Эмили

— Скажи, почему ты плачешь? Зарксис уже слышал этот голос прежде. Голос ребенка. Он обернулся и сквозь падающий снег увидел мальчишку, которого встретил в Бездне. Его глаза были разного цвета: один — золотой, а другой — красный. Кажется, его звали Винсент. Что бы он ответил на его вопрос? Если он и плакал, то не замечал этого. Тому много причин — всех не перечислишь. — Ты тоже ребенок, приносящий несчастья? — спросил мальчик. «Ребенок, приносящий несчастья...» О чем-то подобном Зарксис слышал, однако никогда не придавал этому значения. В его времена о таком понятии уже мало кто помнил. Раньше бы он посчитал это сказками, но, после всего, что произошло после того, как ему довелось стать свидетелем Сабрийской Трагедии, он был готов поверить во что угодно, и ничего уже не казалось невозможным. — О, ты не знал? — улыбнулся Винсент. — Сто лет назад тех, кто рождался с красными глазами, называли детьми несчастья. Считалось, что такие глаза навлекают беду. С нами жестоко обращались. Говорили «ребенок, приносящий несчастья, убирайся отсюда»… Но на самом деле мы не сделали ничего плохого. Винсент смотрел на него пронзительным взглядом и улыбался. Зарксис напрягся, но мальчик так и не вспомнил его. Вскоре за Винсентом пришла няня и повела его домой. Из ее слов Зарксис услышал об упоминании о доме Найтрей. Значит, этого ребенка выкинуло у другого герцогского дома? Так ли? — Что же… все это значит? *** — Знаешь, я думаю, каждый человек заслуживает второй шанс в своей жизни, — говорила Шелли. Зарксис раздирал свою левую глазницу — его рука сама тянулась к ней. И почему-то никто не мог понять, что это приносит облегчение: ему становилось больно гораздо меньше, когда повязка пропитывалась кровью. Много раз его останавливали, но он делал это снова и снова. — Будет хорошо, если ты дашь его и себе, Зарксис. Шелли была твердо намерена это прекратить. Она не знала ничего о том, что произошло в жизни Зарксиса Брейка. Была лишь одна загадочная фамилия, которой он интересовался, но после беседы с герцогиней он больше никогда о ней не заговаривал. Он вообще не стремился с кем-либо общаться — все прятался по углам поместья. И добиться от него хоть нескольких слов было делом крайне сложным. Что бы ни произошло в его жизни, он не хотел себя за это прощать. Не хотел давать себе второго шанса. Перед собой Шелли видела сломанного — как морально, так и физически — человека. Она чувствовала боль других людей и замечала то, что другие не видели. Свет в человеке, который он сам потерял. Трещины в сердце, которые продолжали разрастаться и раскалывать его, если не были залечены. Но в чем ключ к спасению чужой души? В добрых словах, поступках, в прощении? Что нужно сделать, пока не стало поздно, и сердце не очернилось тяжестью своего прошлого? Пусть Зарксис и не хотел принимать помощи, Шелли знала, что каждому человеку она нужна, как бы сильно не стремились ее отрицать. И ей искренне хотелось помогать таким людям, потому что, как оказалось, только ей это было под силу. Будучи слабой здоровьем, она могла идти против мнения большинства. Если все отворачивались от одного человека — она не спешила этого делать. Леди Рейнсворт никогда не пыталась расспрашивать его о семье Синклеров. Кроме нее и герцогини, никто больше не знал о его интересе к этой семье. Чтобы помочь человеку, Шелли не требовалось влезать к нему в душу и наводить там свои порядки. К таким ранам она выбирала бережный подход и давала человеку пространство для размышлений. Ей хотелось, чтобы Зарксис сделал это сам — навел порядок в своей душе и пришел к выводам. Не так важно к каким — главное, своим собственным. Она собиралась только подтолкнуть его в нужном направлении и открыть ему то, что он в себе потерял — желание