук у телевизора настолько приглушён, что различить бубнёж ведущей не представляется возможным, и Хошигаки прищуривается, чтобы разглядеть пару иероглифов. “Сегодня сейсмологическим центром были зафиксированы подземные толчки со стороны Охотского моря, которые...” — Э, Хошигаки-сан, будете мясо?.. — подаёт голос коренастый мужичок, и Кисаме, переставший на мгновение жевать, отмахивается. “..предположительно ожидается на восточном побережье сила от 3 до 4 балльных колебаний, а вглубь острова Хоккайдо их сила умень…” — До Саппоро не дойдёт, — поймав заинтересованность Кисаме, оборачивается на телек другой. — О, точно, Хошигаки-сан, вы же живёте в Момбецу!.. Ничего хрупкого не оставляли?.. Будет обидно, конечно… — Да ладно тебе, вещи это вещи, — скептично протягивает третий. — Не понимаю, я, нахрен, эти новости: нас трясёт каждый полчаса, если не больше, чего об этом сообщать каждый раз?.. Вон у меня вчера в доме мужика грохнули, а где новости?.. Сплошная чушь! — Точно-точно! Ничего полезного не говорят, сплошную воду льют!.. Новость о землетрясении бегло сменяется на другую. Кисаме перестаёт вглядываться и задумчиво отпивает своё пиво, отворачиваясь от экрана. Хрупких вещей у него в квартире нет и подавно. А если и найдутся — не жалко. Вернётся он в Момбецу послезавтра, поэтому временные перебои с электричеством его никак не коснутся. Пока он будет спать со включённым монитором и тусклой лампочкой в своём гробу, дом в Момбецу потрясёт до бренчания посуды и успокоится. Ничего интересного для Хоккайдо. Только вот сам Кисаме не боится землетрясений — ему не нравятся перебои электричества. Кисаме хмуро смотрит в одну точку, пока за столом нарастает накал обсуждения необходимости новостей. Дожёвывает рефлекторно кусок мяса. Затем одним глотком осушает остатки пива и поднимается. — Пойду покурю, — машинально отзывается на поднятые взгляды, подхватывая куртку со спинки стула и уходя в сторону выхода. На улице серость вечера, разбавленная тысячью мерцающих вывесок и редкими плевками снежинок. Кисаме надеется, что никто за ним не увяжется покурить для компании, но судя по далёкому разговору в глубине заведения, никто не отрывается от еды ради перекура. Вкладывая сигарету в губы, пальцы сухим рефлексом достают следом телефон, натыкивают в контактах нужное имя. Осознание доходит позднее, когда Кисаме уставляется в один кучерявый иероглиф — он собирается позвонить и что-то сказать про землетрясение. Ситуация выглядит… Натянуто. Что ему говорить и зачем? Хошигаки в последнюю пару дней подыскивает повод позвонить Итачи, но ни один не счёл более-менее подходящим. Всё будет звучать как жалкая попытка просто пообщаться, будто Кисаме и звонить больше некому и рассказывать, как у него тут дела. Кисаме действительно некому звонить. Но раньше его это не беспокоило. Его дёргает на улицу позвонить не из пустого повода почесать языками с кем-то поумнее дворовой собаки. Он хочет предупредить и убедиться, что с Итачи-саном всё в порядке. Что он не едет крышей, не колотится припадочно в дверь и не садится на новый курс транквилизаторов после обычной тряски. Кисаме тяжело выдыхает, закрывая глаза. Разминает шею ладонью, пытаясь понять, насколько он перейдёт границу своим звонком. Лезть в чужие дела он не привык. К нему не лезут — он отвечает тем же. Взаимоотношения с Итачи… Сложно определяются у него в голове. Он явно не просто сосед, с которым