Эмили

В Клэр-Холле всегда были закрыты две двери: кабинет лорда и комната леди Флоренс. Оба ключа находились у Романа, и ни один домочадец не знал, где он их хранит. Это были своего рода сакральные места поместья Синклер, на которые никто не осмеливался посягнуть. Коридор на втором этаже, обращенный окнами к саду, вел к спальням. В конце он превращался в небольшое помещение, у которого было три двери: слева – в комнату Оливии, справа напротив – в комнату Эмили и посередине между ними – в комнату леди Флоренс. Сестры часто ходили друг к другу перед сном, и дверь матери, которую им всегда при этом приходилось миновать, вовсе не наводила на них какого-то страха. Если Оливия еще могла придаться воспоминаниям, то Эмили интересовалась этой дверью исключительно из детского любопытства. Младшая Синклер побывала в комнате леди Флоренс всего несколько раз, и больше всего ей понравилось рассматривать фотографии красивой женщины со светлыми волосами, голубыми глазами и веселым взглядом — матери, на которую она была очень похожа. У Оливии с комнатой леди Флоренс было связано много воспоминаний, но одно из них она запомнила на всю жизнь. Вернувшись в Клэр-Холл на рождественские каникулы, мечтая провести этот семейный праздник с родителями и полугодовалой малышкой сестрой, одиннадцатилетняя Оливия обнаружила в доме лишь тишину и мрак. Не было никаких украшений и праздничного ужина; служанка София, которая встречала юную госпожу с поезда, за всю дорогу не сказала ни единого слова; никто дома не встретил Оливию — кухарка и экономка о чем-то тихо переговаривались, держа при себе платки, а прочая прислуга лишь угрюмо переглядывалась между собой. До рокового дня, в то время как жизнь счастливой семьи шла своим чередом, Роман и Флоренс вместе писали письма для дочери — первую половину писала леди Синклер, вторую половину — лорд. Одно из таких писем и было в последний раз получено Оливией, и она даже не подозревала о том, что в доме случилось несчастье. Лорд не посылал ей никаких экстренных записок; быть может, он до последнего лелеял надежду, что все образуется. Когда Оливия приехала домой, отец был первым, кто сказал ей о том, что маму не могут найти вот уже несколько месяцев. И скорее всего уже не найдут. Роман не объяснил причин и лишь сказал, что в столице творятся ужасные вещи. Этот день стал самым ужасным воспоминанием для Оливии. Девочка заперлась в комнате матери и не выходила оттуда двое суток, орошая слезами подушку. Служанка от часа к часу пыталась занести ей обед, и каждый раз Оливия прогоняла ее, пока Роман наконец не посоветовал оставить дочь в одиночестве. Эмили, тогда еще ползавшая на четвереньках, была слишком мала, чтобы грустить или понимать происходящее вокруг — ей не пришлось испытать то чувство потери, которое испытали остальные обитатели Клэр-Холла. Все, что Эмили знала о матери, — все это было из рассказов Оливии, Романа и домашних слуг, всегда тепло отзывавшихся о леди Синклер. Утром Оливия застала в холле отца, собиравшегося по делам, и получила от него разрешение посетить через несколько дней Риверрское кладбище. Когда она поднялась на второй этаж, то увидела, что дверь в его кабинет приоткрыта. Заглянув туда, она обнаружила кабинет пустым, и, поскольку экипаж лорда к тому времени уже покинул владения Клэр-Холла, Оливия решила, что отец, должно быть, забыл закрыть дверь. Его могли отвлечь или по какой-то другой великой случайности он этого не заметил. Если бы даже дверь была закрыта, но не заперта, никому бы в голову не пришло попытаться туда зайти. Но кабинет словно приглашал Оливию внутрь, и она, конечно, прошмыгнула в сакральное помещение. Что касается рабочего места лорда, то его разрешалось посещать только в присутствии последнего; даже прислуга убиралась здесь под его наблюдением. В углу кабинета располагался большой сейф, код которого знал только Роман и его поверенный. Оливию никогда не интересовало содержимое этого таинственного ящика, потому что она и так о нем догадывалась: там лежали драгоценности матери, бумаги на поместье, какие-то долговые расписки и прочее в подобном духе. Все самое важное было спрятано под надежным замком сейфа или в столичном банке, и если бы кто-то вошел в кабинет, то не смог бы найти для себя ничего полезного. Но Роман, как и большинство людей, не любил, когда кто-то копается в его вещах без ведома хозяина. Оливия пробыла в отцовском святилище недолго: посидела в его