***
— Когда я оставил вас во Флагстаффе, — начинает Кас, глядя на них, — я сначала прошел пару кварталов в другом направлении, чтобы запутать вас, а потом повернул и вернулся вверх по холму к тому же госпиталю. Сэм, я только что рассказал Дину, как врачи уже нашли у меня аномальную массу, когда осматривали меня после инцидента в Гранд-Каньоне. И их кот обнаружил уплотнения у меня в животе… — («КТ», — произносит Дин одними губами в ответ на недоуменный взгляд Сэма.) — И я решил… Если честно, я просто очень не хотел тревожить вас всем этим. Короче говоря, я вернулся в госпиталь в одиночестве, у меня взяли еще анализы, а два дня спустя сделали мне первую операцию — пока только мелкую, биопсию основной аномальной массы. Кас делает еще один глоток из кружки. Ни Сэм, ни Дин не притронулись к своему кофе. — Биопсия подтвердила, что это тестикулярный рак, — говорит Кас. При этих словах Сэм подвигается на стуле, тихо втянув воздух, и на этот раз в его взгляде Дин читает почти надежду. Он улыбается брату вымученной улыбкой, думая: «Да, Сэм, но он почти в четвертой стадии». — Кроме того, мою кровь исследовали на маркеры, — продолжает Кас. — Что-то в крови может указывать на наличие такого типа рака, и они измерили этот показатель, и он был завышен. Так что… определенно тестикулярный рак. Потом несколько дней ничего не происходило… Я сходил в городскую библиотеку, чтобы узнать о нем побольше, а врачи тем временем совещались о том, как именно удалить основную аномальную массу. Как, гм… удалить яичко. Как я понял, есть нецелесообразные методы, которые могут вызвать рассеивание раковых клеток по организму, поэтому врачи взвешивали варианты и продумывали подход. Тем временем мне назначили вторую операцию, чтобы исследовать уплотнения в животе, которые обнаружил кот. Сэм сидит абсолютно молча. Похоже, как и Дин ранее, он принял решение не прерывать рассказ Каса поправкой про «кота». Дальше Кас произносит на одном дыхании: — Операция на животе была утром, я проснулся в середине дня, и доктор пришел навестить меня и сообщил, что рак распространился в лимфоузлы, и, хотя его несколько сложно классифицировать, они решили, что это тестикулярный рак стадии 3В, что означает, он прогрессировал довольно сильно. — Кас делает паузу и добавляет совершенно неубедительным тоном, глядя в кружку: — Хотя… все не так плохо, как могло бы быть… на самом деле, могло быть и хуже… учитывая обстоятельства. — Э, — вмешивается Сэм, — можно я только, э, проясню насчет В? Я знаю, что первая стадия — это когда он пока еще в одном месте… Кас кивает. — Первая стадия — когда рак остается в изначально пораженном органе, — говорит он, сознательно переключаясь на формальную терминологию. Объясняя формальности, Кас заметно успокаивается. — Во второй стадии рак крупнее и распространился в ближайшие лимфоузлы, но только в самые ближайшие. На третьей стадии он распространяется в дальние лимфоузлы и иногда в легкие. Вы же знаете, что вся кровь проходит через легкие, прежде чем разливается по организму? (Сэм уверенно кивает; Дин неопределенно пожимает плечами, как бы говоря: «Естественно, это очевидно».) Кас продолжает: — Поэтому распространение именно в легкие критично: они как промежуточная станция на пути к остальным органам. И на четвертой стадии он распространяется за пределы легких обратно в организм, в большой круг кровообращения, поражая другие органы. Как мне сказали, детали классификации немного варьируются в зависимости от типа рака, но номер стадии, по сути, означает дальность поражения от исходного органа: только сам этот орган, орган и прилегающие области, более дальние участки и, наконец, везде. — Тогда А и В… — начинает Сэм. Он бросает взгляд на лежащий перед ним на столе телефон, и его рука даже дергается, как будто ему не терпится открыть Гугл и прочитать все про тестикулярный рак стадии 3В немедленно. — 3В — это хуже, чем 3А, но не так плохо, как 3С, — объясняет Кас спокойно. — И не так плохо, как 4. А, В и С — это подстадии, обозначающие, насколько близко он подошел к легким. 