Оголённый провод

      Сидеть дома в тотальном одиночестве, когда ты уже привык, что вокруг тебя вьётся любимый или сразу оба любимых человека, такое себе занятие. Даже отвратительное, если быть честным. Бакуго ненавидел такие дни, когда делать совершенно нечего — разве что ходить от стены к стене и периодически залипать на новостную ленту, надеясь увидеть там информацию о каком-нибудь молниеносном уничтожении злодейской шайки, которому поспособствовал один из тех, кого дома слишком сильно ждут. Ждут. Но никогда в этом добровольно не признаются.       Бакуго вообще ни в чём старался добровольно не признаваться — ему это было дико, он к такому не привык. Лучше пусть Киришима с Каминари научатся читать его мысли и, к примеру, перестанут брать задания, когда он свободен как ветер из-за травмы или чего-то подобного. Ему не нравится находиться дома в одиночестве, хоть убейте. Его бесит отсутствие этих двух бесящих долбоёбов сильнее, чем их наличие в непосредственной близости от него.       Весь дом был тих и спокоен, а время тянулось слишком медленно — стрелки часов будто застыли и не двигались, хотя Бакуго следил за ними уже минут, наверное, пять. Он искренне ненавидел тратить время понапрасну, а потому злился и матерился себе под нос, думая, что этим двоим пора бы уже зайти в сеть — уже вечер, блядь, они уже должны были вернуться со смены. Или хотя бы кто-то из них.       Да, Бакуго скучает. Признавать это для самого себя почему-то настолько трудно, что от одной мысли, что он испытывает подобные чувства, в груди леденело и хотелось что-нибудь сломать. К примеру, разбить стакан. Об стену. «Случайно».       Телефон глухо завибрировал в кармане, заставляя Катсуки вздрогнуть и, пробурчав что-то раздражённое себе под нос, достать его оттуда, тщательно скрывая от самого себя, что он действительно ждал этого сообщения.       Правда, какого конкретно «этого», он не знал. Явно не голосового сообщения от Киришимы, которое тот и прислал вместо привычного «привет, как дела, скучаешь?». Бакуго выдыхает, опускается на кровать и нажимает на кнопку воспроизведения.       — Привет… Катсу… — говорит телефон голосом Киришимы, шурша дыханием последнего и будто выделяя это отвратительное (возбуждающее) «Катсу», за которое даже и бить некого, потому что никого рядом нет. —…как… — Киришима будто специально обдаёт дыханием микрофон, — …дела? а?       Бакуго не уверен, что последнее «а» было вопросом, а не плодом дрожащего (непонятно почему) голоса, но на всякий случай пытается себя в этом убедить. Вообще, странность началась ещё с того, что Киришима записывает голосовое… он их ненавидит. Дальше непонятно, почему он делает паузы между словами, да и говорит тихо-тихо, так, что Бакуго пришлось увеличивать громкость на телефоне, чтобы разобрать, что там его парень бормочет.       «Всё нормально», — отбивает он пальцами по клавиатуре, всё ещё думая, что же всё-таки с Киришимой происходит.       Сообщение отмечается прочитанным в ту же секунду, а ответ следует практически незамедлительно:       — А чем ты… ха… — Эйджиро снова выдыхает в микрофон, заставляя тот мерзко дребезжать, — …занят?..       «Слушаю твои всратые голосовые, пиши нормально уже», — Катсуки сглатывает, глубоко вдыхает, выдыхает, пытается утихомирить бешено колотящееся сердце и ещё раз сглатывает… и запускает первое сообщение по новой. И следом второе тоже. И так ещё раза три, пока Эйджиро снова что-то там записывает.       «Ты там дрочишь что ли?» — банальный и вполне логичный вопрос. Наверное. Ну, говорящий таким голосом Киришима явно либо дрочит, либо умирает. И второй вариант явно не подходит — ну вряд ли он бы стал записывать несколько голосовых, чтобы предупредить о собственной смерти.       — Знаешь… м… — Эйджиро дышит уже не в микрофон, а рядом с ним, заставляя Бакуго нервно сглотнуть (ещё раз) и покрыться мурашками. Ощущение, будто ему на ухо горячо выдохнули — уши тут же стали гореть от слишком ярких воспоминаний. —…м-мне тебя сейчас та-ак не хватает.       