***
Похоже, принятие ванны повлияло на их отношения. В лучшую сторону. Кошка преследует его по всему дому, цепляясь за его пятки, как осиротевший утёнок. Закрытая дверь приводит к истерике. Когда он скидывает бельё в кучу, кошка забирается на неё. Она прижимается к его ноге, мешая двигаться, когда он порывается пойти взять себе пива. И она никогда не слезает с дивана, если он смотрит телевизор. Через несколько дней он доходит до неизбежного срыва. Паника приходит позже — уже тогда, когда кошка кубарем летит в кухню. Ей удаётся грациозно перевернуться, и она мягко планирует на стол. Совершенно невредимая. Она забирается обратно к нему на плечо и мяукает, царапая когтями кожу. — Я не стану извиняться. Мне нужно хоть какое-то личное пространство, розовая ты хрень. Перестань ходить за мной, как влюблённая фанатка. Вылижи себе яйца или сожри мои ботинки — найди уже себе какое-нибудь хобби. Кошка облизывает его ухо, и Уэйд невольно вздрагивает. — Ненавижу тебя. (Но он больше не отшвыривает её.)***
Холодно. Это тот самый холод, который промораживает до костей. Холодно и темно. Здесь всегда темно — неважно, закрывает он глаза или нет. Холодно, темно и больно. Как же у него всё болит. Сознание плывёт, и не спасает даже твёрдость неровной, колючей поверхности бетона под ним. Его кожа горит, но прохладный асфальт не поможет — давным-давно перестал помогать. Он не знает, где верх, а где низ. Он даже не знает, сколько уже лежит здесь. Он пытается позвать на помощь, но слова застревают в горле. Он пытается снова, и снова, и снова, и снова, но в ответ слышит тишину. А тишина, эта тишина, способна удушить — и душит изнутри, пробравшись в горло. Он молча умоляет о том, чтобы кто-нибудь пришёл, чтобы пришёл и забрал его отсюда. Но не может найти выхода — Уэйд не знает, есть ли вообще выход отсюда, потому что он словно брошен в бездонную пропасть, недвижимый, сотрясаемый волнами боли, пульсирующей в крови и добирающейся до костей. Его пальцы дёргаются. Он медленно сжимает их в кулак и царапает свои ладони. Поначалу медленно, но его проклятая кожа горит, горит, горит, и он ни черта не видит, и он хочет одного — облегчения, и царапает, царапает, царапает себя, пока не чувствует, как кожа под ногтями рвётся, но даже это, даже это не помогает, теперь он не сможет остановиться, не сможет отсюда выбраться, ему не позволят умереть, и он просто останется здесь, словно… Уэйд просыпается. Он задыхается, простыни сбиты, мокрая от пота рубашка неприятно липнет к телу. Он заставляет себя медленно вдыхать через нос и выдыхать через рот. Вечные огни Нью-Йорка освещают комнату, открывая взгляду кровать, тумбочку и пару грудастых баб на стенах. Что-то мягкое и тёплое жмётся к нему. Успокаивает. Кажется реальным. В его ушах звенит бессмысленный поток дребезжащих звуков. — Мне ещё никогда не посвящали серенад, — говорит он кошке. Горло дерёт изнутри, и Уэйд не уверен, что не кричал во сне. Кошка тычется в него носом, коротко лижет грубым шершавым языком. Её блёклые глаза на острой морде горят, словно фары, и она ещё больше напоминает пришельца. Цифры на будильнике светятся красным. 04:18. — Как насчёт марафона диснеевских мультиков, а, Миньон? Кошка мяукает. Уэйд стаскивает с себя потную футболку и надевает маску. Они вместе идут в гостиную, и Уэйд включает «Котов-аристократов». Он роняет пульт лишь дважды.***
