Не из-под счастливой звезды

Этот дом, что стоял практически на отшибе поселка, был окружен густым сосняком. Деревья, устремленные вверх, грозно кренились макушками, закрывая собой половину солнечного света. Дима, выйдя из машины, сначала даже подумал, что уже начало смеркаться, но задрав голову и заметив между кронами голубое небо, успокоился. Парень полной грудью вдохнул колкий, холодный воздух и закашлялся. - Через нос дыши. Здесь холоднее, чем в городе, - бросил Антон, отпирая тяжелую железную дверь. Та открылась с натужным скрипом, пропуская их внутрь. Вся площадка вплоть до крыльца была заснежена, но кое-где проглядывали уже первые проталины. Дима зябко повел плечами и сильнее втянул голову в плечи. Мальчишка увлеченно рассматривал дом, что не с первого раза услышал, как его зовет Шастун. - Иди на крыльцо, - скомандовал мужчина. – Я пока машину загоню. Выграновский без пререканий направился к веранде, с каждым шагом загребая всё больше снега в совсем незимние кроссовки. Антон быстро зарулил во двор и проехал немного к дому. - Тебе говорили, что ты не очень умный? – просил мужчина, оббивая ботинки о край ступеньки. - Да, слышал что-то, - резко ответил парень. - Не дерзи. От этого ледяного голоса Выграновскому стало еще холоднее, и он уткнулся носом в ворот куртки, опустив голову вниз. Шастун открыл дверь и, пропустив мальчишку вперед, зашел следом за ним. От увиденного Дима даже присвистнул. Большая гостиная с высокими потолками и винтовой лестницей уходящей наверх смотрелись очень внушительно. - Скромненько, - вслух сказал парень, не надеясь, что Шастун не услышит. - Без комментариев. Иди на второй этаж, там в комнате в шкафу возьми свитер какой-нибудь. А то совсем замерзнешь, пока дом прогреется. Дима быстро стянул с ног промокшие кроссовки, заминая при этом задники, и направился к лестнице, оставляя за собой мокрые следы. - И носки там же в комоде посмотри. - Угу, - Выграновский кивнул головой. Шастун, достав из тумбочки тапочки, быстро переобулся и, скинув пальто, направился в котельную. Почти каждый шаг его простреливало воспоминаниями – всё в этом доме напоминало ему об Арсении. Несколько раз тряхнув головой, он спустился в подвал, где быстро засыпав угля в котел, закурил. Всё вокруг было покрыто толстым слоем пыли, что неудивительно – он не был здесь уже несколько лет. Даже Дима перестал приезжать сюда с семьей, говоря, что всё в этом доме буквально пропитано скорбью. - Я ведь построил его для тебя, - в пустоту говорит Антон и, отворив заслонку, бросает окурок прямо в разгоревшийся огонь. Дима послушно, почти как примерный гость, переодевшись, терпеливо ждал хозяина в гостиной, рассматривая статуэтки на камине. Всякие слоны и жабы с монетками во рту не вызывали у него большого интереса, но вот перевернутые рамки с фотографиями интриговали. Мальчишка, воровато, оглянувшись через плечо, медленно поднял рамку и чуть не выронил её из рук. На фотографии были запечатлены Антон и Платон в каком-то ресторане. Они сидели закинув руки друг другу на плечи и смеялись. Выграновскому даже на мгновение показалось, что он слышит этот смех. Какая-то детская обида взыграла в нем и, громко бросив рамку обратно, он направился искать Антона. Буквально столкнувшись с ним на лестнице, ведущей в котельную, Дима спросил: - Вы мне ничего рассказать не хотите? - В плане? – Шастун отодвинул парня локтем, чтобы пройти. – Что я должен тебе рассказать? - Почему вы на фотографии с Платоном? – Выграновский совсем по-детски надул губы, но чувствовал, что еще немного и он сорвется. - Дела минувших дней, - слишком отвлеченно ответил мужчина. – Раньше дружили. Такой