можно только поздороваться и урегулировать бытовой вопрос, но и не друг, которому можно позвонить в любой момент и сказать чушь. А реплика в духе “Вечер, Итачи-сан, услышал, что в Момбецу будет землетрясение, вы там как? Не надо выпить таблетку?” звучит по-злому неуместно и неправильно. Кисаме не хочется звучать насмешливо. Кисаме не хочется незапланированно пересекать черту. Кисаме не хочется признавать, что ему не безразлично. Как-то давно перестают волновать люди вокруг. Плохо, хорошо им — без разницы. Своей жизни взахлёб хватает. Хошигаки с трудом припоминает, когда бы у него прорывалось желание позвонить кому-то со своим личным беспокойством. Миру всегда звонила сама. С Забузой и Какузу был взаимный уговор не лезть, куда не просят. Бабка с дедом всегда берегли самые хреновые новости для личной встречи, ещё больше выбешивая несвоевременностью и нежеланием отвечать честно. Кисаме приоткрывает глаза и ещё раз смотрит на имя. Хрен с ним, он уже выперся звонить. И до этого подумывал набрать, так что какая разница, что у него за причина. Нажимает на вызов и подносит телефон к уху, подкуривая. Гудки тянутся несколько секунд, и промедление раздражает неуверенностью. — Да, Кисаме-сан, — отзывает размеренно-спокойный голос, и от того, что его уже называют по имени, становится чуть проще. — Вечер, Итачи-сан, — привычно усмехаясь, приветствует. — Не отвлекаю вас? Вы же более занятой, чем я. Едкость просачивается взамен нервозности — Кисаме кривит губы, но решает не поправляться. — Нет. Гуляю по парку, — без капли ответной издёвки. — А вы? — Я… С коллегами в ресторанчике сижу, — оглядывается на двери позади себя, затягивается и шумно выдыхает дымом. — Вот… Вышел покурить. — Я слышу, — со стороны Итачи похрустывает снег. — И как ваш ужин? — Да, знаете, сносный. Коллеги всё те же, так что ничего интересного. — Вот как. Обмен какой-то неважной информацией заставляет выдохнуть свободнее. Итачи не против, что Кисаме звонит без особого повода. Очевидная правда приятно приободряет. Ухмылка стягивается до лёгкой полуулыбки. Слова по теме так и не подбираются. — А вы?.. — по-тупому отвешивает Хошигаки, решая продолжить глупый разговор. — Я?.. — кажется, Итачи немного думает. — Чем ужинал? Пока только обедал. — Вот оно как… — Кисаме отнимает от губ сигарету. Посмеивается с дымком. — Значит, ещё не готовили? — Собираюсь, как вернусь. — Что будете делать? — Хотел повторить Чингисхан, — слышится шуршание, Итачи поправляет провод наушников. — Но, думаю, всё же возьму что-то проще. — Вам понравилось в тот раз? — отвлекается на лёгкую тему с ухмылкой. — Да. — Ну так он же простой, Итачи-сан. Вы точно справитесь, — Кисаме без задней мысли отвешивает что-то воодушевляющее. — Вы лучше готовите, чего думать. — Предпочитаю подходить к блюду с подготовкой, — всё так же ровно и односложно. — Ваш мне понравился, хотел бы сделать так же. — Ну, раз вы так льстите… — смешок прорывается. — Хотите, как вернусь, могу ещё раз повторить для вас. Всё равно устал жрать здесь сплошные заготовки. Микроволновка в интернет-кафе ни к чёрту, всё полухолодное. — Вы остановились в интернет-кафе?.. — что-то поскрипывает. Кисаме догадывается, что эта скамейка в парке. Мысль об Итачи, присевшим на скамью во время разговора с ним, разливается приятным и тёплым. Он не торопится. Не торопится идти готовить ужин, а просто разговаривает. Кисаме окидывает взглядом улицу