MARS

здесь так много места, убей свою боль и где их надежда, где их любовь? ты можешь всегда вернуться домой, но ты сейчас здесь, я рядом с тобой, танцуй

он берет в руку пульт и делает громче, вслушиваясь в ровный голос женщины, передающей последние вести на центральном канале: » — а теперь новости к этому часу. недавно произошедшее убийство в городском парке повергло весь город в шок. убийца изуродовал и забрал жизни двух девушек. попытки полиции выйти на след ничего не принесли, улик также не было обнаружено. родственники погибших отказались давать комментарии. дело считается закрытым. кроме этого, по данным СМИ сообщается, что на окраине города жизни трёх людей унес страшный пожар. был ли это поджег или обычная случайность — неизвестно. полиция уже выехала на место происшествия. мы призываем быть вас макси…» — ничего нового, — назар усмехается, перемешивая нарезанные овощи в салатнице, попутно листая каналы, — и я всего лишь работал, зачем обзываться? он отлично подготовился к «побегу»: собрал новые документы, сложил чемодан, оповестил важных людей и поэтому сейчас мог позволить себе немного отдохнуть. точнее, наконец вкусно поужинать и провести время как сам того хотел. любым злодеям нужен отдых от злодейств, не так ли? тем более, когда ты работаешь наемным убийцей, а из тебя уже заделали маньяка. ну подумаешь, парочка мешающихся трупов по пути к дому. меньше народу — больше кислороду. остановившись на развлекательном канале, вотяков снова вернулся к готовке. если бы он совсем был отбитым, то готовил бы сейчас карину или одну из убитых проституток, но это была индейка. всего лишь индейка. скучно, однако. правда назара не напрягло, ибо разделывать что-то было в делах привычных., а если быть максимально точными, то не что-то, а кого-то, будь то мясо птицы или человека. не смотря на все, готовить парень правда умел очень даже неплохо. он рано начал жить один и поэтому пришлось, скорее, выживать. отсюда появилась плохая компания, лишь усилившая нестабильное состояние, подкрепив любовью к жестокости и насилию. после смерти матери назар решил, что дома у него нет, а отец — предатель, но тем не менее, сейчас он сидел как раз на кухне этого самого предателя. противоречие самому себе и своим принципам было одним из ярких качеств назара (думаю, вы заметили). убийца, умеющий любить? нет. бред. абсурд. чепуха. сам назар в это не верил и знал, что такой как он, создан только для того, чтобы разрушать. хотя «такой как он», это…какой? брошенный ребёнок, которого встретила улица лишь потому, что для отца в приоритете стояла работа? хладнокровный наемный убийца, лишенный здравого ума? псих, как его называл каждый, кто знал? от таких мыслей можно было сойти с ума. и назар медленно, но верно сошёл. каждый день бороться со своими внутренними демонами в одиночку невозможно, рано или поздно они одержат верх и завладеют твоими даже самыми чистыми мыслями, всецело тобой., а пока что он готовил ужин и думал, как бы позвать вниз соню. — осталось мясо, — довольно хмыкнув, вотяков поставил противень в духовку и победно выпрямился, мысленно хваля себя. ужин был почти готов, а приятный аромат начинал тянуться и на второй этаж. хотя время и шло к десяти, назар почему-то был уверен, что сегодняшний ужин они должны провести вдвоём. не зря же он сейчас старался. тем более, соня была напугана всем произошедшим и им нужно было поговорить, прояснив пару нюансов. вотяков был готов слушать крики и истерики про то, что он завёз её в хуйтарары и оставил, но…разве мог быть другой исход? даня четко попросил, чтобы девушка осталась жива, вот она и осталась. больше никаких просьб не было, а кидать посередине пути как щенка тоже неправильно. естественно, это совсем не оправдание, но все же лучше, чем быть оставленной в мотеле