Dragon Become Age

      — Я сейчас сдохну нахуй.       — Ты не сдохнешь нахуй, иди сюда.       — Зачем, что б ты смог закончить это побыстрее? Да ты, блять, святой просто.       Гэвин позволил Найнсу тащить себя остаток пути, будто какого-то капризного ребёнка, и сунуть? Чёртов снег? Ему в лицо?       — Где ты, блять, достал ёбаный снег?       — Мне дал его дракон.       — Ты хоть раз в жизни просто отвечал на заданный вопрос?       — Он волшебный, для твоей головы, а теперь перестань разговаривать и постарайся отдохнуть.       Они бродили по лесу уже два дня с тех пор, как аввары их отпустили, и всё ещё не нашли этого отступника. Гэвин уже начал задумываться, а не наёбывают ли их Дикие земли, не наёбывают ли они магию филактерии, просто водя их кругами. Была ли эта мысль слишком безумной? Лириумная ломка сводила людей с ума.       Но он ещё не должен был слететь с катушек. Это всегда начиналось с головной боли, сперва такой лёгкой, что он практически мог её игнорировать. Её можно было спутать с любой другой головной болью, видит чёрт, у него они были постоянно. Разница заключалась в том, что вместе с ней приходил звон в ушах, слышимый ровно настолько, чтобы стать невыносимым.       А ещё этот сучий лириум не терпел отлагательств. Если вдруг, упаси Создатель, Гэвин просыпался позже обычного или по какой-либо другой причине задерживался с приёмом этого дерьма хоть на час, головная боль перерастала из раздражающей до чуть ли не слепящей. А ещё появлялись другие крутые эффекты, вроде дрожи, и тошноты, и общей слабости, как при лихорадке. После нескольких часов такого восхитительного коктейля это состояние немного отпускало, и Гэвин мог чувствовать себя практически самим собой, только с омерзительным похмельем.       А потом вся эта поебень начиналась заново. Головная боль и прочие симптомы то отступали, то накатывали- чаще накатывали, чем отступали, но ему начинало видеться и слышаться всякое, а ещё снились бредовые сны.       Гэвин пока до этого ещё не дошёл. Он скорее был на той стадии, где чувствовал себя пиздецки дерьмово, но ему непременно станет хуже, если он не сможет достать ещё лириума, и это может произойти раньше, чем они выберутся из этого блядского леса.       Снег немного помог его голове. И Найнс опять был очень близко. У него было очень интересное представление о личном пространстве — такового, по-видимому, в его понимании просто не существовало — в самый неподходящий для Гэвина момент. Но Найнсу было недостаточно просто находиться в личном пространстве Гэвина, о нет, ему обязательно нужно было делать для него что-нибудь приятное в этот момент. Вот же осёл.       Хотя Гэвину это вроде как даже нравилось. Будто уже сто лет прошло с тех пор, как они стояли друг у друга поперёк горла. И он правда очень ценил, что Найнс старался о нём заботиться — нянчился, блять, с ним, на самом деле. Гэвин ему потом обязательно припомнит, что тот был такой душкой.       — Вообще-то, с умирающими людьми нужно быть повежливее, знаешь ли.       Найнс убрал с его лица волосы и проворковал:       — Пожалуйста, заткнись уже нахрен, милый мой бедняжка, и иди спать.       Ощущение пальцев Найнса в его волосах объективно было одним из лучших во всей его чёртовой жизни. От него Гэвин чувствовал себя очень по-гейски. Да что ж они делали-то, блять.       Ему нужно было просто поцеловать ублюдка. Сказать «спасибо, что был со мной таким милым в последние часы моей жизни, и кстати, кажется, я тебя люблю» и, блять, поцеловать его. Может, так он и сделает, когда растеряет остатки рассудка от сраной лириумной ломки.       Разумеется, Гэвин его не поцеловал, вместо этого он отправился спать, как Ублюдский Принц и приказал. Найнс же лёг спать не сразу, читая свою книжку или что там у него, и напевая себе под нос песню. Или, по крайней мере, Гэвину показалось, что это был маг, но прямо перед тем, как отрубиться, он уже не был так в этом уверен- голос был совсем не похож на Найнса.       