В свой следующий поход за покупками Уэйд приобретает несколько банок с тунцом. Никогда не знаешь, когда наступит зомби-апокалипсис. А во время зомби-апокалипсиса банки с тунцом — настоящее золото. Вот что он говорит кошке, опустошая банку в её миску. — Чтобы ты поняла, сколько моих денег ты съедаешь, маленькая халявщица. Миньон соглашается и выражает свою благодарность, дочиста вылизав миску.***
Уэйд не дрочил две недели. Кошка прилипла к нему, как пиявка, а он не собирается устраивать для неё приватное шоу. Он даже не может запереть её в комнате: кошка начинает визжать, словно её режут (по правде, Уэйду уже хочется это сделать) и ужасный стояк-убийца вот-вот придёт по её душу. Он даже не может пожаловаться Питеру (признаться, он предпочёл бы познакомить Питера со своим членом при других обстоятельствах), и, хотя он и без того не чурается жестокости, вынужденное воздержание начинает брать своё. Он смотрит на экран компьютера и думает, как сформулировать этот гугл-запрос. Всё, что он может придумать, звучит или отвратительно, или ненормально, или просто жалко, и любая из этих формулировок наверняка привлечёт к нему внимание ФБР. «Что делать, если кошка превращает меня в импотента», «Дрочка без кошек», «Спаси меня, Джерри Спрингер, моя кошка христианка и не даёт мне подрочить!» В конце концов он останавливается на варианте «Как отвлечь кошку». На первом месте значатся лазерные указки. В одной из пушек Уэйда есть лазер, но вряд ли он настолько мультизадачен. Он пролистывает игрушечных мышей, какие-то звенящие шарики и приложения-специально-для-котов, пока не находит кошачью мяту. Будучи уже довольно успешным наркодилером, он быстренько разбирается в том, какие ему понадобятся ингредиенты, и даже заказывает всё это совершенно легально (!) — через ту дамочку из зоомагазина. Ему придётся накурить кошку, чтобы подрочить. Вот что значит жить с диктатором. — На этом твоё королевство террора пало, Трюфелька, — говорит он кошке, бешено катающейся по полу. Дверь в спальню закрывается с приятным щелчком.***
Уэйд как раз собирается насладиться Нетфликсом (возможно, он позаимствовал учётку одной из своих жертв), когда Симба решает, что ей мало внимания, и заслоняет собой экран компьютера, призывая почесать её между непропорционально огромных ушей. И коротких почесушек жадной кошке недостаточно. Уэйд тяжело вздыхает, вовремя напоминая себе, что она — единственная связующая нить между ними с Питером, и позволяет ей выиграть этот раунд. Он уходит смотреть телевизор, и кошка не идёт следом.***
Откуда-то из-за дивана доносится мурлыканье. Компьютерное кресло внезапно летит в сторону кухни. Под взглядом Уэйда кошка, одним прыжком преодолевшая расстояние до кресла, взлетает на него, как крылатая адская обезьяна. Она повисает на спинке, цепляясь за кресло когтями, и едет на нём, пока оно не впечатывается в стену. — Похоже, кошачья мята не так безобидна, как пишут в интернете, — задумчиво говорит Уэйд самому себе, пока кошка снова прыгает на свой импровизированный скейтборд. — Впрочем, если выбирать между твоими мозгами и моим членом, последний однозначно выигрывает. Он, знаешь ли, обладает яйцами, поддерживающими меня в трудную минуту. Три — один в пользу члена. Фаталити! Кошка, невозмутимо принимающая незавидную судьбу овоща, не возражает. Кресло с ездоком носится по всей квартире, и Уэйд врубает «Остин Пауэрс». (Так это был не побритый перс.)***
