Эмили

Холодная беспросветная ночь стояла над Риверрой. Страшные события произошли здесь за последние несколько недель. Число убийств на улицах столицы возросло двукратно: что ни день, то извещение о новом трупе, а то и нескольких сразу. Растерзанные тела, ножевые ранения, следы крови… Все это стало обыденностью для города, который стремительно погружался на социальное дно. Зажиточные горожане, имевшие возможность сменить место жительства, непременно уезжали из Риверры. Развлекательные и культурные заведения оказались в запустении. Те же люди, которым было некуда деваться, днем обивали пороги полиции и мэрии, требуя остановить насилие и кровопролитие на улицах столицы. Они отказывались ходить на работу, объясняя это тем, что «и раньше было страшно, а теперь и средь бела дня стало небезопасно». В Риверре обитает нечто, растерзывающее жителей в клочья, как туши на мясной фабрике! Город, конечно, и раньше сталкивался с разного рода психами вроде Палача, но ежедневные трупы – это уже слишком! Горожане оказались так напуганы, что готовы были голодать, лишь бы лишний раз не выходить из своих жилищ. Смерть от голода казалась им более гуманной, нежели перспектива оказаться жертвой маньяка-потрошителя. Или прожорливого волка, разгуливающего по городу. Один черт знает, что снова терроризирует Риверру! «Ежедневными должны быть газеты и почта, а не мертвые тела» - гласил один из плакатов протестующих. Городская жизнь замедлилась, многие магазины, лавки и учреждения прекратили работу. Самым оживленным в городе местом стало кладбище. «Мемориальные сады» больше не были садами – горожан, иной раз безымянных, наспех закапывали по несколько человек в одной яме для экономии места. Даже памятников никаких не ставили. Таково было истинное лицо Риверры, которое она скрывала за маской роскошных фасадов и дорогих нарядов. Все это продолжалось это до тех пор, пока на окраине города не решили открыть новое кладбище. Иными словами, в Риверре творился хаос. Полиции пришлось забить тревогу. Ленивые власти, время от времени расследовавшие мелкие кражи и разоблачавшие непутевых пьяниц-убийц, с началом зимы столкнулась сразу с несколькими ужасающими событиями. Однако обо всем по порядку. Несомненно, все началось с неожиданной трагедии Синклеров месяц назад. Новость о большой резне потрясла общественность. О Синклерах говорили везде – на улице, на балах, в газетах; людям нравилось судачить, строить догадки и плести интриги вокруг произошедших событий. Иные высказывали сочувствие в обществе, но в более тесном кругу не гнушались опорочить имена Романа и Оливии нелестными сплетнями. Некоторые злорадствовали, но не показывали этого. Полиция завела расследование, но зацепок было слишком мало, чтобы напасть на след. В качестве мотива определили личную месть — среди аристократов это не было редкостью. Главными подозреваемыми, конечно, оказались ван Темпесты. — Нонсенс! — заорал глава дома, отец Леона, будучи на допросе. — Как будто нам проблем не хватало! Убийцам только на руку наш раздор с Синклерами! Несчастные люди! Опросив десяток другой аристократических семей, полиция не заметила в их поведении ничего необычного. Большинство домов разделилось на две стороны: на тех, кому были безразличны Синклеры, и на тех, кто сожалел об ужасной утрате. Невозможно было обвинить кого-то в неискренности, но и невозможно было поверить всем на слово. Зло жило в чьей-то душе. И кем бы ни было это зло, оно очень хорошо скрывалось. Клэр-Холл был объявлен местом преступления и опечатан. Больше там не обитало ни души — только полиция сторожила это место и продолжала бесплодные поиски улик. Один роковой день сделал из Клэр-Холла «дом с привидениями». Атмосфера тайны, ужаса, смерти и тоски дымкой окутала это место. Время от времени люди приходили к забору, чтобы хоть одним глазком посмотреть на зловещее место. Серые и белые краски зимы