кресле, исследовала один единственный открытый ящик стола, в котором не оказалось ничего, кроме кипы неинтересных бумаг, осмотрела полки с книгами, покрутила глобус. У нее не было цели что-либо найти; она вообще не знала, зачем сюда зашла — может быть, в надежде узнать какой-нибудь секрет, а может быть потому, что этот шанс просто свалился ей в руки. Закончив бродить по кабинету, она снова села в кресло. Этот роскошный кожаный предмет обихода заставлял ее воображать себя в роли графини с такой же важной тростью в руках, как у отца. Но сейчас настоящая графиня — это всего лишь предмет на столе, привлекавший ее внимание снова и снова. Фотография матери. Она взяла рамку с портретом, вынула фотокарточку из рамы и обнаружила на обратной стороне надпись: «Пандора, 1013». Только тогда она поняла, что провидение в этот день пыталось что-то отчаянно ей сообщить. Выходя из кабинета, Оливия пребывала в глубокой задумчивости. — Миледи? Голос Кевина испугал ее до смерти. По его выражению лица Оливия поняла, что он ждет объяснений. — Папа забыл закрыть кабинет, а такого еще не случалось. Дверь была приоткрыта, и я только заглянула, чтобы проверить, нет ли там кого. — Именно это вы и должны были сделать, миледи. А вы решили злоупотребить выпавшей вам возможностью и пробыли в кабинете лорда по меньшей мере двадцать минут. Кевин посмотрел на нее, как на нашкодившего котенка. — Как ты об этом узнал? — Щеки Оливии, застигнутой врасплох, зарделись. — Ты следил за мной? — Я был на улице и увидел вас в окне кабинета. Затем я поднялся сюда и стал ждать, пока вы не соизволите выйти, миледи. — Почему же ты не зашел в кабинет, чтобы выгнать меня оттуда? — В таком случае нарушителей стало бы двое, а так провинились только вы, миледи, — Кевин говорил это с милейшей улыбкой. — Вот уж господин не обрадуется, если узнает о вашем проступке. Разве можно пренебрегать доверием своего отца? Это недостойно благовоспитанной девушки! Он с укором покачал головой. — Ах вот как! — ответила Оливия, все еще смущенная. — Подумать только – чувствую себя вором в собственном доме! Надеюсь, бог простит меня, бесстыжую. Но ты ведь не опустишься до моего уровня, Кевин? Не расскажешь папе? — Если миледи очень просит об этом… — Очень прошу, не говори! — …то, конечно, я не могу ей отказать. И все же я должен взять с вас слово, что вы будете честны перед собой и окружающими. Оливия дала слово, хотя в тот момент она мало осознавала смысл своего обещания. Иногда люди совсем не придают значения своим словам, и обещания для них ничего не значат — раскидываться ими не сложнее, чем желать доброго утра.

***

Ответ на письмо Оливии не заставил себя ждать. Получив на следующей неделе гневный ответ Леона, обвиняющий семью Синклер в меркантильности, хладнокровном расчете и неспособности выполнять свои обещания, она смяла этот листок и убрала в самый дальний ящик своей комнаты, чтобы благополучно о нем забыть. Леон теперь ее совершенно не беспокоил; она вообще о нем забыла. Гораздо больше Оливия размышляла о Пандоре и о том, как эта организация может быть связана с пропажей ее матери. Могло ли быть так, что Пандора вела дело леди Флоренс? Оливия мечтала узнать об этом больше. Теперь, когда она уже не была ребенком, ее стали занимать мысли о причинах пропажи ее матери. Освободившись от непрочных брачных оков, несостоявшаяся невеста вдруг стала замечать вокруг кого-то еще, кроме Леона. Сказав Кевину в экипаже, что хочет узнать его получше, она вовсе не лукавила. С момента приезда она успела понять, что именно он был тем единственным человеком, к которому маленькая Эмили сумела привязаться за прошедшие годы. Имея перед собой пример в виде Леона, Оливия была приятно удивлена, что Кевин так хорошо ладит с ее младшей сестрой, к тому же Роман не отпускал младшую дочь из дома без сопровождения своего слуги. Оливия знала Кевина с того самого дня, как он появился в Клэр-Холле, — то есть уже около десяти лет. Детей представили друг другу, но общения у них не получилось ни тогда, ни в последующие годы, поскольку оба отправились в разные части страны. За все время они обменялись четырьмя письмами — в одном направлении рукопись шла по меньше мере два месяца, и вести переписку в таком темпе было очень сложно. Несколько раз они пересекались на летних и зимних каникулах в Клэр-Холле, и в этом заключалось все их непродолжительное общение. Кевин вернулся домой на два года раньше Оливии и за это время успел