ответ совсем не устроил мальчишку. Дима преградил путь Шастуну и, толкнув его в грудь, заглянул в его удивленные глаза. - Вы мне итак ничего не рассказываете! А теперь выясняется, что еще и с Платоном дружили! Откуда у вас такие деньги на этот дом? А? Почему Арсений от вас ушел? Почему отец так ненавидел, когда он говорил о вас? Блять, ну хоть что-нибудь расскажите! Я заебался не знать! – мальчишка тяжело задышал от своей тирады, выпаленной на одном дыхании. - Во-первых, - спокойно начал Антон. – Не матерись. Во-вторых, Арсений от меня ушел, потому что не любил. В-третьи, как ты думаешь, как будет относиться мужчина к тому, что его партнер говорит о своем бывшем? И, в-четвертых, то, что меня связывает с Платоном не твоего ума дело. - А, что, блять, моего ума дела? То, что он хочет меня подложить под какого-то мужика? Или что, нахуй? - Не матерись, я сказал! – Шастун отвешивает Выграновскому звонкую оплеуху и чувствует, как удовлетворение гаденько разливается в душе. – Никто тебя ни под кого не подложит. Дима тут же хватается за горящую щеку и чувствует предательское жжение в глазах. Слезы начинают катиться сами по себе, оставляя после себя соленые дорожки. Мальчишка не двигается, всё ещё находясь в шоке. - Я вас ненавижу, - шепотом говорит он и, резко развернувшись, практически бежит к двери. Антон, вздохнув, молча наблюдает за его истерикой. Возможно, он и рассказал бы ему всю правду, но только не сейчас. К такому нельзя подготовиться, а по-новой переживать даже отголоски тех чувств нет никакого желания. Здесь итак всё – весь дом – пропитано воспоминаниями. Входная дверь хлопает и выводит Антона из ступора. Он тут же подбирается и идёт за Димой. Выграновский мечется перед тяжелой дверью, стараясь понять, как же её открыть. Снег снова набирается в кроссовки, а ветер треплет его светлые волосы. - Дима, - парень вздрагивает от звука своего имени. – Пойдем в дом. - Никуда я с вами не пойду! Как к скотине какой-то ко мне относитесь! А я еще куда-то должен идти! Откройте эти блядские двери! – парень начинает бить кулаками по железным воротам. – Пустите меня! Пустите меня! - Дима, здесь тебя всё равно никто не услышит. От этой фразы у Выграновского холодеет внутри. Он медленно оборачивается на мужчину и смотрит исподлобья. - Что вы хотите со мной сделать? – его голос мгновенно просел. – Не трогайте меня, пожалуйста. - Да Господь Всемилостивый! Никто тебя трогать не собирается. Пошли в дом, - Шастун протягивает ему руку и ждет, пока Дима её возьмет. Парень медлит. Он недоверчиво поглядывает, то на ладонь, то на лицо мужчины. У него в голове полная неразбериха. Одна мысль перекрывает другую, одно не вяжется с другим. В какой-то момент всего становится слишком много: эмоций, чувств, мыслей, и мальчишка падает на колени прямо в снег, начиная задыхаться. Ему становится одновременно страшно и грустно. Он пытается привести в порядок дыхание, но начинает еще сильнее задыхаться и паниковать. Шастун реагирует мгновенно. Он быстро подбегает к мальчишке, и упав рядом с ним на колени, запрокидывает его голову и зажимает ему рукой нос и рот. - У тебя гипервентиляция легких, - спокойно говорит он, хотя в глазах плещется беспокойство. – Медленно вдыхай через нос. У Выграновского из глаз катятся слезы, обжигая пальцы Антона. Мужчина неотрывно смотрит в глаза Димы, даже не надеясь увидеть в них хоть толику понимания. Он понимает, что парню до усрачки страшно, и все эти недомолвки вызывают подозрения, но по-другому он не может. В данной ситуации – рассказать правду, значит – сделать соучастником. Шастун не имеет ни малейшего желания втягивать Диму в свои