Всё поставил на кон, в голе — режущий ком. Боль сердечной дыры станет призом игры.
Коченеющий труп ещё долго лежал на мостовой в глухом и безлюдном переулке, однако магический кристалл не спешил уносить Кори Амстелла отсюда в другое место. Брухо Геруц, моментально обретшая живую телесность и переставшая казаться тающим привидением, подобрала вязание, сложила его в кожаную сумку, спрятанную под плащом, созвала своих мамуров и вместе с ними покинула насиженный пятачок у водосточной решётки, растворившись в пряной лиловой темноте и направившись, быть может, во Дворец — а может, по другим своим делам. Кори стоял в двух шагах от Микеля и смотрел: на искажëнные страданием черты, на лужу липкой крови, растëкшуюся у его подбородка и под щекой, на блеклую кожу, покрытую каплями холодной испарины, что застыла, точно бисер утренней росы, и ему хотелось рыдать взахлёб от душевной боли. Его душило страхом, что случившееся тогда никак не удастся ни отсрочить, ни отменить; что в книге, которую они украли, нет подходящего обряда. Ему хотелось прикоснуться к Микелю, но он боялся даже приблизиться, да и знал, что не сможет коснуться воспоминания. Он должен был понять, почему всё обернулось именно так, а не иначе: Микель не смог спасти своего возлюбленного? жертва оказалась напрасной? И куда, чëрт возьми, подевалась вся его память? Быть может, обернувшись в инфернала, Микель попросту забыл о существовании Даниэля — но могло ли такое случиться, если единственной и главной причиной заключëнной сделки был Даниэль? Время медленно переползало опутанными паутиной стрелками по невидимым делениям, мрак густел и наливался спелым черносливом, тени шмыгали по закуткам между домами и у переполненных мусорных баков, где Кори, минувшим летом в свой черëд познакомившись с инфернальной страной, не так давно ловил бродячих кошек в расчёте наткнуться среди них на карлика-перевертыша. Темнота окутывала бездыханное тело плотным саваном, закручивалась чëрными завитками, попав в потоки энергий, вот только энергии эти принадлежали уже не вполне живому. И не жизнь, и не смерть, но подобие смерти и иллюзия жизни — всё как и было обещано; Микель Тадеуш, пробуждаясь от затяжного прыжка в глубокий сон, в яму со ртутью, мышьяком и свинцом, медленно шевелил пальцами, разгоняя в них прогорклую кровь, хмурил тëмные брови до глубокой насечки между ними, и глядел вокруг себя расфокусированным взглядом, где плескалась вместо живого света — мёртвая вода. Вдруг он подавился, закашлялся, резко выпрямился и сел, упираясь ладонями в скользкую от крови брусчатку. Подавился он, по видимому, тоже кровяными сгустками, потому что ещё долго сплëвывал их, с трудом удерживая подкатывающую к горлу рвоту. Кори смотрел на него, затаив дыхание и не смея шевельнуться. Когда Микель Тадеуш поднял лицо, перемазанное запëкшейся бурой коркой, глаза его блеснули крайоловой желтизной. По щекам и по лбу проступили матовые белые мазки. Зелье на толчëных костях и чешуе коралловых змей — вот из чего состоял он теперь, вот что текло у него по венам и артериям, и Кори, впервые за всё то время, что длилось это жуткое видение, по-настоящему его узнал: этот Микель был уже гораздо больше похож на себя настоящего. По крайней мере, на ту свою часть, что являлась в гости ночью. Кое-как поднявшись на нетвëрдые ноги, пошатываясь и хватаясь за стены, чтобы только не упасть обратно на мостовую, он куда-то целеустремлëнно побрëл, всё ещё слишком раздавленный и слабый, чтобы хоть с кем-то сразиться, и Кори двинулся было следом, но это оказалось излишним. Магический кристалл, посчитав наконец показанный обрывок чужого прошлого достаточным, стëр и улочку, и стены нависающих над еë руслом домов, и бестолковую трëхъярусную громаду Casa com asas, царапающую поодаль когтями камень да таращащую на новоявленного инфернала лупешки рыбьих глаз, и неожиданно зашвырнул из закоулков — снова прямо в гущу толпы. Перестав понимать, где находится, и запаниковав, Кори принялся беспокойно озираться по сторонам: он очень боялся потерять из виду Микеля и упустить что-нибудь важное. Паниковал он, впрочем, напрасно. Место оказалось знакомым — Вандома, блошиный рынок в самом сердце города Порту, — да и сам лузитанец отыскался очень быстро. По-прежнему убитый случившимся, с печатью страданий на лице, он брëл сквозь плотный поток отнюдь не безобидных жителей тëмного города, без тени страха ненароком толкая некоторых из них и даже не замечая этого; не замечая, как те с недовольством на него косятся, но почему-то не решаются одëрнуть и втянуть в уличную склоку. Тут только Кори запоздало понял, о чëм