Гэвин проснулся, и голова болела ещё сильнее, чем прежде.       Он пытался выдерживать время, принимать только по одной дозе этого синего дерьма по утрам, как и положено, не больше. Ему нужно было прислушиваться ко всем этим старым ветеранам, что пытались его предупредить, что нужно привыкнуть принимать настолько мало, насколько он сможет вытерпеть. Они думали, что так будут жить дольше, но Гэвину никогда не было дела до всей этой хуйни, и уж точно не тогда, когда, принимая его, он чувствовал себя так хорошо и становился таким сильным.       Когда Гэвин встал, было всё ещё темно. На самом деле, всё еще была середина ночи. А ещё он знал, что его разбудило — это было то пение. Поначалу он подумал, что ему это приснилось, но кто-то, где-то посреди этого чёртового болота, пел, и первым желанием Гэвина было просто нахрен пойти спать дальше, потому что его это не касалось. Вторым его желанием стало надеть свои ботинки и пойти поискать его источник, потому что он съезжал с катушек.       Он вытащил из-за пазухи филактерию, потому что где-то на задворках его слабеющего ума промелькнула мысль, что в лесу мог петь их отступник, как какой-нибудь сумасшедший. И так совпало, что филактерия указывала в том направлении, откуда доносилось пение. А ещё эта маленькая хрень очень ярко светилась, так ярко, что голова заболела ещё сильнее. Блять.       На каком бы языке ни было это пение, но точно не на всеобщем. Он звучал очень похоже, но Гэвин не мог понять ни слова, прям как с теми бормочущими духами в Южном Пределе. Это что, был сраный призрак? Он пытался выследить сраного поющего призрака? Или одержимого отступника. Может, это была ведьма из найнсовской книги. Ему стоило разбудить Найнса. Ему стоило развернуться назад и пойти разбудить Найнса.       И всё же, он чувствовал…будто всё еще видит сон. Пение сделало ноющее чувство пустоты внутри него почти непереносимым, будто прямо там впереди его ждала большая куча славного лириума. Из-за этого в голове помутилось, и что-то внутри подсказывало ему, что, если он найдёт источник пения, ему станет намного лучше.       Вокруг было темно, как в жопе, путь ему освещала только луна. Так что, конечно же, не было ничего удивительного, когда земля исчезла из-под его ног, он оступился и кубарем рухнул вниз. И теперь он оказался в пещере. Наверное. Ему ни пизды не было видно. Здесь пение стало громче, эхом отражаясь вокруг него, и филактерия в его руке сошла с ума, вращаясь так быстро, что выглядела как сплошной диск из красного света.       Гэвин не мог подняться обратно наверх, так что он пошёл вперёд. Его странным образом совсем не беспокоила вся эта жуткая и, вероятно, опасная для жизни ситуация. В груди было какое-то тянущее чувство, заставляющее двигаться дальше: здесь было что-то для него, и всё ощущалось не совсем реально, как будто если его убьёт ведьма или одержимый отступник, то он просто снова проснётся в своей постели.       Туннель уходил вниз довольно круто, неровный и каменистый, с едва различимыми в темноте корнями деревьев, свисающими сверху. А потом начал становиться ровнее, и воздух стал другим. Гэвин всё ещё не мог разглядеть потолок, но от взглядов вверх у него начинала кружиться чёртова голова. Казалось, что всё спокойно, даже слишком спокойно. Пение звучало так, будто доносилось из какого-то собора, и он даже мог слышать эхо от собственных шагов.       Гэвин думал, что его глаза привыкли к темноте, но на самом деле это что-то впереди него излучало свет. Теперь он едва мог разглядеть и стены, покрытые резьбой — где же он, чёрт побери, оказался? В гномьих руинах? Так близко к поверхности? Это не было невозможным, но всё же было дохрена подозрительным совпадением. Ничего хорошего в гномьих руинах никогда не происходило.       