жить. Когда ей в очередной раз сказали, что Зарксису поменяли повязку из-за того, что он снова ее разодрал, Шелли специально оставила свои вечерние приемы, чтобы найти его в замке. Таинственный гость, как обычно, оказался у окна одной из комнат. Какой же был у него разбитый вид! — Хочешь умереть, чтобы стало легче, да? Хоть она и улыбалась, ее задевало, когда люди не дорожили своей жизнью. Будучи всегда в неведении, Шелли жила в ожидании новых обострений со стороны своего здоровья. Оно подводило ее с самого детства не один раз — и всегда без ясности, какой из случаев будет последним. Но она научилась с этим жить и научилась любить жизнь такой, какая она есть. Этому она хотела научить и других. Только тяжело было видеть, как человек, в запасе которого еще много жизненных сил, желаний и надежд, уничтожает себя и хочет довести это дело до конца. Ее сердце, без сомнений, не выдержит такого испытания, если она не исправит ситуацию. Может быть, какие-то высшие силы привели этого человека именно к ней? — Но ты просто хочешь, чтобы тебя спасли, не так ли? Удивленное лицо Зарксиса подсказало ей то, что она права. Он вжался в стену, когда она приблизилась, и молчал, как немой. Он нуждался в руке помощи, но боялся признаться в этом себе. Ответа ей не требовалось. Ее рука уже была протянута, чтобы спасти его из темных вод и попытаться пролить свет на его существование. А растопить крепкий лед ей помогала маленькая Шерон — у нее это всегда хорошо получалось. — Как насчет подумать о том, что важно для тебя? — спросила Шелли, присев рядом с молчаливым гостем. — Если ты сможешь найти даже одну единственную вещь, ради которой стоит двигаться вперед, то все не напрасно. Прогони плохие мысли и подумай… Что у тебя осталось? Тайна, доверенная тебе кем-то, надежда, вера, чувства другого человека, а может, давно данное обещание? Скажи мне, Зарксис. Шелли старалась не говорить с ним так же, как она говорила с гостями-аристократами. Она приняла иной тон — материнский. И смотрела она, и за руки держала так же, как делают только матери. Это вызывало в нем странные, теплые чувства из далекого прошлого, хотя он почти не помнил своей настоящей семьи. Когда она увидела, что он собирается ей ответить, то крепче сжала его руки и добродушно кивнула, ободряя его. — Мои обещания… пустой звук. — Я уверена, что это не так. Если люди верили тебе, скорее всего, ты был с ними искренен. Но выполнению обещаний могут помешать многие обстоятельства, и не всегда это наша вина. Зарксис, смотревший в окно, заговорил только после недолгой паузы: — Я дал кое-кому одно новое. Не знаю, что я смогу сделать. — Вот видишь. Оно нашлось! Твое сокровище. Кто-то доверился тебе. Пусть это обещание заполнит твою пустоту, а прошлое останется в прошлом. Все, что было до этого, делает тебя таким, какой ты есть сейчас. У тебя случилось что-то очень плохое. Со временем станет легче, но полностью никогда не пройдет. Прошлое – часть тебя, но оно не должно мешать тебе жить новой жизнью. — Но я не уверен, что в новом обещании есть смысл. — Это неважно. Ты должен за него ухватиться, Зарксис. Ты ищешь смысл, чтобы двигаться вперед, так пусть оно станет началом. Может быть, если ты расскажешь мне его, тебе станет легче. Я прошу тебя подумать над этим и навестить меня, как только ответ придет к тебе. За это время найди в своем сердце место для искупления, для самого себя. Ты ведь никогда не думал о себе. Пожалуйста, не удивляйся моим словам и не спрашивай, откуда я знаю. Я это вижу по твоему взгляду. Но теперь настало время подумать о себе и только о себе. Хорошо, Зарксис? — Хорошо, леди Рейнсворт. И тогда, в тот снежный день, когда он встретил маленького Винсента, он пришел к собственному выводу. «Чтобы жить дальше, мне