или притоне среди кучи шлюх. — ты что, заказал ужин? , — соня прерывает внутренний диалог назара, привлекая внимание к себе. ну, звать её не пришлось, что значительно облегчило вотякову пару минут жизни. лёгкая улыбка, заметно нервная, замерла на лице блондинки. она снова выглядела совсем по-другому: более настороженной, ожидающей подвоха. она как-будто чувствовала, к чему этот ужин и спокойный вид вотякова. да еще и чемодан, стоящий около двери, уж точно смутил блондинку. — у меня вроде как есть руки. приготовил. назар скользит взглядом по соне, сразу замечая на ней свою футболку и шорты. отлично. просто заебись. теперь он думал о том, что ей идёт. черт, парень, возьми себя в руки! поймав себя на мысли, что надо перестать пялиться так открыто, он лишь встал и направился к шкафу с посудой. она. в его. вещах. ОПЯТЬ. — отнеси это в столовую, — поставив перед девушкой две тарелки и приборы, назар отвернулся и уткнулся в доску для нарезки. нарезать было нечего, индейка стояла в духовке, но он продолжал стоять и ждать, когда соня выйдет из кухни и, как только это случилось, выдохнул. почему она так одновременно притягивала его и раздражала? одно слово из этого рта и назару уже хотелось ее задушить, в то же время не прерывая этот голос. соня будто бы забывала с кем находиться, она не кричала и не пыталась сбежать. боялась, но не умоляла отпустить её на улицу. назар смутился. в какой-то степени это был удар по его самолюбию, по его амплуа…? он же, блин, убийца. да, наемный, но соня то об этом не знала. она видела только кровь, ножи и трупы. она стояла с лопатой около вырытой могилы и плакала. и сейчас…улыбалась? — эй? ты тут? её голос снова застает его врасплох. назар сам не свой. в этот раз убежать хочется ему., но никак не убивать. почему. почему. почему. взгляд падает на ножи, весящие около плиты и парень на секунду представляет, как втыкает один из них соне в живот. её алые губы приоткрываются в немом вздохе, глаза полны слёз, руки судорожно пытаются ухватиться за плечи назара. черт бы побрал, но уже через пару секунд вотяков видел их в постели, но никак не в луже крови. — что, — кривится и разворачивается лицом к блондинке, которая неловко жмется около стойки, — что? — я отнесла тарелки…ну…как ты попросил… — а, — вотяков выпрямляется. томный взгляд скользит по девушке и в какой-то момент задерживается на губах, что не остается незамеченным самой соней. она вдруг прокашливается и кивнув, пытается что-то показать руками. — ну…я пойду к столу, ладно? — о, да, — парень кивает в ответ и молодые люди расходятся. в голове сони — какого хера это было? в голове назара — КАКОГО ХЕРА ЭТО БЫЛО? Х100 только через пару минут парень вспоминает о несчастной индейке и сам себе стучит по лбу. нельзя не контролировать свои эмоции при этой девушке, нельзя. да и с чего бы вдруг ему переставать себя контролировать? давай, вотяков, элементарная усталость не свалит тебя с ног…хотя пока в твоей голове та же самая картина задыхающейся, от стонов, сони, очень даже вероятно, что свалит. ххх звонкий смех заливает всю столовую комнату. если бы кто-нибудь сказал, что в ней сидят назар и соня, убийца и случайная жертва, никто бы и не поверил, но это были именно эти двое. выпив, вотяков совсем забыл о том, что его жизненное кредо состоит из ненависти и злости, а голубо-серые глаза напротив только и подтверждали, что всё это глупые сказки. соня светилась как-будто выиграла миллион в лотереи, шутки сыпались одна за другой и ничего не предвещало беды. — кстати, а зачем чемодан? , — отпивая немного вина, с улыбкой спрашивает блондинка и наклоняет голову в бок. взглядом назар моментально скользит по её открытой шее и сглатывает. нет, не убить. целовать., но вспомнив вопрос напрягается. — я должен был сказать раньше. и тут