толковал Джергори, что имел в виду, говоря про «шлейф смерти»: за Микелем он тянулся сейчас такой, что поневоле делалось не по себе. Заплативший немыслимо высокую цену, без сожалений отдавший всю свою юную жизнь и только что умерший, умереть вторично он уже не боялся. Отринувший этот фундаментальный страх, как известно, обретает великую власть и силу, и Микель Тадеуш, за одну короткую ночь успевший пережить и потерю, и катарсис, и собственную гибель, ощущался совершенно иным. Жëсткость и решимость, которых не было и в помине у наивного юноши-студента, юноши-библиотекаря, перечитавшего сказочных книжек, любившего бродить по таинственным лабиринтам любимого города, обожавшего фотографии, музыку и футбол и носившего чудны́е очки в роговой оправе, теперь сквозили в каждом его жесте, в каждом движении и порыве, и все окружающие прекрасно это улавливали. Кори снова его нагнал и пошёл рядом, беспрепятственно просачиваясь сквозь встречных и попутных прохожих, а пока шëл — до ушей его доносились обрывки фраз на лже-баскском. Столы поменялись местами: здесь и сейчас язык этот понимал Кори, но не Микель. Было видно, как тот в недоумении вскидывает голову и оборачивается, поймав всего пару знакомых слов: «El Coco». «El Coco появился сегодня неподалёку отсюда, можно сказать, рядом совсем. И произошло это прямо во время Третьенощного карнавала». «Кошмар какой! Если он приходит, то непременно выбирает толпу. Старайтесь реже бывать в толпе». «Но как это возможно, сеньора? Мы и сейчас с вами здесь толпимся… Пойду-ка я лучше подальше отсюда…». «Напрасно переживаете! El Coco наелся, а значит, не посетит нас в ближайшие пару месяцев. Он не выходит из своего логова, когда не голоден». Только обращëнному в инфернала, Микелю вся эта информация сейчас очень бы пригодилась, и, знай он этот заковыристый язык, наверняка бы вклинился и стал расспрашивать, но, к сожалению, Кори отчётливо видел, что лузитанец не понимает ни слова. Между тем, напуганные свежими новостями, посетители блошиного рынка стали незаметно расходиться: торговцы собирали товар, ловко скатывали персидские, иранские и турецкие ковры прямо вместе с разложенными на них предметами, складывали получившиеся тубусы друг к дружке, обматывали по краям тугой верëвкой, чтобы ничего не высыпалось, закидывали себе на плечи и быстро покидали кучное место; покупатели же, если просто пришли поглазеть, то разворачивались и быстро шли прочь, а если наведались по делу что-то купить, то брали это, не торгуясь. Торопливые сборы поневоле создавали шум, и над рынком разносился звон медной посуды и оружия, шуршание тряпок, хлопки брезентовой ткани снимаемых навесов, мелкий галечный рокот ссыпаемых в корзины безделушек; кофейня, где уже в те времена, пять лет назад, торговали дрянным кофе с суррогатной мандрагорой, захлопнула ставни, прекратив принимать посетителей, и вот тогда Микель, поневоле заметивший неладное, сбился с шага и, потерянно замерев, спросил на португальском: — Что происходит? Вопрос, заданный в пустоту, мгновенно нашёл среди словоохотливых обитателей Мурамы своего адресата. — Да разве вы не слышали, молодой сеньор? — откликнулся кто-то сбоку от них, и Кори, резко обернувшись вместе с Микелем на голос, увидел пожилого торговца, лениво восседающего за прилавком и никуда, в отличие от остальных, не спешащего. — А, вот оно что! Вы, должно быть, не знаете местного языка! Большое для вас упущение, между прочим. — Он закашлялся, схватился за кружку, где плескалось зеленовато-бурое травяное питьë, сделал большой глоток и продолжил говорить, обводя Микеля оценивающим взглядом: — Впрочем, куда вам его знать — в вашем-то состоянии… В общем, тут болтают, что на карнавал сегодня захаживал El Coco и многих там пожрал, вот они и бегут… Дураки! Будто не знают: El Coco, коль наелся, долго ещё не объявится… Знают — а всё равно бегут… — Как его найти? — глухим и охриплым голосом спросил Микель. — Кого найти? — El Coco. Продавец поперхнулся чаем, долго давился попавшей не в то горло жидкостью, пытаясь откашляться, а когда справился, то перевёл на безумца ошалелый взор и уточнил: — Мне точно не послышалось, молодой сеньор? Вы хотите найти… El Coco?.. — Да, — резко и обрывисто откликнулся Микель, скрипнув зубами. — Хочу, и как можно скорее. Видя, что странный юноша не шутит, и убедившись в серьëзности его намерений, торговец задумчиво потер пальцем морщинистый лоб и неуверенно произнëс: — Никто вам этого не скажет… Никто не знает, где его логово. Появляется он всегда внезапно — и так же внезапно и стремительно исчезает. Если бы кто-нибудь знал, где он таится, то, возможно, и