Ты только держись

Весь окружающий мир перестает существовать. Все сторонние мнения, о которых переживал Дин: коллегия присяжных, независимая проверка, навязчивая потребность находить логическое обоснование каждому визиту в комнату Каса — все эти соображения наконец исчезают. Даже пугающая вероятность какой-то неоптимальной реакции со стороны Сэма отходит на второй план — тревога по этому поводу не пропадает совсем, но на данный момент это не главное. Все это тускнеет и затмевается одним простым фактом: Кастиэль хочет провести эту ночь с Дином. А что Кастиэль хочет, Дин готов предоставить. Конечно, не мешает и то, что Дин тоже этого хочет. Пока он сбрасывает шерстяные носки и подтягивает колени к подбородку, чтобы забраться ногами под край одеяла, он осознает собственное эгоистичное возбуждение, даже алчное предвкушение. До сих пор непонятно, чего именно Кастиэль может желать помимо обычной дружеской компании, но даже возможность просто провести с ним ночь — драгоценное удовольствие. Дину приходится напомнить себе про химиотерапию. И про рак. «Мы тут не для удовольствия и игр, — думает он. — Сегодня ночь перед химией. Не дави на него, просто составь ему компанию». Левая нога застревает: пятка Дина каким-то образом попадает в складку пододеяльника с той стороны, что ближе к Касу. В конце концов Кас садится на кровати, берется за край одеяла обеими руками и нетерпеливо дергает его вверх. Одеяло высвобождается, взлетая над ними как парус. Дин проскальзывает под него и вытягивает ноги. Одеяло оседает сверху, теплое и мягкое, словно шелковистое облако, и Кас теперь — прямо рядом с Дином. Ощущения от всего этого ошеломляющие. Разница между барьером из одеяла и отсутствием такового оказывается такой же, как тихая, спокойная луна по сравнению с ослепительным полуденным солнцем. Матрас кажется бескрайним; кровать — целым королевством, раскинувшимся вокруг них, полным безграничных возможностей; а Кастиэль — палящим маяком. Он лежит, вытянувшись слева от Дина и неожиданно обретя массивность и энергетику какого-то огромного дикого зверя. Все органы чувств Дина обращены в его сторону, словно рядом лежит не человеческое тело, а дикая пантера или леопард, требующий неустанного пристального внимания. Кроме того, от Каса исходит тепло, как от печки. Дин уже начал замерзать, пока сидел на кровати, а Касу под одеялом, оказывается, все это время было уютно и тепло, и это тепло чрезвычайно приятно. Как ни парадоксально, от этого по телу Дина пробегает дрожь. — Ты замерз, — говорит Кас. — Так-то лучше. — Он выключает свет у кровати. Комната погружается во тьму. Кас копошится рядом, одеяло чуть натягивается, и Дин чувствует скорее, чем видит, что Кас повернулся к нему лицом. Дин лежит на спине, боясь даже пошевелиться, но Кас уютно сворачивается рядом, пока его подбородок не оказывается у Дина на левом плече. Помимо этого между ними нет контакта — они лежат на безопасном расстоянии в пару дюймов. Но потом Кас протягивает руку и кладет ладонь на грудь Дина поверх футболки. Прямо ему на сердце. «Уже-не-очень-невинная вторая позиция», — думает Дин. Но Кастиэль не придвигается ближе. Он вообще не двигается. Его рука тихо покоится у Дина на груди. Может быть, для Каса это таки невинно? «Он же ангел, — напоминает себе Дин. — Он не знает, что подобные вещи значат для людей». Конечно, Кас в курсе про секс, но, судя по всему, опыт у него весьма ограниченный. Вполне вероятно, он плохо понимает подтекст подобных на первый взгляд незначительных физических контактов. Таких жестов как, скажем… подбородок на плече, или рука на груди — жестов, которые могут превратить обычное дружеское времяпрепровождение в нечто… большее. «Может быть, он просто хочет помочь мне согреться, — думает Дин. — Только и всего. Просто согреться. В буквальном смысле». «Расслабься, — командует он себе. — Просто составь ему компанию. Это последняя ночь, когда он может отдохнуть. Это ночь перед химией». При мысли «ночь перед химией» в голове Дина всплывает старый рождественский стишок, но с одним изменением: «В ночь перед химией, Во