Чувства, которых нет прекрасней

— Ты в порядке? — спросила Назима — Да. Понимаешь, возвращаться туда, где ты был когда-то счастлив, где рядом с тобой были люди, которых уже нет в живых- это волнительно. — Я знаю, но всё- таки это надо сделать. К тому же, признай, ни этот дом, ни какое-либо другое место не является причиной твоего счастья или несчастья. Это всего лишь фон. Всё дело в людях. Немного потоптавшись у порога, мужчина вошёл в просторную комнату с белоснежной русской печкой и широким дубовым столом, на котором накопился порядочный слой пыли. — Аккуратнее, Амелька, порог высокий, — сказал Трущёв и дал девочке руку.  — А тут уютно и просторно. Нужно только немного прибраться. — Да, убраться не помешает, — произнёс Сергей и принялся начищать до блеска всё, до чего мог добраться: скрипучий пол, помнящий первые робкие шаги годовалого Серёжи, окна, на которых он однажды нарисовал фломастерами свой первый «шедевр» (ох, и попало же тогда от отца) и книжные полки… Назима тем временем тоже не сидела без дела: протёрла стол, смахнула паутину, которой в доме было непозволительно много и достала из своего рюкзака продукты, предусмотрительно приобретённые ещё в городе. Вечер набросил на небо тёмно- синюю шаль. Уборка подошла к концу и Сергей, окинув комнату одобряющим взглядом, воскликнул: — Вот так- то лучше! Что скажешь, Амель? — Класс! Только я кушать хочу. — Что я слышу, Амелька проголодалась? — спросила, взяв девочку на руки Назима. — Да. — Тогда поиграй немножко с дядей Серёжей, а я что-нибудь приготовлю. Трущёв девочку в кладовую ведёт, коробку большую с верхней полки достаёт. А в коробке этой игрушки его хранятся: машинки, солдатики, заяц плюшевый и кораблик бумажный. — Смотри- ка, что у нас тут есть. — Это игрушки! — с восторгом сказала Амелия.- А где дети? Кто-то ведь с ними играет… — Нет, Амелька, с этими игрушками уже давно никто не играл. Ребёнок, которому они принадлежали, вырос. И с тех пор они лежат в тёмной кладовой и очень сильно скучают. Может быть, ты поиграешь с ними? — Они теперь мои? — Ага. Здорово? — Да, спасибо. Все солдатики были тут же расставлены в ряд. Амелия сверкающими от радости глазами рассматривала каждого по отдельности, брала в руки и спрашивала у Серёжи, как зовут солдатика. Через некоторое время весь дом наполнили ароматы запечённой в духовке курицы, обжаренного картофеля и зелени. Назима постелила на стол чистую белоснежную скатерть, которую отыскала по наводке Сергея, в большом старинном сундуке его покойной матери. — Идите ужинать! Всё готово. Амелька с аппетитом кушала курицу и восхищённо рассказывала, что дядя Серёжа ей много игрушек подарил, что больше всего ей понравились солдатики и зайчик серенький с хвостиком пушистым. Взрослым оставалось только переглядываться и улыбаться, на ребёнка довольного глядя. Что они и делали ровно до того момента, когда девочка начала тереть глазки. — Так, доча, тебе спать пора. Серёж, ты говорил, что мы на втором этаже будем спать. — Да, в спальне. Пойдём, покажу. Медленно поднявшись на второй этаж плохо освещённой скрипучей лестницы, мужчина включил настенную лампу, осветившую пространство вокруг себя тёплым умиротворяющим светом. — Не ожидала, что спальня будет такой просторной. — Для мамы с папой эта комната была самой любимой. — Здесь они смогли кирпичик за кирпичиком построить свой собственный рай для двоих. — При этом эта комната никогда не была для меня запретной. Но часто будучи ребёнком я останавливался в паре метров от спальни, вслушиваясь в тихую беседу родителей, звонкий смех матери. В такие моменты я всем сердцем ощущал сокровенность происходящего и, как правило, крадучись, боясь даже дыханием вспугнуть это состояние гармонии и покоя, убегал на улицу, играть с соседскими мальчишками. А иногда отец, заметив меня, переминающегося с ноги на ногу, улыбался и говорил: «Иди к нам сынок. Засмущали мы тебя с матерью что ли? Так ты не смущайся. Что не разговор, всё к тебе сводится, к родной кровинушке». И я с разбегу нырял в крепкие отцовские объятия, потом целовал маму в румяную щечку, а она улыбалась и всегда целовала меня в лоб. — У тебя было счастливое детство. — Да. Как бы я хотел, чтобы сейчас родители были рядом. Вы с Амелькой им очень понравились бы. Ладно заговорился я, ложитесь вдвоём, отдыхайте, а я на первом этаже лягу, на диван. Спокойной ночи. Серёжа Назиму в щёчку целует, хотя хотелось, конечно же, большего. А она ему тихонько шепчет: — Мы и втроём тут прекрасно вместимся. А Амеля практически спит. Так и засыпают они втроём. Амелька посередине спит, а Серёжа с Назимой обнимают девочку заботливо, руки свои переплетая. И понимают, что никуда им друг от друга уже не деться. Потому что СЕМЬЯ они. Самая настоящая: мама, папа и дочь. А штампы в паспорте и статус официальный лишь дело времени. Да и так ли это важно? Главное, что ВМЕСТЕ. На физическом и духовном уровне вместе и так будет ВСЕГДА. Трущёв впервые за несколько лет засыпает так крепко, что даже не слышит, как сообщение ему приходит от Макса: «Серёг, возвращайся в город. Это срочно!»