напрягается соня, у которой моментально пропадает улыбка с лица, а в глазах зарождается привычная тревога. «нет! нет-нет-нет, ты не можешь взять и сломать всё так быстро. она же только что улыбалась. она же только что тебя не боялась. она одна во всем свете тебя, блять, не боялась!» — о чем сказать? — в ближайшие несколько дней я уеду из города. возможно, улечу. сам не знаю, разбираться в этих мелочах не входит в мои обязанности, — он встречает вопросительный взгляд сони, — в мои входит убивать по заказу. она кладет вилку, а затем руки на стол. моргает. начинает чаще дышать, но тут же старается это скрыть. — тебе нужно куда-то деться. вот и всё. «куда-то деться». куда-то. деться. элементарно ведь, да? эта фраза, будто ногти по доске, скрежетом отдается в голове сони. не перестает звучать даже когда вотяков замолкает, даже когда отпивает вино и даже когда продолжает спокойно смотреть на неё. эти карие глаза будто бы обвиняли, безмолвно указывая соне на то, что во всем виновата она. ощущение настолько странное, что единственное желание — это раствориться, пропасть, исчезнуть. миллион синонимов, лишь бы вотяков понял, что вся вина лежит на его плечах. — а я? голос звучит сдавленно, назар так и думал. она не сможет спокойно это воспринять после случившегося. надумала себе разного, глупая девчонка. — ну, а ты куда хочешь, — он чуть улыбается, приподнимая бокал, — деньги на машину до дома могу обеспечить. только в любом случае, ты была в недельном трипе с каким-нибудь парнем-романтиком, а не со мной. второй раз ногти со скрежетом царапают доску, только еще сильнее. соня распахивает глаза и чуть сжимает руки в кулаки. в ней зарождается злость, она осознает, что весь этот вечер — представление, шоу, чтобы выкинуть грязную правду в лицо. она не была для него даже другом, не знала ничего. потащил с собой для новых ощущений или от скуки. больной психопат. — ты, — она приподнимается со стула, — ты… мерзавец? подлец? обманщик? — зачем? как гром среди ясного неба звучит такая наивная, но болючая фраза. блять, она что, задела его? карие глаза замирают на голубо-серых и пытаются предугадать, что будет дальше. четно, ничего не выходит. соня молча продолжает пилить темноволосого взглядом. ему даже становится некомфортно на какую-то секунду. понимает, что это затишье перед бурей. — что «зачем»? она отходит на шаг от своего места. кладет руку на стул. обдумывает, чтобы такого едкого выкинуть, задев за живое. или в этом парне нет ничего живого? — зачем ты устроил всё это? забрал, повёз через мотель, притон и привёз к себе, — она оглядывает столовую, разводя руками, — домой…для чего, назар? почему ты не оставил меня где-то по пути, но решил оставить сейчас, поставив перед фактом? её глаза медленно наполняются слезами, но нет никакого страха. только накатывающий гнев, который видно по сжатым, в очередной раз, кулакам. соня сглатывает. она не станет показывать перед ним эти глупые эмоции. как минимум, назар не заслуживает видеть её настоящую. назар не заслуживает даже сидеть с ним за одним столом. он вообще ни черта не заслуживает. — чего ты ожидала, кукла? — не называй меня так, кретин. вотяков не выдерживает и смеется. он вспоминает, как неделю назад, в макдональдсе, эта девушка пыталась забрать у него свой же кофе. как ругалась с ним, не представляя, какой опасностью всё закончится. зато назар сразу понял, что просто так они не разбегутся. он знал, что не выкинет из головы эти наивные глаза и что утащит девушку с собой, даже если они не увидятся на этом долбанном вечере. соня уже была частью пазла, который кропотливо собирал парень. каждая его жертва — деталь, а это голубоглазая блондинка самая особенная, недостающая. — а то что? по-хозяйски разваливаясь на своем месте, губы парня расходятся в широкой улыбке. ему