Оголённый провод

      По комнате раскидана одежда, возле кровати валяется упавший с неё флакон смазки, пачка презервативов сиротливо лежит на покрывале, под которым, даже не полностью укрывшись, устало валяется Бакуго, подложив под лицо подушку и обнимая её. Он лежит, рассматривает умиротворённо курящего Каминари и думает, что у него не осталось сил даже доползти до душа. Да что там душ — ему кажется, что он и пошевелиться-то не в состоянии, что он один сплошной мешок с песком, который ну просто никто — особенно он сам — поднять не в состоянии.       До него долетает запах дерьмовых — как и всё, связанное с Каминари — сигарет, он морщится, но отвернуться не в силах. И даже не потому, что у него устала шея, нет, скорее потому, что ему не хочется отрываться от этого завораживающего зрелища. Сам Бакуго никогда не курил и не собирается — ему с его причудой это попросту противопоказано, а вот Денки вполне хочет и может губить свой организм. Желтые, почти золотые волосы сейчас кажутся просто белыми — свет выключен, в комнату попадают только отблески фонарей. Каминари опускает взгляд на затраханного и уставшего Бакуго, а потом улыбается. Улыбается по-доброму, а не так, как раньше.       — Какого хера, Катсуки?! — Денки обычно не матерится, но сегодня он просто в ярости. Он смотрит на парня, застывшего в полустянутых штанах посреди комнаты, и прожигает его ненавидящим взглядом. — Отвечай мне!       — О чём ты вообще? — Бакуго и так устал, ему бы сейчас передёрнуть да спать лечь, а не выяснять отношения с Каминари, который ворвался в комнату и ни с того ни с сего начал нести какую-то околесицу.       — А ты будто бы не знаешь, ага, — он выдыхает и, заведя руку за спину, закрывает за собой дверь на замок. Бакуго уже заранее это всё не нравится, он собирается уже натянуть штаны обратно, но его одним взглядом останавливают. — Снимай их.       — С какого хера ты мне приказываешь вообще?! — Катсуки уже совершенно ничего не понимает, но знает одно: он не хочет злить своего топа*. Особенно сейчас, когда с ног валится.       — Ты забыл, кому принадлежишь? — уже спокойно и холодно с хищной улыбкой произносит Каминари и проводит кончиком языка по нижней губе. — Что ты делал сегодня с Киришимой в душевой?       У Катсуки перехватывает дыхание. Что он делал? Он ничего не делал, просто целовался с ним, как и всегда, когда они моются в одно время. Всё с этим в порядке, будто бы с Каминари не так происходят совместные походы в душ… или… о боже, нет. Бакуго прикусывает губу и понимает, что спать его явно не отпустят, потому что этому придурку электрическому опять приспичило поиграть в садиста и законченного ревнивца.       — Ничего. Свали уже, я спать хочу, — Бакуго не теряет надежды на нормальный отдых в субботний вечер, но всё-таки стягивает с себя штаны, складывает их и вешает на спинку стула.       — Ой, неужели, — смеётся Денки, а потом в несколько тихих и быстрых шагов преодолевает расстояние между собой и Катсуки, разворачивая его лицом к зеркалу и прижимаясь к его спине. — Ты врёшь мне, Катсуки, — шёпот почти что прямо на ухо пробирает до костей, и улыбка, которая приковывает к себе взгляд и не сулит ничего хорошего, отражается в зеркале. Бакуго нервно сглатывает и уже и не думает вырываться. Игра* началась.       Каминари перебирает пальцами пшеничные пряди, которые сладко пахнут бакуговским потом и табачным дымом, которые так и хочется целовать. Он тушит сигарету об стеклянное дно пепельницы и отставляет ту на тумбочку, понимая, что никто его за это не прибьёт — Киришима сегодня ночует не с ними, а он единственный, кому не нравится запах дыма. Сегодня был день, посвящённый исключительно Денки, и уставший Катсуки, который лежит на животе и пытается взглядом прожечь в нём дыру, прямое тому доказательство.       