перед рестораном, осматривает наскучившие рекламы, вывески, прохожих и редкие хлопья снега из засвеченного неба. В Момбецу сейчас снежно. Наверняка Итачи сидит в перчатках. Полностью чёрный на полностью белом. — Да, так дешевле, — подавив скользнувшую улыбку, отвечает. — Всё равно я ненадолго, не вижу смысла тратиться на номер или съём. — Никогда не бывал в таких местах, — заговаривает Итачи. — Насколько мне известно, там предоставляют небольшое помещение и компьютер для использования. — Ну, помещением это сложно назвать… Скорее, коробка. — Вам хватает по росту? — Да, уже знаю, где такие искать, — прозорливость Итачи об основной проблеме не удивительна. — Так что всё в порядке, я привык. — Вот как, — одноцветно отвечает и продолжает: — Рад, что у вас всё хорошо. “Рад, что у вас всё хорошо”. Так просто. Кисаме статично замирает на полупустой улице рядом с рестораном. Обычная вежливость. Сухая, лаконичная — как всё, что говорит Итачи-сан. Но Кисаме осознаёт, что давно её не слышал. — Итачи-сан, — помедлив и кашлянув, начинает Хошигаки. Пока соображает, шмыгает носом, затягивается ещё раз. — Я тут новости смотрел. Рассказывали, что в Момбецу будет землетрясение. Тишина. Где-то в Момбецу размеренно дышит Итачи, хрустит и поблёскивает снег пушистыми сугробами. А в Саппоро размокшая грязь под ногами, неоны, паутина улиц и бесконечное число неизвестных людей, смеющихся в ресторане. Кисаме облизывает губы. — Предположительно, три-четыре балла, — сам не знает, зачем уточняет. — Волна до восточного побережья с моря дойдёт примерно в… — Вы позвонили, чтобы сказать это? — прерывает холодом Итачи. Кисаме запинается. Морщится. Понимает, что, наверное, действительно лезет, куда не стоит. То, что Кисаме единоразово видит результат… Результат несвоевременного приёма таблеток, не даёт ему карт бланш на раздачу рекомендаций и предупреждений. Но по-хорошему он и не хочет ничего рекомендовать, предостерегать, как нянька. Просто хочет убедиться, что всё хорошо. — Да, — признаётся Кисаме, выдохнув. — Услышал, сидя в ресторане. Подумал, что вам может быть некомфортно… Не знаю, дёрнуло вам позвонить. Не то чтобы я… — слова не клеятся между собой. Увиливать Кисаме не нравится и решает говорить прямо. — Не поймите неправильно, Итачи-сан. Просто забеспокоился, вам землетрясения неприятны. Решил, лучше позвонить. Вывалив всё, как есть, Кисаме становится проще — честность на честность его принцип. Несколько секунд держится хрупкое молчание. — Спасибо. Брови поднимаются. Кисаме в ожидании замирает, вслушиваясь в голос. Наверное, он слишком привыкает к манере речи Итачи, но ему слышится в коротком выдохе не дежурная вежливость. Искренность. — Спасибо, что позвонили предупредить, — чуть позднее поясняет Итачи. Кисаме чудится, что в его интонациях плавает лёгкая улыбка. — Я слышал об этом утром в новостях. Но… Подбирает слова. Как делает это обычно. Кисаме даже не затягивается — держит чадящую сигарету у губ, ждёт. — Я рад услышать вас, — выговаривает со спокойной плавностью, и Хошигаки, будто боясь не успеть на это ответить, перехватывает: — Мне тоже, Итачи-сан. Я тоже рад слышать вас. И… — пепельный останок распадается, падает на ботинки. Кисаме суетливо стряхивает с мыска его и договаривает. — Я рад, что у вас всё хорошо. В этот раз отчётливее: короткий выдох, зажёванный смешок, в котором ясно, что чужие губы вздрагивают в ответной улыбке. Кисаме