3В, по сути, значит, что поражено несколько лимфоузлов. В общем, тем вечером мне все это объяснили — сказали, что классифицировали мой случай как 3В и что это означает, мне понадобится химиотерапия и, возможно, радиация. И объяснили про прогноз. — В этом месте Кас колеблется, крепче обхватывая кружку. Он плотно сжимает губы и наклоняет голову, так что косички его обезьяньей шапки спадают с плеч. — Прогноз, на самом деле, вполне неплох. Пятилетняя выживаемость — примерно 70% при моей стадии и маркерах в крови. То есть шансы на выживание примерно два к одному. «И один к двум — шансы умереть, — думает Дин. Кас говорит об этом почти спокойно, но у Дина все холодеет внутри от осознания этой мысли. — Ебать… Один к двум. Это пиздец какие высокие шансы». — Так что на самом деле не так уж и плохо, — говорит Кас с нарочитой бодростью. — Но в тот момент я понял, что смерть — возможность вовсе не гипотетическая. И, как вы, конечно, знаете… — он снова колеблется, — у меня нет души, как у людей. Так что… короче говоря, если умрет моя оболочка… — Он тихо вздыхает, пока эти жуткие слова эхом отдаются в помещении. — Полагаю, меня просто не станет, — заключает он. Следует тяжелая пауза. — Не говори так, — отвечает наконец Сэм низким тоном. Дин вообще не может разговаривать. Сглотнув, Сэм добавляет, уже немного увереннее: — Этого не будет. — Я не знаю, что будет, — отвечает Кас тихо. Он медленно отхлебывает кофе, и Дин с Сэмом молча переглядываются. — Если бы мы знали с самого начала… — говорит в конце концов Сэм. — То есть… я понимаю, это дело пройденное, но мы бы с радостью помогли — вот все, что я хочу сказать. Ты мог нам рассказать, ты это понимаешь? Кас слабо улыбается ему. — Я вам почти рассказал, — признается он. — Я прислал тебе сообщение тем вечером, Дин, помнишь? — Он смотрит на Дина. — Сразу после первой операции на животе, когда мне сказали, что стадия 3В. Вы тогда были в том серебряном руднике в Юте. Дин и Сэм снова переглядываются. Серебряный рудник. В ту ночь, когда Кас ни с того ни с сего прислал сообщение Дину. — Я написал длинное сообщение, в котором все объяснял, — говорит Кас. — Хотел… попросить совета, наверное? Или просто, не знаю… наверное, я просто хотел сказать вам об этом. Но потом я подумал, что стоит узнать, как у вас дела, и оказалось, что вам предстоит потенциально опасный вечер. Конечно, последнее, что вам было нужно, это отвлекаться, так что я решил, что не стоит беспокоить вас в такой момент. — Он умолкает на секунду, задумавшись. — Потом мне подумалось, что, может быть, мне вообще не стоит вас беспокоить. Потому что вы всегда готовитесь к чему-то потенциально опасному. Дин вспоминает ту беседу. «Кас пишет свой роман», — пошутил он с Сэмом, глядя на мерцающие точки на экране телефона. Кас очень долго что-то набирал, но в итоге точки исчезли — он стер сообщение. Потом Дин вспоминает, что произошло дальше. — Погоди, — говорит он. — Разве это была не та ночь, когда ты угнал машину и доехал до самой Юты? Так, подожди секунду, ты что, ехал из Флагстаффа? — Что, сразу после операции? — спрашивает Сэм. — У тебя была операция прямо в тот день? — не может поверить Дин. — Ранее в тот же самый день?! — Операция на брюшной полости? — добавляет Сэм к этому. Кому как не братьям знать, что травмы брюшной полости обычно выводят людей из строя на долгое время. Охотник рано узнает, что даже простое ранение в живот может быть смертельно. И даже после чисто выполненной операции требуется долгий восстановительный период. Операции на брюшной полости проводятся под общим наркозом и требуют разрезания ключевых мышц туловища: все это означает серьезный риск инфекции и неспособность нормально двигаться неделями после. Но Кас лишь кивает. Дин потрясен услышанным; Сэм, судя по его виду, тоже в ужасе. — Но это же значит, ты проехал… часов восемь, чтобы увидеться с нами! — произносит Сэм. — Когда мы вышли из шахты, мы получили от тебя целую кучу сообщений. Ты же почти встретился с нами в закусочной тем утром, разве нет? Кас снова кивает. — Вы оба не отвечали мне, — говорит он, — так что я сбежал из