придавали поместью мрачной торжественности. Крыша его больше никого не укрывала от снегопада, из труб не шел дым, в окнах не мелькал желтый отблеск свечей. Дом перестал жить, как и его хозяева. Что же стало с теми двумя, которым посчастливилось выжить? Но как знать, действительно ли посчастливилось? Жизнь верного рыцаря дома Синклер с того дня окуталась мглой. Кевин отчетливо помнил все, что он увидел в доме, и совсем смутно ему помнились события, случившиеся после того, как он вышел наружу и сел на ступени. Эмили, ничего не понимая, повторяла одни и те же фразы: «Кевин, что случилось?», «Почему мы не идем домой?», «Ты плачешь?», «Можно мы пойдем домой? Я замерзла». Но Кевин упорно молчал, не поднимая головы. Он не заметил, как приехала полиция и стала задавать вопросы. Он пребывал в таком ступоре, что язык его едва ворочался. Старые соседи Грейстоки тоже прибыли в Клэр-Холл, как только узнали о произошедшем, и решили забрать Эмили к себе. Они позвали и Кевина, но он отказался. Поначалу Эмили сопротивлялась и капризничала, желая остаться со слугой. Полицейские безнадежно переглядывались, а старые Грейстоки как только не пытались ее приручить. Этим ребенком было так сложно управлять! И Кевину пришлось вспоминать старые уроки не без душевных мучений. — Эмили, мы не можем вернуться домой, — наконец выдавил Регнард и даже попытался улыбнуться. — Я заберу тебя через несколько дней, договорились? Эмили послушалась и уехала с Грейстоками. Слово Кевина имело для нее значение, только вот сам он не был так уверен в своих словах. Он не понимал, почему ребенок безоговорочно ему доверяет. Должно быть, она сильно привыкла к нему. Но он сказал это лишь для того, чтобы Эмили послушалась. Он не знал, что ему теперь делать, и вовсе не собирался забирать свою подопечную через несколько дней. Да, он обманул ее. Но по крайней мере ему приносила спокойствие мысль о том, что Эмили живет в хорошем и безопасном месте. С ответственными людьми, вырастившими не одно поколение. А он не умеет следить за детьми. В день убийства никто так и не решился сказать Эмили прямо, что произошло в Клэр-Холле. Но почувствовав душой что-то по-настоящему страшное, увидев морально разбитого Кевина, Эмили расплакалась. Сложно было взрослым найти в себе смелость объяснить ребенку, что такое смерть, поэтому бедняжке рассказали все только в поместье Грейстоков. После этого она долго плакала и отказывалась от еды. После того, как уехала Эмили, полицейский начал без остановки что-то докладывать Кевину: звучали слова про ружья, калибр, время смерти, количество жертв. Затем полицейский стал задавать вопросы, но все это проходило мимо ушей Кевина, будто тот перестал понимать человеческую речь. Рыцарь не слышал его, потому что мыслями был все еще среди трупов. Когда от Регнарда не удалось добиться каких-либо внятных ответов, полицейский решил отложить допрос до лучших времен, но, заметив, как Кевин, словно в ожидании чего-то определенного, пристально следит за тем, как выносят тела из дома, сказал: — Здесь больше не на что смотреть. Иди. Мы с тобой свяжемся. Первая фраза болезненно отозвалась в сознании Кевина, но он все равно остался дожидаться, когда вынесут господина и миледи. И дождался. Странное это было зрелище: видеть, как хозяев выносят из дома, словно старые ненужные вещи. Романа, накрытого белой простыней, понесли очень скоро, а Оливию вообще ближе к вечеру, когда небо начало темнеть и любопытных зевак уже не было за забором. Он бы и не понял, что это она, только если бы знакомая рука не свисала с края носилок. Какой-то человек потом небрежно поправил это дело, и Кевина пробрало ледяным холодом от такого обращения: он-то еще помнил, как несколько дней назад осторожно пожал ее руку. Но разве мог он винить этого человека? Это же труп. Итак, место, где ждали Кевина Регнарда, больше не существовало. Он потерял связь с