разборки с Платоном, которые они не закончили еще много лет назад. Когда Выграновский вцепляется окоченевшими пальцами в запястье мужчины, Шастун понимает, что тот уже пришел в относительный порядок. «Если здесь хоть что-нибудь можно назвать порядком» - Пойдем в дом. Антон помогает парню подняться на ноги, но, взглянув, как того шатает из стороны в сторону, он легко подхватывает его на руки. - Да я дойду! Пустите! – Дима пытается вырваться, но у него получается лишь слабо пихать Антона ладонью в грудь. - Хотя бы сейчас помолчи. Уставший голос мужчины заставляет Диму ощутить жгучий стыд, от которого кровь быстро приливает к щекам. - Извините. - На шею руку закинь. Антон перехватывает парня поудобнее и, стараясь попадать в свои же следы, направляется в дом. Зайдя внутрь, Антон не разуваясь, проходит в гостиную и опускает Диму на диван. Щеки парня залились румянцем то ли от мороза, то ли от стыда. - Я понимаю, что должен тебе хотя бы что-то рассказать, но… Давай, не сейчас, - в глазах Шастуна застыла немая просьба. – Я… Сам пока не могу. Выграновский ничего не отвечает, лишь едва заметно кивает головой. От перепада температур его начинает трясти. Парень подтягивает ноги к груди и сворачивается в клубок, стараясь согреться. - Я сейчас чай заварю. Мужчина уходит на кухню, где с расстройством разглядывает содержимое шкафчиков и холодильника. - Да, негусто. Но черный чай и сахар всё-таки находятся. Залив заварку только что вскипевшей водой, Антон достает кружки и кидает в них несколько кубиков сахара. Всё вокруг – сама атмосфера переносит его в прошлое. Шастун вспоминает, как долго и кропотливо они с Арсением выбирали сюда ламинат, как долго спорили из-за цвета гарнитура и о целесообразности двери вместо окна, ведущей на задний двор. И впервые за долгое время эти воспоминания не отдаются у него болью в сердце. Больше это не кровоточащие наспех зашитые раны, но рубец, который будет тянуть в непогоду. Антон берет кружки и, шагая обратно, чувствует какое-то облегчение. Тоска перестает быть такой невыносимой. Диму развезло от тепла, и он не заметил, как уснул. Шастун аккуратно поставил кружки на столик, садясь рядом с парнем. Он медленно стянул с Выграновского промокшие носки и чуть растер его ступни, чтобы согреть. Вместе с запахом свежезаваренного чая к гостиной воцарилась какая-то сонная атмосфера. Мужчина несколько раз зевнул и откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза. - На минутку, - сказал он негромко и заснул. Громкий хлопок заставляет Шастуна быстро проснуться и встать с дивана. Димы рядом уже не было. У мужчины все холодеет внутри, и рука медленно тянется проверить пистолет в кобуре. Тот оказывается на месте и Антон заметно расслабляется. Слышится второй хлопок, и до него доходит, что это уголь в печи. - Вот говнюк. Антон быстро спускается в котельную и оказывается прав. Дима, немного приоткрыв дверцу печи, курит туда. - А на улицу выйти не судьба? – спрашивает Антон и опирается плечом на стену. Выграновский вздрагивает от голоса мужчины, и медленно поворачивается к нему, пряча сигарету за спиной. - Да холодно на улице, - смущаясь, отвечает парень. - Так заслонку-то хотя бы закрой, а то и в тебя прилетит. Кури так, здесь хорошая вытяжка. Шастун достает из кармана сигареты и тоже закуривает. - Я в город смотаюсь. Продуктов куплю. А то здесь вообще ничего нет, - голос мужчины словно разрезает тишину. – А ты тихонечко здесь посиди. По дому погуляй. Снег можешь покидать. - Ага, щаз-з-з-з. Что еще поделать? Баню затопить? На мостик встать? – привычно начал дерзить Выграновский. - Тихонечко себя ведем, - почти по-отцовски говорит