Уэйд как раз собирается принять душ, когда кошка пробирается в ванную и принимается пялиться на его обнажённое тело. — Кое-кто чересчур увлёкся вуайеризмом, — говорит он ей, смущённый. Глупо испытывать смущение перед кошкой, но у неё такой осуждающий взгляд. — Сначала не даёшь мне подрочить, а теперь таскаешься за мной в душ? Вы, миледи, совершенно не знакомы с правилами приличия. Он смотрит на памятную коробку, но та, похоже, сейчас совершенно не интересует кошку. — Тебе не пора ли свалить? Кошка смотрит на него и мяукает. — Что? Уэйд уверен: она чего-то хочет. Он мысленно прогоняет всё в голове — в фонтанчике полно воды, в миске свежая порция корма, в квартире не слишком холодно, и Уэйд уделил кошке достаточно внимания. Если верить старику Маслоу, нет больше ничего, что могло бы ей сейчас понадобиться. — Мне плевать, чего там тебе захотелось, маленький тиран. Я собираюсь помыться, и ты не сможешь помешать мне. Он открывает воду и берёт мыло, игнорируя кошачьи вопли. А потом, заметив краем глаза движение, поворачивается. Кошка сидит на раковине, прямо напротив душевой кабинки. — МЯУ! Она верещит и бьёт лапой по вентилю крана, врубая воду на полную мощность. Мыло выпадает из его пальцев, и… Уэйду семь. На улице льёт как из ведра и холодно, а до дома ещё целых три квартала. У него нет денег, чтобы поехать на автобусе, хлипкий дешёвый зонтик сломался, как только он вышел из школы, а исписанные убористым почерком тетрадки промокли. Он шлёпает по лужам, разыскивая источник странного шума, пока не находит его — крошечного чёрного котёнка, мокрого и беспомощного. Когда Уэйд поднимает котёнка на руки, тот оказывается совсем ледяным; Уэйд тут же прячет его под рубашку. Вряд ли там намного теплее, они оба промокли и продрогли, но отогревающийся котёнок что-то мурлычет, прижимаясь к груди, и у Уэйда на сердце теплеет. — Не волнуйся, — говорит он котёнку, — я позабочусь о тебе. Уэйд осторожно открывает дверь. Отец лежит на диване в отключке, с бутылкой в руках. Матери нет дома. Он стягивает с себя мокрую одежду и достаёт два тонких полотенца, выцветших от частых стирок. Сначала Уэйд высушивает котёнка, обтирая его полотенцем, и только потом переодевается сам, натянув на ноги пару тёплых носков. Он открывает холодильник — там почти ничего нет, но находится молоко, срок годности которого истёк всего пару дней назад. Уэйд принюхивается — и пахнет вполне прилично. Он наливает молоко в миску и на цыпочках крадётся в свою комнату, с величайшей осторожностью закрывая дверь. — Никто не должен знать, что ты здесь, понимаешь? — торопливо шепчет он, подталкивая миску к котёнку. — Тебе придётся помолчать. Котёнок не пьёт молоко. И не затыкается. Уэйд пробует всё, но маленькая тварь продолжает кричать. Уэйд не знает, чего хочет котёнок. Уэйд не знает, как прекратить это. — Пожалуйста, — умоляет он, — пожалуйста, перестань. Котёнок не перестаёт. Дверь распахивается, и Уэйд испуганно замирает. — ЗАКРОЙ свой грёбаный рот, неблагодарный кусок дерьма! — орёт его отец, и Уэйда тошнит от запаха перегара. Он не может ничего ответить, может только горячечно умолять котёнка: пожалуйстапожалуйстапожалуйста, подожди, пока он не уйдёт, не… Котёнок мяукает. Отец Уэйда подаётся вперёд, сконфуженный и разъярённый. — Это ещё что такое? Уэйд не находит в себе слов для ответа. — Я задал тебе вопрос, говнюк, — его голос убийственно тих. — И лучше бы тебе, блять, ответить, пока не поздно. — Это котёнок, — говорит Уэйд, задыхаясь. — Я нашёл его. Сэр. — Ты нашёл его. — Он… он плакал. Шёл дождь, и он весь промок. Отец Уэйда молчит. Весь его вид источает опасность. — Промок, говоришь. Уэйд кивает и смотрит в пол. Там, на