приобрести уважение и восхищение всех домочадцев Клэр-Холла, в особенности маленькой Эмили. Кевин, как и обещал, ничего не сказал об Оливии лорду Синклеру, однако про открытый кабинет он сообщил. Роман пришел в удивление от своей неосмотрительности и поблагодарил слугу за наблюдательность. Регнард не одобрял своего поступка, к тому же он впервые попал в ситуацию, когда ему пришлось выбирать между просьбой миледи и враньем господину. Он выбрал не самый честный, но зато устаивающий всех вариант, и лишь надеялся, что Оливия ничего не трогала в кабинете отца. Кто знает, что на уме у этих юных леди? Погода в этот день выдалась теплая и солнечная, и чувствовалось приближение лета. Кевин сидел в тени дерева и думал о том, все ли будет в порядке с лордом теперь, когда он, верный валет из рыцарского рода Регнардов, не сопровождает своего господина в поездках. — Эй, Кевин, не скучай! — Это был голос подбежавшей к нему Эмили. Она, будучи в голубом платьице, села рядом с ним, держа в руках тарелку с бисквитом. — Юная госпожа, вы можете испачкать свое прелестное платье, если будете сидеть на траве. Давайте переместимся в беседку. — Нет, я хочу сидеть здесь. Ты всегда сидишь около этого дерева, значит тебе здесь нравится. Кстати, это тебе. Эмили протянула ему тарелку. — Вы очень внимательны ко мне, леди Эмили. А что же вы себе ничего не взяли? — Я сейчас не хочу. Но я знала, что ты не откажешься. Он с удовольствием принял угощение от Эмили, с которым довольно быстро расправился. Через минуту к ним присоединилась Оливия и присела с другой стороны дерева. — Я теперь понимаю, как ты меня увидел, — сказала девушка. Окно кабинета отца выходило прямо на ту поляну, где они сидели под старым деревом, и отсюда было легко заметить, если там кто-то проходил. — Здорово! Я нашла твое место. — Мы еще многого друг о друге не знаем, миледи. — Я попрошу сестру все о тебе рассказать, — улыбнулась Оливия. — Нам теперь друг от друга никуда не деться. Эмили просияла. — Наконец-то мы вместе! — сказала девочка. — Сегодня тот день, который я так долго ждала. Мы ведь никогда раньше не собирались втроем! Это впервые! Я больше не хочу, чтобы кто-то снова уехал. — Можете быть уверены, что этого не произойдет, юная госпожа, — ответил Кевин, улыбнувшись своей подопечной самой обаятельной улыбкой, на какую только был способен. Оливия даже замерла, очарованная им — настолько сильно улыбка преобразила его лицо. Эмили, смеясь, поцеловала обоих друзей в щеку. — Знаешь, я не удивлена, что папа поручил тебе нас сопровождать, — продолжила Оливия. — После того, что мы видели… Совсем неудивительно. — А что вы видели? — спросила Эмили. — Монстров? — Нет, не это. Про каких монстров ты говоришь? — удивилась Оливия. — Миссис Финч часто повторяет одно и то же. Она говорит, что по ночам по улицам ходить опасно, потому что можно наткнуться на монстра. Эти монстры охотятся за людьми, особенно за девочками. Оливия, зная миссис Финч, неожиданно для самой себя расхохоталась над словами сестры. Эта тучная пожилая дама в очках была гувернанткой Эмили, а раньше и Оливии, до того как последняя уехала в школу. Миссис Финч была большой выдумщицей — она не только рассказывала девочкам придуманные наспех сказки, но и преувеличивала любое мелкое происшествие, когда говорила о нем. — Не буду отрицать, что и такое возможно! — закончив смеяться, сказала Оливия. — Интересно, что такое монстры в представлении миссис Финч? Бродячие собаки? И хотя байка старой гувернантки ее позабавила, в смерти того бедолаги Оливия не находила ничего смешного. И человека можно назвать монстром. — Так никаких монстров нет? Она меня обманула? — спросила Эмили. — Как знать, — отвечала старшая сестра. — Я думаю, она хотела немного напугать тебя. — Монстров предоставьте мне, юная госпожа, — отозвался Кевин, прежде пребывавший в задумчивости, — а миссис Финч попросите читать вам только добрые сказки. В этот момент Оливии снова захотелось поговорить о Пандоре и рассказать о своей находке в кабинете, но она не решилась прервать воркование своих друзей. Эмили, позабыв о страшилке миссис Финч, говорила о том, какие места она хочет посетить вместе с сестрой и Кевином, а валет обещал рассказать маленькой леди интересные истории о столице, о которых он слышал. Вскоре и Оливия, присоединившись к разговору, позабыла и о таинственной Пандоре, так ее взволновавшей, и о всех прочих мелких неприятностях, произошедших за последнее время.