Катсуки вообще часто после секса выдыхается и не может ничего делать — то ли из-за того, что для двоих его слишком мало, то ли из-за его гиперчувствительности, то ли ещё по какой-то причине, которая неизвестна ни Эйджиро, ни Денки, ни самому Катсуки. Всё, что он может сейчас — лежать и млеть под взглядом золотистых глаз, дышать дымом и потягиваться, стараясь не слишком сильно шевелиться — ему сейчас банально больно двигаться. Бакуго хочется укрыться по-нормальному, свернуться в калачик или, в крайнем случае, прижаться к Каминари и уснуть на нём, запрещая этим самым двигаться, шевелиться и вставать куда угодно — тревожить сон Катсуки запрещено, а стоит нарушить это правило, как без секса остаются все, даже те, кто не виноват. Он очень мстительный, знаете ли.       — Бакудетка, ты прекрасен, — Денки наклоняется и выдаёт это своё глупое «Бакудетка». Глупое, но такое нежное и милое сейчас, что у того, кого называют таким прозвищем, тут же по телу бегут мурашки, начиная у шеи и заканчивая задницей, которая в ответ отдаётся ноющей болью.       — Я тебя ненавижу, придурок, — бурчит Катсуки и пытается мысленно передать Денки простую истину о том, что ему нужны чёртовы объятия.       Только от каждого движения тело ноет и отдаётся в до сих пор пылающих ягодицах.       — Если я завтра не смогу сидеть… — начинает Бакуго, но Каминари всё понимает и так, сползая чуть ниже и ложась рядом с ним, тут же пряча лицо в мягких волосах. Каминари легко целует его взмокший лоб, покрывает короткими и сухими поцелуями закрытые веки, брови, кончик носа, щеки, скулы, проводит губами по линии челюсти.       — То я стану твоим личным слугой на это время, — договаривает за любимого Денки, слушая возмущенное шумное сопение. — Выполню все, что захочешь.       — Сорок, — Каминари шепчет на ухо, наклоняясь к разложенному поперёк своих коленей Бакуго, обжигает его дыханием и заставляет выгнуться, устраиваясь поудобнее.       Катсуки кивает, выдыхает и стискивает зубы покрепче, понимая, что его парень далеко не слабак, а потому бить слабо явно не будет. Пытается расслабиться.       — Считаешь ты, — Денки проводит ногтями вдоль позвоночника Катсуки, пока что ласково почёсывая его чувствительную спину и расслабляя парня в своих руках ещё сильнее. — Собьёшься — начинаем сначала. Ты помнишь стоп-слово. Скажи его.       Он не спрашивает — утверждает. В такие моменты контроль над телом Бакуго берет на себя Каминари, который может решать, когда его раб может получить удовольствие или боль. От чувства, что он сам себе не хозяин, Бакуго перетряхивает и откровенно плавит. Только кто сказал, что он не будет играть в сопротивление?       — Молчишь? — снова подает голос Денки и чему-то своему в мыслях усмехается. — Ладно, я напомню. Твое стоп-слово — «Красный».       От этого тона Бакуго будто ток прошибает. Каминари говорит хрипло, медленно, катая слова на языке и заставляя прочувствовать их полностью. До начала отношений с Каминари, Бакуго и не думал, что тот способен так меняться: становиться властным, непреклонным, сильным и едва не жестоким, и до безумия сексуальным. Без шуток, у Бакуго просто крышу сносит с такого Каминари, который может его вжать в стену и у этой же стены грубо трахнуть, натягивая за волосы и игнорируя любые попытки сбежать и оттолкнуть его (которые, конечно же, не являются серьёзными, потому что Бакуго даже в половину силы не вырывается).       И сейчас именно с этим Бакуго находится в непосредственной близости и не знает, куда себя деть, потому что… и хочется, и колется. Его всё ещё бережно почёсывают, подготавливая к дальнейшему и заставляя окончательно разомлеть под этими грубыми и жесткими ладонями, которые притрагиваются к его спине слишком нежно.       — Ты готов? — всё такой же ласковый шёпот. Денки придерживает его за подбородок и заставляет посмотреть на себя, выдавая уже в разы более грубое: — Отвечай.       — Да, — Катсуки кивает и тут же кричит: — О-один!..       