послеоперационной палаты ночью. Ночью сестер меньше — это оказалось довольно легко. Потом я угнал машину с парковки при госпитале. — Он, кажется, неправильно истолковывает досаду во взглядах Сэма и Дина, так как добавляет: — Не волнуйтесь, я вернул машину на следующий день — по-моему, хозяин даже не догадался, что ее заимствовали. В общем, оказалось, что с вами все в порядке, и когда ты пригласил меня на завтрак, Дин, я понял, что вы непременно заметите мой больничный халат и свежие шрамы. У меня даже на руке еще оставался опознавательный браслет, а в вене был порт для капельницы. Я подумал о том, чтобы все это спрятать, но я еще с трудом ходил и знал, что вы обратите на это внимание. Поэтому я развернулся и поехал назад. Дин и Сэм смотрят на него, онемев. Кас делает еще глоток кофе и говорит с тихим вздохом: — Сестры прочитали мне целую лекцию, когда я вернулся. Наверное, они были правы, потому что у меня после этого случился небольшой рецидив… гм… даже небольшое заражение. — Кас… — произносит Дин сквозь зубы. — Но все прошло после нескольких дней в реанимации, — уверяет Кас спокойно. — В общем, к тому времени, когда я оправился, врачи наконец составили план, и мне сделали третью операцию — по удалению пораженных лимфоузлов и… гм… яичка. — Он говорит это, снова глядя вниз, на карту мира. — Мне удалили левое яичко, — добавляет он, разговаривая с картой. — Так что теперь у меня только одно. Меня предупредили, что эта область будет болезненной. Оказывается, пришлось перерезать нерв в мошонке. Что, как сейчас кажется, вполне очевидно, но тогда я не до конца осознавал, что это обернется дискомфортом в будущем. У некоторых людей нерв заживает быстро, у других же какое-то время остаются… гм… болевые приступы. Я знал, что это чувствительный нерв, но, признаюсь, не до конца понимал, насколько чувствительным он может быть. Дин ловит себя на том, что слегка съеживается на стуле и даже сжимает колени в непроизвольной симпатической реакции. Агония Каса в спальне несколько часов назад становится понятна. «Должно быть, ощущение было такое, словно я врезал ему по яйцам, — думает Дин. — Кувалдой, не меньше. Вот черт…» — Это после той операции я вернулся в бункер, — продолжает Кас. — У меня еще болели шрамы, но я уже мог ходить, так что я подумал, может быть, вы не заметите, если я буду внимателен в вашем присутствии. Конечно, мне нужно было соблюдать осторожность и избегать физического контакта — шрамы на животе еще не зажили… как и тот, другой шрам. — Кас умолкает на несколько секунд. Он бросает взгляд на входную дверь, потом обводит глазами стол с картой и украдкой с грустным выражением смотрит на Дина. Это ведь здесь, в этой самой комнате они встретились, когда Кас вернулся в тот день — когда неловко спустился по лестнице и осторожно бочком обошел стол, чтобы избежать приветственного объятия Дина. «Мне нужно было соблюдать осторожность и избегать физического контакта…» Кас говорит: — Знаете, самое странное в лечении рака — это то, что доктора часто даже не уверены, нужно ли оно. После различных операций следует вторая, гораздо более длительная фаза лечения химиотерапией и радиацией — и часто она нужна просто на случай, если где-то в организме остались раковые клетки. Но врачи зачастую не могут сказать наверняка! В моем случае даже после всех операций они не были уверены, что удалили все мелкие опухоли. Врачи беспокоились, что где-то могли остаться совсем мелкие пятна, которые не смог обнаружить кот. Полагаю, это видно по маркерам крови — как я понял, они не понизились настолько, насколько должны были. Поэтому врачи сочли, что остаточные клетки опухоли еще могут скрываться где-то в другом лимфоузле или в легких. Месяц спустя я начал курс химиотерапии, и на следующей неделе они решат по поводу радиации. — Погоди, почему месяц спустя? — спрашивает Сэм. — Почему ты не начал ее сразу? Кас вздыхает. — В тот момент мне понадобилась медицинская страховка. Первые операции можно было сделать без страховки — полагаю, их классифицировали как некую первую помощь, которую нужно оказать