нужна причина. Мне нужно сделать то, о чем она попросила. Поэтому… я еще… не собираюсь умирать». Он ненавидел Волю Бездны, хотя теперь уже не мог объяснить себе, за что именно. Назло всем он будет жить; и будет жить, чтобы убить Белую Алису, поквитаться с ней. Но для этого ему кое-что понадобится. Сабрие, дети в Бездне, Алиса, говорящая загадками, безумие пространства и времени… Все то, чему он стал свидетелем, он хочет понять и докопаться до истины. Прежде чем Зарксис решил сыскать благословление госпожи Шелли, прошли месяцы. Он не отпустил прошлое так уж просто, но с каждым днем чувствовал, как отдаляется от жизни Кевина Регнарда. Незаметно зима сменилась на весну, а весна — на лето. С тех пор он ни разу не сорвал своей повязки, и глазница благополучно заживала. Время от времени ему снились кошмары, от которых он ворочался по ночам, но жить становилось легче. Все внутри как-то притупилось, смирилось и замолкло. Это ли конец агонии или… начало чего-то нового? Он часто приходил в сад Рейнсворт за поиском ответов. «Кем я стал? Кто я? Убийца. Я жестоко убивал невинных людей. Но ведь я делал это не для себя. Правила устанавливал кто-то другой, а я только на них согласился. Что бы сказал господин Роман? Что бы подумала Оливия? Я убил так много людей ради них. Они бы никогда не одобрили того, что я сделал, они бы пришли в ужас от моих поступков. Так почему я решился на это? Я в самом деле верил, что могу вернуть прошлое. Но вместо этого я погубил Эмили. Четыре года – это ничто. Что бы они подумали, увидев меня таким… жалким, даже никчемным?» Раненый зверь, зализывающий раны. Волк-одиночка. Вот его нынешняя сущность. Никому не верящий, не подпускающий к себе, агрессивно настроенный, скалящийся на окружающих. Никто из этих людей не заслужил такого отношения. Но почему они хотят помочь? Жалость нужна ему в последнюю очередь. Не его следует жалеть, а тех людей, которым он сломал жизнь. «Странно все же устроен мир. Ты никогда не получаешь того, чего заслуживаешь. Если бы справедливость существовала, я давно бы уже умер. Но я все еще здесь. Я все еще вижу мир вокруг и отделался небольшой потерей. Я виноват во всем произошедшем. Как я могу дать себе второй шанс? Я его получил, но не чувствую, что заслуживаю его. Могу ли я простить себя? Вряд ли. Даже если я прощу себя за грехи, то получается, что я должен простить и убийцу моих господ? По сути, теперь я ничем не лучше него. А я не хочу его прощать. Никогда. Парадокс. Я запутался и впервые в жизни не знаю, что делать. Возможно, второй раз. Однако… если я хочу жить дальше, я должен найти цель. Я должен придумать ее сам». И однажды Зарксис приходит к выводу. В один летний день, пока он сидит у дерева с маленькой Шерон, которая читает книгу ему по слогам, у него возникает мысль, что второй ответ все же верен. Это новое начало. «Почему я все время окружен детьми? Почему они доверяют мне? Значит ли это, что я не пропавший человек? И есть во мне что-то хорошее…» — невольно проскальзывает мысль в его сознании. — Улыбайся чаще, — вдруг раздается голос Шелли. — У тебя приятная улыбка! Зарксис неожиданно осознал, что эти слова обращены к нему. Странные создания — женщины! Будь то мать и дочь или сестры. Ничто не ускользает от их взгляда. Нельзя не поддаться их магии и колдовству — той особенной ауре, которую они излучают. Если попадаешь в эти сети, то выбираться из них уже не хочется. Хочется остаться там навсегда. Однажды у него это забрали. И начинать все с чистого листа, заново привязываться к людям казалось делом чрезвычайно страшным. А ведь новая реальность до боли похожа на старую. — Зарксис, — сказала Шелли с доброй улыбкой, присаживаясь рядом. Она сделала широкий жест рукой, показывая в сторону неба. — Когда-нибудь