Он не успел напрячься, не думая, что его всё ещё будут придерживать за лицо, нанося удар, а потому он пришёлся по максимально расслабленным ягодицам, обжёг нежную кожу и заставил Бакуго мелко дрожать — он слишком чувствителен рядом с Киришимой и Каминари. Стоит хотя бы одному из них к нему притронуться, как он становится одной сплошной эрогенной зоной, реагирует на малейшее прикосновение и льнёт даже к приносящим боль ладоням. Как сейчас, раз за разом выкрикивая цифры, стараясь не забыть, на которой же он сейчас.       Шлепок, вскрик, тонкий хрип и судорожно называемое число. Бакуго жмётся, трётся бёдрами об напряжённые колени Каминари, выгибает спину и пытается уйти от обжигающих ударов, которые приходятся то по одной ягодице, то по второй, то прямо по середине. Иногда Денки не убирает ладонь, тут же растирая краснеющее местечко, забирается пальцами между ягодиц, мягко трёт там, а после начинает по новой. Катсуки путается в собственных мыслях.       Денки останавливается, как заворожённый смотрит за подрагивающим телом в своих руках, следит взглядом за каплями пота, скатывающимися от загривка по шее вниз, чувствует нестерпимое желание провести по этой сильной и напряжённой шее языком, впиться в неё зубами, может, даже и до крови, но тут же зализать. Бакуго жмётся к нему, кусает губы и тяжело дышит через нос — рот закрыт, он стискивает зубы и напрягается, ожидая нового удара. Денки ухмыляется, заносит ладонь, замахивается, заставляет Катсуки почувствовать близость сладко ноющей ладони, выкрикнуть число:       — П-пятнадцать!..       — Рано, — шепчет Каминари, снова наклонившись, и теперь уже не ударяя, а всего лишь оглаживая горящую кожу, растирая, чувствуя, насколько же у Бакуго упругая и офигенная задница, сжимая её ладонью, оттягивая. Кончик пальца осторожно скользит по пульсирующему анусу, обводя его края. Бакуго же всхлипывает и напрягается еще больше, надеясь, что за это его не заставят начинать сначала.       Шлепок, увесистый, внезапный и обжигающий, а затем следующее за ним хриплое:       — Шестна-адцать!       — Ошибаешься. Это был «Один». А теперь начинаем сначала, — Денки смеётся и чувствует, как напрягается парень в его руках. — Ну же, расслабься, — он наклоняется, а потом томно и влажно шепчет в самое ухо: — Бакудетка, если ты так и не научишься считать, то мне придётся тебя наказывать… иначе.       «Иначе» звучит где-то в глубине сознания Бакуго. «Иначе» отдаётся гулкой вибрацией в заднице и новым вскриком, слетающим с искусанных губ.       «Иначе» яркой картиной светится перед глазами Каминари. Он будто бы уже сейчас чувствует, как будет впиваться до синяков в уже порядком отшлёпанные бёдра, как будет пошлёпывать по ним не сильно, но быстро и резко, подгоняя, заставляя Бакуго скакать на своём теле быстрее и ритмичнее, не давая тому утонуть в собственных ощущениях.       Бакуго слишком сладко пахнет — у Каминари от этого запаха внутри всё скручивается в тугую спираль, будто пружину сжали, и она вот-вот грозится выстрелить. Хочется заставить Катсуки взмокнуть ещё сильнее, как после хорошей тренировки, а потом слизывать сладкий нитроглицерин, пока перед глазами не начнёт темнеть.       В этот раз Бакуго выдержит, он не сорвётся, он не будет кричать раньше времени… но он будет всхлипывать на каждом толчке и заикаться, едва не умоляя скорее всё это закончить. Бакуго злит эта медлительность, но злит она его скорее потому, что заводит до чёртиков. Настолько, что ему хочется кричать, чтобы всё было быстрее, динамичнее, резче… но его никто никогда не слушает.       Каминари наоборот начинает бить сильнее, но делая большие промежутки между шлепками, оглаживая горящую и ноющую кожу, наслаждаясь их упругостью и жаром, отдающимся в ладони. У Денки пульсирует всё тело едва ли не так же сильно, как у Катсуки: у него ноет правая рука, потому что ею он наносит резкие и сильные удары; у него перенапряжена левая, которой он придерживает Катсуки на своих коленях — а это нелёгкое дело, у него звенит в паху — каждый вскрик, каждое движение Катсуки отдаётся там новой порцией удовольствия. Кажется, они оба скоро взорвутся.       