Киришима срывается на тихий шёпот, который у Бакуго получается разобрать только приставив телефон динамиком к уху. Это крайне неудобно, а потому приходится всё-таки тянуться за наушниками, чтобы прослушать ещё раз. И ещё раз. Непонятно зачем. Покрываясь мурашками каждый раз, когда Эйджиро на том конце провода протягивал это своё дебильное «та-ак», понимая, что выводы о дрочке явно были верными. Или ему хотелось, чтобы они были верными?.. Катсуки даже теряется в догадках и смешанных чувствах, отчего напрочь забывает ответить.       А следующее сообщение включить не забывает. Хотя оно бы и само включилось, если бы он ещё раз прослушал это уже въевшееся в мозг «Знаешь, м-мне тебя та-ак не хватает». Глупости, как можно вообще такое записывать, а главное — зачем? В комнате становится отчего-то чертовски жарко, будто воздух напрягается, и Бакуго бесится, кусает губы, но всё равно слушает, на этот раз сразу в наушниках:       — Почему ты молчишь, мх, Катсу?.. — Эйджиро на том конце «провода» выговаривает сокращённое имя Катсуки с придыханием, заставляя реального парня снова нервно сглотнуть и покрепче сжать зубы — его начала заводить эта глупая ситуация.       «Потому что ты мне не ответил на вопрос, придурок».       Написать эту фразу у Бакуго вышло далеко не с первого раза: руки отчего-то начали мелко дрожать и пальцы из-за этого перестали попадать по клавишам. Ёбаный Киришима издевается что ли? Какого хрена он записывает такие сообщения таким голосом?       — Ну… слушай, а ты в наушниках? — всё так же медленно, но уже более лукаво и тягуче интересуется Киришима, выдыхая в конце сообщения.       Катсуки прикусывает губу и жмурится. Он впервые слышит конкретно это горячее дыхание не с одной стороны, а будто сразу с обеих. Ему кажется, что Эйджиро пробрался к нему в мозг или отправил туда свой голос, чтобы издеваться над Катсуки и мучить его. Правда, ему всё равно не очень понятно, от чего конкретно он сейчас мучается: от собственных предубеждений или от давления ширинки на стояк.       «Да». Он пишет это будто автоматически.       — Тогда-а… — Эйджиро делает паузу, а потом, кажется, ещё ближе придвигает микрофон к губам, но не так, чтобы любое слово было испорчено помехами. — Да, дрочу. Хочешь знать, на что?       Вопрос Киришима задаёт настолько похабно, что Бакуго током прошибает — дыхание сбивается, в паху начинает ещё сильнее тянуть и пульсировать. Ему теперь, чёрт побери, тоже «не хватает Киришимы рядом». Бакуго уже и не помнит, когда в последний раз ласкал себя в одиночестве. Однако можно ли назвать это одиночеством? Киришима всё равно не узнает, что Бакуго до чёртиков завёлся только от его шёпота и самого осознания, что тот мастурбирует. Хотя нет, какой завёлся, бред же, Бакуго это совсем не нравится, ему хочется побыстрее прекратить.       Слова «мне похуй» набираться отказываются, пальцы подрагивают, не попадают по нужным клавишам, а потому выходит всякая белиберда. Катсуки бесится ещё сильнее, прикусывает губу до крови и делает, наверное, величайшую ошибку в своей жизни: нажимает на кнопку записи голосового сообщения.       — Мне похуй, — шипит он, надеясь, что это звучит если не зло, то хотя бы раздражённо. Пока Эйджиро записывает ответ, Катсуки стягивает с себя джинсы. Мешаются. Почему он вообще по дому ходил в джинсах?.. Не важно, видимо, слишком привык, что когда они дома все, то на его зад, обтянутый тёмной джинсовой тканью, слишком часто падают развратные взгляды. И не только взгляды.       — М-м, слушай, Ка-атсу… — ехидно тянет Киришима, а Бакуго прикрывает глаза, стараясь унять собственное смущение. Он уже почти готов признать, что его заводит голос Киришимы, его дыхание и вся та хрень, которую тот несёт… лишь бы это прекратилось. Ещё немного, и ему действительно придётся запустить руку в трусы.       — Ка-атсу, — тут же воспроизводится следующее сообщение, после прослушивания которого его адресат давится воздухом и слишком громко выдыхает. Благо, это не записывалось, а значит останется его личной тайной.       — Потрогай себя, — говорит Киришима уже совершенно другим тоном, от которого Бакуго начинает колотить. Это не предложение, это не нечто повседневное — это прямой возбуждённый приказ с придыханием, и его невозможно ослушаться. Точнее, возможно, но Бакуго точно знает, что никто не сможет понять, послушался он или нет. А потому действительно притрагивается к напряжённой плоти пока что через мягкую ткань белья, поглаживая и понимая, что просто так это ощущается… ну, не очень.       Последнее голосовое сообщение Эйджиро включается снова. И снова. Пока Катсуки не понимает, что его «игнор» это как бы очень палевно, и не записывает ответ:       — Да пошёл ты! — он почти вырыкивает эту фразу, всё ещё надеясь, что это звучит агрессивно. Ну, или хотя бы не возбуждённо.       Бесят эти игры, бесят эти идеи, бесит этот Киришима, который слишком, сука, долго пишет ответ. Пока этот придурок медлит, Катсуки успевает переслушать все уже отправленные голосовые, обхватить упругий член ладонью, признать для себя, что его не просто заводит такой Киришима, а чертовски заводит, а так же пару раз двинуть рукой, прикрывая глаза и пропуская тот момент, когда ему приходит следующее сообщение.       — М-м, тебе нравится, да? — шёпот с придыханием, от которого Бакуго заходится мурашками и запрокидывает голову, вслушиваясь в каждое слово, запоминая все интонации и помехи. Киришима говорит так только когда до безумия возбуждён — у него слегка подрагивает голос, а потому гласные он протягивает, будто на всякий случай. Он шепчет тихо-тихо, вкрадчиво и отдаваясь пульсацией во всём теле своего парня, который себе уже места не находит, вцепляясь в телефон так, что тот едва не трескается. — Ты ведь уже ласкаешь себя, не так ли? Ты ведь тоже… м-м… соскучился. Тебе ведь тоже одиноко, Катсу?.. — Киришима сдавленно выдыхает, а потом заканчивает мысль: — Ты ведь хочешь, чтобы я трахнул тебя, да? Прямо сейчас.       Слов для ответа у Бакуго не находится добрых пять минут, две из которых он просто тяжело дышит, сжимая собственный член и уговаривая себя как можно быстрее прекратить, а оставшиеся три переслушивает голосовое, ритмично лаская себя кольцом из пальцев.       Эйджиро отправляет ещё одно голосовое, видимо, догадываясь, что он «натворил» своими предыдущими сообщениями. Только на этот раз он ничего не говорил, совсем. Даже звука его дыхания не слышно, а потому Бакуго напрягается ещё сильнее, повышает громкость, вслушивается…       И заливается ёбаным смущением, потому что этот слегка хлюпающий звук ни с чем перепутать нельзя. Киришима что ли совсем извращенец?!       — Да ты заебал, бля…дь, — шипит Катсуки в микрофон, понимая, что остановиться теперь практически невозможно, потому что ему хочется слышать больше голоса своего парня. Бесит. Раздражает, он терпеть не может игры подобного рода…       Вместо ответа Киришима звонит, а Бакуго (совершенно случайно) поднимает трубку дрожащими пальцами, шумно выдыхая от неожиданности и слишком сильно стискивая в ладони собственный член, тут же прикусывая губу, чтобы пресечь нежелательные звуки.       — Алло? — шепчет Эйджиро, усмехается, а Катсуки мысленно проклинает расстояние, которое их разделяет, потому что ему (безумно) нравится видеть эту похабную усмешку на губах парня. То, как он ухмыляется, как иногда облизывает пересохшие от возбуждения губы, как потом уже влажными губами целует… Бакуго настолько утопает в воспоминаниях, что пропускает последующую фразу мимо ушей: — Потрогай свои соски.       Бакуго давится воздухом, спохватившись в последний момент, чтобы не выдохнуть слишком шумно и не издавать никаких звуков. Надо быстрее послать этого придурка куда подальше, потому что это уже сейчас практически невыносимо.       — Не собираюсь я делать ничего такого, пошёл нахер, — рычит Бакуго в трубку, но свободную ладонь на собственную грудь кладёт, сжимает пальцы и думает, что нет вообще никаких приятных ощущений в ладони, да и по телу не пробегает того возбуждения, которое рождается от прикосновений к груди от его парней. Но Киришима явно о чём-то догадывается, потому что тут же всё тем же томным шёпотом начинает говорить дальше:       — А помнишь… наши игры? — он усмехается, а у Катсуки от этой усмешки по телу пробегают мурашки, разливаясь лавой в паху так сильно, что ему приходится вновь сжать свой член, стараясь делать это как можно тише. Да, он помнит, он всё, блядь, помнит, особенно… — Как к примеру… м… ты постоянно говоришь «нет», хотя всем своим видом умоляешь себя хорошенько оттрахать? — Бакуго терпеть не может подобные словечки, потому что они заставляют его вздрагивать всем телом и ещё быстрее двигать кулаком по члену. — Или как ты плачешь, умоляя прекратить, хотя сам готов кончить от любого прикосновения? М-м? — Эйджиро так тянет это блядское «м-м», что Катсуки слишком громко и сдавленно выдыхает, что явно не остаётся незамеченным. — Ты ведь трогаешь себя прямо сейчас, я прав?       — Н-нет, блядь, не прав, — ему обязаны дать какую-то премию — его голос практически не дрожал, в отличие от всего остального тела, а в особенности рук, в которых телефон удержать уже было почти невозможно. Какого хрена голос Киришимы такой сексуальный, какого хрена он пытается добиться?! Бакуго сейчас в бешенстве почти настолько же, насколько возбуждён.       — О, да? Неужели? — Эйджиро смеётся, потом шумно облизывает губы, выдыхает, а следом продолжает: — Представь, что я на тебя смотрю.       Он говорит это таким тоном, что Бакуго, соскучившийся по подобному, не может не представить. И не выдохнуть шумно снова — он никогда не трогал себя сам при Эйджиро. Он практически не трогал себя с того момента, как они начали встречаться, а как съехались, так вовсе перестал… кроме того случая, после которого ему понятно объяснили, что делать так лучше не стоит — чревато.       — Да пошёл ты, — жарко выдыхает Катсуки, тут же чувствуя резкое желание застонать — ему действительно начинает казаться, что на него смотрят, что наблюдают за каждым действием, что рядом с ним сидит Эйджиро и смотрит на распластанного любовника, который судорожно сжимает ладонью собственный член и давит большим пальцем на дырочку уретры.       — М-м, скажи это ещё раз, — из трубки доносится невнятное шуршание, видимо, Киришима меняет позу, усаживаясь (или укладываясь — Бакуго не знает) поудобнее. Бакуго сам бы хотел сменить положение, отключив телефон и уйдя, к примеру, в душ, но что-то его останавливает — тело будто свинцом наливается, а голос из трубки и вовсе выводит из себя.       — Пошёл ты, — послушно и (думает, что) грубо шипит Катсуки, позорно срываясь голосом на последней букве и выдыхая. Чёртов Киришима, если хочет эту хрень под названием «виртуальный секс», то пусть хотя бы говорит что-то… больше.       — Оу да, детка, — усмехается тот в ответ и глухо постанывает. — Я бы сейчас сжал твою задницу до синяков и оставил бы на ней пару засосов… умн, — Бакуго будто наяву представляет всё, что говорит Киришима, несдержанно вздыхая и скрывая стоны за тихим и разъярённым (он думает, что разъярённым) шипением.       — Хватит заниматься этой хренью… — снова это бакуговское «хватит», которое никогда и не означало действительную просьбу остановиться. Но он повторяет её из раза в раз, точно зная, что ничего не прекратится. Слова Киришимы заставляют всё тело напрягаться ещё сильнее, а руку на члене двигаться быстрее. Кажется, ещё немного, и от одних только ярких картинок в голове он начнёт стонать, представляя, что всё, что он делает с собой, делает с ним Эйджиро, что это его крепкая ладонь скользит по стволу то издевательски медленно, то быстро и ритмично, заставляя Бакуго задыхаться.       — Уже просишь? — Киришима сейчас явно ухмыляется, наслаждаясь самим фактом, что он довёл своего парня до такого состояния, — но ты делаешь это неправильно, Катсу, — он снова начинает вкрадчиво шептать в микрофон, перемежая слова тяжёлым и обжигающим даже через сеть дыханием. — Если ты правильно попросишь, я, может, и подумаю над тем, чтобы остановиться. Давай, скажи, я знаю, — снова пауза, во время которой Бакуго замирает, даже дыхание задерживая, — ты умеешь.       Ожидания не оправдываются, Катсуки упорно думал, что там снова будет что-то возбуждающе-пошлое, а потому начинает злиться. Ну, как злиться, медлит с ответом и просто упорно молчит, даже не двигаясь, будто ожидая продолжения. Но его не следует, как бы он ни молчал. Из трубки доносится сбивчивое дыхание, но даже оно слишком тихое, пусть на телефоне и настроена максимальная громкость.       — Киришима… — начинает он, но его тут же прерывают резким и властным:       — Не так.       Бакуго сглатывает вязкую слюну, облизывает губы, жмурится и пытается собрать мысли в кучку, чтобы хоть что-то сказать «правильно». Дыхание сбивается от одной мысли, что его заставляют просить. И просить о чём? Блядь.       — Пожа…луйста, — выдавливает он из себя, сбиваясь на каждой букве и понимая, что у него член сейчас взорвётся от перевозбуждения. — Эй… Эйджиро, блядь…       От самого факта, что он просто попросил, даже не уточняя, чего именно, у него в груди начинает стучать ещё сильнее, а всё тело перестаёт слушаться.       — Поиграйся со своей попкой, — практически сразу выдаёт Эйджиро, явно удовлетворённый «просьбой». Бакуго не сдерживается и пропускает хриплый и короткий стон, забывая снова прикусить губу и задержать и без того сбитое дыхание. Это не остаётся незамеченным, — я знал, что ты этого о-очень хочешь. Давай, оближи пальцы и засунь их в себя.       — П-пошёл ты… — тянет он дрожащим голосом в ответ, но пальцы в рот запускает, тщательно их облизывая и стараясь не издавать при этом никаких звуков. Хотя это бесполезно — его тяжёлое дыхание и тихое хлюпанье слюны отчётливо слышно даже ему самому сквозь наушники.       Киришима выжидающе молчит, пока Бакуго запускает облизанные пальцы себе между ног, пока пропускает короткий вздох и стон от прикосновения горячих и влажных пальцев к пульсирующему в ожидании колечку мышц, пока проталкивает один внутрь себя и самозабвенно стонет.       — Хороший мальчик, — хвалит его Киришима за всё, что тот делает сейчас, за всё, что тот чувствует, — а теперь представь, что это делаю я. И сделай это так, как нужно.       Ответить связной речью на этот хриплый и возбуждённый голос Бакуго не в состоянии — он низко стонет, добавляя в себя ещё и второй палец, хныча от болезненных ощущений и начиная ими двигать, понимая, что смазки недостаточно, что ему почти больно… но это чувство теряется в безумном пожаре, который захлёстывает его с головой и не даёт ни о чём думать: он может только слушать голос любимого и двигать в себе пальцами, утопая в сладком ощущении.       — Детка-а, — стонет Эйджиро с того конца провода и тяжело дышит: он явно уже на пределе, а вот Бакуго ещё нет. Ему становится обидно, он начинает двигать пальцами сильнее, но от нехватки смазки это слишком больно — он хнычет в трубку, срываясь на высокие стоны. — Залезь… умн… в тумбочку… во второй ящик.       Зачем Бакуго лезть в тумбочку он не представляет, но с громким хлюпанием достаёт из себя пальцы, стараясь не слишком сильно для самого себя показывать, что ему отвратительно это чувство пустоты.       В тумбе обнаруживается смазка. И продолговатый кусок пластика, напоминающий член. Бакуго ожидал что-то подобное увидеть, но не думал, что встретится с этим так скоро, да ещё и когда будет в полном одиночестве дома. Хотя сейчас он тоже об этом не думает, собирая мысли в кучку и выдыхая в трубку:       — Эй… ты ебучий извращенец, ты знаешь это?       