посмеивается открыто — улыбается сам. — Я и раньше хотел вам позвонить, — решив, что раз говорит честно, то и это смысла утаивать нет, продолжает Кисаме. Задирает голову на засвеченное небо, прищуривается. — Да что-то… Не знаю, рассказывать особо не о чем. Живу в коробке, как тот ваш герой из книжки, слышу как дрочит хикки по ночам. Недавно дед приклеился рассказать, где трусы берёт по дешёвке… Херовые поводы пообщаться. — Человек в ящике, — Итачи хмыкает. — Наверное, стоит дочитать книгу. Будет интересно сравнить с жизнью людей из интернет-кафе. — Как приеду, давайте дочитаем, — смело предлагает Кисаме. — Мы уже с вами договорились посмотреть кино. Книга подождёт. — Ай, вы не забыли… — шикает, усмехаясь, и опускает голову. — Простите, Итачи-сан, я ляпнул тогда, не подумав. Всё же немного захмелел. — Это хорошая идея, не вижу причин против. — А, ну… — теряется. — А вы… Просто послушаете? В кино обычно… Ну, всякая хрень шумит, взрывается. Вам будет удобно? — Расскажете о происходящем, — Итачи совершенно не смущается. — Тем более, раз вы предлагаете Чингисхан, будет удобнее совместить просмотр и готовку. Посмотрим дома. — На словах ловите, да?.. — смеётся. — Вы сами предложили, — равнодушно режет. — Не вижу смысла отказываться. — Что ж, как вам угодно, Итачи-сан. Сзади приближается шум голосов. Кажется, перекур Кисаме затягивается, и уже собираются выходить остальные. А Хошигаки уже стоит несколько минут с потухшей сигаретой и дебильной ухмылкой. Кисаме оборачивается, надеясь, что ещё никто не собирается уходить, и, к счастью, на улицу вываливают два мужика не из их компании. Они шумно перекрикиваются между собой, захлопывают двери и радостно уходят дальше. — Кисаме-сан?.. — Итачи тоже слышит шум и привлекает обратно. Приходится дёргано шагнуть к предложенной мусорке и скинуть бычок, чтобы выглядеть не так странно. — А, тут вышли посетители, — нехотя поясняет. — Вы довольно долго курите, — будто укол, но безболезненный. — Ваши коллеги вас не потеряют? — Не думаю, — хмыкает. — Я же сменщик. Так что покурю ещё одну, они и сами там не торопятся. — Тогда хорошо, — будто удостоверившись, что не мешает, Итачи охлаждает любопытство. Кисаме растягивает ёрническую усмешку. — А вы не торопитесь? — решает ответить тем же. — Ещё ж не ужинали. — С прогулок не торопятся, — безразлично. — Вот оно как… — ослаблять довольную улыбку становится тяжелей. — Как выглядит Саппоро? — неожиданно задаёт вопрос, и Кисаме покачивается на месте, пряча свободную ладонь в карман. — Не бывали тут? — удивляется. — Бывал, но давно. Никогда не было времени прогуляться. Задумчивое мычание. Кисаме ещё раз оглядывает окружение: всё такие же безынтересные декорации мегаполиса, редкий снег, шум и разноцветное мерцание. — Тут… — пробует сформулировать описание поскладнее. — Как, наверное, в Токио, но не так многолюдно. Машины, трассы. Куча заведений, вывесок, постоянно какая-то реклама и листовки, — взгляд тянется выше, набредает на небо. — Звёзд нихера не видно. Снега мало, жарко, как в бане. — Жарко? — уточняет Итачи. — Да-да. Тут же подогрев асфальтов, сидений в метро, — пускается в подробности. — Хожу до работы в расстегнутой куртке. В Момбецу значительно холоднее, у нас всё по старинке… Греемся отоплением и котацу, а тут для людей. Но поэтому и без снега, всё тает. Да и… Мало его самого по себе как-то. Сейчас смотрю, едва две снежинки