всем доме тишь. Ничто не шевелится, Даже юркая мышь». Ну, на самом деле, что-то шевелится. Совсем слегка, в неясном предвкушении — но что-то ниже пояса определенно шевелится. «И крупнее, чем мышь, — думает Дин. — Во всяком случае, мне хочется в это верить». Ему приходится подавить подступивший истерический смешок. Это совершенно неуместная реакция для ночи перед химией. Он ненадолго задерживает дыхание, потом осторожно выдыхает и еще раз приказывает себе расслабиться. Рука Каса шевелится у него на груди. — Ты напряжен, — говорит Кас. — Э... просто… пока устраиваюсь, — отзывается Дин. — Тебе все еще холодно? — Нет. — На самом деле Дин чувствует, что вот-вот перегреется. — Ну ладно, — говорит Кас. — Но если станет холодно, мы можем согреть друг друга теплом тела. Это должно помочь. «Надо было сказать, что я замерзаю», — думает Дин. — Тебе удобно? — спрашивает Кас. Странно слышать его с такого близкого расстояния — его низкий голос звучит Дину почти в самое ухо, и, из-за того что Кас упирается подбородком Дину в плечо, его речь вибрацией отдается у Дина в самых костях. — Да, вполне, — отвечает Дин, боясь шелохнуться, чтобы Кас не дай бог не заметил никаких физических реакций, которых вовсе не ожидает. И которые совсем не к месту в ночь перед химией. — Тебе… — Кас медлит, и его дыхание пару раз затихает, как будто он собирается что-то спросить, но не знает, как сформулировать. Наконец он говорит: — Ангелы иногда отдыхают подобным образом с товарищами в гнезде. Особенно в период линьки. Но для людей — учитывая то, как вы спите и ваши… другие склонности… Я не уверен, комфортно ли тебе… — Нормально, — отвечает Дин. — Мне комфортно. — Я имею в виду сексуальные склонности, — уточняет Кас прямо. — Я в курсе, конечно, что люди могут заниматься и тем, и другим — и спать, и вступать в половое сношение, — в подобном гнезде… — он останавливается и прочищает горло. — В кровати, я хотел сказать. В кровати, конечно. В общем, я не уверен, каков правильный протокол. Я не хотел бы переходить черту и создавать неловкость. — Никакой неловкости, — врет Дин. — Ничего, что моя рука здесь? — Кас легонько нажимает на грудь Дина. — Да, не вопрос. Все в порядке, Кас. — Ладно. Я не буду придвигаться ближе, — уверяет Кас (слышать это немного досадно). — Я просто хотел убедиться, что тебе тепло. — На этом он умолкает — как кажется, на очень долгое время. Проходят минуты. Кровать обширная и теплая, и Дин убеждает себя: «Это все невинно, это все абсолютно невинно, ему просто нужно общество, товарищ, как принято у ангелов, вот и все, это просто ангельская потребность в товарище по гнезду… Надо почитать эту книгу про ангелов, посмотреть, нет ли там чего про гнездовых товарищей…» И если это все, чего хочет Кастиэль, то именно это Дин и предоставит. Дин пытается сосредоточиться на нейтральных ощущениях. Он мысленно отмечает кармашек прохладного воздуха в дальнем углу постели, у ног; практично оценивает мягкость матраса (это один из таких модных матрасов, которые принимают форму тела). Подушка хорошо взбита, простыни кажутся шелковыми на ощупь (наверное, дорогая ткань), и от всего веет чистотой и свежестью. «Надо почаще баловать себя такими отелями», — думает Дин. Но все это по-прежнему не отвлекает его от главного: он все так же остро ощущает присутствие Кастиэля, тяжесть его руки и его соблазнительную близость. Некоторое время спустя Кас расправляет пальцы у Дина на сердце. Дин закрывает глаза. — Я чувствую, как бьется твое сердце, — говорит Кас. — Знаешь, я раньше всегда чувствовал твое сердцебиение, как сейчас, когда касался тебя крылом. Мне даже не нужно было касаться твоей груди. Я мог почувствовать твое сердце в любом месте вблизи. Когда у меня были крылья… Он прекращает говорить, и несколько секунд проходит в тишине. Рука Каса слегка напряжена, и Дин чувствует через футболку точки нажима подушечек его пальцев. — Погоди… — произносит Дин медленно. — Когда это ты «касался меня крылом»? — О, много раз, — отвечает Кас. Его рука и одеяло слегка шевелятся, как если бы он пожал плечами. — Я прикрывал тебя