внешним миром. Чужие голоса доносились до его сознания неразборчивым эхом, а картины реальности, заволоченные пеленой, расплывались в глазах, и растекались, как краски по полотну. Ему было невыносимо наблюдать, как трагедию Синклеров выносят на общественное обсуждение и превращают ее в балаган. Он перестал выходить на улицу, закрывшись в своей старой квартире в Риверре. Плотные шторы, тишина и одиночество стали его ежедневными спутниками. Жизнь его изменилась в одно мгновение: вместо поместья – пыльная темная комната и старая кровать, вместо близких людей – пустота. Всепоглощающее чувство вины и изводящие мысли заставляли его рвать на себе волосы. И непонятно было, как избавиться от этой боли. Или же наоборот — было предельно ясно? «Они умерли, потому что я был беспечен. Это я во всем виноват». Разве мог он представить, что беда нагрянет так неожиданно? Может он и вовсе недостаточно сильно хотел защитить своих хозяев и не так сильно ими дорожил, как думал? Но ведь так больно, что приходится стискивать зубы, бывает только если теряешь очень дорогих сердцу людей или семью. А Синклеры, несомненно, давно стали для Кевина семьей. Вот как, значит, выглядит его жизнь без них? Ничего она не стоит! Зачем же он тогда жив? По счастливой случайности? Он никогда не просил об этом и многое бы отдал, чтобы остаться в Клэр-Холле в тот злополучный день. Зачем судьба смиловалась над ним, ничтожным рыцарем, опозорившим свой род? Что бы он теперь ни делал, каких бы новых людей не встретил, каждый божий день он будет помнить о том, как умерли те, кого он должен был защищать! В этой жизни он больше никому не нужен! Пребывая в состоянии глубочайшего потрясения, Кевин около недели не вставал с кровати. И если то состояние, в котором он пребывал, нельзя назвать смертью, то неизвестно, как еще это охарактеризовать. Его рассудок медленно мутнел, но сам он этого не замечал. Все его мысли были сосредоточены на одном единственном дне и на причинах произошедшего; ему все еще виделись трупы, кровь и остекленевшие взгляды знакомых глаз. Клэр-Холл обрел воплощение ада в его голове. Он часто вскакивал по ночам без причины, даже если ему удавалось заснуть без сновидений, и зачастую не понимал, где находится. Его трясло от бессознательного страха – чувства, похожего на смерть наяву. Особенно сильно дрожали руки: ему мерещилось, что это он сам убил Синклеров, что он пролил их кровь. Бездействие – чем не такое же убийство? Несомненно, во всем виноват был он, и больше никто. Когда заснуть заново после беспочвенных приступов страха не получалось, он просто продолжал лежать, раз за разом прокручивая в голове смерть Клэр-Холла. Он думал о том, как все произошло, и особенно усердно пытался представить смерть Синклеров. Роман умер быстро, потому что его застрелили в сердце. А Оливия? С ней сотворили нечто бесчеловечное – Кевин еще при первом взгляде понял, что в нее попали не с первого раза. И смерть ее, скорее всего, не была такой уж безболезненной. Как он мог позволить этому случиться? Счет времени был потерян. Он даже не знал, ночь за окном или утро, потому шторы всегда были плотно закрыты. В голову его стали закрадываться мысли о том, как бы поскорее все закончить, прекратить эти мучения, потому что он больше ни в чем не видел смысла. Кевин пришел в себя, только когда ему приснилась Эмили. Он вдруг понял, что на свете еще оставался человек, нуждавшийся в нем. А ведь он так погряз в горе и чувстве вины, что почти забыл о ней. Она тоже лишись всего. Но что вообще осознает ребенок? Через много лет Эмили почти не будет помнить этих событий и узнает все из рассказов других людей, а когда ей исполнится пятнадцать, она получит все владения своего отца. Что останется в ее памяти в сознательном возрасте? Сможет ли она вернуться назад в Клэр-Холл? Будет ли помнить лица Романа и Оливии? Будет ли винить его? Все это вопросы