полу, виднеется обугленный чёрный след — ещё с того раза, как его мать уронила сигарету. Котёнок снова мяукает. Звучит обвиняюще. Отец приходит в движение. Одной рукой он до синяков сжимает запястье Уэйда, другой хватает котёнка за хвост, как грязную помоечную крысу. Он тащит обоих в ванную, и Уэйд подсознательно догадывается, что сейчас произойдёт нечто ужасное. Отец небрежно отшвыривает его к двери, и ручка больно впивается Уэйду в плечо. — Я покажу тебе, как приносить этих уродов в мой дом, маленький ублюдок. Будто ты один не приносишь достаточно проблем. Уэйд чувствует, как по его щекам текут слёзы. — Смотри, смотри, и, клянусь, если ты отведёшь взгляд хоть на секунду, ты пожалеешь об этом. Его отец наполняет грязную раковину водой. Повсюду плесень, воняет отравой и сыростью. Уэйд смотрит, как его отец опускает котёнка в воду. Тот опускается на дно раковины тяжёлым камнем, вода хлещет по полу, котёнок отчаянно вопит, булькая и захлёбываясь, и Уэйд вопит тоже, давясь слезами. Но не отводит взгляда. Возможно, это занимает всего несколько секунд, но в жизни Уэйда не было секунд длиннее и страшнее. В раковине что-то булькает, и вода успокаивается. Застывает — неподвижно. Отец отвешивает ему оплеуху и резко вздёргивает его на ноги, впихнув ему в руки мокрого неподвижного котёнка. — Брось этого вонючего ублюдка в мусорное ведро и никогда, — он снова бьёт его, и в ушах у Уэйда звенит, — никогда больше не пытайся притащить что-то подобное в мой дом. — Да, сэр, — отвечает Уэйд так, как должен, и несёт котёнка на кухню. Котёнок в его руках так холоден. Он кажется совсем живым — легко обмануться, но его язык вывалился изо рта, а мутные глаза широко раскрыты, но ничего не видят… У Уэйда печёт под веками. — Прости, — шепчет он прерывисто и ломко, так, чтобы не услышал отец. — Прости, прости, я не хотел… Он прижимает котёнка к груди, но тот становится только холоднее. Когда Уэйд приходит в себя, ему всё ещё зябко: он сидит в ванне, и по его спине тянется ледяная струйка воды. Он не знает, как долго он пробыл без сознания. Сгорбленная кошка сидит рядом с ним на бортике. Он сглатывает, но комок в горле никуда не исчезает. Его рука хаотично шарит вокруг, пока не находит вентиль, и поток воды иссякает. Как только он выключает воду, кошка спрыгивает на его колени и жмётся мордой к его груди. Она мурлычет так громко, что он ощущает кожей вибрацию в её груди. — С тобой никогда не случится ничего подобного, малышка, — мягко уверяет её Уэйд. Он робко обнимает кошку, и та позволяет, хотя его ладони ужасно холодны. — Он мёртв. Он мёртв так давно, что черви уже успели сожрать и переварить его. Мертвее, чем тот попугай в скетче Монти Пайтона. Мертвее, чем мумия в Британском музее. Мертвее, чем Сара Пэйлин внутри. Уэйд знает, что его объятья слишком сильны для кошки, но он не может её выпустить, не может лишить себя звука биения её сердца в коробке костей. — Бояться нечего. Они оба остаются в ванной ещё долго. И Уэйду требуется несколько дней на то, чтобы заставить себя вновь принять душ. Кошка наблюдает за тем, как он, вооружившись молотком, разносит раковину к чертям собачьим. Плитка сползает со стены, обнаруживая уродливую бетонную кладку, но Уэйд только переступает через завалы и небрежно, наскоро ополаскивается, быстрыми движениями, бездумно, на автомате. На следующее утро он чистит зубы над кухонной раковиной, выплёвывая пасту на грязную посуду, залитую застоявшейся водой. Не то чтобы он нуждался в зеркале.