Чертовщина

Впереди оставалось еще два города — ночь в гостинице. Потом еще две в поезде и свобода! Аркадин всегда измерял время ночами. Особенно, когда становилось тошно. Потому, что днем ты среди людей и отвлекаешься, а ночью ты остаешься один на один с собой и повезло, если сразу уснул… А если нет — мысли начинают атаковать. Очередная гостишка. Очередные дежурные улыбки. Все, как всегда. Валерка присел на кресло в фойе, ожидая регистрации, и почувствовал, как под пятой точкой что-то глухо щелкнуло. — Блять! — выругался Аркадин, пошарил рукой между джинсами и обивкой кресла и выудил оттуда шариковую ручку. Ручка была подозрительно похожа на Хакимовскую. Валера внимательно изучил сначала спину Снейка, понимая, что сидеть на этом кресле тот пока еще не мог физически, потому что стоял на ресепшене и дальше него в здание не проходил. Потом снова изучил ручку. Сомнений быть не могло: ручка была явно не из отдела канцелярии в Ашане. Она была с именной гравировкой и очень дорогая. — Снейк! — позвал небрежно коллегу Аркадин. — Позже! — отмахнулся, не оборачиваясь, Хакимов, занятый оформлением бумаг. Валерка пожал плечами, встал с кресла и аккуратно расстегнув карман на Димином чемодане, пропихнул ручку в образовавшуюся дырочку. Затем застегнул молнию и уселся назад. Через сорок минут после заселения в номера, группа решила поужинать в одной из небольших кафешек на соседней улице. Местечко это было уютное и тихое, музыканты уже однажды бывали здесь, поэтому вопрос выбора не стоял. Валера с Юрой отстали от группы, забежав за сигаретами в магазин. К тому моменту, когда они оба вошли в зал, Матрица уже расположилась за столиками, оставив ребятам два свободных места друг напротив друга через стол. Опоздавшие, не сговариваясь, разошлись к своим краям стола, но когда Валерка выдвинул табуретку, на ней лежала… Хакимовская ручка! — Что за херня? — не выдержал Аркадин. Снейк сидел совершенно с другого конца и вид имел абсолютно беспечный, общаясь с Глебом. Рядом с тарелкой у Димы лежал его ежедневник, но ручки в нем, как ее обычно втыкал Хакимов, не было. «Даже, если предположить, что это он мне ее подкинул опять, то как он мог рассчитать, что я выберу именно этот стул?» — пронеслось у Валеры в голове. Все это было более, чем странно и Аркадин не выдержал. — Дима! — позвал он твердо и достаточно громко, демонстративно поднимая вверх Хакимовскую пропажу. — Что это за фокусы? Ты мне намекаешь на что-то? Или добиваешься чего-то? Снейк ошарашенно уставился сначала на Валерку, потом открыл ежедневник и даже пролистал его, потом похлопал себя по карманам и в, конце-концов, жалобно пожал плечами. Разговоры за столом стихли, группа начала переглядываться, силясь понять, что произошло. А Юра, уже приготовившийся было углубиться в меню, вспотел, потому что узнал ручку в Валеркиных пальцах и принял все на свой счет. «Блять! Это же та самая… которая у Димы в блокноте рисовала… сама по себе! Это знак? Я должен был сесть с той стороны? Или нет… они хотят проверить меня! Точно, это какая-то проверка. Дима считает, что я знаю что-то!» — от своей причастности к какому-то пиздецу, о котором Юра понятия не имел, ему стало так себя жаль и так неприятно на душе, что он почти сполз под стол, а то, что под стол не вошло, прикрыл картонкой с меню. Снейк протянул руку, чтоб забрать пропажу. Аркадин обошел стол, отдал авторучку и вернулся на свое место. Взгляд его упал на Юру. Тот сидел белый, как стена. — Эй! — окликнул Валера техника. — С тобой все в порядке? — Да. То есть, нет. Я, наверное, не очень хорошо себя чувствую! — начал нести какую-то фигню Юра, привлекая к себе еще большее внимание и еще сильнее теряясь и бледнея от этого. Демон откровенно веселился над всей ситуацией, наблюдая из-под потолка, как обычный обед у Матрицы перестает быть обычным. — Ничего, Аркаша, — Чертенок спикировал вниз и уселся на краешке Валеркиной тарелки. — Недолго музыка играла, так и знай! Снейк покосился на Валеркину тарелку, услышав слова Демона и молча погрозил указательным пальцем. — Ой, все, не начинай! — скривился Чертенок, сделал вид, что плюнул Валерке в стакан и растворился в воздухе.