В конце комнаты находилась…какая-то странная хрень. Потолок и стены обвалились, уступая место массивной каменистой структуре, которая, казалось, выросла прямо из земли. Это определённо точно был лириум, огромный, блять, кусок лириума, Гэвин явственно чувствовал это.       Если бы не то, что это дерьмо было красного цвета.       Он приблизился к нему, потому что — почему бы и нет? Этот лириум ощущался не так, как нормальный: лучше, сильнее, исходящий от него свет был таким горячим, что практически обжигал. И Гэвину непреодолимо сильно его хотелось. Песня доносилась из глубины него.       Может, у Гэвина получится отколоть немного этой срани своим мечом. Даже маленький кусочек сможет держать его в строю какое-то время. И ему было плевать, что подходить ближе было даже как-то больно, ему это было нужно.       На таком расстоянии он мог разглядеть в нём что-то странное. Внутри кто-то был, заключённый в него, словно ископаемое. Гэвин узнал её, и как-то отстранённо ощутил, как сердце ухнуло вниз. Быстрый взгляд на филактерию это подтвердил — это была отступница. И как, блять, она тут оказалась? Может, Гэвину удастся вытащить её оттуда.       — Гэвин, не трогай это.       Гэвин обернулся и увидел Найнса.       И его это почему-то разозлило. Типа, дохрена сильно.       Что, блять, он имел в виду под «не трогай это»? Гэвину нужно было это дерьмо. И это он его нашёл. Это было для него. И он тут был главным, разве нет? Он же это уже говорил. Он отдавал тут приказы, а не какой-то избалованный маг.       — Расслабьте булки, Ваше Величество, это лириум. Я возьму немного.       — С ним что-то не так, нам нужно уходить, — Найнс сделал шаг ближе, и Гэвин направил на него свой меч. Какой-то части него было стыдно за это, но это чувство было погребено под пиздецки сильным желанием заполучить этот лириум.       И от взгляда на лицо Найнса ему стало совсем не хорошо. Оно было нехарактерно для него открытым, и он выглядел сбитым с толку и немного оскорблённым, и Гэвину это правда очень не нравилось, но он не мог остановиться. Он хотел сделать что-нибудь, чтобы исправить всё это, но было такое ощущение, что одна его часть хотела одного, а вторая– чего-то совершенно другого, и вторая часть была той, что держала оружие.       Он развернулся и ударил по булыжнику эфесом меча.       И после этого отступница внутри раскрыла глаза. Лили, её звали Лили, Гэвин теперь вспомнил.       — Ох, блять.       — Нам надо уходить.       Ему не нужно было повторять дважды, Гэвин поспешил к Найнсу. Пение прекратилось, и теперь эта штуковина кричала и шевелилась. Раскалывая, разрушая, возвращаясь к жизни. Она яростно отодрала себя от стены и начала неуклюже волочиться в их сторону. Блять, какой же замечательный момент, чтобы быть застигнутым без своего доспеха.       Эта хреновина была огромной. Чудовище, состоящее из красного кристалла с короткими ногами и одной очень большой, очень опасной на вид рукой.       Осколки лириума разбросало по полу, когда эта хрень освободилась, и когда они начали убегать, Гэвин не удержался и прихватил один с собой, но тот к чёртовой матери прожег его руку, и он его бросил.       Херовина, громыхая, рванула за ними с диким рёвом, и этот шум был почти непереносим.       — Впереди тупик, — крикнул Гэвин, — Мы не сможем-       Бегущий перед ним Найнс резко остановился и начал оглядываться в поисках другого пути, и ничего не найдя, обернулся назад на лириумное чудовище, на лице его появился этот холодный, полный решимости взгляд. То самое «не имеет значения, как много их там» выражение лица. И Гэвин — потому что определённо был невменяемым в данный момент — мог только лишь смотреть на это лицо и думать: «Ох, чёрт, я ведь влюблён в него, да?»       Чудовище подбиралось всё ближе и ближе к ним, и Гэвин начинал думать, что, возможно, Найнс тоже к херам тронулся умом, но как только эта штука практически настигла их, он сделал движение рукой, будто отодвинул в сторону какую-то штору, и этого здорового засранца сбило с ног и отбросило в стену справа от них. Найнс схватил Гэвина за руку и повёл его через пробитую этой тварью дыру в новую пещеру. Они услышали, как чудовище шумно поднимается на ноги позади них.       