В ответ слышится только смешок на выдохе и сдавленный стон.       — Поторопись, детка, ты же хочешь кончить вместе со мной, — шёпот всё ещё пробирает насквозь, и член Бакуго на него реагирует — он подрагивает и выпускает из себя очередную капельку смазки. Ему хочется прикоснуться к себе снова, но он уверен, что ласк только спереди ему не хватит — он уже от них безвозвратно отвык.       Он возвращается на прежнее место, разглядывая игрушку и понимая, что на ней есть какое-то чёртово колёсико, после поворота которого игрушка начинает подрагивать. И это кажется ему безумно интересным. Он знает, что как только он отойдёт от оргазма, ему будет чертовски стыдно, но сейчас он обильно поливает её смазкой и, встав на четвереньки, приставляет к пульсирующей в ожидании дырке, медленно надавливая.       — Он вибрирует, ты знаешь? — хрипло смеётся Киришима в трубку. Он считает Бакуго идиотом? Плевать. — Включи. Чтобы я слышал.       Властный тон будто подгоняет, хотя Бакуго самому не терпится, а потому он сжимает зубы и с гортанным стоном проталкивает кусок пластика (оказавшийся намного короче и тоньше члена Киришимы) до основания, случайно задевая пальцами колёсико.       Больше никаких слов Бакуго разобрать не может — Киришима что-то ему говорит, а может и нет — но ему плевать, он самозабвенно стонет, двигая игрушку внутри и теряясь в незнакомых ощущениях. Ему настолько хорошо никогда не было — вроде бы размер небольшой, но эта чёртова вибрация…       Кажется, из этой штуки можно выжать большую мощность — Бакуго поворачивает колёсико до упора, и у него подкашиваются руки. Теперь он распластался на кровати затраханный и пока ещё неудовлетворённый, его набухшие соски при каждом движении трутся о ткань покрывала, его спина ноет из-за не слишком удобной позы, но он продолжает двигать в себе кусок пластмассы и кричит.       — Эйджиро… я… — он хнычет, он привык, что ему всегда нужно просить перед тем, как кончить, он не знает, куда себя деть — он слишком привык, что им командуют. Но сейчас не время по этому поводу возмущаться.       — Давай, детка, давай, — голос Киришимы сбивается — он слишком долго сдерживал себя, чтобы дойти до пика одновременно с Бакуго, он сам стонет, но эти звуки звучат чем-то совершенно отдалённым.       От оргазма у Бакуго закладывает уши — он обессиленно падает на кровать, давая игрушке медленно выползти из своего тела, и понимает, что ему всё равно, чёрт побери, мало. И всё время будет мало, пока этот придурок не вернётся из командировки.       — Ты великолепен, Катсу, — после минутной паузы ласково шепчет Эйджиро, а затем шумно чмокает микрофон и отключается.       — Чёрт бы тебя побрал, Эйджиро.       Только сам Эйджиро этого уже не слышит. И Катсуки плевать на это — он снимает наушники, открывая телефон и устраиваясь поудобнее.        «Смотри, ты наверняка сейчас так же выглядишь», — гласит подпись Киришимы под фотографией. Под фотографией раскрасневшегося Бакуго, который лежит с прикрытыми глазами, заляпанный спермой; который пошло расставил ноги, открывая вид на припухший анус, из которого мутными каплями вытекает сперма…       Он смотрит на это и не находит в себе сил даже начать злиться: у этих ублюдков слишком много его фотографий, о которых он ничего не подозревает. Привычное дело. Наверное. Но он усмехается — только они могут довести его до такого состояния. Сам он себя едва ли вымотал.       Впрочем, Киришима написал ещё и «спокойной ночи», а значит, от продолжения жаркого вечера Бакуго никто не будет отвлекать…       Не будет, если проигнорировать соседний чат, в котором Каминари, отсутствующий уже достаточно долго, упорно требует к себе внимания. Хотя… какая разница, ни смущения, ни стыда, ни желания всех переубивать у Бакуго уже нет.       А значит, можно честно ответить на вопрос Денки: «Что делаешь?» — и принять входящий вызов, снова надевая наушники.