Проказы черепа

Из Шерлока получается весьма крупный и неэлегантный цыпленок, чтоб вы знали. Я говорю это потому, что он начал бегать по Лондону как цыпленок, которому отрубили башку, почти в ту же секунду, как покинул 221Б, и хотя я узнала обо всем этом только позднее, опять же, я могла бы рассказать вам, как все будет. И я могла бы помочь ему сэкономить усилия, если бы он только попросил у меня совета. Я могла бы сказать ему, где Джон. Потому что я знала. Я просто знала. Но некоторые вещи приходится добывать тяжким трудом, полагаю. * Были места и люди, которых Шерлок почти сразу исключил, когда пошел искать Джона: Майкрофт, Ярд, паб за углом возле их квартиры. Ничто из этого не имело для Джона особого значения, а Шерлок знал, что где бы добрый доктор ни был, это было что-то…правильное. Даже если на самом деле это было неправильным. Он стоял у подножия ступеней в холодном, пустом доме, и можно было уверенно сказать, что место, где было совершено убийство с отягчающими обстоятельствами может считаться неправильным большинством людей. Но это? Это было их первым местом преступления, где они были вместе, и поэтому даже хотя Шерлок знал, что его шансы найти там Джона были ничтожны, он взбежал по ступеням пустого дома в комнату с низким потолком, где преставилась Розовая Леди. И хотя он не ожидал ничего (и этим и был вознагражден), сердце Шерлока все равно оборвалось, когда он именно это и нашел. "Думай." Тогда верх взял инстинкт, потому что для этого он и существует, и потому Шерлок сделал то, что он всегда делает, когда дедуктирует, он развернул пальцы обеих рук, десять крошечных флюгеров, изнывающих от желания почувствовать дуновение ветра, намек, направление. Вместо этого все, что они почувствовали – это холод этого грустного тихого места. Здесь было не на что смотреть, а потому нечего видеть, касаться, ощущать запах и потому так же быстро, как он примчался сюда, он умчался прочь, не зная, куда он пойдет дальше, даже не взглянув на комнату, когда он покидал ее (словно художник, критически осматривающий свою работу, детектив часто любит возвращаться на место преступления, когда нечем заняться). Снова спустившись на улицу, он не раздумывая повернул к тихому парку напротив, и на ходу достал свой мобильник, ища номер, который забил в него Джон и на который он никогда бы не подумал, что будет звонить. * "Спасибо. Да. Хорошо." Она была поразительно вежлива, надо отдать ей должное. Шерлок уверен до мозга костей, что если бы Гарри позвонила ему при таких же обстоятельствах, он едва ли смог сдержаться и не освежевать ее словесно. И даже если бы он не сделал этого, он наверняка нашел бы способ напомнить ей, что она не заслуживает Джона, не стоит даже того, чтобы разделить с ним происхождение. Но опять же, может быть и нет. Одним из проклятий любви к Джону Уотсону было то, что Шерлок стал сопере-черт-возьми-живающим, и теперь ему хватало всего пары секунд, чтобы поставить себя на место другого человека. И хотя эмпатия точно было помехой, когда он был моложе, когда он еще сгорал от собственной сумасшедшей гениальности, он был так удивлен узнать, что это больше не было недостатком, что он даже стал немного лучше делать то, что он делал. И очевидно, это заставило его придерживать язык, даже когда Гарри этого не делала, даже когда сестра Джона вонзала в него мелкие шипы вперемешку с сочувствием. А кроме как посочувствовать, она ничего больше не могла. В конце концов он остался стоять в тихом парке, настолько же без малейшего представления о том, где Джон, как и раньше. Но у его ног был план, и он позволил им нести его, и они доставили его к… * …госпиталю Св. Барта. Стоя у самой двери внутри он понял, что это неправильно, неправильно, неправильно. Он понял это даже раньше, чем пришел, понял, что это место с его моргом, полным мертвыми телами, которые ждут возможности рассказать свои истории, значит что-то для него, не для них, что он сопротивляется логике, и что для Джона— —о, подождите. О, разумеется. Разумеется. Внезапно Шерлок понял, почему он пришел сюда, почему имело смысл сюда прийти, почему сюда пришел бы Джон. Почему это место должно было быть тем самым местом. С комом в горле Шерлок с небрежной неспешностью пошел направо к смехотворно древним, медленным от ветхости лифтам, потом бросил прикидываться и рванул влево, взлетев по ступеням, как адская летучая мышь, на пятый этаж, не замечая даже звука собственных шагов или тяжелого дыхания. Он ворвался в лабораторию, где они с Джоном впервые увидели друг друга, не замечая также, что дюжина голов оторвались от микроскопов и повернулись в его сторону. Пробежав глазами по этим лицам, Шерлок заметил только, что ни одни из глаз, смотревших на него, не были темно-темно-синими, что ни одни не загорелись узнаванием. Ни одни