и ты исчезнешь, как последние капли дождя на рассвете. Растворишься, и тебя унесет ветер. Но это время пока не пришло. Я вижу в тебе тлеющий огонь — он еще не угас. Оно светится в твоих глазах — это больше, чем очевидно! — Что светится, госпожа Шелли? — Мамочка, ты придумала загадку братцу Зарксису? — пискнула Шерон. — Загадок тут нет, милая Шерон. Желание увидеть завтрашний день — вот что светится! «Стоит попытаться». Зарксис почувствовал, что готов начать все сначала. Тогда он пришел к леди Рейнсворт с одной единственной просьбой — позволить ему найти правду о Сабрийской Трагедии. Он нашел ее утром в кресле у чайного столика и решился доверить ей тайну своего обещания Воле Бездны. Шелли охотно согласилась и без лишних слов. — Из тебя давно пора сделать человека, — улыбнулась леди Рейнсворт. — Я в последние месяцы только и думала над этим. Друг мой, Зарксис Брейк, я прошу тебя рассказать больше о себе и своих навыках, чтобы я смогла подыскать тебе подходящее занятие. В конце концов каждый уважающий себя человек должен иметь определенную деятельность. — Когда-то я служил рыцарем, госпожа Шелли. — Рыцарь! Значит благородство было и будет оставаться твоим кредо. Не сомневаюсь, что ты умело обращаешься с холодным оружием. Я права? — С любым оружием, госпожа. — Очень хорошо. В таком случае я предлагаю тебе стать слугой дома Рейнсворт. Каков будет твой ответ, Зарксис Брейк? Будешь ли ты верно служить герцогскому дому Рейнсворт? — Я буду служить вам, госпожа Шелли. — Ох, вовсе нет! Ты будешь служить не мне одной. Ты будешь заботиться о людях, которые хотят быть рядом с тобой. Ты ведь заметил, не правда ли? Хотя Зарксис немного помедлил с ответом, это не укрылось от глаз Шелли. Она подразумевала, что он очень понравился Шерон и Лиаму. — Конечно. Таким образом, следствием этого разговора стало решение устроить нового слугу дома Рейнсворт на службу в Пандору. Об этом позаботилась Шелли, поговорив со своей матерью. «Как иронично. Я на службе в Пандоре. Какое-то безумие. Еще один абсурд, только наяву». Разумеется, ироничности ситуации не было предела. Зарксису почти захотелось рассмеяться. Ему предстояло скрывать свою истинную личность и надеяться, что никто его не узнает или случайно не вспомнит. Начал он с корректировки своего внешнего вида. Поскольку смена прически всегда кардинальном образом меняет внешность человека, Зарксис в тот же вечер перед зеркалом отрезал себе волосы и подравнял челку, так чтобы она прикрывала забинтованную часть лица. Пошли дни официальной волокиты — заполнения бумаг и проверки способностей. Но поскольку Зарксис Брейк проходил под эгидой одного из герцогских домов, все прошло без заминок. Официально он был представлен, как новый слуга дома Рейнсворт. И как любому члену организации Пандора, ему полагался законный контракт с цепью. Он собирался провести на себе интересный и, должно быть, убийственный эксперимент — еще раз взять на себя силу цепи. Даже если бы он хотел бежать —выхода бы не было. Необходимо было повиноваться, и под пристальным взором членов Пандоры у Врат дома Рейнсворт был заключен легальный контракт с новой цепью. Шаг во тьму, протянутая рука и печать Пандоры на цепочке — вот и все компоненты обряда. Звук цепей эхом прокатился по черному пространству, и на зов откликнулась таинственная сила. Безумный Шляпник. Всевидящее око, смотрящий глаз смерти. Цепь, уничтожающая другие Цепи и отрицающая любые порождения Бездны. Разговоры о ней расползлись по Пандоре в тот же день, и все служащие поняли — этот человек не такой, как все, и нужно относиться к нему с подозрением. Кто он и откуда взялся? Почему ему откликнулась такая могущественная цепь? Люди с интересом окидывали его взглядом, когда он появлялся в штабе