падает. — Жаль, что мало снега, — резюмирует. — В Момбецу его больше. — А как сейчас выглядит Момбецу? — спрашивает без задней мысли и так же, как и с кино, прикусывает язык после. А затем, подумав, уже говорит осознанно. — Опишите, Итачи-сан. И Кисаме почему-то уверен, что сейчас Итачи услышит, что в его голосе нет поддёвки или насмешки. Просто… Интерес. Что чувствует, как видит этот мир. Видит в полной темноте. Итачи замолкает на несколько мгновений. Кисаме готов подождать. Слышится дыхание. Шуршание, скрип кожаных перчаток, старой скамьи. — В Момбецу… — подбирает слова. Ощупывает руками пространство возле себя. — Холодно. Снег пуховый, мокрый. Судя… Судя по толщине, каждый день крупный снегопад. Дорожки скрипят, как пенопласт. Полагаю, сейчас уже темно. В парке есть освещение, как говорила Кохаку-сан, значит, горят фонари. Двуцветный парк. Барханы плавных сугробов, чернота не застывшей реки. Замершие в окружении скелеты деревьев и кустов. Густой пар изо рта, как клуб дыма. Он поднимается в столбе фонарного света и разлетается во тьме за очерченной границей. Кисаме улыбается. Видит. — Кажется, в прошлый раз, когда мы здесь были, — продолжает последовательно рассуждать Итачи, — мы сидели на этой же скамье. Здесь в спинке надломлена доска. В прошлый раз вы сидели справа. Напротив есть река. Не застыла, слышу журчание. Так и есть. Кисаме прикрывает глаза, слушая. — Безветрие, — всё так же скупо. — Когда изредка поднимается ветер, слышу, как трещат ветки поблизости. Полагаю, черта растительности проходит близко к дороге. По новостям передавали, что день ясный. Шуршание ткани. Кисаме понимает, что Итачи поднимает невидящие глаза к небу. — Момбецу маленький город, — заговаривает невольно тише. — Вероятно, небо не затянуто смогом. И звёзды хорошо видно. Зрячий Кисаме смотрит на звёзды в Саппоро и не может их увидеть. Слепой Итачи смотрит на звёзды в Момбецу и говорит, что видит их. — Наверное, их очень много. Кисаме открывает глаза. Всё та же улица, стоит у урны рядом с рестораном. Не в парке сидит на скамье рядом с Итачи и не задирает голову. — Да, их там очень много, — хило усмехается в ответ. — Похоже, в Момбецу очень хорошо, Итачи-сан. Вы так точно описали. Шуршание. Итачи опускает голову. — Упираюсь в логику. Может быть, я ошибся. — Я думаю, вы не ошибаетесь. Доносится шум из-за дверей. По голосам понятно, что на этот раз это компания коллег. Кисаме неохотно и тяжело вздыхает. — Мне пора, Итачи-сан, — оглядывается через плечо на тени за окошком. — Был рад услышать вас. — Я тоже, Кисаме-сан. Проходит секунда, чтобы попрощаться, но мысль комкается на языке, и Хошигаки добавляет. — Я перезвоню вам позже. — Хорошо. — Не будете заняты?.. — не удерживается. И Итачи оценивает. Кажется, голос теплеет. — Если не буду готовить — не буду. — До свидания, Итачи-сан. — До свидания. Дверь из ресторана распахивается, когда Кисаме нажимает на сброс. — Хошигаки-сан, вы долго!.. Мы уже закончили. Оборачивается Хошигаки с по-хорошему широкой ухмылкой. Оправдываться и что-то говорить в ответ даже не хочется — пусть думают, что хотят. Перезванивает он уже, когда собирается спать в тесной коробке интернет-кафе. Справа бухает музыка, слева усиленно щёлкает мышкой хикки. Кисаме недолго разговаривает с Итачи, обсудив кино на выбор, потом прощается и ложится спать в привычно-замороженной позе покойника. Свет горит во всём интернет-кафе ярким неоном.