начинает приносить удовольствие это шоу. смотреть, как соня ломается. как принимает и понимает кто перед ней и кто был всё это время — гадкий, подлый псих., но вместо криков или истерики, лишь делает еще пару шагов назад и проводит рукой по волосам. образ назара, который она создала себе в голове — иллюзия, несуществующий идеал, который за маской ненависти скрывает искренность и сердце, готовое любить. на самом же деле, это прогнивший насквозь, испорченный обществом мальчишка. вот эта деталь пазла, которую так хотел назар. надлом. девушка осознаёт, что её использовали как способ разнообразить побег. как способ добавить красок в серую жизнь наёмщика, видящего только трупы и заказы в телефоне. — спокойной ночи, назар. — что, кукла, — еще более нахальная улыбка, он практически ржёт соне в лицо., а этот смех входит спицами под ребра, заставляя судорожно вздыхать. улыбка в секунду, когда девушка стирает слезы с лица, немного улыбаясь в ответ. мягко, как будто ничего не было и ужин продолжался вместе с шутками и звоном бокалов. — говорю, спокойной ночи. назар отчетливо понимает, что не так. она улыбается, когда должна бежать, крича. стоит и выдавливает из себя ложные слова вместе с ложными эмоциями. для чего сейчас эта маска, если единственный в комнате и то, знающий всю правду — он? раздражает. это его игра, а игрушка не поддаётся. ломает кости, а они срастаются. ломает словами, а она не слушает. соня разворачивается и идёт к лестнице. — а что ты ожидала? , — выкрикивает назар, — что мы теперь «напарники»? ты, блять, пристала и негде тебя сбагрить было. ясно тебе? вотяков молча пересекает столовую, а затем кухню, идя за девушкой. слышит короткие всхлипы и понимает, что чем дальше, тем хуже. ей просто страшно думать о том, что будет дальше. ей просто страшно. она никому не позвонит и никого никому не сдаст, ничего не изменится. или… …он просто может убить её. без лишних слов и ненужного пафоса. без сцен мук и насилия подойти и положить конец этому цирку. секунда и никакой надоедливой блондинки нет.  — ясно, — соня замирает, пытаясь спокойно пропустить эти слова через себя, а потом продолжает подниматься по лестнице, — только почему на стоянке ты сказал, что не оставишь меня? чтобы успокоить? вопрос волнует обоих. соню из-за молчания и незнания что дальше делать, а назара просто из-за незнания. он понятия не имел, зачем тащил её с собой неделю, но сейчас внутри нещадно разгоралось пламя, которое возникло еще в первое знакомство с девушкой. он не понимал, почему не бросил её по пути. он. не. понимал. попросту не мог представить свою машину без сони на заднем сидении все это время. она въелась пятном в картинку, будто бы всегда и была. будто бы назар не забирал её с собой, а захватил после долгой разлуки. её светлые волосы, детский взгляд и нелепые шутки стали преследовать парня. куда он, туда и это всё, туда и она. лучик света, аккуратно пронзающий темное сердце вотякова. его жестокость, сменяющуюся вдруг беспокойством. крик на шёпот. рваные раны на прикосновение подушечек пальцев. — я не мог бросить тебя на улице или в притоне, — сквозь зубы цедит назар, продолжая тенью идти за блондинкой. ему становится гораздо сложнее ей отвечать. голова тяжелеет, как только очерчивает ровную спину, глазами оголяя. как только представляет хрупкое тело у себя в руках, губы на холодной шее, скользящие ниже, кусающие. эта картина выжигает в его душе, покрытой дёгтем, дыры, через которые он может дышать. он не сможет без сони, не сможет и сам это наконец признал, но если она не хочет оставаться с парнем, разбивающим все на своём пути, то этот парень разобьёт её. ведь никто, никто на всем чертовом свете, не имеет права лезть в душу назара. — какое тебе дело до меня? она разворачивается с кричащим вопросом в мечущихся