крыльями всегда, когда мог, во время стычек и атак, если мы стояли достаточно близко друг к другу. И Сэма тоже, конечно. Ты не знал? — («Нет, этого я не знал», — думает Дин.) Кас продолжает: — Конечно, в этих ситуациях мои крылья находились в небесной плоскости — обычно мне не хватало энергии, чтобы перенести их сюда, или я просто не успевал это сделать. Но даже оттуда они обеспечивают некоторую защиту. И еще… порой я просто… — Он колеблется и когда продолжает, в его голосе слышна нерешительность, будто он немного смущен: — В общем, иногда я просто случайно задевал тебя крылом. Чаще всего, например, это происходило, когда я куда-то переносил тебя на крыльях. — Он снова медлит, потом повторяет, словно оправдываясь: — Это получалось случайно. — Ничего страшного, — отвечает Дин. — Почти всегда это было случайно, — говорит Кас. — Но, понимаешь, когда я касался тебя крылом, мне очень легко было прочесть твое физическое состояние. Почувствовать травмы — все, что нужно было излечить. Когда я исцелял тебя, я почти всегда касался тебя не только рукой, но и крылом — лишь мимолетно, из другой плоскости, я имею в виду. У ангелов перья всегда более чувствительны, чем руки оболочки. Это вообще наш главный осязательный орган. — А как это ощущается? — спрашивает Дин, захваченный любопытством, несмотря на отвлекающие обстоятельства. Кас медленно вздыхает и легонько проводит ладонью вверх-вниз по футболке Дина — как будто пытается привыкнуть к тому, чтобы пользоваться рукой, а не крыльями. — Трудно объяснить, — отвечает он. — У людей нет такого чувства, а сейчас и у меня оно отсутствует. Дин слегка поворачивает голову к нему. — Ты разве сейчас не можешь коснуться меня крыльями? Кас медлит. — Могу, но… они изувечены. Не стоит этого делать. Я теперь держу их сложенными, всегда. Нехорошо касаться тебя изувеченным крылом… Дин набирает воздуха, чтобы сказать, что он вообще-то совсем не против, но Кас добавляет: — К тому же у меня больше нет перьев. Без них ощущения не те. Когда были перья, я, по сути, мог видеть сразу все твое тело. Практически насквозь. — Это что, как… рентгеновское зрение? Рентгеновские крылья? Кастиэль тихо усмехается. — Можно и так сказать. Неплохая аналогия. Но восприятие не столь материальное, менее физическое. Скорее я видел, как в тебе текут потоки энергии. Картину оттенков энергии — и души. — При этих словах Кас перемещает руку с груди Дина на его дальнее, правое плечо, и проводит пальцами ровно по тому месту, где когда-то была метка Каина. Его прикосновение — нежное; пальцы на коже кажутся прохладными. — Я мог видеть все раны, — шепчет Кас. — И как их излечить… Прошедшее время в его словах тяжело висит в воздухе: «Я мог». — Теперь все ощущается совсем иначе, — говорит Кас, возвращая руку Дину на грудь. — Но знаешь, у человеческих рук тоже есть свои преимущества. Некоторых ощущений я теперь лишен, некоторые приглушены, но появились и новые. Я тебе говорил, что первым человеческим чувством, которое я испытал, была боль? Когда я впервые лишился благодати — когда пал, — я немедленно поранился. Поранил руку. Вот эту, левую. — Он легко проводит рукой по футболке Дина из стороны в сторону. — Просто от неудачного падения в первые же минуты. Это была ерундовая царапина, но боль оказалась такой… яркой. Такой требовательной. Даже всепоглощающей. Человеческие ощущения могут быть невыносимыми. Но… к счастью, есть и приятные ощущения, правда? Дин прикусывает губу, глядя в черный потолок. Невозможно сказать, намеренно ли Кас завел разговор в это русло. — Да, есть и приятные ощущения, — осторожно соглашается Дин. — Удивительно, на самом деле, насколько изысканные ощущения может дарить человеческая рука… — шепчет Кас и снова скользит ладонью из стороны в сторону по футболке на груди Дина. — Это не как крылья… но должен сказать… и в этом есть свои прелести… Дину снова приходится приказать себе успокоиться. Что бы ни делал Кас, что бы он ни замыслил, это не может быть тем, чем кажется, — не может быть тем, о чем думает Дин. В голове у Дина проходит целый парад контраргументов: Кас — ангел, он вообще практически асексуален — либо асексуален, либо натурал, — или то, или другое, но уж точно не гей; и вообще он не человек, это даже не его тело, не говоря уже о том, что он болен, у него завтра, блин, химиотерапия, ему просто нужен друг, просто нужен товарищ, с которым можно побыть рядом. Несомненно, он просто исследует сенсорные возможности человеческих рук? Он просто скучает по крыльям — не может быть, чтобы… — Твое дыхание участилось, — шепчет Кас. — Э… да, так бывает, — бормочет Дин. — Понятно. Значит ли это, что тебе приятно? Уж про это Дин не станет врать ни за что. — Да, — отвечает он тотчас же. — Да. Это… очень даже приятно. — О, хорошо, — говорит Кас. — Потому что мне тоже нравится. Мне очень приятно, что ты здесь. Но твоя футболка, наверное, притупляет ощущения, да? — С этими словами он проскальзывает рукой Дину под футболку, слегка задирая ее нижний край, пока его рука опять не оказывается у Дина на груди. И вновь он кладет ладонь Дину прямо на сердце. Ровно туда, где она была до этого, — но без барьера из ткани прямой контакт кожи с кожей оказывается искрометным. — Твое дыхание снова учащается, — замечает Кас, начиная скользить рукой по груди Дина. — И сердечный ритм тоже. — Да, наверное, так будет и дальше, — шепчет Дин. — Не волнуйся об этом. Просто… продолжай… а… исследовать ощущения. Кас занимается этим какое-то время. Ни в какие чувствительные области его рука не путешествует — то есть он не опускается ниже пояса (к большому сожалению Дина). Но зато он исследует все остальные места. Он продвигается медленно, скользя ладонью мучительно лениво. Подушечки его пальцев перемещаются по всей груди Дина, вверх, и вниз, и слева направо, изучая каждый дюйм. Посреди этого упражнения Дин садится на кровати, сдергивает с себя футболку и швыряет ее куда-то в темноту, после чего немедленно ложится назад. Он делает это без объявления и, поскольку не знает, что сказать, то не говорит ничего. Кас тоже никак это не комментирует, но область его движений расширяется. Он по-прежнему не выходит за пределы безопасной зоны, но теперь у него больше свободы, и он прослеживает пальцами ключицы Дина… его бицепс… снова спускается по его руке… поднимается назад… исследует каждое ребро. Потом проводит рукой прямо по соскам. Дин не может сдержать дрожь. Становится крайне важно узнать — может быть, даже спросить, — собирается ли Кастиэль продолжить свои исследования ниже пояса. Но дальше Кас начинает изучать лицо Дина. Он легонько пробегает двумя пальцами по его щеке, спускается по линии носа, поднимается ко лбу, обводит глаза. Теперь он двигается крайне медленно. На секунду Кас останавливается на лбу Дина, и кончики его двух пальцев замирают на коже, как если бы он опробовал жест, которым раньше мог исцелять. Ничего не происходит. Кас едва слышно вздыхает, и его рука возобновляет движение. Далее он перемещается к волосам Дина — проводит рукой по его голове, по-прежнему чрезвычайно медленно. От нежности и ласки в этом прикосновении у Дина перехватывает дыхание и он с удивлением отмечает, что к глазам подступают слезы. Теперь уже даже кажется неважным, перейдет этот контакт во что-то сексуальное или нет — в любом случае Дин хочет, чтобы он продолжался. И еще Дин очень хочет ответить взаимностью, но похоже, что Кас почти в трансе, и Дин боится разрушить чары. Однако после еще нескольких минут поглаживаний по голове прикоснуться к Касу руками становится совершенно необходимо, поэтому Дин меняет позу и просовывает руку ему под голову, чтобы обнять его за плечи. Кас сначала не понимает, что пытается сделать Дин, и не приподнимается, чтобы помочь, так что Дину приходится пропихнуть под него руку почти силой, продавив в матрасе колею. Но после некоторой возни все получается как нужно. — А, я понял, — говорит Кас, укладываясь на плечо Дину. — Да, это классическая позиция, — поясняет Дин, поворачивая голову к Касу, пока не прижимается щекой к его обезьяньей шапке. — Видишь, так у меня лучше доступ к тебе. И я могу ответить тем же. — Он проводит рукой по спине Каса вверх, к