Проказы черепа

Шерлок Холмс начал считать. Раз… Так делает его мозг, без команды, когда он вырубается. …два… Хотя каждый из друзей Джона понял, что этого следует ожидать, понял, что он собирается сделать Шерлоку предложение чуть ли не раньше него самого, что же сам великий детектив? Он понятия не имел. …три… Шерлок знает, почему вы ненавидите алгебру, основываясь на типе салата, что вы покупаете, но он почти ничего не знает об отношениях, а конкретнее о романтических отношениях, в которых он состоит. …четыре… Так что вместо того, чтобы ответить на предложение Джона, Шерлок считал про себя на протяжении, как показалось (обоим), пяти-шести часов, но на самом деле всего лишь стольких же мгновений. …пять… А потом Шерлок понял, что именно надо сделать. …шесть… Он опустился на колени. И вот он там, крепко придерживая голову Джона, плотно зажмурив глаза и целуя своего любимого, как тонущий человек, делающий отчаянный вдох. Когда Джон открыл рот, не чтобы целовать в ответ, а чтобы рассмеяться, Шерлок застыл. А потом этот гениальный дедуктивный мозг наконец полностью заработал, и детектив понял, что смех был вызван закипающим облегчением Джона—он думает, что это да—и Шерлок сильнее зажмурился и поцеловал крепче. Наконец Джон поцеловал его в ответ, и можно без опаски сказать, что он делал это немного неаккуратно, но очень активно, он вонзал язык в рот Шерлока, словно это была первая линия плохо обученной ударной группировки, а потом, так же быстро, Шерлок отодвинулся, встал, потом нагнулся и сделал это снова. И это было поднять Джона с пола, поступок, который не мог бы быть осуществим без искривляющих позвоночник последствий, но никто не говорил об этом спине Шерлока, так что, немного изогнувшись тут и просунув руку там, детектив поднял своего средне-нетрудоспособного любимого на руки и унес его, прямо как викторианскую деву, которой он не был. Но в отличие от предыдущего раза на диване, в этот раз Джону было все равно. Между прочим, он напоминал эту мифическую викторианскую деву с его вполне реальным хихиканьем, руками, обвитыми вокруг шеи Шерлока, прижиманием и поцелуями. Единственное, чего недоставало, так это симпатичного корсажа, который бы мог сорвать его любимый. Можно многое понять об облегчении, которое испытывал Джон, и его состоянии рассудка по тому факту, что в тот момент он наверное мгновенно надел бы корсаж, если бы его попросили. Расслабленное состояние рассудка Джона Уотсона не стало стабильнее, когда Шерлок уронил их обоих на постель (переполненный эндорфинами Джон даже не заметил болезненно дернувшейся спины) и начал покрывать свободную от одежды кожу доброго доктора отчаянными поцелуями—от лица к шее, потом к ладоням и обратно. Когда Шерлок в третий раз вернулся ко рту Джона, он переплел их ноги, двумя руками вцепился в волосы мужчины пониже и тянул, пока шея Джона не выгнулась. Потом он нежно укусил именно там у точки пульса, потом сильнее, и еще сильнее, пока наконец он не услышал стон Джона. И это был он, это был знак, которого ждал Шерлок. Лихорадочные ранее движения стали ненадолго еще более дергаными, пока детектив провел целую цепочку укусов через горло Джона, через его челюсть, а потом, очень по-викториански распахнув его рубашку так, что полетели пуговицы, вниз по содрогающейся от смеха груди. Когда зубы прикусили кожу над его ребрами, доктор попытался откатиться в сторону, боясь щекотки, но только обнаружил, что Шерлок придавил его всем телом, держа его неподвижно, закрыв его в клетку из длинных рук и ног, скользя по его лицу облачно-серыми глазами, словно запоминая то, что он видел. "Шерлок, я—" Мужчина, носивший это имя, зажал рот Джона рукой, оставил ее там, внезапно замер, в ожидании. И это действительно должно было стать для Джона знаком, но не стало, потому что Джон почти не смотрел, он чувствовал. Так что он высунул язык и лизнул холодную руку Шерлока, беззвучно смеясь. Мгновение детектив просто наблюдал за этим лицом, чувствовал тихий смех и теплый язык на своей ладони, а потом он поцеловал своего любимого, целуя тыльную сторону собственной ладони. Что забавно, Джон поцеловал в ответ, страстно, и хотя языки и губы не прикасались, что-то