из них не принадлежали Джону. * Шерлок знал, что он гений. Нет, Шерлок знал, что он гениален в этом: Он может смотреть и он может видеть. Более того, он знает, где смотреть, чтобы увидеть, и всегда знал. Так почему же сейчас он смотрел не в тех местах? Почему, несмотря на открытые глаза он был слеп? Ответ был прост, так прост: Джон ушел. Конечно, ушел. На самом деле, почему он бы не стал уходить. На ступенях между пятым и четвертым этажом госпиталя Св. Барта Шерлок споткнулся, схватился за перила, чтобы не упасть. Он замер там, на лестничном пролете, уставился на бежевую стену, его разум был готов сделать еще шаг навстречу гениальности или разрушиться— Такой человек как доктор Уотсон… —потому что ты действительно знаешь, что невозможно найти то, чего нет вообще, неважно насколько чертовски, как ты думаешь, ты умен— …не станет говорить найди меня… —ты можешь бегать сколько угодно, сделать столько звонков, сколько сможешь— …а потом делать так, чтобы его было трудно найти. Весьма внезапно, словно вихрь, разбивающийся о самого себя и приносящий редкое спокойствие, Шерлок снова прислушался к словам третьего самого умного человека, что он знал: Элизабет Ариадны Вестминстер Хадсон (да, Шерлок на самом деле так думает, и, да, порядок такой: Майкрофт-Шерлок-Лиззи—только Шерлок не называет мою клевую говнючку Лиззи, только я так делаю, и обычно только после того, как она приняла свое травяное успокоительное, потому что иначе она становится немного раздражительной, когда я—о, Боже мой, кто-нибудь, остановите меня. Ладно. Хорошо. Остановилась.). Идем дальше. В любом случае, Шерлок мысленно вернулся к, возможно, второй самой мудрой фразе, которую миссис Хадсон когда-либо произнесла в его присутствии: Такой человек как доктор Уотсон не станет говорить найди меня, а потом делать так, чтобы его было трудно найти. И это было правдой. Конечно. Это Джон повлиял на Шерлока, Шерлок (прежняя версия) не повлиял на Джона, следовательно Джон не мог быть вздорным, саркастичным или ироничным. Он не стал бы писать совершенно очаровательное письмо, а потом посылать Шерлока в бесполезную погоню, в конце которой он нашел бы только разбитое сердце. Если Джон собирался уйти, он нашел бы мужество просто уйти. А это значило, что Джон был где-то рядом. Ждал, чтобы его нашли. Ждал в каком-то логичном месте. И логика должна была быть очевидна даже кому-то настолько эмоционально тупому как Шерлок (да, Шерлок иногда реально так думает). Так что это значило…о. Оооооо. Умозаключение было действительно настолько очевидным, что даже разочаровывало. Детектив был поражен, что он сразу об этом не подумал. Ну да, и хорошо. Все…хорошо. Теперь он об этом подумал. * Шерлок был почти уверен, что его сердце побывало везде, только не в его груди, за последние три часа. Оно мигрировало на дно его желудка, уходило, отчаянно обрываясь, в пятки, комом вставало в его горле, а теперь— Трясущимися руками он открыл дверь в ресторан Анджело и за передним столиком, тем что у окна? Он был там, как и должен был быть. —а теперь сердце Шерлока было нараспашку. Прежний Шерлок мог бы на самом деле подойти к столику и небрежно уронить идиотские слова, "Ну, не такая уж это была и загадка," но это уже был не тот Шерлок. К счастью, тот человек давно был мертв, и, честно говоря, никто по нему не скучал, включая человека, который раньше им был. Этот новый Шерлок, тот, что всегда был там на самом деле, прямо сейчас все, что у него было – это раскрытое бьющееся сердце. У него вообще не было слов, ни гордости, ни стыда, и никакого желания растягивать все это хоть на секунду дольше, так что он упал на колени на этот черный и липкий пол ресторана, положил голову на колени Джона, обхватил руками его ноги и, черт побери, заплакал. Существует множество вещей, которые Джон хочет, чтобы делал Шерлок: Немного замедлиться, когда они бегут. Никогда больше не мучать скрипку. Бороться с преступностью только в будние дни. Прекратить провоцировать Андерсона. Регулярно есть. Перестать орать на телик. Убедиться, что он знает, как пользоваться огнетушителем, если он собирается поджечь посуду. Но Джон никогда, никогда не хочет, чтобы Шерлок плакал, и если бы он мог вернуться назад во времени и не делать всего этого, вернуться всего на пару дней и—что? Не торопиться? Предупредить Шерлока заранее? Послушать друзей, которые пытались ему сказать?