шее. Кас замирает. Прикосновение к шее вызывает у него резкий вдох, и, когда Дин после гладит его по плечам, по телу Каса пробегает дрожь. Только тогда Дин вспоминает странные кровоподтеки на его плечах и спине, которые заметил в душе. — Погоди, тебе больно? Здесь чувствительное место? — Нет, там не больно, — шепчет Кас. Дин снова гладит его плечи, на этот раз осторожнее, и снова чувствует легкую дрожь под своей рукой. Дину приходит в голову, что может быть, это как-то засчитывается за прикосновение к крыльям Каса. В каком-то неясном межпространственном смысле. — Так ничего? — спрашивает Дин, и Кас энергично кивает у него на плече. Какое-то время Кас молчит, и Дин продолжает гладить его плечи, время от времени захватывая шею. Ясно, что эти области что-то значат для Каса, или, во всяком случае, особенно чувствительны: он трепещет почти всякий раз, когда Дин проводит рукой по его плечам, а при прикосновении к шее расслабляется с тихим вздохом, и его голова тяжелеет у Дина на плече. — Нравится? — спрашивает Дин. Кас кивает. Дин отваживается уточнить: — Это что… близко к твоим крыльям? И снова Кас кивает, не говоря ни слова. — И это ничего? Еще один кивок. И Дин продолжает. Через минуту или около того Кас прочищает горло. — Наверное, я должен пояснить, что, гм… эти области, которых ты касаешься — они… В этих местах товарищи по гнезду чистят друг другу перья. Особенно перья на загривке. Их сложно почистить самостоятельно, поэтому мы помогаем друг другу. Это называется прининг. То есть я понимаю, что сейчас, в этом обличии, у меня там нет перьев, но жест все равно сохраняет свой смысл. — А что, он что-то значит? — спрашивает Дин. Его осеняет провокационная мысль, и он добавляет с тайной надеждой: — Он же не какой-нибудь возбуждающий? Кас качает головой. — Не возбуждающий в том смысле, в каком ты подумал, — нет. У нас не такая физиология. Наша истинная форма не обладает способностью к половому возбуждению. Прининг — это скорее как… — он умолкает, задумавшись. — Это успокаивает, дарит комфорт, и… — Он колеблется, и Дин чувствует, что Кас слегка напрягся. Наконец он говорит: — Наверное, я должен тебе сказать, что среди ангелов уход за перьями товарища в этой области считается знаком, выражающим привязанность. Полагаю, тебе следует это знать. — Теперь он ощутимо напряжен, как будто ожидает, что Дин уберет руку. Конечно, Дин не убирает руку; вместо этого он окончательно перемещается на затылок Каса, забираясь пальцами под край его вязаной шапки и неторопливо поглаживая кожу. В этом месте почти не осталось волос, кожа Каса очень нежная и Дин ласково гладит его там снова и снова. — Ты не обязан этого делать, — шепчет Кас. — А если я хочу? — шепчет в ответ Дин, и так они лежат какое-то время: Дин гладит Каса по шее, и Кас, кажется, почти тает в его объятии. Все идет как нельзя лучше, поэтому еще через пару минут Дин набирается смелости и спрашивает как бы между прочим: — Желаешь заняться чем-нибудь еще? Знаю, уже поздно, но если у тебя были еще идеи… Кас уже кивает, и его левая рука снова ложится Дину на грудь. И начинает двигаться вниз. Дин замирает. Рука спускается все ниже и ниже, медленно скользя к поясу штанов. В этом месте Кас даже не колеблется: он пробирается под резинку и продвигается вниз, пока его ладонь не ложится прямо на член Дина. Который не сказать, что стоит — долгие медитативные минуты «прининга» ввели Дина в довольно-таки умиротворенное состояние, — но все равно, почувствовав прикосновение Каса, Дин не может сдержать тихий вздох. Мгновением позже, пока он еще пытается переварить тот факт, что Кас перешел прямо к члену без какого-либо смущения и нерешительности, Кас начинает щупать его за яйца. Еще несколько секунд спустя Дин понимает, что Кас, похоже, исследует анатомию. Прослеживает формы. Головку члена, ствол, мошонку, бедра — он изучает все, каждую часть тела, каждый дюйм — и все с такой же нежностью в движениях, с какой до этого касался лица Дина. Как ни странно, до сих пор совершенно непонятно, есть ли в этом сексуальная составляющая, но какими бы ни были