немедленно. В Аризоне, во всяком случае, их удалось сделать в рамках оказания неотложной помощи — по сути, в рамках спасения меня из Гранд-Каньона. Не то чтобы мне потом не выставили счет, но, как вы наверняка знаете, за неотложную помощь счет высылают уже после ее оказания. И… признаюсь, может быть, я указал не совсем верный почтовый адрес и выдумал один из этих «номеров социального страхования». Как бы там ни было, остальное лечение нужно было назначать заранее. Оно попадает под другую категорию, несрочного лечения, так что его даже назначить невозможно, если нет медицинской страховки. Поэтому мне пришлось найти работу. Конечно, я сразу подумал про работу в магазине на заправке, так как только для этого у меня был подходящий опыт. — Кас добавляет с легкой грустной улыбкой: — Боюсь, в вашем социуме не сильно востребованы инструктора по ближнему бою на кинжалах или воздушным стратегиям защиты… Как раз когда Дин думает: «Стоп, он что, еще может летать?» — плечи Каса опадают, словно он только что вспомнил, что не может. — Врачи во Флагстаффе порекомендовали онколога в Денвере, — продолжает Кас, разговаривая со своей кофейной кружкой. — Эрона Клайна. Так я с ним познакомился. Он занимается исследованием новейших видов химиотерапии для этой стадии тестикулярного рака. Потом я узнал, что автозаправочная компания покрывает лечение в Денвере даже для работников из соседних штатов, но их страховая программа вступает в силу только через тридцать дней полной занятости. Кроме того, к тому времени я уже знал, что мне предстоит трата под названием «страховая франшиза» — огромная сумма денег, которую нужно заплатить в самом начале. И ее нужно платить заново каждый год. Поэтому я копил на это всеми способами. В январе мне снова нужно будет платить франшизу… — Кас вздыхает. — Поэтому я брал сверхурочную работу при любой возможности. Копил на франшизу и ждал, когда пройдут тридцать дней моей занятости. И… — Кас наконец поднимает глаза от кружки, — … вот так мы тут и очутились. Вернее, я очутился. Мне остался еще один цикл химиотерапии — он займет большую часть декабря. После этого мне нужно снова сдать кровь на маркеры и, я так понимаю, кот снова все оценит — мне сказали, что я могу пройти обследование во Флагстаффе, если хочу воспользоваться тем же котом. И потом они заключат… — он колеблется, — заключат, помогает ли лечение. — С чего бы ему не помогать? — спрашивает Сэм, и Дин едва не пинает его под столом. Кас медлит всего секунду. — Некоторые лекарства не действуют на меня так, как действуют на урожденных людей, — говорит он. — Таблетки от тошноты, например, не действуют. — Но химиотерапия должна действовать, иначе тебе не становилось бы от нее плохо, верно? — спрашивает Сэм. — Значит она должна действовать. Ведь так? Кастиэль только пожимает плечами. — Не знаю, — говорит он. — Иногда лекарство может действовать в чем-то, но не во всем. Сэм молчит долгое время. Потом говорит: — Уверен, что такого сценария не будет, но, гм, просто из любопытства: каков прогноз, если химия не помогает? То есть… каков прогноз для среднего пациента, который вообще не получает химии? Этот вопрос нужно было задать. Но у Дина внутри все сжимается, пока он ждет ответ. — Ну… — произносит Кас задумчиво. — Они не совсем так вычисляют прогноз, но я спросил, что бывает, если рак не лечить вовсе. Примерно пять процентов, насколько я понял. Следует короткая тишина. Дин прочищает горло. — Пять процентов… чего? — Пятипроцентный шанс выжить, — говорит Кастиэль.***