Шастун. – Я быстро. Антон бросает окурок в ведро из-под угля и ерошит волосы мальчишки. Они на удивление мягкие и совсем не такие как у Эда. От такого, почти интимного жеста, Дима начинает смущаться и уходить от прикосновения. - А лопата-то где? *** Вечером промзона почти вымирает. Случайные и редкие машины светом фар разрезают ночью темноту, проносясь мимо на большой скорости. Антон плавно заруливает на парковку около одного из складов, где его уже ждет Платон. - Какие люди в Голливуде! – восклицает мужчина, когда Антон приближается к нему. - Ага, и тебе не хворать. - Ну что? Привез? – Платон в предвкушении потирает руки. - Привез, - иронично отзывается Антон. – Считать здесь будешь? - У меня в машине счетчик есть. Пройдем, - он жестом приглашает Шастуна за собой. Оказавшись в тепле, первое, что хочет сделать Антон – это закурить. Он достает пачку из кармана и начинает, то открывать, то закрывать её. Платон, заметив это, говорит: - Кури. Это всё равно рабочая машина. Шастун благодарно кивает и закуривает, обжигая горло слишком глубокой затяжкой. Мужчина быстро управляется с подсчетом денег и задумчиво сам себе кивает головой. - Ровно. Признаться, я не думал, что ты так быстро управишься. Это не ударило по твоему бюджету? – почти с явной заботой в голове спрашивает Платон. - Нет. Не ударило. - И что ты так возишься с этим мальчишкой? Какое тебе вообще дело до него? - Если мы закончили, то я, пожалуй, пойду, - Шастун открывает дверь машины, выкидывает под ноги бычок, и уже хочет выйти, но Платон его останавливает, легко сжимая предплечье. - Раньше ты был разговорчивее. - Раньше ты не толкал дурь через подростков. - Раньше, - мужчина выделяет это слово. – Ты был моим другом. - Платон, что за приступ ностальгии? Что ты еще от меня хочешь? - Вернись в бизнес, - практически мгновенно отвечает тот. – Мы сможем не только весь Питер подмять под себя, но и Москву. У меня прямые поставки из Афганистана… Антон жестом останавливает его. - Нет. Ни за какие фантики. Мы и так с тобой дел наворотили. - Ну было и было. Шаст, сейчас же совсем другое время, - воодушевленно начинает Платон. – Сейчас столько возможностей. Оффшоры. Твоё имя вообще нигде фигурировать не будет. - Нет. - Послушай, - мужчина продолжает держать Антона. – Не руби с плеча. Подумай, рассуди. И потом всё решим. - Да нечего здесь решать! Шастун резко дергает рукой и выходит из машины, сразу же направляясь к своей. - Шаст! – вслед ему кричит Платон. – А что если я тебе скажу, что та авария – это не несчастный случай? Антон замирает и резко оборачивается назад, буквально испепеляя взглядом всё живое вокруг. «Знает, сука, куда надавить» - Два месяца, Шаст! Подумай! Антон садится в свою машину и откидывается на спинку сидения, прикрывая глаза. Мимо проплывают отсветы фар уезжающих машин. - Блять. Когда последняя машина кортежа скрывается за поворотом, Шастун, приоткрыв окно, опять закуривает. Сигареты невероятно горчат, от чего хочется пить. Антон открывает бардачок, надеясь найти бутылку с водой. Из-за неловкого движения бутылка падает и закатывается под сидение. - Да ебаный насос! Антон, сложившись в три погибели, лезет на ней. И когда он почти её достал, раздается звонок телефона. Шастун вздрагивает и нечаянно толкает бутылку глубже под сидение. - Да! – рявкает он в трубку. - Антон Андреевич Шастун? - Да. - Это Банк ***. На ваше имя был открыт расчетный счет с первоначальным взносом в шестьсот тысяч. Не могли бы вы подтвердить ваши паспортные данные? *** Заехав в магазин и накупив всего, чего только можно было, Антон поехал обратно за город, всё время поглядывая в зеркало заднего