намерения Каса, стояк, конечно, возвращается. После еще нескольких секунд анатомического изучения, у Дина уже полноценная эрекция, и Кас плавно переходит к исследованию ствола члена вверх-вниз. Получается немного неудобно — твердеющий член Дина оказывается пойман в левой штанине, головкой вниз. Кас поворачивает его вверх, к резинке штанов. Он забирает в одну руку член и мошонку Дина и легонько сжимает. Дин шипит, втягивая воздух. Кас обнимает пальцами член, проводит подушечкой большого пальца по головке и начинает двигать рукой вверх и вниз по стволу. Теперь его намерение кажется кристально ясным, но Дин все же чувствует, что надо уточнить. — Так ты, ты, э… что, хочешь мне подрочить? — спрашивает он наконец. Рука Каса не останавливается. — Право же, Дин, — произносит он хрипло Дину в ухо, — я думал, к этому моменту ты уже догадаешься. — Да… просто… просто проверяю, — отвечает Дин, которому становится трудно совладать с дыханием и ровно выговаривать слова. — Просто хотел убедиться… а! — (Кас опять провел большим пальцем по головке) — …что мы друг друга правильно поняли. — Я хочу довести тебя до оргазма, — говорит Кастиэль. — Ладно… ладно, это хорошо, это… — бормочет Дин. Его дыхание то и дело срывается. — …Это хороший план. Возражений нет. Если Кастиэль этого хочет… что ж, Дин ему это предоставит. Но нужно избавиться от еще одного лишнего слоя. Одеяло и футболка устранены — теперь на очереди штаны. Выгнувшись, Дин стягивает штаны с бедер, сбрасывает их с себя под одеялом и оставляет скомканными в ногах. Кас ждет, пока Дин снова уляжется, после чего немедленно опять принимается за дело. При всей его смелости ему все же не хватает навыка: скоро Дин чувствует, что хватка нужна крепче и движения — быстрее. — Сильнее, — почти стонет он и обхватывает руку Каса, чтобы показать, как надо. Член начинает сочиться предсеменем; Дин добавляет слюны и начинает работать рукой Каса вверх-вниз. За пару минут он полностью забывается в ощущениях — они настолько острые, и потребность получить еще, еще, еще столь срочная, что Дин начинает обращаться с рукой Каса как с секс-игрушкой, стиснув его пальцы и яростно дергая его руку. В какой-то момент Кас вздрагивает, и Дин замечает, что сжал его плечи, вцепившись в них левой рукой изо всех сил — как раз поверх тех кровоподтеков! Или, может быть, поверх невидимых крыльев. — Прости, прости, — выдыхает Дин, заставляя себя расслабить руку. — Все замечательно, — отвечает Кас. Теперь он усвоил ритм и берет инициативу на себя. Он плюет в ладонь, добавляя слюны, и растирает влагу по члену Дина. Это безумно возбуждает — член Дина теперь каменно твердый. Дин отдается возбуждению, полностью потерявшись в ощущениях, но потом вдруг осознает, насколько это эгоистично: Кас мастурбирует Дину, а не наоборот. Всю работу для удовольствия Дина делает Кас, и это совершенно неправильно. — Погоди-погоди, я тоже хочу сделать тебе приятно… — начинает Дин, пытаясь повернуться на бок и дотянуться правой рукой до промежности Каса. Но Кас хватает его за кисть и пригвождает ее к груди Дина, продолжая другой рукой дрочить его член. — Я так хочу, — говорит Кас Дину прямо в ухо таким гортанным, хриплым голосом, что у Дина по спине бегут мурашки. — Сегодня я хочу сделать это для тебя. Позволь мне, ладно? — Ладно… — отвечает Дин. — Ладно… ах… — ладно… — Дальнейшие попытки разговаривать приходится оставить, так как Кас теперь перешел на случайный ритм, который Дин ему никогда не показывал: он делает серию движений в нужном темпе и неожиданно прерывает ее мучительной паузой в секунду или две, во время которой его рука замирает на члене Дина. В первый раз пауза совершенно невыносима: Дин стонет от досады и поднимает бедра с кровати, пытаясь всадить член в руку Каса, изнывая от потребности в движении. Но секунду спустя рука Каса возобновляет ритм, и ощущение оказывается вдвойне острым, вдвойне изумительным. У Дина вырывается стон. Кас продолжает делать короткие паузы, и каждый раз острота ощущений нарастает, подобно вагонетке на американских горках, взбирающейся к своему главному