Ягодицы Бакуго уже порядком покраснели — за сорок ударов они давно уже перевалили, потому что на числе «двадцать» Бакуго снова сбился, едва не плача и не умоляя продолжить не с «один», а с «двадцать один». Да только кто его слушать будет? Если бы ему — чёртовому мазохисту и законченному пассиву — что-то не нравилось, он бы уже давно выкрикнул своё долбанное стоп-слово и заставил бы Денки обрабатывать его зад. Только в этой игре в сопротивлении и есть вся прелесть.       Шлепок, число, шлепок, число, вскрик, нежное поглаживание — будто едва заметное прикосновение пальцев и легкое касание к анусу, новый шлепок и всхлип, за которым тут же следует число.       Каминари гладит воспалённую кожу, заставляя Бакуго напрягать задницу в ожидании удара, но вместо этого заставляет того облизать свои пальцы, едва не давясь и не захлёбываясь слюной, лезет меж ягодиц пальцами, растягивает пульсирующую и припухшую дырку, а потом вгоняет туда средний палец, несколько раз быстро двигает рукой, надавливая на атласные стенки, растягивая их ещё больше — Бакуго тут же расслабляется и сам подаётся к пальцу, которого ему безумно не хватает, ему хочется больше, ему хочется потереться членом об колени ещё сильнее, насадиться не на один, а на два или даже три пальца и кончить, наконец… но у Денки на него другие планы. Каминари сам хотел бы засадить этому строптивому и выгибающемуся в умелых руках упрямцу по самые яйца, чтоб те шлёпнули с оттягом по покрасневшей заднице, кончить на эти блядские ягодицы и размазать по ним сперму, будто пытаясь её втереть. Только сейчас не время. Денки сдерживается и вместе с этим сдерживает Катсуки, выдёргивая из него палец, и тут же снова бьёт, смеясь над хриплым стоном и попытками выдавить верное число.       Бакуго ни за что не признается, насколько ему охуенно лежать на коленях у Каминари, чувствовать, как его беззастенчиво лапают за зад; как его шлёпают, не придерживаясь никакого ритма, не давая времени подготовиться и сжаться; как его сжимают свободной рукой и периодически заглядывают в заплаканное лицо — слёзы он не может контролировать уже давно, выгибаясь и подаваясь к приносящей боль и огненный жар ладони. Только его прижимают назад, заставляя раз за разом тереться об колено стоящим членом. И Бакуго клянется, что если так дальше продолжится, он позорно кончит на колени Каминари. Денки ни за что не упустит возможности поглумиться над Катсуки, а потому постоянно акцентирует внимание на его стояке, заставляет чувствовать себя грязным извращенцем, которого прёт с порки.       А он такой и есть. Каждый шлепок, каждое прикосновение горящей и пульсирующей руки Денки к заднице, каждое слово, произнесённое хрипло и на ушко… всё это настолько заводит Катсуки, что он уже почти и не пытается скрыть своего желания, покачивая бёдрами, подаваясь к ладони и желая получить новую порцию болезненного удовольствия, чтобы потом отрицать это и глухо рычать, когда его снова начнут отвлекать от счёта разговорами.       — Сорок! — Бакуго в истерике вскидывается, едва не слетая с коленей Каминари — он мог упасть, если бы его не держали и не прижимали настолько сильно.       — Умничка, — Денки даёт ему отдышаться, трогает за ягодицы, поглаживает их, растирает и разминает. Они покраснели настолько, что создаётся впечатление, будто они смущены такому к ним вниманию. Но нет, смущён сейчас именно Бакуго, которому откровенно стыдно от того, насколько приятно это всё. Насколько ему приятна эта ноющая и никак не проходящая боль, насколько ему хочется большего и большего. Насколько ему хорошо.       