глазах. чаще всего он видел её именно такой: потерянной, пугливой и витающий в своих мыслях. девочка, которая в машине всегда сидела сзади, либо смотрела в окно, отвернувшись. она была тихоней рядом с ним, парень почти никогда не видел лица, лишь когда украдкой наблюдал когда соня спала. назару определенно не нравилась ее скрытность и пугливость рядом в его компании. не хотелось становиться для этой девушки, как для всех остальных, бездушным убийцей. гораздо приятнее было видеть улыбку и огонёк веселья во взгляде, сидя за ужином, чем тревогу и страх, стоя на лестнице. не решаясь подойти, дотронуться до тонких запястий и успокоить. или…или задушить к чертям, чтобы не смела так смотреть. оленьим этим, ищущим спасения, взглядом, осознавая, что не спасёт никто. назар, разве что, погубит, держа на коротком поводке и уничтожая последние попытки противостоять. «я всех животных люблю! кроме змей, они ужасные, — смутившись, проговаривает соня, — а вот кошки любые крутые! твоя какая любимая порода? её глаза светятся от восторга, а вотяков, сам не ожидая, засматривается в них и, медленно, не пытаясь выбраться, идёт ко дну. глупо, словно маленький мальчишка, но оторваться не в силах. голубые небеса, напоминающие ему о былой свободе. звонкий смех, ассоциирующийся с детством. с тёплыми солнечными лучами, дружной семьей за завтраком, каникулами. соня напоминала назару уют. один ее вид заставлял расслабиться, забыться. он так этого хотел, так хотел, но не мог принять. и от того на сердце становилось тяжело. от того хотелось сжать это тело до хруста костей, до стонов боли. чтобы маленькие ладошки, в попытках выжить, били насколько сильно могут, глаза бегали в немой тревоге, тело содрогалось в предсмертных конвульсиях. ведь вотяков привык разрушать то, что имеет, доброе и светлое, что находилось рядом. переступить через себя, впуская девушку в свою жизнь, — губительно. легче снова отказаться, убив. — бродячих люблю, пушистых, — не желая больше «тонуть», хмуро утыкается в стол, но замечает, как на лице сони мелькает искренняя усмешка. как у счастливого малыша, получившего нужный ответ на свой вопрос.» — с тобой что-то не так, вот какое, — выпаливает назар, замирая. в висках усилено стучит молотком, кровь закипает от злости, смешанной со страстью. или от нежелания принять нежность, рвущуюся на волю из груди. соня замирает в ответ, неспособная с первого раза понять то, что он имел ввиду. для неё любые слова сейчас звучат острее, неприятнее. да и в принципе, вся ситуация неприятная. неудачная комедийная постановка в театре, а назар и соня в главных ролях. только вместо смеха сплошные слёзы. вместо аплодисментов звонкие пощечины, увеличивающие расстояние между ними. оба молчат. соне нечего сказать, а назар сказал больше, чем должен был. эта девушка стала для него настоящей проблемой, разрушающей планы и такой полюбившийся парню образ бесчувственного расправщика с чужими жизнями. её светлые глаза смотрели без осуждения, но с явным призрением. прозрачные бусинки слез застыли на ресницах, будто бы боясь сорваться. она пыталась контролировать свои эмоции, прекрасно понимая, что назар этим наслаждается. «да, ты дерьмо, вотяков, но я тебя не виню. дерьмо оно и в африке дерьмо, верно?» верно, блин., но кому от этого легче? как ни крути, назар осознавал всю свою хуевость. как никто понимал, что в каждом проёбе виноват сам и любой неверный поступок — это, очерняющее репутацию, пятно. собирался ли он с этим бороться? нет. собирался ли он перекинуть вину на соню? конечно. — я хочу уехать прямо сейчас, — тихо произносит, встречаясь с назаром взглядом. он сразу подмечает, что блондинка дрожит. ладошки крепко сжаты и каждое слово комом застревает в горле, но соня договаривает. она делает ещё шаг назад, не отворачиваясь, спиной. и с глаз назара спадает пелена, закрывающая до этого всю суть. он вздрагивает, отмирая, как будто на него вылили ведро холодной воды. нет.