пику. Член Дина становится твердым, как железо, горит от прилива крови и пульсирует почти болезненно. Кас снова плюет в руку и растирает слюну по головке, отчего Дин едва не вскрикивает. — Я… совсем близко… — бормочет он. — Ты, может… возьми салфетку… — Погоди, я слышал про другой вариант, — отвечает Кас. — Уверен, ты о нем знаешь, но я его еще не пробовал. Погоди, я попробую… — Он ныряет под одеяло, пробирается вниз и ложится поперек кровати. «Хорошо, что у нас королевская кровать…» — думает Дин, откидывая одеяло, чтобы дать Касу больше воздуха (кроме того, Дин и сам уже вот-вот перегреется). На смену позы уходит как раз достаточно времени, чтобы неминуемый оргазм немного отступил. И потом член Дина оказывается у Каса во рту. Дину приходится отвернуться в подушку, чтобы заглушить стоны. Оказывается совершенно неважно, что у Каса в этом деле явно нет опыта. Он берет в рот только головку члена и совсем не захватывает ствол, и делает это очень осторожно — но все это не имеет значения, так как его рот — даже на головке — горячий и нежно влажный. И главное, это Кас: Дин только что узнал, что он никому раньше не отсасывал, и от мысли, что он у Каса первый, Дин едва не кончает тут же. Он заставляет себя начать мысленный обратный отсчет от десяти, чтобы выиграть немного времени. — Так хорошо, хорошо, хорошо… — бормочет он. Кас делает несколько экспериментальных движений головой и с каждым кивком забирает в рот все больше ствола. Дин намертво вцепился в подушку правой рукой. Другая его рука — внизу, на голове у Каса, гладит его по вязаной шапке, и у Дина уходит весь имеющийся самоконтроль на то, чтобы не толкнуть голову Каса до конца вниз, не начать бешено всаживаться в его рот. «Пусть он задает ритм, пусть делает, как ему удобно», — сдерживает себя Дин. Еще один дюйм ствола исчезает у Каса во рту, потом еще один, и еще — и каждый раз ощущения невероятные. Дин стонет и хватает ртом воздух при каждом движении, его яйца начинают напрягаться — все в паху становится горячее и тверже с каждым движением головы Каса. — Я уже близко, близко, так близко… — бормочет Дин, изнемогая в предвкушении разрядки, изнывая от нужды, елозя ногами по простыни и стискивая подушку в пальцах. Язык Каса обвивается вокруг головки — крепкий, горячий и бархатистый, и Дин едва не вскрикивает в подушку. Еще один виток языка — и член Дина сокращается в сухой предоргазменной конвульсии. Дин охает, инстинктивно дергая вверх бедрами и всаживаясь в рот Каса. Третий виток языка — и это финал: Дин теряет контроль, и, выгибаясь всем телом, кончает пульсирующей струей в горячий рот Каса. Оргазм выжимает его, спазм за спазмом. Дин стонет, ерзая на простынях и бесконтрольно дергая вверх бедрами при каждом толчке спермы, которую высасывает Кас. Кас остается на нем до конца. Он проглатывает все и после окончания медлит, не выпуская изо рта обмякающий член Дина ни во время остаточных конвульсий, ни после, на протяжении почти болезненной сверхчувствительной фазы (Кас, похоже, понимает, что это деликатный момент, поэтому совсем перестает шевелиться, и его язык замирает вдоль ствола члена — мягкий, бархатный и чрезвычайно теплый). Он не поднимает головы даже во время размеренных минут отходняка, пока Дин пытается восстановить дыхание. Это новое для Дина ощущение — никто из партнеров никогда не уделял его члену столько внимания так долго после оргазма, — и это совершенное блаженство. Кроме того, приятно чувствовать, что Кастиэль этого хочет — что он не просто задался целью довести Дина до оргазма, но и явно получает удовольствие от процесса. Проходят минуты. Дин гладит Каса по плечам — теперь уже обеими руками, — уделяя особое внимание его шее и затылку. «В ночь перед химией, во всем доме тишь… — думает Дин. — Что-то явно шевелится… Куда больше, чем мышь». Потом он на самом деле вспоминает про химию. И про тошноту. Тошноту, которая начнется завтра. — О господи, пожалуйста, скажи, что у тебя не разовьется отвращения к этому вкусу! — выпаливает Дин. — Пожалуйста. Пожалуйста! Кас выныривает из-под простыней и включает свет у