Гэвин чуть не оступился и не ёбнулся мордой вниз, когда гладкий пол под их ногами вдруг превратился в ступени, но Найнс всё ещё держал его руку, слава яйцам. Чудище громыхало за ними, ступени крошились и разваливались под его весом. Оно догоняло.       И как только Гэвин об этом подумал, ступени обратились сплошным льдом – благодаря Найнсу, предположил он, если только это не были какие-то волшебные руины. Скатываться было намного быстрее, чем бежать. Должно быть, это была какая-то магия, не позволяющая им потерять равновесие. Лириумное чудовище поскользнулось на льду и кубарем покатилось вниз за ними, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться.       Это было почти что смешно, они почти что улыбались.       — Эй, сюда-, — Гэвин потянул Найнса за руку, и Найнс посмотрел в ту сторону, куда указывал Гэвин, и кивнул, и они вместе спрыгнули с лестницы и проскочили в дверь. Чудище с воплями пронеслось мимо них.       И снова они оказались вдвоём, чудом спасшись от смертельной опасности, глядя друг на друга и всё ещё держась за руки. Гэвин улыбался? У него было чувство, что улыбался.       Они услышали охренительно громкий грохот со стороны лестницы, и затем оглушительный рёв. Гэвин перестал улыбаться.       — Нам надо бежать дальше, — сказал он.       — Безусловно.       Здесь было освещение, а стены были покрыты странной резьбой. У Гэвина не было времени останавливаться и разглядывать эту херню, они всё еще слышали грохот и вопли позади себя.       Они свернули в новый тоннель справа, ещё раз вправо, влево. И когда Гэвин уже начал думать, что им удалось оторваться, стена позади них разлетелась на куски, и из дыры вывалилось чудище.       Комната, в которой они находились, внезапно резко заканчивалась пустотой, и от этого у Гэвина до тошноты закружилась голова. Они теперь оказались в чёртовой огромной пещере: никакого потолка, никакого видимого пола — только мост от одной двери до другой.       Уже перебежав половину пути на другую сторону, Найнс отпустил руку Гэвина и остановился. Он обернулся назад на монстра, как раз переступающего через порог позади них. Мост начал рушиться под ногами чудища прямо за его спиной, и разрушался всё быстрее и быстрее.       — Найнс-       Маг развернулся и посмотрел на него, и это был тот самый взгляд, который был у него прямо перед тем, как он сбросил Гэвина с баррикады, чтобы защитить его от Кошмара. Этот взгляд ему нравился куда как меньше, блять, чем грустный и полный боли от предательства.       — Найнс, блять, не см-       Найнс взмахнул рукой и отправил Гэвина в полёт весь оставшийся путь через мост, опуская его в сохранности, хоть и не безболезненно, в противоположном дверном проёме, и затем развернулся и швырнул огромный фаербол чудищу в морду, сбивая его назад в пропасть.               И затем он и сам упал, когда мост обрушился под его ногами.       Но всё не могло закончиться вот так, потому что нахуй это, нет. Человек не может заставить Гэвина влюбиться в себя, а затем просто, блять, самоубиться. Так что Гэвин сделал то, что любой предельно здравомыслящий человек сделал бы на его месте, и спрыгнул в блядскую бездонную яму вслед за ним.               Слава, блять, яйцам, что внизу оказался водоём. И чертовски глубокий, судя по тому, что каменное чудище всё тонуло и тонуло, пока они больше не могли различить исходящее от него сияние. Или оно просто взлетело к потолку? Гэвин нахрен не понимал, где верх, а где низ, что было немного проблематично, потому что рано или поздно ему нужно будет подышать. Держаться подальше от огромного монстра, он должен просто продолжать держаться подальше от огромного монстра.       