Они еще какое-то время засыпают Каса вопросами, пытаясь выяснить, какие лекарства ему дают в рамках химиотерапии, каково было расписание лечения и что запланировано дальше. Сэм сосредоточился на перспективе радиации (и понятно почему: если химия не поможет, может быть, у радиации больше шансов? Или ангелы невосприимчивы и к радиации тоже?) У Сэма также миллион вопросов об условиях страхового плана, который предоставляет заправочная компания, и о том, где осталась медицинская карта Каса из Флагстаффа. Но Кас скоро начинает сутулиться на стуле, его голова поникает, и в глазах появляется знакомое усталое выражение. Дин наконец прерывает брата посреди длинного вопроса про медицинскую страховку: — По-моему, нашему ангелу не помешает отдых от испанской инквизиции. — Он смотрит на часы. — Девять утра. Где-то же сейчас сиеста, верно? — О… — говорит Сэм, бросив на Каса пристальный взгляд. — Да. Верно. Конечно. Хочешь отдохнуть немного, Кас? — Я бы не отказался, — признается Кас. Внезапно он выглядит совершенно измученным. — Может быть, я пойду прилягу на диване… посмотрю телевизор? Дин и Сэм кивают, и Сэм встает, чтобы собрать кофейные кружки и отнести их на кухню. — Дин, подбери ему какой-нибудь сериал, — предлагает он. Этот ход очевидно рассчитан на то, чтобы дать Дину и Касу время наедине. Не то чтобы это было необходимо: как только Дин укладывает Каса на диван и включает телевизор, Кас немедленно засыпает — еще до того, как Дин успевает спросить у него, что бы он хотел посмотреть. Дин вздыхает и выключает телевизор. — Не очень-то вышло начало у твоих недельных каникул, а, дружок? — шепчет он, поднимая с кресла сложенный плед и осторожно набрасывая его на Каса. Кас даже не шевелится. Дин наблюдает за ним какое-то время, пока не убеждается, что он дышит ровно и ему комфортно.***
Кас так и спит на диване часами. — Ему это явно нужно, — замечает Сэм тихо около одиннадцати утра, когда Дин возвращается в библиотеку, навестив Кастиэля в очередной раз. (Оба брата провели большую часть утра за компьютерами, читая про тестикулярный рак стадии 3В и варианты лечения.) — Выглядит он совсем разбитым, — добавляет Сэм. — Думаешь, просто усталость? — Ну, утро у него выдалось не очень, — комментирует Дин, усаживаясь обратно на стул. Сэм приподнимает бровь, и Дин поясняет: — Оказалось, что разрезанный нерв в мошонке вполне жив и дает о себе знать. И не в хорошем смысле. — Ох, черт, — отвечает Сэм. Подумав, он добавляет: — Значит ли это… что вы… э… — Он снова умолкает, теребя свой лэптоп, и даже начинает немного краснеть. — Не хочу совать нос куда не следует, но… — Я вроде как случайно заехал ему по яйцам, если ты об этом спрашиваешь, — говорит Дин. — Или, вернее, по яйцу. Но по тому, которого нет. — Вздохнув, он добавляет: — Скажем так, все пошло немного не по плану. Сэм, судя по его виду, никак не может решить, хочется ли ему услышать подробности. Но воспринимает он все это на удивление спокойно — особенно учитывая, что вся сцена признания случилась всего пару часов назад. «Уж что-что, а в плане расстановки приоритетов рак творит чудеса», — думает Дин. В его собственном сознании рак несомненно смел в сторону все прочие соображения (включая и некоторые психологические барьеры, прочно стоявшие десятилетиями до этого). Может быть, и у Сэма наступила похожая ясность в восприятии. — Как же жаль, что вам достался такой дерьмовый расклад, — говорит наконец Сэм. — Да уж, реально хуево, — отвечает Дин, сам себя удивив тем, сколько эмоции вкладывает в эти слова. Но ведь это правда. Сэм только кивает. Поразмыслив еще немного, он спрашивает: — Мне показалось, или он выглядит… так, будто… почти стыдится этого? Я имею в виду диагноза? Того, что ему удалили яйцо? Я бы не подумал, что ему будет вообще хоть какое-то дело до того, каких органов он лишится. Это же все-таки не его настоящее тело. — Мне кажется, теперь вроде как уже его, — отвечает Дин медленно. — Знаешь… он сказал что-то насчет… — Дин бросает взгляд в сторону комнаты, где спит Кас. Дверь туда закрыта, так что Кас наверняка не услышит, но на всякий случай Дин все же понижает голос: — Не думаю, что он будет против, если я тебе скажу: он упомянул что-то насчет того, что он «полумужчина, полуангел». И в его понимании это означает, что в результате он вроде как ничто. — Так, ну вот это уже чушь собачья! — отвечает Сэм немедленно, горячим шепотом. — Это полная чушь… — Мы с тобой это знаем, — шепчет в ответ Дин. — Но он только учился быть человеком, понимаешь? То есть я знаю, что он на самом деле не человек — черт, он даже, наверное, изначально не мужского пола, — но он в этой оболочке уже