соприкоснулось, потому что под конец поцелуя у обоих стояло и они были более чем готовы. Шерлок точно был, хотя не к тому же самому, что Джон. Детектив сполз вниз по телу доктора, схватился за его пряжку ремня, потом трусы, действуя все активнее и активнее, используя страсть как прикрытие, маскировку, маневр, отвлекающий от того, что происходило на самом деле. Как только Джон оказался обнаженным, Шерлок встал и сорвал собственную одежду, неграциозно слегка споткнувшись перед тем, как вскарабкаться обратно на кровать и нырнуть к члену Джона с раскрытым ртом. Но потом снова раздался смех доброго доктора – столько смеха, столько чертовой радости было в нем сейчас—и он начал что-то снова говорить, так что Шерлок потянулся вверх, закрыл ладонью рот своего любимого, потом прикусил собственные костяшки, прижался в крепком поцелуе к собственной плоти. И снова Джон поцеловал в ответ, прижимаясь бедрами к бедрам Шерлока, постанывая под рукой своего любимого. Пора, пора, пора. Было пора. Шерлок двинулся вниз по телу Джона, быстро взял его член в рот, стал сильно сосать, пока Джон не начал толчками двигаться ему навстречу. Они почти никогда так этого не делали, быстро и неряшливо, без постепенно нарастающего напряжения или поддразнивания, так что Джон уже был более чем готов, что было хорошо, просто отлично, идеально. Шерлок снова поднялся, занял позицию, проверенную временем, притворяясь, что немного его собственной слюны на члене Джона было достаточной смазкой, хотя это было совсем не так. Когда Джон двинулся вверх и вошел в него, тело Шерлока окаменело и заледенело от боли, боли, которая была абсолютно противоположна удовольствию, но была самим определением наказания. Еще, подумал он, ему нужно почувствовать боль еще раз, ему нужно снова расплатиться. И Шерлок ухватился руками за талию Джона, крепко сжал другого мужчину, чтобы тот не двигался, и под прикрытием еще одного поцелуя он приподнялся на коленях, ровно настолько, чтобы Джон вышел из него, а потом он снова засунул свой язык в рот Джона и перекатился так, чтобы он оказался снизу, а Джон сверху. Еще, подумал он, серые глаза темные, как грозовая туча, и широко раздвинул ноги, притягивая Джона ближе. Иногда Шерлоку нравится боль, Джон знает это. Немного боли—царапины, укусы—или больше боли—удар хлыстом с размаху—так что он даже не думает о том, что происходит, но позже он станет, и позже ему будет так же плохо, как сейчас Шерлоку. Но прямо сейчас? Прямо сейчас Джон принял приглашение и сильно вошел в Шерлока в то же самое время, как Шерлок потянул его, с силой загоняя до упора, и недостаток смазки значил, что для Джона трение было исключительно приятным, но для Шерлока? Он метался под своим любимым, глаза плотно зажмурены, царапая собственный живот и грудь, двигая бедрами навстречу каждому толчку Джона и постанывая, Боже, как же он стонал, и это был конец, Джон сильно и отчаянно кончил, почти настолько же шумный, как его любимый. Все началось так быстро и закончилось так быстро, что куда дольше, чем занял собственно секс, Джон лежал на Шерлоке, дезориентированный, со стучащим сердцем, лениво целуя одну из яростно-алых царапин, а потом, наконец, несколько минут и дюжину поцелуев спустя Джон сказал, "Спасибо. И спасибо. И еще…спасибо." Шерлок не ответил, и сперва Джон подумал, что он задремал, но потом доктор понял, что это не так, потому что в комнате было абсолютно тихо. Абсолютно тихо. Шерлок не дышал. Шерлок, казалось, затаил дыхание. С неожиданно запнувшимся сердцем Джон присоединился к нему. На протяжении десяти биений сердца никто не шевелился, никто не говорил, и все выражали растущее напряжение не дыша. Потом Джон спросил, потому что Джон есть, был и всегда будет более смелым: "Это…это не значит, что ты сказал да, не так ли?" Снова Джон затаил дыхание. Если бы Шерлок хоть на мгновение притворился, что он не понял вопроса, если бы он начал играть в игры со словами, или бы намеренно тупил, Джон был совершенно уверен, что он встал бы тогда и ушел прочь из 221Б совершенно голым. Но хотя иногда Шерлок был круглым идиотом, он не был дураком. Он не стал проворачивать свои Шерлоковские штучки, не здесь, не сейчас, не