кровати. Вытерев рот рукой, он спрашивает: — Значит ли это, что ты как-нибудь хотел бы все повторить? — Безусловно да! — восклицает Дин. — Но, Кас, ты что, не понимаешь, ты же попробовал меня на вкус, а завтра тебе будет плохо. Что если случится эта фигня со вкусом? Тебя же не начнет тошнить от минетов, правда? Мысль об этом ужасает. — Я уже подумал об этом, — говорит Кас. — Обычно ночь перед процедурой не представляет риска. Но на всякий случай я планировал пойти почистить зубы. Чтобы, когда я засну сегодня и проснусь завтра, основной вкус у меня во рту был от зубной пасты. Дин садится, практически спихивая Каса с кровати. — Иди чисти зубы немедленно! — командует он. — И почисти их тщательно. Обещай мне! И прополощи жидкостью для полоскания рта. И зубную нить не забудь. И язык тоже почисти. И съешь еще что-нибудь. Что-нибудь с другим вкусом. — С другим, чем у спермы? — Именно! — подтверждает Дин, снова толкая Каса в сторону ванной. — Ну пожалуйста! У меня есть жвачка… — Он оглядывается вокруг. — Ах, черт, она в соседнем номере. Я сбегаю принесу… — Дин, да все в порядке. У меня есть жидкость для полоскания рта с выраженным мятным вкусом. Я уверен, что проблем не будет. Все, что я ем перед сном, обычно не создает проблем. Сон, похоже, является психологическим барьером: если я посплю до того, как начнется тошнота, все будет нормально. — Хорошо, тогда мы сейчас же уложим тебя спать! Кас улыбается самодовольной улыбкой и удаляется в ванную. Дин падает обратно на кровать, натягивает на себя одеяло и глядит в потолок. «Я и не понимал, как сильно этого хотел», — думает он. Конечно, в определенной мере он отдавал себе отчет в том, что у него была подобная фантазия. Но реальность оказалась в тысячу раз лучше. И, как выяснилось, зависимость сформировалась немедленно, потому что теперь все, чего хочет Дин, — это еще, всю ночь, каждую ночь, рядом с Касом. «И я очень, очень хочу ответить ему взаимностью», — понимает он. Кас возвращается в постель, забирается под одеяло рядом с Дином и гасит свет. — Я тоже хочу доставить тебе удовольствие, — говорит Дин, уже кладя руку Касу на живот и продвигаясь ниже. — Мы можем сделать все быстро, всего десять минут… Но Кас снова ловит его руку на полпути. — Я бы очень этого хотел, — шепчет Кастиэль, обнимая руку Дина ладонями и бережно возвращая ее ему на пояс. — Но… я… — он колеблется. — У меня есть определенные болезненные места. Хирургические шрамы и другие проблемы. Они еще не до конца зажили, мне нужно быть осторожным. И, как ты верно заметил, мне и правда следует выспаться. Ведь завтра мне поспать не удастся. Я только хотел сделать это для тебя, пока еще могу. Дольше я ждать не рискнул… Надеюсь, ты понимаешь. Смысл его слов разом обрушивается на Дина: Кас намеренно выбрал потратить последние минуты своего последнего хорошего вечера, чтобы доставить удовольствие Дину. У Каса рак, завтра у него химиотерапия, Кас думает, что не проживет достаточно долго, чтобы зажили его крылья, он думает, что его время ограничено… и он хочет, чтобы Дину было хорошо. Дин поворачивается к нему в темноте и обнимает его обеими руками, целуя в щеку, и в нос, и в лоб, и в макушку поверх шапки. (Конечно, Дин хочет поцеловать его и в рот, но потом чует аромат жидкости для полоскания рта и в последнюю секунду вспоминает про вкусовое отвращение. Лучше не рисковать.) Кастиэль не реагирует на поцелуи привычным образом — у него нет инстинкта целовать в ответ. Но его руки немедленно взлетают к шее Дина, и пальцы начинают гладить его по волосам. «Знак привязанности», — вспоминает Дин. Он переносит одну руку на шею Каса, а другой проводит по его плечам (там, где, как подозревает Дин, сложены в своем невидимом измерении его крылья). У Каса вырывается трепетный вздох, и он прижимается к Дину всем телом, с головы до ног, пока Дин гладит его шею снова и снова. Постепенно Кас расслабляется, его дыхание выравнивается и замедляется. Он засыпает, но даже после этого Дин продолжает поглаживать его по шее сзади, перебирая несуществующие перья и лаская его невидимые изувеченные крылья.