давно. И Чак как бы… несколько раз воскрешал его в то же тело, и, по-моему, он воспринял это как намек, что теперь это вроде как его тело? И при том что у него еще и крылья испорчены… Сэм кивает. — Да. Пожалуй, я понимаю, как это могло сбить его с толку. Но все равно это чушь собачья, — добавляет он твердо. — Уж точно мужчину оценивают не по яйцам. А ангела — не по крыльям. И что бы он ни говорил, он полноценный мужчина, коли хочет им быть. И уж точно полноценный ангел. Вне зависимости от ситуации с крыльями. — О, это мне напоминает… — говорит Дин, вставая и закрывая крышку лэптопа. — Мне нужно еще прочитать главу.***
Дин забирает «Физиологию ангелов» из комнаты Каса и приносит ее назад в гостиную. Он садится в кресло рядом с диваном, откуда может присматривать за Касом, пока тот спит, и, наладив себе свет — подвинув ближе одну из старых ламп и поправив абажур так, чтобы она не светила Касу в лицо, — наконец раскрывает книгу. Черная обложка приятной тяжестью ложится ему на колени. На сегодня задана шестая глава, «Крылья, перья и полет», но Дин не спеша пролистывает предыдущие главы, выхватывая кое-какую информацию на пути к шестой главе. Из первого же абзаца первой главы, «Разновидности ангелов», он узнает, что «серафим» — это не титул, а как раз разновидность ангела. Оказывается, это что-то вроде подвида или расы — генетическая порода ангелов, обладающая определенными физическими характеристиками и способностями, и даже некоторыми уникальными анатомическими свойствами крыльев. У Дина давно было смутное представление, что Кастиэля когда-то повысили до серафима из какого-то другого ранга, но оказывается, он всегда был серафимом. Карьерный рост не повлиял на его врожденную принадлежность к серафимам. Глава явно содержит и другую потенциально полезную информацию, но Дин пролистывает книгу ко второй главе, «Истинное обличье ангелов». Она тоже оказывается гораздо интереснее, чем можно было ожидать. Похоже, что настоящее обличье Каса поистине потрясает свидетеля своим размером и величием. К тому же, как выясняется, его не так-то просто узреть: начинается глава собранием мифов и легенд со всего мира о громадных летающих существах, и, на первый взгляд, эти истории совершенно друг другу противоречат. Приведены и описания огромных хищных птиц с Ближнего востока, и азиатские легенды об огнедышащих драконах с туловищами в милю длиной, и предания о «глазах молнии», сияющих нимбах и «лапах, блестящих как хром», и рассказы о грифонах с головой орла и туловищем льва. Упомянуты и сфинксы, и гарпии — причудливые летающие существа, покрытые перьями, но имеющие человеческие лица. Приведены истории о явлениях головокружительного слепящего света и даже о многоголовых созданиях, имеющих сразу четыре лица: человека, быка, льва и орла. «Физиология ангелов» в подробностях пересказывает каждую из легенд и резюмирует все это следующим: Правда, конечно, заключается в том, что взрослому ангелу присущи черты, напоминающие каждое из этих существ. Как бесстрашные путешественники 17-го и 18-го веков некогда описывали слонов Африки путаницей метафор — уши как пальмовые листья, бивни как у гигантского борова, чудесный хобот как хвост обезьяны, — так что итоговая картина напоминала причудливую смесь разнородных вещей, так же и древние попытки описать ангелов состояли сплошь из метафор, приведших более поздних толкователей к заключению, что, обладая единым телом, ангелы, тем не менее, могут быть многолики и многоголовы. Описание Иезекииля, пожалуй, является наиболее известным примером подобного сочетания в одном теле черт быка, льва, орла и человека — часто называемых его «ликами». Человеческий «лик» объяснить проще всего. Упоминания человеческих лиц у ангелов встречаются в легендах не только про Иезекииля, но и про сфинксов и гарпий, и конечно связаны с тем, что ангелы могут занимать человеческие оболочки, то есть порой они буквально имеют человеческие лица. Что же касается причудливой помеси быка, льва и орла, а также диковинок вроде «лап из хрома», то эти загадки легко разрешаются, стоит лишь