Пандоры. Только один Зарксис знал, для чего ему дана такая цепь. Ведь это — дар Воли Бездны. Использовать его он будет в собственных целях. И, может быть, однажды, он исполнит ее просьбу. *** Будни служащего Пандоры оказались не слишком интересными. В кругах организации Зарксиса Брейка заметили сразу. Ему стали поручать дела нелегальных контракторов и уничтожение вышедших из-под контроля цепей. Было в этом что-то забавное, но работа есть работа. Постепенно он становился другим человеком, новой личностью. В частности, к нему прицепились хорошо характеризовавшие его клички — «Брейк» и «Шляпник». По имени звали редко, потому что людям было лень ворочать языками, произнося его. Впрочем, пресловутый герцог Барма с язвительной интонацией выговаривал его полностью. Но, в отличие от своего предшественника Алистера Бармы, этот был круглым надувным человечком, свисающим с потолка. Брейк вздрогнул, впервые увидев его гадкую ухмылку во все зубы, но быстро взял себя в руки. Он понимал, что здесь что-то неладно. Веяло от всего этого безобразия Бездной. — Зарксис Брейк, — насмешливо протянул странный герцог. — Новоиспеченный слуга дома Рейнсворт. Мистер Шляпник. Как интересно, как интересно! О вас столько говорят! Столько новой информации, что у меня голова вот-вот лопнет! Да не то слово — просто взорвется! Как же мне хочется увидеть своими глазами вашу цепь, но упаси боже с ней столкнуться! Ах да, позвольте представиться! Я — герцог Руфус Барма. — Будем знакомы, герцог Барма, — равнодушно ответил Брейк, не выражая ни малейшей заинтересованности в разговоре. Его новое положение обязывало быть вежливым со всеми людьми. — Вы избавили меня от еще одной необходимости представляться. — Вы, говорят, очень способный боец, мистер Шляпник. Заклинаю вас, поведайте мне вашу тайну — откуда понабрались такого мастерства? Я просто горю желанием узнать! По понятным причинам Брейк отнесся ко всем словам герцога Бармы с трехкратной настороженностью. Во-первых, это был его не первый знакомый Барма. Во-вторых, он, без сомнений, был родственником Алистера Бармы, который охотился за Кевином Регнардом. Брейк занервничал, но вида не подал. «Что ему известно? Он провоцирует меня? Я должен подбирать слова. К тому же я еще ничего не выяснил о Красноглазом Призраке в этой реальности. Барма, Бездна их затяни! Вечно суют везде свой нос…» — Это основной род моей деятельности — держать в руках клинок. Или лучше сказать: работа. Я держу в руках оружие, сколько себя помню. В этом нет ничего необычного. У вас ведь тоже есть основное занятие, достопочтенный герцог Барма? То, которым вы занимаетесь каждый день. — Конечно-конечно! Я собираю информацию! Любую информацию, какую только могу найти! Каждый день — это сборы, сборы и еще раз сборы! Тонны информации и пляшущие буквы, как мириады звезд! Ужасно кропотливый труд! Понимаете, о чем я, мистер Шляпник? — Не могу сказать, что до конца понимаю… — Я и не ждал другого! Слишком молод, слишком непоседлив, чтобы сконцентрироваться на буквах! Но знания — сила! Они повсюду, но особенно в письменах — книгах, записках, словарях, биографиях! Я — человек умственного труда, а вы, мистер Шляпник, — физического! Поэтому нам друг друга и в столетие не понять! Сейчас вы покрыты темной мглой! О, как я не люблю неопределенность! Нет, не люблю, она вгоняет меня в уныние! Но я непременно пойму вашу сущность! — Я всего лишь слуга дома Рейнсворт. А вы, герцог Барма, пользуетесь прикрытием, устраивая несмешной спектакль. — Ваш глаз очень зоркий, мистер Шляпник! Хочу знать, как далеко он действительно видит. Очень хочу! Нужно непременно это выяснить! Но разве я скрываюсь?! Я прямо тут — перед вами! А дальше моих знаний не видит никто — никто, говорю я вам, даже ваш орлиный