Чувства, которых нет прекрасней

Рассветное солнце и любимый человек, рядом спящий, спокойствием и негой сердце Назимы наполняют. Она татуировку на руке Серёжи разглядывает. Это мама его в юности. Красивая очень. Вдруг мужчина на живот переворачивается и Назиму к себе притягивает ближе, усами своими утыкаясь ей в шею. Колючий, но такой родной. Она в плечо его невесомо целует, царапины там неглубокие заметив, что вчера от переизбытка эмоций оставила. — Серёж, просыпайся давай, Амелька скоро проснётся, сюда прибежит. Проснись, спящая красавица! — Ну, так не честно, спящая красавица от поцелуя проснулась, а не от фразы: «Вставай, сюда с минуты на минуту прибежит двухлетняя девочка- милашка». Назима смеётся звонко и губы их соединяет в поцелуе нежном и страстном одновременно. — Вот так- то лучше, доброе утро, — Трущёв по спине Назимы рукой проводит ласково, ощущая, как по телу любимой мурашки удовольствия пробежали. — Как же я тебя люблю, Нази. — Я тоже тебя люблю. Пойдём, накормлю тебя. Только сначала к Амельке зайду. — Хорошо, а можно я тоже зайду? — Конечно, — у Нази глаза от счастья сияют ярче лучей солнечных, что комнату небольшую заполнили. В комнате детской тихо и уютно очень. Тишину нарушает время от времени сопение детское. Амелька ещё спит, мишку своего ручками обхватив. Ротик немного приоткрыт, волосы взъерошены, а на лице улыбка самая чистая и искренняя. Назима по голове девочку гладит, лба касается и ручку пухленькую к щеке своей прижимает. А Серёжа на Амельку смотрит, отмечая, что она- маленькая копия Назимы и вспоминает идею свою вчерашнюю. Он обезопасить должен семью свою новую. А в том, что они- семья, Серёжа даже не сомневался. — Нази, нам поговорить надо серьёзно- обращается он к девушке, готовящей омлет на завтрак. — Я тебя слушаю. — Назь, я хочу увезти вас с Амелькой в безопасное место. Я вчера перевёл на карту Макса пятьдесят тысяч, но на то, чтобы собрать полную сумму при самом счастливом стечении обстоятельств уйдёт не меньше трёх дней. А эти бандиты знают твой адрес и мой тоже. — Серёж, у меня фотосессия сегодня. Люди ждут, уже предоплату внесли, — Назима на стол две тарелки с омлетом на стол ставит и с мужчиной рядом садится. Трущёв ладонь Джанибековой своей накрывает, поглаживает успокаивающе. Правда, до конца не понятно кого он в итоге пытается успокоить: её или себя. — Пожалуйста, родная. Прошу тебя, перенеси свои дела всего на несколько дней. Я ведь за вас боюсь. О себе не думаешь, так об Амельке подумай. — Хорошо, допустим я смогу всё перенести. Но куда мы поедем? — с тревогой спросила девушка. — Помнишь, я рассказывал тебе, что родился и вырос в деревне? Туда и поедем. В Красновку. Там дом большой, он уже два года пустует. Я после похорон отца ни разу там не был, до сих пор себя виню в его смерти. — Почему? — Он чувствовал себя плохо в день нашей последней встречи. Сердце прихватывало пару раз. Я лекарства ему привёз, предложил ко мне переехать. Но папа отказался, сказал: «Здесь, в этом доме я был счастлив, когда впервые осмелился взять тебя на руки. В этом доме я чуть не сошёл с ума от горя, когда умерла твоя мать. В этом доме я и умру, сынок.» Вечером я уехал, а утром мне позвонила соседка и сказала, что он умер. Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о том, что так и не увёз его в город, в больницу и не остался с ним тогда. — Серёжа волосы свои нервно перебирает, на Нази взгляд, наполненный болью душевной, поднимает. Девушка лицо его в руки свои берёт трепетно, понимая насколько ему тяжело было об этом говорить, а потом к мужчине на колени садится, обнимая крепко и говорит: — Серёж, ты не виноват. Никто не виноват. Я уверена, что ты сделал всё возможное, чтобы отцу помочь. Но, к сожалению, есть вещи, которые никто не в силах изменить. — Ты права, давай завтракать. — Мама, ты де? — раздаётся звонкий голосок Амельки. — Солнышко, я на кухне. Иди кушать. А потом мы поедем в гости к дяде Серёже. — Далеко? — с интересом спрашивает малышка. — Далеко- далеко. Мы поедем на машине, — говорит Трущёв. — Ура! — кричит Амелька и радостно хлопает в ладоши. Дорога. Мелькают белые полосы разметки. По радио объявляют об осадках и сильных порывах ветра. А Серёже абсолютно всё равно, ведь на соседнем кресле сидит его Нази, а сзади спит её маленькая копия. Она напевает вполголоса какую-то забавную песенку и время от времени напоминает Серёже о том, что всё будет хорошо. Как только машина Трущёва пересекла границу города, по обе стороны трассы расстелились розовые, благоухающие свежестью ковры Иван- чая. — Серёжка, как тут красиво! Давай остановимся и сделаем пару снимков! Вид, действительно, открывался потрясающий! И фотографы не смогли отнестись к этому равнодушно. Чуть позже им позировала Амелька с букетом ромашек, душистый клевер, молодые березы и могучий дуб. Так они и добрались до деревни детства Сергея под названием Красновка. Каково же было изумление соседки- старушки, когда к заброшенному соседскому домику подъехала «дорогущая» машина и из неё вышли мужчина и женщина с ребёнком на руках. Поправив пёстрый платок, старушка окликнула незнакомца: -Ты к кому, милок? Здесь уж года два никто не живёт. Умерли хозяева- то. — Зинаида Степановна, здравствуйте, — раздался очень знакомый голос.- Серёжа Трущёв, узнали? -Ой, ты прости меня, Серёня. Не признала сразу. Только слышу голос-то знакомый, — Зинаида Степановна улыбнулась. — Ничего, мы ведь с вами два года не виделись. Как отца похоронили… — Не будем об этом, Серёжа. Ты прости меня за любопытство. Неужель семейным стал, а— с оживлением спросила старушка и по- доброму взглянула на Назиму с Амелькой. Девушка немного засмущалась и вместо внятного ответа только улыбнулась словам Зинаиды Степановны. — Да, жена и дочка.  — Оно сразу видно, что семья. Пойдёмте в избу. Я вас чаем напою на травках. — Нет, Зинаида Степановна, я домой, домой я, — Трущёв слегка сжал собеседнице руку.- Спасибо вам за всё.- всё тело его в раз обмякло: глаза застилали слёзы, каждый новый шаг был робким, неуверенным. Но, услышав за спиной тяжёлый, полный боли и сочувствия вздох своей спутницы, Серёжа взял себя в руки. — До свидания, Зинаида Степановна- обернувшись, сказала Назима. — До свидания, вы ко мне обращайтесь коли нужда в чём будет, ни в чём не откажу. Шаг, два, три. Калитка. Защёлка. Старое, скрипучее крыльцо. Непоколебимая дверь, словно щит, защищавшая дружную семью Трущёвых от холодного дыхания житейской стужи. Одно мгновение — она открыта.