внимательно взглянуть на настоящего ангела. Автору выпала честь увидеть вблизи ангела — одного любезного серафима, который великодушно (пусть и неохотно) согласился на миг явить автору свою истинную сущность. Осмотр подтвердил, что этот серафим, как, предположительно, и все серафимы, носит на шее пышную длинную гриву, весьма сходную с гривой льва, но состоящую из перьев, а не шерсти. Он также имеет длинный хвост, напоминающий львиный, но покрытый перьями. Как лев, серафим передвигается на четырех лапах, однако обладает и парой крыльев, как орел. Передняя пара его лап оснащена впечатляющим набором блестящих серебристых когтей; выше них имеются два прибылых пальца из той же напоминающей серебро материи — отсюда и «лапы, блестящие как хром». На самом деле, эти серебряные когти — один из двух природных видов оружия, что ангелы используют друг против друга (второе оружие — священный огонь). Более того, «ангельские клинки», которые ангелы носят, когда бывают в человеческом обличье, в действительности вырезаны из их собственных прибылых пальцев — традиционно из левой передней лапы. Старейшие и самые крупные ангелы часто рогаты (то есть чем-то напоминают быков) — в этом случае они оснащены элегантными загнутыми двусторонними рогами, покрытыми такой же серебристой субстанцией, как и их когти. Отсюда рассказы о «молнии» над головой и, конечно, знаменитый нимб. В целом же по форме и образу голова ангела напоминает скорее голову орла: она имеет впечатляющий крупный хищный клюв и большие зоркие глаза, глядящие вперед, благодаря чему ангелам свойственен пронизывающий, почти орлиный взгляд (не говоря уже о великолепном бинокулярном зрении). Таким образом, бык, лев, орел и человек суть части единого целого. По мнению автора, лучше всего образ ангела передают старинные легенды о грифонах — больших покрытых перьями существах с крыльями и четырьмя ногами, длинной шеей и хвостом, имеющих когти на передних лапах и подушечки на задних. Более того, в древних легендах грифоны зачастую зовутся «хранителями пророков» — очередное подтверждение того, что в основу этих легенд легли явления ангелов. Еще одна достойная упоминания мифологическая ветвь — это сказания о драконах и близкие к ним мифы о василисках. Ангелы используют священный огонь в качестве оружия и в своем истинном обличье могут порождать его по собственной воле. Значит ли это, что и легенды о драконах на самом деле рассказывают об ангелах? Все такие легенды гласят, что у драконов огромный размер. Здесь стоит упомянуть, что ангелы могут расти безгранично: по мере взросления они продолжают увеличиваться в размерах, а не останавливаются при достижении определенного размера, как млекопитающие. Старейшие ангелы воистину огромны и этим действительно напоминают драконов. И вот, можно представить себе одинокого пастуха давних времен, случайно узревшего ангела, пролетающего на горизонте. Вероятно, пастух отметил бы его гигантский размер, четыре лапы и огромные крылья, серебристое сияние на лапах, отсвет изогнутых рогов и гриву оперения. И наверняка пастух был бы почти ослеплен небесной энергией, если ангел материализовался относительно близко. Какое же имя выберет наш пастух для сего фантастического явления, когда прибежит в свою бедную деревню, чтобы рассказать о чудесном видении? Будь то слово «грифон», «дракон» или «ангел», ясно одно: эти огромные крылатые существа являлись людям во всех регионах, на всех континентах. И хотя сложенные о них легенды исказились по прошествии времени, в описаниях по сей день прослеживается сходство: два крыла, четыре ноги, серебро на лапах, огонь, сияние и крупный размер. NB: Важное замечание для читателей, которые могут вдохновиться данным текстом и попытаться узреть ангела самостоятельно. Часто встречающиеся в легендах упоминания «молнии» и «сияния» могут относиться также к крайне опасному явлению, связанному с просачиванием в нашу смертную сферу небесной энергии, когда ангел являет свое истинное обличье. Важно отметить, что непосредственное воздействие этой энергии может привести к слепоте или даже