времени. А слезное лицо Эмили будет преследовать Кевина веки вечные! Как и последняя сигара Романа, и полное тайной надежды лицо Оливии, когда они встретились в библиотеке. Еще раз Кевин увидел Эмили за день до похорон, когда им разрешили зайти в комнату к Синклерам и попрощаться. — Кевин… Я не хочу… не хочу остаться одна! — плакала она у одного из гробов. Но Кевин продолжал молчать, снова не найдя в себе сил на ответ. Взгляд его скользнул по кукле Ливи, и опять стало невыносимо больно. Даже детские слезы не могли заставить его смириться с потерей. За прошедшие дни он так и не нашел себе оправдания. В глубине души он считал, что Эмили должна возненавидеть его в будущем. Пусть она винит только его, когда станет взрослой — он не будет отрицать. На похороны Эмили не привели. Последний вколоченный гвоздь, последнее движение лопаты положили прежней жизни конец. Дни шли, а моральное состояние Кевина не улучшалось. Но он стал выходить из дома, раз в неделю посещал кладбище, а также зашел в полицию, которая настаивала на его допросе. Когда он в подробностях описал свое возвращение в Клэр-Холл, он будто пережил все еще раз. Тем не менее его рассказ не дал никакой ценной информации расследованию – более того, полицейские признались, что они в тупике, и Кевин потерял всякую надежду на возмездие. Он бы собственноручно разделался с убийцами, если бы иметь хоть намек, кто за этим стоит. Были ли служители порядка слишком глупы или ленивы, или действительно пытались что-то выяснить – ему было безразлично. Плакать, злиться, винить себя и окружающих теперь тоже представлялось ему бессмысленным – потерянного все равно не вернешь. Все чувства сменились пустотой и равнодушием. Теперь Кевин не общался ни с кем, кроме могильных камней. Он бессмысленно бродил по извилистым дорожкам Мемориальных Садов, словно потерянное привидение, которое не обрело покой. Читал надписи на надгробиях и смотрел даты смерти. Он словно что-то тщетно искал, но не знал, что именно он ищет. Кроме него на кладбище редко кто появлялся – только сторож, изо дня в день чистивший дорогу от снега, запомнил его лицо. Романа и Оливию похоронили там же, где и Флоренс. Кевин знал, что когда-нибудь придет на могилу к господину, если тот умрет от старости или болезни, но ни разу в жизни ему не приходила мысль, что он увидит имя Оливии Синклер на надгробном камне. И будет смотреть на него часами. Он не ожидал, что его эмоции выйдут наружу. Выкрикнуть ее имя было достаточно, чтобы признаться самому себе в любви к миледи. Он предал свои принципы. Вообще-то Кевин всегда отрицал то, что может нуждаться в ее обществе. Когда он виделся с Оливией, то не показывал ей какого-то особенного отношения, старался больше молчать, чем говорить. Хотя на самом деле был рад любой встрече с ней, даже случайному столкновению в коридоре. Теперь, что он ни скажет, ответа назад не получит. Так она ничего и не узнала. Когда речь идет о смерти, любые принципы и обиды забываются. Но как глупо было предать свои принципы в тот момент, когда это было уже ни к чему. Кевин вообще запретил себе лишний раз упоминать имя миледи вслух - теперь это казалось так нечестно по отношению к ней. Она столько раз просила, и он ни разу не пошел ей навстречу. Что ж, любой знает, как сложно побороть гордость. Именно гордость застилала Кевину взор и уводила его прочь. А когда он обернулся, то не увидел ее. Оливия стала всего лишь воспоминанием, и следы ее существования исчезли вместе с ней. И тот платок, что она ему подарила, он и то ухитрился потерять – он не нашел его ни у себя в карманах, ни в квартире. Как нарочно! Должно быть, он оставил его в своей комнате в Клэр-Холле, но о возвращении туда речи не шло. Как же мучительно он осознавал то, что спасение миледи было совсем рядом – стоило ему хоть раз добровольно открыть дверь гостиной. Она бы не расстроилась и не ушла в библиотеку, где