Адреналин был неверным товарищем. Как только Гэвин нащупал твёрдую почву и попытался выбраться из воды, тот его покинул, оставляя за собой ощущение полной разбитости. Но очень кстати ему на помощь пришёл Найнс, и вместе они выкарабкались на? Берег? Это что, блять, целое подземное озеро? Гэвин не мог разглядеть противоположного края. Так или иначе, они опять оказались вдвоём, цепляясь друг за друга. Найнс был похож на ангела, даже промокший до нитки и измождённый.       И вот настал тот момент, когда рассудок окончательно покинул Гэвина из-за чёртовой лириумной ломки, потому что он склонился вперёд и поцеловал Найнса. Это не был самый горячий поцелуй в его жизни, наверное, потому, что оба они замерзали до смерти, но пальцы Найнса были в его волосах, и это было в тысячу раз лучше, чем то, что показывал ему демон.       Ещё несколько обломков упало с моста над ними, и, конечно же, их окатило созданными ими волнами, и затем они, чёрт возьми, смеялись. А потом ещё целовались. И смеялись, пока целуются.       Они точно нахуй сдохнут в этой дыре.               — Эй, Найнс?       — Ммхм?       — Прости, что не послушал тебя, — Гэвину плохо давались извинения и всякое такое дерьмо, но он понял, что в каком-то смысле во всём этом ёбаном пиздеце была его вина, и ему, наверное, стоило по этому поводу что-то сказать.       — Всё нормально.       — Я понятия не имею, что, блять, на меня нашло, в смысле, помимо ёбаной общественно спонсируемой наркотической зависимости, но-       — Гэвин, — и Гэвин очень вежливо заткнулся, потому что именно это нужно делать, когда извиняешься — быть вежливым, — Что именно в течение последних десяти минут навело тебя на мысль, что я на тебя сержусь?       Гэвин пожал плечами.       — Ты сидишь вон там, а я — вот здесь.       В данный момент они неловко ютились по разные стороны костра, зажжённого Найнсом, медленно просыхая.       — Я…подумал, что тебе может понадобиться время всё обдумать.       — Я первый тебя поцеловал, не думаю, что это делает меня тем, кому надо время, чтобы всё обдумать.       — Произошло много других вещей, которые могут требовать осмысления, или ты забыл? И кстати, это, конечно, никак не связано, но ты не ударился головой? Я забыл проверить.       — Ты хоть когда-нибудь раньше делал такое? — решение поцеловать Найнса, желание сделать с ним то, чего бы ему там нахрен не хотелось, пришли вместе с каким-то навязчивым чувством вины. Гэвин был храмовником, в конце концов, и не важно, какие были обстоятельства, было такое ощущение, будто он пользовался своим положением. Милостивая Андрасте, ведь всё же было даже не настолько серьёзно, они даже не трахались, все эти дурацкие чувства были такими непонятными.       Найнс бросил на него взгляд, от которого Гэвин чуть не захихикал. Он будто говорил «да ты, блять, видел меня вообще?». Так что вопрос Гэвина был довольно тупым, справедливо. Ему всё ещё было не по себе. И затем Найнс ответил:       — С кем-то, кто для меня…важен…никогда.       — Это звучит так, будто Владычица Церкви сдавала тебя в аренду в блядскую Жемчужину, — Жемчужина была самым пиздатым борделем в Денериме. И плохой шуткой. Очень плохой шуткой. Гэвину не следовало целовать парня, а потом называть его шлюхой, милостивая, блять, Андрасте, да что с ним не так?       — Иногда, в Круге, когда тебе что-нибудь нужно, например, информация, или книги, которые запрещены Церковью, или доступ в закрытые зоны, минет работает ничуть не хуже, чем пятьдесят соверенов. А иногда мне просто бывает скучно.       — Оу, — оу, ладно. Ладно, Гэвин знал, что такое бывает. Сексуальные услуги в Круге, в смысле, а не скука. Просто он не думал, что Найнс мог принимать в этом участие, он казался…намного выше всего этого. Типа, люди должны давать ему то дерьмо, которое он хочет, просто потому, что это он, а не за то, что он их трахнет. Но по-видимому, немного и того, и другого.       — Полагаю, я просто хочу, чтобы ты знал, что мой…интерес. К тебе. Не…обусловлен чем-то подобным.       — Оу, ага, — итак, Найнс тоже его не использовал, и ему не нужно было чувствовать себя виноватым – вот что маг имел в виду, как он думал, — Ага, ты мне тоже нравишься.       Найнс улыбнулся Гэвину такой смущённой улыбкой, что его сердце нахрен растаяло.       — Тут занято? — спросил Гэвин, указывая на место рядом с Найнсом.       — Вообще-то, думаю, да, но я тебя прикрою, если этот тип вернётся.       Гэвин поднялся на ноги, пересёк их маленький лагерь и сел рядом с Найнсом, и Найнс притянул его в самый сладкий поцелуй в его чёртовой жизни.       Это было здорово, действительно здорово, даже несмотря на то, что они несомненно здесь умрут.               Когда-то давным-давно великое королевство гномов включало в себя систему сложных подземных трактов, охватывающих весь Тедас, называемых Глубинными тропами. Но после первого Мора Глубинные тропы наводнили порождения тьмы. Они таились там до следующего Мора, который заставлял их подниматься на поверхность, уничтожая или заражая всё на своём пути.       Вот где они оказались — на Глубинных тропах. Они случайно наткнулись на какой-то затерянный вход или что-то такое. Гэвин не думал, что они были достаточно глубоко, чтобы наткнуться на порождений тьмы, но исключать такую возможность было нельзя. И если так случиться, это станет охуенно большой проблемой: он был без доспехов и чувствовал себя пиздецки дерьмово.       Найнс изо всех сил старался помочь, когда становилось совсем плохо, но магия не могла это излечить, только лишь немного облегчить симптомы.       И пока они продолжали свой путь, ему становилось всё хуже и хуже. Они поднимались наверх? Гэвин не мог сказать, поднимались они или спускались. Там были лестницы, так много, что он уже не помнил, сколько. Да и то, что у него каждые пять секунд начинала кружиться голова, совершенно не помогало. И было жарко. И холодно. И дрожь, и слабость, и тошнота.       Найнс часто держал его за руку. Не то чтобы прям постоянно — в основном, чтобы помочь ему держаться прямо, потому что его мотало из стороны в сторону. Но от этого у него всё ещё порхали бабочки в животе. Джейми всегда брал его за руку украдкой, как будто конфетку воровал, «вот посмотри, я рискую заработать неприятности, потому что ты этого стоишь, детка». Но этот жест был вроде как частью сделки, Джейми на это было в общем-то пофиг, он делал это только потому, что Гэвину это нравилось, а Джейми хотел залезть тому штаны.       И всё это было, ну типа, слишком мило, и это всё пиздецки усложняло, а Гэвин не выносил сложностей. Так что на самом деле ему было намного проще с людьми типа Джейми, которым было на всё поебать. Парню, который был до Джейми, тоже было поебать, и тому, что был до него. Да и в любом случае, что вообще было между ним и Найнсом? Они чуть не умерли и затем практически тут же поцеловались, кем это их делало друг для друга?       Мёртвыми влюблёнными идиотами, или что-то типа того.       — При других обстоятельствах, я был бы очень рад увидеть что-нибудь вроде этого, — сказал Найнс. Их шатания привели их в место, похожее на город посреди абсолютного ничто, если бы тут не было так темно и так много камней. Не было видно ни потолка над ними, ни стен вокруг, только бескрайняя темнота. Освещены были только путь перед ними и здания.       С какой-то стороны это было даже круто. Не каждый день такое увидишь.       — Думаешь, здесь ещё осталось что-нибудь ценное?       Найнс фыркнул.       — Для нас будет лучше, если нет: это будет означать, что выход где-то неподалёку.       Вместе они углубились в город. С близкого расстояния он был немного жутким: все эти пустые здания выглядели, как огромные скелеты. А ещё там было много тёмных комнат и хитрых закоулков, в которых мог кто-нибудь прятаться, и Гэвину это не слишком-то нравилось. Это паранойя, вызванная лириумной ломкой, или нормальная здоровая паранойя, отчего он покрывался мурашками?       