с этим мужчиной. Вместо этого он мягко произнес четыре слова, которые звучали как извинение и признание одновременно, "Джон…я не могу." Джон Уотсон терпеливо ждал, потому что именно так поступают Джоны Уотсоны—они терпеливы с детьми, и больными, и круглыми идиотами, но как бы долго он ни оставался без движения и молчал, от мужчины под ним не доносилось больше ни слова, ни одного чертова слова. Шерлок чувствовал, как мускулы Джона каменеют, чувствовал мелкую дрожь его тела от напряжения, и он знал, что он должен что-то сказать, что угодно, но внезапно снова наступил вечер два года тому назад, вечер перед тем, как они впервые занялись любовью, и все, о чем Шерлок мог думать, было то же самое, о чем он думал тогда: почему? Почему кто-то стал бы желать это тело, этот разум? Кто вообще стал бы нуждаться в том, что он мог предложить? Давайте остановимся на минутку, чтобы вспомнить некоторые вещи, которые Шерлок, как он помнит, предлагал своему любимому на протяжении нескольких лет: * Шерлок пытался однажды подать Джону завтрак в постель. Он сжег тост, слишком слабо заварил чай и забыл, что Джон не любит яйца с жидкими желтками. Разумеется, Джон не сказал ничего более и ничего менее, чем, "Это великолепно, спасибо." * Шерлок купил Джону подарок на день рождения в позапрошлом году, что-то, что он действительно знал, что Джон хотел—если не считать того факта, что Шерлок промахнулся с датой дня рождения Джона на четыре месяца. Разумеется, Джон был в восторге от подарка. * Шерлок, во имя каких-то чертовых экспериментов, непреднамеренно уничтожил любимую чайную чашку Джона, любимый шарф Джона, единственное фото отца Джона в форме, почти самый любимый джемпер Джона, обед Джона, бесконечное число раз, и половину спокойствия рассудка Джона. Джон ругался из-за всего этого, а потом просил прощения поцелуями. Итак, опять же, почему почему, черт побери этот мужчина стал бы хотеть его? "Почему?" Серые глаза Шерлока были где-то не здесь, видя то, чего Джон не видел, а значит не мог опровергнуть. "Почему?" снова спросил доктор. "Почему, Шерлок?" Ответа, разумеется, не последовало, потому что, когда слова нужны сильнее всего, тогда их у Шерлока не бывает вообще. Но спустя два года не стоит думать, что добрый старый Джон не научился их из него выуживать. "Дело во мне?" Глаза Шерлока быстро сфокусировались, и он нахмурился, оскорбленный, словно Джону было не позволено даже намекать на подобные вещи касаемо Джона. "Нет, нет, не в тебе, нет." Продолжайте давить, и Шерлок будет продолжать отвечать. "Потому что, если что-то не так со мной, что я могу—" Шерлок толкнул Джона на постель, поднялся на колени, возбужденный, обнаженный, жестикулирующий. "Нет, Джон, дело не в тебе, не в тебе, как дело может быть в тебе? Ты идеальный. Ты. Идеальный. Разумеется, ты такой." Подбородок Шерлока и дико размахивающие руки резко опустились, словно марионетке обрезали веревочки, и он пробормотал, "Так почему, черт возьми, кто-то вроде тебя захочет жениться на ком-то вроде меня?" Теперь была очередь Джона оскорбляться. "Ком-то вроде тебя? Будь так добр объяснить эту милую шуточку. Кто или что этот кто-то вроде тебя?" Чересчур, это было чересчур, и Джон мог видеть по глазам Шерлока, что он закрывается в себе, отдаляется, так что пора было проделать еще один фокус, а у доброго доктора их было так много. "Неважно, мне нужно встать, я не могу выносить э—" Шерлок буквально бросился на постель, так что одна длинная нога и одна длинная рука тяжело упали поперек Джона. "Нет нет нет нет нет нет, не уходи, не уходи." Шерлок зарылся лицом в шею доктора, вдохнул, выдохнул, подождал, чтобы его сердце перестало колотиться, но это не собиралось происходить в ближайшее время, так что он начал бормотать в теплую кожу своего любимого. "Я могу только одно, Джон, только одно: Видеть. Это все, что у меня есть, это мой мешок фокусов. Если я завтра ослепну, я буду всего лишь тощим парнем со странным лицом, у которого есть реально плохая привычка говорить гадости незнакомцам." Шерлок сильнее прижался носом к коже Джона, сделал еще один глубокий вдох, смело продолжил. "Я идиот, и я знаю, что я идиот, и Боже мой, то, что ты