глаз! Забавно, мистер Шляпник, очень забавно! Вы мне интересны! Давно мне не был никто так интересен! Хи-хи-хи! С этим смехом герцог исчез так же внезапно, как и появился. Брейк посчитал, что достойно выдержал двусмысленный, лишенный логики разговор со странным герцогом Бармой. Он также заметил в себе изменения — стал более разговорчивым, хотя все еще сторонился людей. Ко множеству вопросов в его голове прибавился еще один: «Каков он на самом деле, этот новый герцог Барма?» Когда рабочий день в Пандоре закончился, Брейк отправился пешком по Риверре, по старым знакомым переулкам. Людей на улицах стало больше. Город разросся — появились новые здания, жилые дома, церкви, парки. Прежними остались мосты и фасады. Кареты стали более вычурными, а наряды знатных дам — более пышными, с вульгарными вырезами и брошками из чистого золота. «А я еще думал, что циничнее знати не стать. Этому нет предела». Поговорив с простыми прохожими, Брейк узнал, что город Эджвер, в котором жили Синклеры, официально стал Риверрой. «Столица просто съела его. Там все застроили. Такого города больше нет» — сказал ему прохожий. «Интересно, остался ли Клэр-Холл? А что на кладбище? Нет, госпожа Шелли не одобрит, если я решу ворошить прошлое. И я не уверен, что хочу это видеть. Я не готов. За тридцать лет столько всего изменилось». Когда Брейк проходил мимо ярмарочной площади, на которой собрался уличный цирк, окруженный детьми, на него нахлынули воспоминания. Людские голоса, веселые мелодии трубачей, яркие краски — он ведь давно все это забыл. Удивительно, насколько жизни людей могут различаться. На минуту он остановился. Он больше не был Красноглазым Призраком и даже мог присоединиться к празднику жизни, если бы захотел. Но он не хотел. Странно было снова ощущать себя обычным человеком — потерявшим все, а потому свободным. Необычной, слишком жестокой оказалась плата за свободу. Самую главную потерю в жизни он уже пережил, и бояться больше было нечего. Такова и есть на вкус свобода — нечего бояться, нечего терять. А если он привяжется снова, то потеряет свободу. Это страшило его. Городские звуки растворились, когда он повернул за угол. Лестница вниз, узкий проход между кирпичными зданиями, объявления на стенах… «Кажется, я здесь уже бывал. Только в солнечный день все выглядит иначе». Не вписывались в интерьер лишь разноцветные ленты, раскиданные по земле, цветы, предметы одежды и некоторые сломанные игрушки. Как будто цирк, что он видел, избавился по дороге от старых пожитков. Среди этого кавардака выделялась небольшая синяя тряпичная кукла. — Ты не выглядишь, как старая ненужная вещь. За что же тебя бросили? Или ты потерялась? Брейк поднял игрушку, чтобы рассмотреть ее. Большие неказистые руки-лапы, бант на длинных волосах и глупая улыбочка. Обычная кукла, пусть и странного вида, не излучала силы Бездны. Хотя сначала он мог подумать, что она явилась оттуда — уж слишком много бросающих в дрожь воспоминаний ассоциировалось у него с игрушками. Или он стал слишком подозрительным. — Милая вещица. — Я не вещица! — Ого, да еще и говорливая. Откуда ты взялась такая? — Так я тебе и сказала! — О, какая строптивая маленькая леди. Ну не оставлять же тебя здесь? — Я с незнакомцами не разговариваю! Эй, куда ты меня тащишь?! Брейк с игрушкой в руках свернул на главную улицу и слился с толпой. Может быть, в глазах людей он станет человеком, страдающим раздвоением личности, но… Все относительно. Жизнь, как театр, где безликие люди надевают маски. У него же их несколько. На самом деле он никогда не был одинок. Любое его чувство разделялось кем-то еще. И до самого конца он не останется один. «Я же сказал, что не брошу тебя». — В самом деле, я ведь не представился. Меня зовут Зарксис Брейк. А тебя я назову…