заболела. Но рок определил, что ни завтра, ни во всю неисчислимую вечность — никогда больше он не увидит ее лица, не услышит ее голоса. Однажды, когда Кевин припозднился на кладбище, сторож сказал: — Кто ж знал, что так будет. Там они вместе, думается мне, Синклеры. Юная девушка эта приходила сюда не раз. Я ее запомнил. Но жить прошлым нельзя. Больно много ты здесь времени проводишь. Иди-ка ты отсюда. Кладбище закрывается, мне надо запереть ворота. Кевин и сам понимал, что бессмысленно приходить сюда раз за разом. Ничего это не изменит. Ему друг вспомнился неприятный инцидент на похоронах: под конец церемонии, когда все стали расходиться, Леон нарочным образом задел его плечо и бросил на него презрительный взгляд – очевидно, обвиняя в смерти Синклеров, в особенности Оливии. Леон не озвучил своих мыслей вслух, но Кевин узнал в его горечи свою горечь – несомненно, они испытывали схожее чувство потери. Напоследок Леон по секрету сказал ему, что всегда знал о его тайной любви к Оливии, но та была слишком наивна, чтобы это понять. Она никогда не замечала очевидных вещей и не разбиралась в людях. Да, Кевин смог обмануть и Оливию, и себя, но не ревнивые глаза Леона. Это событие только сильнее погрузило Кевина в скорбь. К этому моменту он так погряз в страданиях, что принял решение: новый визит кладбища будет для него последним. Снега не было уже несколько дней – он растаял, потому что зима выдалась теплая. Сторожа тоже нигде не было видно. Кевин не пошел прямиком к Синклерам, а затерялся в глубине кладбища. Он сел у какой-то могилы, достал свой кинжал. Больно? Невероятно. Страшно? До дрожи. Одиноко? Невыносимо. Такие ли чувства испытывали его хозяева перед смертью? Он здесь, среди мертвецов, живее всех живых, и ему все еще страшно, больно и одиноко. Он закрывает глаза и снова и снова видит обезображенные трупы, слышит недетские рыдания Эмили. Если бы только можно было отмотать время назад, он бы все сделал правильно! Эти мысли и видения сводили его с ума, и он, как умалишенный, твердил: — Хватит плакать, хватит плакать! Хотя вокруг не было ни души. Он один в этом мире. Избавление совсем близко – одно резкое движение рукой, и он сам станет одним из тех, кому страх и боль нипочем. Только несчастное лицо Эмили не дает ему покоя. Он ведь так безрассудно потерялся в своих переживаниях, что совсем забыл о ее чувствах. Он не хотел ее предавать только потому, что жизнь стала ему не мила. Вместо задуманного он только слегка порезал себе ладонь. «Я обещал господину». И вот Кевин снова возвратился к могилам Синклеров; недалеко раздался звон церковных колоколов. Потом гробовое молчание вновь охватило кладбище. И пока в его голове звучала одна фраза «я обещал», тишина была неожиданно разорвана странным голосом: — Хочешь изменить прошлое? Удивлению Кевина не было предела, когда он обернулся и увидел разлом в пространстве, откуда смотрела хитрая пара глаз. — Что, не веришь своим глазам? — За фразой последовал недобрый смех. — Есть решение получше, чем убивать себя. Вижу, тебе интересно. Кевин внимательно всмотрелся в черноту, где горели два глаза. Он помнил дело Палача, но… до сих пор вся эта история про Бездну казалась ему одной нелепой сказкой, на которую власти города списывали большинство убийств. Впрочем, этот голос был вполне реален. — Ты – цепь? — Да. Меня зовут Белый Рыцарь Альбус. — Белый Рыцарь… Альбус? — с недоверием повторил Кевин. Что за издевка! Тут перед ним возникло большое привидение из рыцарских доспехов, и Кевин понял, почему Альбус так представился. Лица у цепи не было — вместо него был обычный рыцарский шлем. — Слышал про Бездну? Она дала мне почувствовать твою горесть и боль. Они велики. Поэтому я смог добраться в этот мир. Твое отчаяние на пределе, раз я здесь. — Что с того? — холодно спросил Кевин. Хотя он, несомненно, собирался выслушать это существо до конца. — В чем