остаешься, поражает меня каждый второй день моей жизни. В эти вторые дни я просто сижу и смотрю на тебя и не могу поверить, что ты хочешь быть здесь, что ты выбрал меня." Пока он частил дальше, становилось понятно, что Шерлок уже не говорит с Джоном, он говорит сам с собой, отговаривая себя от того, что, как он знал, он никогда не получит—возможно, не заслуживает: Нормального, просто…нормального. "Ты не можешь выбрать меня, потому что я тебе не позволю. Этого недостаточно, чтобы хватило на целую жизнь. Недостаточно меня." О, к черту фокусы. Джон завязал с фокусами. Теперь он был просто в бешенстве. Он оттолкнул Шерлока (нежно, потому что даже в небольшой ярости Джон вежлив, черт бы его побрал), сел на кровати и гневно взглянул на своего любимого. "Если у тебя есть какие-то иллюзии, что все так и закончится, то ты ошибаешься. Тебе так легко не отделаться. Ты не можешь решать за двоих, и ты не сдашься и не убежишь, и не скажешь мне, что все кончено, ты понял?" Шерлок начал считать. Разумеется, он так поступил. Джон позволил ему. …пять, шесть… Тихий голос, робкий голос. "Хорошо, Джон." И дыхание, которое он не знал, что затаил, вылетело из Джона медленным дрожащим потоком. "Хорошо. Это хорошо. Это …хорошо. Спасибо." * Несколько следующих часов в квартире существовали два острова, разделенные морем молчания. Потом, как будет всегда, волна схлынула, и Шерлок нашел Джона в кухне, и он говорил. Он болтал об экспериментах, в середине которых он находился, и экспериментах, которыми он хотел заняться. Он последовал за Джоном в гостиную и трепался о расследованиях, которые он вел до того, как они познакомились, и расследованиях, которые он хотел бы провести. Потом он свернулся калачиком подле Джона в постели Джона и говорил о местах, куда они должны поехать, вещах, которые они могут сделать, и спустя некоторое время это? Это превратилось в темноволосого ребенка-переростка, который наконец утомил себя до такой степени, что провалился в глубокий сон без сновидений. Спустя несколько часов в темной и тихой квартире на диване лежал Джон Уотсон, с черепом—это я!—уложенной на грудь и сжатой двумя теплыми ладонями. "—и что мне теперь делать?" Мой маленький солдат поведал мне короткую версию, а также длинную. Вот это история. Клянусь, иногда я едва сдерживаюсь, чтобы не посадить Шерлока на гауптвахту. Между прочим—нет, не обращайте внимания, идем дальше. Джон задал вопрос, и ему нужен ответ. Ну, Джон, ты мо— "Я хочу сказать, как заставить человека поверить в собственную ценность, черт возьми?" Ну на самом деле ты не мо— "Я могу вытирать текущие носы, вправлять кости, но даже спустя все это время я тебе скажу вот что: я не могу определить, что происходит в этой сумасшедшей голове." Я подождала. "Теперь я закончил." Ладно, ну тогда— "Я хочу сказать, он самый смелый мужчина, что я когда-либо встречал, знаешь? Если бы ты была там с ним, ты бы увидела. Он практически летает, настолько он бесстрашен." Я ждала. "И при этом он такой хрупкий, такой ранимый." Я еще подождала. "Теперь все." И подождала. "Я хочу сказать, его можно треснуть свинцовой трубой, и он выстоит." Все еще ждала. "А потом ты делаешь ему предложение, и он обмякает, как тряпичная кукла." Джон снова и снова гладил мою голову теплыми руками. "Ладно, точно все." Джон, я не уве— "Мне нужно показать ему, что он для меня значит." Я ничего не сказала. "Мне нужно, чтобы он понял, что он намного большее, чем просто этот мозг. Этот потрясающий тупой мозг." Все еще ничего. "Что он дюжина других вещей." Сотня. "Сотня других вещей." Тысяча. "Тысяча! Что он заботливый, когда хочет, смешной, когда прикладывает усилия, что он мудрый, но не заумный, хороший, а не просто великий, что он собственный злейший враг, что он—" Шерлок. "Да, о да. Он Шерлок. Он всегда и навечно Шерлок. И это все, чем ему нужно быть." Джон глубоко вздохнул, и мгновение я словно качалась на морских волнах. "Но как? Как убедить Шерлока Холмса жениться на тебе? Как показать ему, почему ему следует?" И тогда Джон прекратил. Прекратил все. Прекратил гладить меня. Прекратил говорить. Прекратил думать. Просто наконец прекратил, слишком уставший, черт побери, чтобы продолжать.