Каминари помогает ему встать на ноги, а потом целует выступающую тазовую косточку, понимая, что он сам сейчас взорвётся, если его не взорвёт Бакуго. Его члену слишком тесно в брюках, да ещё и лежит он крайне неудобно…       — Тебе так понравилось, мм? — будто кот жмётся щекой к животу любимого, а потом сжимает задницу Бакуго, заставляя того вскрикнуть и вцепиться в свои плечи. Морщится от приятной боли, ухмыляется, облизывается, как кот, завидевший сметану, и продолжает свой гипноз. Игру в гляделки с едва стоящим на ногах Катсуки.       — За… завались! — Катсуки прикусывает нижнюю губу, понимая, что ему до боли хочется, чтобы его приласкали.       Бакуго мурашками прошибает, когда в его волосы зарывается Каминари, а потом вообще притягивает его к себе и целует за ухом.       — Эй, отлипни, и без тебя жарко! — Катсуки морщится, но в то же время тянется к парню и пытается повернуться так, чтобы не задевать пострадавшие ягодицы — любое прикосновение к ним является адской мукой, а потому лежать на спине или на боку — больно. А Денки только и смеётся, шепчет что-то несуразное и глупое, обвивает любимое тело руками и поглаживает спину, заставляя тепло расползаться мягкими волнами вдоль позвоночника.       По телу растекается сладкая нега, скручивающаяся где-то в груди у Катсуки, который всё-таки оказывается прижат к жаркому телу Денки и обвит руками. Сказать, что ему хорошо — ничего не сказать.       — Тебе так нравится, когда тебя наказывают? — Каминари проводит губами по лобку, едва касаясь щекой напряженного члена Бакуго, трогает его пальцем, заставляя покачиваться, будто играет с игрушкой.       Ответом служит хриплый и несдержанный вздох, который Бакуго тут же пытается скрыть ладонью.       — Тебе нравится, — Денки потирается щекой об член, поднимает взгляд, несколько золотых прядей падает ему на глаза. Сексуально. Он разглядывает лицо Катсуки, который неотрывно следит за каждым его движением и мысленно требует продолжения. Пока только мысленно. — Тебе о-очень нравится… — усмешка трогает губы этого хитрого кота, который вместо того, чтобы в несколько уверенных движений довести Бакуго до оргазма, играется с ним и смеётся. — Скажи, а чего ты сейчас хочешь, а?       Бакуго прикусывает ладонь и старается не издавать ни звука, хотя они рвутся из его тела вместе с дыханием. Он смотрит прямо в золотистые и насмешливые глаза, смотрит, как Денки облизывается, как медленно обводит языком контур губ, делая их влажными от слюны. Катсуки хочется качнуть бедрами, чтобы задеть эти блядские губы головкой члена, направить пальцами его прямо в жаркий рот и заставить Денки себе отсосать — он это делает практически как Бог.       Но нельзя. Если Бакуго попытается действовать без разрешения, его вообще могут оставить без разрядки, издеваясь и насмехаясь над его беспомощностью.       — Ну же, Бакудетка, — шепот и ехидная усмешка. — Если ты попросишь, я дам тебе то, что ты так яро хочешь получить. Просто скажи мне этим дерзким ротиком.       Каминари стискивает основание члена в кольце пальцев, несколько раз двигает им, а потом приближает к собственным губам, но вместо того, чтобы обхватить ими головку или поцеловать ствол, он просто дышит. Горячо и влажно дышит прямо на влажную от прекума головку, заставляя того дёргаться и пытаться отдалиться. Знал бы Бакуго, насколько сильно Каминари хочется снова попробовать его на вкус, облизать с ног до головы и заставить кончать только от языка…       — Гр-рёбаный… блядь… — он не может ясно мыслить, ему до безумия хочется двинуть бедрами вперёд, а не назад — он сейчас явно сможет вогнать член на максимальную длину.       Денки стискивает его ягодицу свободной рукой, заставляя вскрикнуть и всё-таки податься вперёд. Благо, он уже и рот закрыл и лицо отдалил… Иначе Бакуго не выдержал бы.       Ему нельзя кончать, пока он не попросит разрешения.       — Повторяй за мной, — Каминари улыбается, облизывается, приковывает взгляд Бакуго к собственным губам и заставляет как его повторять, краснея и теряя голос. — «Я».       — Я!.. — глухое и сбивчивое — Денки прижимается влажными и горячими губами к уретре, будто целуя её, отдаляется, слизывает смазку с губ, смакует её на языке и прерывисто выдыхает, понимая, что его сознание затуманивается всё сильнее с каждой секундой этой игры.       — «Хочу», — он облизывается и смотрит так, будто это не он сейчас почти что на коленях стоит.       — Х… хочу-у! — язык заплетается — Денки влажно лижет весь член от яичек до головки, обводит языком уздечку и заставляет Бакуго повторить, потому что тот уже забыл, сказал он «хочу» или нет. Каминари пытается глубоко вдохнуть, потому что воздуха ему конкретно не хватает, но в то же время он готов задохнуться от запаха Бакуго.       — И последнее, Бакудетка, — Денки жарко выговаривает это прямо в едва не звенящий от напряжения член. — «Кончить».       — Кончить! — Бакуго толкается вперёд, а Каминари позволяет ему это, стискивая в пальцах ягодицу и заглатывая сразу наполовину. — Пож…пожалуйста!..       Бакуго, у которого всё тело сводит судорогой от желания; Бакуго, который не может устоять на ногах от удовольствия — они у него и так тряслись, а когда Денки начал быстро двигать губами по его члену, так вообще подкосились; Бакуго, который бездумно цепляется за волосы Каминари, скуля и всхлипывая от накатывающего волнами наслаждения — зрелище, на которое просто не может не стоять.       Уже упав лицом на кровать, Катсуки почти что отключается. Он уже не кричит и не стонет — хрипит и хнычет, пытается двигать бёдрами, но всё тело тут же отдаётся болью. Ему кажется, что из него вынули все кости, но он сейчас слишком устал, чтобы на это хоть как-то реагировать.       Каминари тоже не выдерживает этого развратного вида, он почти срывает с себя брюки, выламывая молнию к чертям, прижимается собственным влажным членом к ягодицам Бакуго, зажимает его ими, заставляя бедного парня биться в болезненных судорогах, и в несколько резких и влажных толчков доводит себя до пика, сжимая ладони на заднице слишком сильно и пытаясь перебороть помутнение сознания и шум в ушах. Он растирает собственную горячую сперму по ягодицам, кажется, уже отключившегося Катсуки, будто она — лучшее лекарство. На самом деле нет. Белёсые капли на пылающих «булках», влажная дырка, об которую он тёрся головкой, которая так и не получила сегодня к себе должного внимания — всё это должно пропитаться запахом семени Каминари, должно принадлежать ему.       — Только попробуй в следующий раз не предупредить, когда снова будет подобная хрень… — Катсуки сонно бурчит и утыкается носом в подмышку Денки. Она пахнет потом и немного гелем для душа, и эта смесь запаха кажется такой родной и приятной, что он ещё сильнее зарывается носом туда и жмётся всем телом к такому любимому парню.       — Если предупреждать — будет неинтересно, — Денки целует Катсуки в плечо и притирается к нему ещё теснее — так будет всяко теплее.       Бро: Как все прошло?       Каминари: Завтра он точно не сможет сесть или самостоятельно встать с постели.       Каминари: И…       Каминари: Можешь завтра не приезжать. Я и один могу справиться.       Каминари: ;)       Бро: А не пошел бы ты куда подальше?))))))) Если бы я его так не вымотал, он бы не позволил тебе устроить спанкинг.       Каминари еще раз пробегается глазами по тексту и блокирует телефон, отбрасывая его на другую сторону кровати. Он внимательно разглядывает расслабленное личико Бакуго и дико хочет поцеловать этот жадный чуть приоткрытый рот, но не решается, потому что не хочет вырывать возлюбленного из сладких объятий сна.       «Надо будет закрыть дверь, чтобы Киришима не смог зайти», — проносится последняя мысль, перед тем как Каминари успевает заснуть, укаченный мирным дыханием Бакуго.