смерти. Таким образом, наблюдать истинный образ ангела вблизи часто небезопасно — особенно если ангел только что переместился сюда из небесной плоскости и обладает большим запасом небесного могущества, которое в этом случае может просачиваться наружу через стержни маховых перьев с катастрофическими последствиями для находящихся рядом людей (для описания физики явления см. главы 3 и 5). Автор рискнул узреть истинный облик серафима, только приняв к сведению предостережения сего серафима, высказанные в недвусмысленных выражениях, и видел его лишь опосредованно, через защитное затемненное стекло, созданное по технологии, описанной учеником Галилея Бенедетто Кастелли в 1612 году для безопасного наблюдения солнечных затмений.***
Только когда Сэм заглядывает в комнату, едва слышно спрашивая, не захочет ли Кас супа или тоста с сыром на обед, Дин замечает, что уже за полдень. Они оба смотрят на Каса: он лежит на боку свесив руку с дивана и тихо похрапывая. — Может, дадим ему еще полчаса? — шепчет в ответ Дин. — Право же, сон ему не повредит. Сэм кивает и отвечает шепотом: — Я пока порежу сыр и все приготовлю. Тогда через полчаса. Оценив Кастиэля еще одним долгим взглядом, Дин возвращается к «Физиологии ангелов». Уже ясно, что ему стоит прочесть всю книгу, но даже на чтение второй главы ушло столько времени, что он понимает: это проект как минимум на неделю. Следующие несколько глав тоже выглядят весьма насыщенными. Беглый просмотр третьей главы («Измерения, частоты и небесная плоскость») выявляет несколько страниц устрашающих уравнений, аккуратно пронумерованных от руки, и в пятой главе («Благодать и могущество») тоже оказывается много математики. Также там обнаруживается сложенная вклейка, на которой изображена диаграмма крыла с несметным количеством нанесенных на перья мелких стрелок, указывающих направления. «Рисунок 5.3. Потоки небесного могущества в полностью оперенном крыле», — гласит легенда под диаграммой. Со вздохом Дин складывает диаграмму крыла, заправляя ее обратно в книгу. Пора переходить к шестой главе: «Крылья, перья и полет». За остальное можно взяться позже.***
Первая часть шестой главы целиком посвящена разным типам перьев. Оказывается, что крылья состоят не просто из кучи пушистых перьев, натыканных как попало, — напротив, перья определенных типов расположены рядами и растут в определенном порядке. Есть ряд «маховых» перьев огромной длины, уходящих корнями прямо в кость крыла, (они дополнительно подразделяются на секции первостепенных, второстепенных и плечевых) и ряды аккуратных маленьких «кроющих» перьев, покрывающих основания маховых перьев. Как оказывается, все перья растут в строгой последовательности, настолько предсказуемой, что каждому перу можно было бы присвоить собственное имя и номер. — А также адрес и индекс, — бормочет Дин себе под нос. Деталей безусловно много, но Дин находит, что ему интересны даже мельчайшие подробности. Отчасти, конечно, потому, что они имеют отношение к Кастиэлю. (Дин уже решил для себя, что непременно найдет способ вылечить его крылья.) Но кроме того, структура крыла на удивление похожа на инженерный объект. Сила и мощность, ускорение и маневренность — все это знакомые понятия, и у Дина начинает складываться причудливое впечатление, что крылья серафима — это некий райский эквивалент истребителя (или даже, может быть, Шевроле Импалы): замысловатые в устройстве и спроектированные для высоких скоростей. «Импала в перьях», — думает Дин. Он смотрит на Кастиэля: тот шевелится во сне, запутываясь ногами в пледе, и в этот момент как-то совсем не похож на Импалу. Даже во сне он выглядит худым и усталым — взгляд Дина задерживается на нем, и вот рак уже снова занимает мысли Дина. Но потом он вспоминает о том, что и Импала бывала разбита, почти уничтожена — и не раз. Раздавлена тягачом, искорежена в десятках аварий. И каждый раз Дин собирал ее заново, по кусочкам, пока она не начинала сиять и ездить как новая. — Я и тебя приведу в порядок, — бормочет он, глядя на Каса. — Клянусь. — Он переворачивает страницу и продолжает читать.