нет.нет.нет.нет. делает пару шагов вперёд, в упор глядя на девушку так, что по телу табуном бегут мурашки. она делает ещё один назад, сглатывая. это затянувшееся «танго» раздражает. он бросает. в голове вырисовываются знакомые картинки, внутри бушуют голоса. они твердят, что все обман. они поют, что он убийца. они указывают путь. и говорят, что время перерезать крылья птице. не его. бусинки слез, позабыв о запрете, падают на щёки сони. она боится сделать резкое движение, сравнивая себя с жертвой, загнанной в угол. вотяков ловит это ощущение и понимает, что так и есть. соня — маленький зверёк, напротив которого хищник в лице назара. и хищник никогда не полюбит свой ужин, свою добычу. здесь только один исход и оба это знают. не она. единственное желание — погасить свет, сияющий из голубо-серых глаз. навсегда закрыть и изредка вспоминать, что когда-то кто-то смотрел на него так. по своему — боязливо, но неравнодушно. с теплотой, несвойственной взгляду самого парня. с чувствами, которые он никогда не испытает. нельзя. ступает на лестницу, оказываясь ближе. ещё ближе. шаг. соня вздрагивает, отшатываясь. видит, как карие глаза вотякова наливаются чёрной смолой. он звереет, видя ее беззащитность. хочет избавиться, чтобы она не видела его. — назар, не надо, — шепчет одними лишь губами, аккуратно выставляя одну руку вперёд. трясётся. этот вкус страха на кончике языка чувствует и назар, с каждым шагом, накапливая. голоса ломают рёбра, которые твердят ломать в отместку соне. они винят её за нежность, они винят ее за искренность. они винят и просят назара им поддакивать, тот охотно соглашается, ведь голоса в голове роднее и всегда рядом. а он псих и не раскаивается. это и не нужно. шаг. — назар. — пожалуйста, — хочет бежать, но страшно. ноги тяжелеют, горло пересохло. она не понимает, что это конец. не понимает, насколько опасен вотяков и что сейчас, возможно, это последние минуты, когда она двигается, смотрит, дышит. шаг. он напротив. почти вплотную. выше на две головы точно и от этого в тысячу раз страшнее. — ты вынуждаешь, кукла, — мужские руки тянутся к шее, на что соню лихорадочно трясёт, теперь уже не переставая. она хотела уехать, а теперь умрет в этом доме. чужом. от рук малознакомого идиота, который показался ей другом. в которого она влюбилась, сама того не осознавая. в котором она видит сейчас гнев и злобу, но не свою смерть. соня даже сейчас ищет во взгляде назара раскаяние и нежность, настолько наивная дура. — не надо, прошу. — заткнись, — тёплые пальцы касаются кожи. назар уже не похож сам на себя. эта борьба выпалывает наружу, заставляет его сомневаться. хватка стальная, мёртвая. соня пытается вдохнуть, толком не сопротивляется. она спокойная, никак не пытается вырваться или закричать. только слезы, влажными дорожками, стекают по щекам. только ладони крепко хватаются за плечи назара, как за спасательный круг. голубые глаза, через пелену слез и белых мерцающих кругов, пытается убедить отпустить. пытаются найти надежду на спасению, которая лишь угасает так быстро, как и заканчивается воздух. — я хочу…домой, — еле слышно, практически одними губами шепчет девушка. — ты дома, малышка. сердце пропускает глухой удар, покрасневшее лицо все еще смотрит на парня. не хватает сил бороться, не хватает света, чтобы затмит тьму. она проиграла и знала об этом поражение изначально, только не хотела верить. «о господи, не смотри на меня так» вотяков резко жмурится, сдавливая шею ещё сильнее. соня начинает терять сознание, почти задыхается на его руках, не пытаясь ухватиться. голоса кричат «убей», а ладони пытаются разжаться. внутри назара будто военное поле на