вида. Немного попетляв по городу, и не обнаружив за собой хвоста, он выехал на трассу. Обратная дорога заняла гораздо больше времени, чем он предполагал и, заезжая во двор, он уже приготовился, что Дима опять будет чем-то недоволен, но его опасения не оправдались. Зайдя в дом, он застал парня с книгой в руках у разожженного камина. - Ну наконец-то, я сейчас помру – жрать, как хочу! – Выграновский подходит к Антону и забирает у него несколько тяжелых пакетов. Антон от удивления молча раздевается и проходит следом за парнем на кухню, где в кастрюле уже начинала закипать вода. - Оп, пельмеши. Заебок! Дима сноровисто открывает пачку пельменей, чуть подсаливает воду и кидает их в кипящую воду. Шастун одаривает его благосклонным кивком головы, когда парень плюхает к пельменям чуть растительного масла. После ужина, устроившись по разным концам дивана с кружками чая, они неловко молчат. Вроде и надо что-то говорить, но как-то не говорится. - Я снег почистил, - Дима прячется за кружкой, бросая украдкой взгляд на Антона. - Я видел. Молодец. - Антон Андреевич, эм, я тут спросить хотел. А сколько мы… Я… Сколько быть тут? – вопрос выходит кривой, но всё равно понятный. - Если честно, - Шастун вздыхает. – Я не знаю. Месяца два точно тебе придется здесь посидеть. А там видно будет. - Хорошо. В комнате опять воцаряется тишина, разбавляемая потрескиванием поленьев в камине. За окном такая темнота, что вообще ничего не видно. Деревья поскрипывают от разгулявшегося ветра. Шастун ощущает странный покой в душе. Но слова Платона всё равно задели его. «… не несчастный случай» Это кто-то подстроил? И если так, то кто? И кому вообще это было надо? Столько вопросов и так мало ответов. - Дима, давай спать. - Угу. Как хороший хозяин, Антон выдает парню все необходимые ванные и спальные принадлежности, и даже сам застилает ему кровать в гостевой комнате, отправляя его в душ. Дима управляется минут за пятнадцать, и, благоухая банным мылом, выходит из ванной, тут же ныряя под одеяло. - Доброй ночи, - говорит Антон, выключая свет. - А-Антон Андреевич. П-пожалуйста, не уходите, - уткнувшись в подушку, на грани слышимости говорит мальчишка. – Мне страшно. Антон мнется на пороге, не зная, как отреагировать на такую просьбу. Он медленно делает шаг по направлению кровати, и чувствует, как вся его броня, не пускавшая людей в душу, начинает медленно ломаться. Вопреки всем доводам разума, Шастун хочет доверять этому мальчишке, хочет оберегать его, хочет спасти его. Он подходит к кровати и замирает, понимая, что это тотальный пиздец. Дима, не глядя, находит его руку и сжимает чуть вспотевшими пальцами. - Двигайся. Выграновский перекладывается на вторую подушку, освобождая место для мужчины. Как только Антон улегся, Дима тут же подкатился к нему под бок, утыкаясь лбом в грудь. - Вы такой теплый. - Не зови меня на вы. - Хорошо. - Тебя снятся кошмары? - Иногда. - Мне тоже. - А что вам, то есть, тебе снится? – Дима приподнимает голову, натыкаясь на внимательный взгляд мужчины. - Ну кто ж на ночь о кошмарах рассказывает? Давай спать, я завтра расскажу. - А мне снится, как бабушка отвозит меня в детский дом. И так каждый раз. Я бегу за ней, говорю, чтобы не оставляла, а она уходит, - Шастун смотрит в его глаза и видит в них темноту от испуга. – Я устал бежать. Антон просовывает руку под голову мальчишки и прижимает его ближе к себе. Дима не сопротивляется и сам пододвигается ближе, кладя ладонь на грудь мужчине. - Не надо никуда бежать. Ты уже прибежал, - Антон целует парня в лоб, перебирая пальцами пряди его волос. – Давай спать. Шастун закрывает глаза и тут же проваливается в темноту.