Он продолжал бросать взгляды на Найнса, потому что в данный момент Найнс был единственным, кто держал все свои чувства под контролем, и он выглядел совершенно спокойным. Он держал Гэвина за руку, это было хорошо, всё было хорошо.       Пронзительный визг раздался откуда-то ниже по улице слева от них, и Гэвина чуть сердечный приступ не переебал.       Он выхватил свою руку у Найнса и дёрнулся, чтобы достать меч-       Это был наг. Парочка нагов, на самом деле, они неуклюже протрусили по улице и скрылись внутри дома.       Наги были похожи на кроликов, только лысые, со странными мордами и маленькими, похожими на человеческие ручками.       Гэвин засунул свой меч обратно в ножны.       — Нет, нет, не убирай его, что же мы будем делать, если они вернутся? — если Найнс вообще был способен осветить всю чёртову пещеру своей улыбкой, то он бы это сделал. Тот недавний сердечный приступ? Одна единственная улыбка Найнса исцелила Гэвина после него. И ещё немного вывела из себя, в весёлом смысле.       — Я тут подумал, что просто брошу тебя им на растерзание и убегу, — Гэвин сделал бы что-нибудь, например, игриво пихнул мага, или, может, опять взял его за руку, но в настоящий момент он не был до конца уверен в своей способности держать равновесие, да и, честно говоря, всего лишь этот небольшой испуг нахрен высосал из него все силы.       И тем не менее, Найнс всё разрулил. Он опять сцепился с Гэвином руками, будто они были на небольшой приятной прогулке по этому призрачному городу в аду.       — Мой доблестный рыцарь, что бы я без тебя делал?       — Выбрался бы из этой сраной пещеры быстрее, вероятно.       — Чепуха, я бы уже был съеден нагами к этому моменту, без всяких сомнений.               Найнс сказал, что было похоже, будто они начали приближаться к поверхности. Гэвин ничего не мог по этому поводу сказать, да и не пытался уже к этому моменту. Он был полностью сосредоточен на том, чтобы ставить одну ногу впереди другой, чтобы не упасть замертво. С тех пор, как они заблудились здесь внизу, не могло пройти больше дня, но ему казалось, что прошла целая вечность, и ломка была в своём полном блядском разгаре. Гэвин даже мог снова слышать это жуткое пение, откуда-то позади них, но Найнс держал его за руку и вёл вперёд.       И что, блять, они будут делать, когда выберутся отсюда? Там что, просто будет ёбаная куча лириума, дожидающаяся его? Он просто сдохнет там снаружи, если тут не успеет.       Нет, нет, он определённо сдохнет тут.       Гэвин действительно всей душой это ненавидел: что ему приходилось так тяжело опираться на Найнса, слышать эту блядскую песню, видеть гигантских пауков в каждой тени — чёрт, он ненавидел пауков — и чувствовать, что если он позволит себе прикрыть глаза, то свалится и нахуй сдохнет.       И именно это и произошло. В одно мгновение он плёлся вперёд, а в следующее — оказался в горизонтальном положении, и не мог вспомнить, как.       И всё же, Найнс был действительно очень красивым. Странно, но это всё, о чём Гэвин мог думать. Он не до конца понимал, что Найнс ему говорил, но он выглядел красивым, говоря это. И немного грустным. Гэвину хотелось это исправить, он в последнее время видел слишком много несчастных лиц у Найнса. Может, им стоит снова поцеловаться.       Ему вроде как хотелось всей этой сложной фигни, мысль об этом отзывалась в его сердце лёгкой болью. Найнс был лучше, он того стоил.       Когда Гэвин следующий раз моргнул — или нахрен вырубился и очнулся или что там произошло — в лицо Найнсу был направлен посох, горящий фиолетовыми электрическими разрядами.       Гэвину было совершенно поебать на это дерьмо. Он попытался встать, чтобы сказать что-нибудь или сражаться, но он не чувствовал своих ног, и своих рук, да и вообще нихрена.       И в следующий раз, когда он очнулся, он оказался один в тюремной камере.