котором идёт битва. и он готов поклясться, что олений взгляд был виден даже сейчас, когда он отвернулся. на этом поле, покрытом минами, ему хотелось спасти только её. — блять, господи, — резко отпускает, сразу же подхватывая обмякшее тело. она не могла умереть. не так быстро. назар не понимает что делает, но сонина голова лежит на его коленях уже через несколько секунд. он бережно поглаживает волосы дрожащими руками, наклонившись, — дыши, соня. нащупывает пульс. теперь его сердце пропускает удар. звенящий фон в ушах. белое пятно перед глазами. — соник, — он медленно, бережно передвигает ее тело ближе к себе. никаких голосов не слышно, только собственный шёпот грязных ругательств вперемешку с мольбами. эти чертовы голоса заткнулись? они, блять, предали его! съебались именно сейчас, когда так нужна помощь. назар выглядит жалко. юный мальчишка, теряющий единственный лучик света по собственной вине. опять. снова и снова. те же самые грабли. его глаза отчаянно ищут надежду, якорь, за который он зацепится., но девушка молчит, спокойно лежа на руках. — я не хотел, — хрипло, грустно. не понимает, как сам обнимает её. такая маленькая и беззащитная, которую только что душил, черт подери. сжимает в объятиях, зарываясь носом в светлых волосах. вдыхает запах и слегка улыбается. какой-то дурацкий шампунь, купленный для девушек, остававшихся в этом доме на одну ночь, запах которого назар даже не ощущал, а соне так шёл этот нежный аромат. делал её ещё милее. её ничем нельзя было испортить. даже бардовыми пятнами от удушья нельзя было скрыть этот свет, исходящий откуда-то извне. — я, — зажмуривается опять и вся никчёмная жизнь проносится перед глазами. все паршивые моменты, все радостные. тёплое детство и первая сигарета в зубах, а потом раз…и блондинка, отчаянно пытающаяся вернуть свой кофе. и его жизнь будто бы начинается снова. убийства не приносят удовольствия, страдания заставляют просыпаться по ночам от кошмаров. кошмаров, где соня страдает из-за него. как и сейчас, как и сегодня, и вчера…но вотяков знал, что должен поменять ради того, чтобы видеть эту улыбку чаще, — я люблю тебя. назар открывает глаза только когда чувствует тонкие пальчике на своей щеке. невесомый жест, еле ощутимое прикосновение, а он готов взорваться в эту же секунду. внутренние демоны, пораженные, канут глубоко и надолго. осознание начинает потихоньку вырисовывать картину произошедшего, но вотяков предательски молчит. боится отпустить, пошевелиться. вдруг ему это только кажется, как тогда? вдруг сони давно нет рядом и это лишь галлюцинация? ебнутый бред его нездоровой башки. нет. она напротив. прерывисто дышит, прислоняясь к холодной ладошке щекой. удерживает своей, тёплой ладонью. соня смотрит на него из-под еле приоткрытых глаз, обрамленными черными ресницами, слегка улыбаясь. измученно, но также тепло. внутри себя назар поражается силе этой девушки, поражается её стойкости. она верит в него?она верит ему. —я хочу домой, — шёпот обсохших губ словно лезвие по израненному, глубоко закопанному, закрытому на сто замков, сердцу назара. оно снова пропускает удар. он снова теряется в реальности. назар готов поклясться, что ненавидит себя в этом момент, что готов сжать руки на своей шее, а не на её. все также осторожно, боясь сломать еще больше, назар оставляет почти невесомый поцелуй в уголок губ. прислоняется лбом к её лбу и обнимает крепче за светлую макушку. он так хотел почувствовать странный, родной уют, исходящий от сони, что чуть не убил её, но теперь был готов пообещать, что больше никогда и никому не даст в обиду это сокровище. пускай придется перерезать весь город, застрелить всех потасканных шлюх в притоне и всю жизнь скрываться. отныне эту девушку не тронет никто, кроме него. — теперь ты дома, солнышко. теперь мы оба дома.