смысл страдать? Ты тратишь здесь время. Так ничего не изменится. Эти люди умерли, — Альбус указал мечом на могилы за спиной Кевина, — и твой мир не может этого исправить. Это может Бездна. Она управляет потоком времени. Можно вернуться в прошлое, если постараться. — Я знаю, что цепи убивают людей. — Что тебе несколько жертв? Если ты послушаешь меня, мы сможем попасть к Воле Бездны. Она вернет тебя в прошлое. Для Бездны ты особенный. Потом поймешь почему. Кевин промолчал: он вдруг опустил голову и уставился на землю. Да многие люди мечтают вернуться в прошлое! Но почему он? Почему у него должно получиться? Удача в этой жизни не на его стороне! Почему он должен верить этому странному существу, которое говорит загадками? «Значит, вот в какой момент жизни приходят эти цепи? — подумал Кевин. — Всех, кто связывается с Бездной, ждет казнь. Но… Если это мой единственный шанс исправить хоть что-то… Если я не попадусь Пандоре, как остальные, что будет?» Альбус видел, что внутри у Кевина идет борьба, что человек этот сломлен своим горем. И что он вот-вот сдастся. — Ты всех потерял, — продолжил Альбус свою психологическую пытку, отчего Кевин делался мрачнее и мрачнее. — Разве ты не хочешь еще раз увидеть их? Только заключи со мной контракт, и я тебе помогу. Кевин заметно напрягся, но продолжил молчать. «Мне все равно, что будет со мной. Только бы все это было правдой… Если это измерение существует, может быть, он не врет. Я должен попытаться. Ведь других путей нет. Ни одного». — Другие люди слабы, поэтому они не могут довести все до конца, — сказала цепь. — Те, кто попадаются, — слабаки. Ты ведь не такой, как они? — Я не знаю. — Я следил за тобой какое-то время. Если ты предан этим людям, то ты согласишься. Ты никогда не смиришься с их смертью. Тебе лучше решать побыстрее. Я не смогу оставаться здесь долго, если ты не заключишь со мной контракт. Кевин, потерявший в пучине бед трезвое мышление, даже не заметил того, что цепь всеми способами пытается его уговорить пойти на сделку. Альбус давил на его больные точки. Все это звучало красиво. Но во что ему еще было верить? Этот мир его не пощадил. Быть может, за его пределами лежит что-то иное… Бездна, которая даст шанс на искупление. Он должен попробовать если не ради себя, то хотя бы ради Эмили, перед которой он бесконечно виноват. Кевин поднял голову. — Давай. Альбус наставил на Кевина меч, с которого стекала струйка крови. — Ты должен выпить моей крови, — сказал Белый Рыцарь, но, видя, как человек замялся, добавил: — Попробуй ее, таким образом мы заключим контракт. Кевин послушался, скопив немного стекающей крови в ладони и слизнув ее. — Контракт заключен, — сказал Альбус. — Теперь посмотри на то место, где у вас, людей, находится сердце. Кевин заглянул под одежду и увидел на своей груди что-то вроде нарисованной окружности. — Что это? — Это печать. Как только стрелка совершит оборот, мы попадем к Воле Бездны. Кевин мало чего понимал из слов цепи, но это и не сильно его волновало. Его занимал лишь один вопрос: — Как побыстрее попасть в Бездну? Альбус вдруг встрепенулся и исчез. Кевин испугался и даже было разозлился, что цепь его обманула, но через мгновение снова послышался голос Альбуса, хотя его самого нигде не было видно: — Я чувствую людей поблизости. Сейчас мне лучше не появляться. Призови меня, когда стемнеет. Где-нибудь в безлюдном квартале города. На том Белый Рыцарь замолк. Хотя Кевин не получил ответов, у него создалось предчувствие, что с этого момента его жизнь снова изменится. Что ждало его впереди — он не знал. У него осталась лишь одна цель в жизни — исправить прошлое Синклеров. Остальное неважно. На кладбище действительно пришла какая-то семья навещать могилы, располагавшиеся неподалеку от Синклеров. Они не заметили Кевина, притаившегося за склепом. Дождавшись, пока они уйдут, он направился к себе домой дожидаться вечера.