—ну, он бы сделал все это и больше, потому что прямо сейчас ему было так чертовски больно ощущать, как тело Шерлока сотрясается, прижавшись к нему, что Джон едва мог дышать. Чтобы прекратить боль, чтобы все исправить, прежний Джон мог бы отреагировать инстинктивно, позволить интуиции вести его. Но несмотря на то, что говорят книги о самопомощи, - это не всегда мудрейший путь. Как, черт побери, вы думаете, Джон изначально оказался в этой ситуации? Так что этот новый Джон, он закрыл глаза и, хотя он хотел скользнуть на пол и начать делать громкие заявления, вместо этого он поставил себя на место Шерлока и подумал, Почему я плачу? Ему не пришлось долго думать, нет, разумеется, не пришлось. Он знал с самого первого раза, когда этот мужчина его поцеловал, что Шерлок прятал в каком-то уголке своего великого разума каждый и всякий последующий поцелуй, запасая их, сберегая на то время, когда больше их не будет. На то время, когда Джон покинет его. Как ты можешь не знать…как ты все еще не знаешь, что я никогда, никогда не уйду? Больше, чем что-либо иное Джон хотел произнести эти слова, но он произносил их и раньше, много раз. Почему Шерлок должен поверить ему сейчас? Джон поднял взгляд, прочь от собственных пальцев, вплетенных в волосы Шерлока, к россыпи других посетителей, каждый из которых наблюдал за драмой за далеко не приватным передним столиком. Скажите мне, пожалуйста, что ему сказать, подумал он, встречаясь глазами с каждым, скажите мне наконец верные слова. Некоторые из этих людей смотрели на него в ответ с жалостью, другие с безразличием, третьи с удивлением, но в глазах Анджело, который стоял, вжавшись в прилавок у кассы и прижав к губам кончики всех десяти пальцев, были надежда и поддержка и вполне возможно слезы. И тогда-то Джон понял, совершенно неожиданно, что не было ничего. Ничего, что он мог бы сказать, ничего, что он мог бы сделать, что не было уже сделано раньше. Время должно было взять на себя удар. Время предоставило бы подтверждение, которое не могли обеспечить слова. Все, что мог сделать Джон – это именно то, что он делал всегда. Любить Шерлока, день за днем. Когда это было легко. Когда это было трудно. Когда он хотел. Когда он слегка не хотел. И все. В конце концов Джон наклонился, согнулся вокруг головы на своих коленях, словно он мог защитить находившегося там мужчину от его собственной боли. И он поцеловал Шерлока в висок, и вопреки себе подумал о том, что сказать, о чем-то новом, лучшем, что выразит все, но нет, он просто не мог найти слов, верных слов. И тогда он их услышал, четко и ясно, произнесенные низким, дрожащим и хриплым голосом, потому что тот, кто произнес их, все еще плакал. "Ты идеален." Джону пришлось закрыть глаза и подождать несколько долгих секунд, чтобы его мозг смог продраться сквозь звуки машин на улице, его собственного дыхания, дыхания Шерлока и передать ему, что именно он услышал, и когда это наконец произошло, все, что он сделал – это позволил своему большому пальцу погладить Шерлока за ухом. "Мы оба идеальны." Возможно, все машины во всем городе Лондоне вместе решили вежливо стихнуть, а, может быть, Джон задержал дыхание в этот момент, потому что на этот раз он легко услышал тихие слова, и ощутил, что боль в груди ослабла ровно настолько, что он почувствовал, как его сердце снова забилось. "Друг для друга." Эти последние слова были какое-то время просто белым шумом, заглушенные на время звуком собственной крови Джона, внезапно застучавшей в его висках. Так что поначалу он не ответил, ничего не сказал и не сделал. Потом, когда он наконец услышал слова, прозвучавшие у него в голове четко, как удар колокола, и подумал, что он знает, что они значат, и собирался сказать или сделать очень многое, Шерлок поднял голову и посмотрел на него. "Восемь слов." Консультирующий детектив, тот, что поджигает вещи (включая его самого время от времени), что борется с преступностью в любое время (возможно, даже в своих снах), раздражается на людей в телике, часто недобр по отношению к скрипкам, думает слишком быстро, думает, вероятно, слишком много…этот человек улыбнулся Джону и сказал, "Ты сказал, что я могу использовать десять." Джон не знал, что сказать, поэтому он ничего не сказал, а потом он не мог ничего сказать, потому что Шерлок поднялся, потянул его встать на ноги, а потом высокий мужчина опустился на колени снова, на этот пол, который немного чересчур похож на тот, что в их квартире, а потому его лучше вблизи не рассматривать, и, взяв Джона за обе руки, он посмотрел на него снизу вверх и сказал, тихо, отчетливо и очень осторожно, "Джон, ты станешь моим мужем?" Было бы славно, если бы я могла вам сказать, что у моего клевого говнюка- маленького солдата в тот момент были глубокие мысли, но у него их не было. Нет. В его прекрасной голове осталось всего две мысли, и это были: Он верит мне. Он наконец-то мне верит. Вторая мысль была очень простой, очень элегантной, и это было вот что: "Да." На время, что потребовалось для одного удара сердца, все—возможно, целая планета—стихло в радостном восхищении. Потом в дальнем конце ресторана Анджело взвизгнул, как его двухлетняя внучка, и победно проскакал вокруг прилавка с кассовым аппаратом.