попытались бы с ним сладить, но все слишком напуганы, и даже городские власти ничего не могут здесь поделать; даже Зилар, уж на что сильный маг, а даже и не думает в это вмешиваться. Стало быть, нам, средней руки колдунишкам, и пробовать не стоит. Я полагаю так. — Вы не знаете, где его найти, — угрюмо подытожил Микель. — Да говорю же вам, что никто не знает! — хлопнув ладонями по прилавку, повторил торговец. — И зачем он вам сдался? Это же верная смерть! — Он… Эта тварь похитила того, кто мне дорог, — с трудом сцеживая эти неподъëмные слова, пояснил Микель Тадеуш, и его собеседник мигом сошëл с лица. — Мои соболезнования, сеньор… Это, вне всяких сомнений, ужасно… — понизив голос, согласился он и тут же аккуратно добавил: — Но вы уверены, что так уж хотите искать встречи с ним? Те, кого уносит El Coco, никогда уже больше не возвращаются; не вернётесь и вы, если каким-то чудом его отыщете. Стоит ли это того, чтобы рисковать? Пускай сейчас потеряна одна жизнь, а станет потеряно две… — Их и сейчас потеряно две. Свою жизнь я уже отдал, — холодно перебил юноша, метнув исподлобья недобрый взгляд шафранных глаз, а Кори, глядя на эту змеиную желтизну, на знакомые очертания белой кости, проступающие на скулах и лбу, поневоле ощутил особенное тепло: таким он привык видеть Микеля ночами, таким тот был ему близок и приятен. Торговец помолчал с некоторым пониманием — сделки подобного толка, как у Кори и у Микеля, заключаемые ради обретения силы, были здесь в ходу, — и тут встрепенулся, будто оправившись от потрясения, вспомнил о главной цели своего пребывания на блошином рынке и, решив, что и досужая болтовня денег стоит, неожиданно воскликнул: — Но раз уж вы попутно заглянули сюда, молодой сеньор, не желаете ли у меня что-нибудь приобрести? Мертвецам, знаете ли, деньги ведь не нужны… Звучало нагло и резко, но Микель — этот новый, инфернальный Микель, — подобный тон воспринял как само собой разумеющееся и, порывшись в карманах джинсов, бесцветным голосом сообщил: — У меня нет при себе денег. Я не смогу ничего у вас купить. Продавец его слова всерьёз почему-то не воспринял, подумав, будто это своего рода торг; впрочем, торговались здесь всеми доступными способами, порой вплоть до самых невообразимых и нелепых. — Жаль, как жаль… У меня имеется столько полезных вещиц! Вы знаете, чем я торгую? Я продаю магическое оружие. О, не спешите нос воротить, как иные делают! Оружие это куда мощнее, чем все ваши заострённые да заточенные железки. Взять, к примеру, вот эти кости, — он поднял с прилавка невзрачный маленький мешочек, высыпал на ладонь пару чëрных кубиков, и Кори с первого же взгляда их узнал. Это были те самые кубики, которые Микель-из-настоящего всегда носил при себе — и которые они однажды использовали, чтобы изловить с их помощью Зомбру. Торговец меж тем продолжал умело нахваливать свой товар: — Для чего бы, вы думали, они годятся? Конечно же, для игры, но для очень особенной игры. Она называется «Прятки в Темноте». Когда кто-нибудь затевает эту игру, участвовать в ней приходится всем, кто находится в помещении, хотят они того или нет. Скорее это даже не игра, а охота, и цель одна: найти жертву и обездвижить еë. Очень полезная вещица, когда врагов много, а ты против них один; таким образом можно обороть необоримое, и к способу этому иногда прибегают отчаявшиеся, когда сталкиваются с тем, что им не по плечу. Для того и нужны эти кости! Стоит только их бросить — и ситуация сразу же перевернётся с ног на голову! Может быть, и вам бы они пригодились, а?.. Вы, как я вижу, весьма амбициозный молодой человек… — Мне… Вы правы. Мне нужны эти кости, — не отрывая примагниченного взгляда от магического артефакта, вдруг пробормотал Микель Тадеуш. — Продайте мне их… в долг. История повторяла саму себя: Кори помнил, как пришëл сюда той роковой летней ночью, чтобы достать оружие; он ведь тогда, насмотревшись мультиков, по детской наивности верил, что достаточно быть сильным, что именно сила — это ключ к решению любых проблем. Мог ли он предложить, что бросит однажды вызов кому-нибудь из брухо? Брухо грубой силой не пользовались, и даже Микель, оказавшийся умнее и запросивший себе неуязвимость, ровным счётом ничего не мог им противопоставить. — Вы с ума сошли, сеньор? — нервно расхохотался торговец, поспешно убирая товар подальше от неплатëжеспособного покупателя. — О каком долге может идти речь? Мы с вами на блошином рынке — здесь каждую ночь тьма-тьмущая народу: проходной двор, по-иному и не скажешь! И вы правда думаете, что я поверю вашему обещанию? И вы правда собираетесь мне выплатить позже за них деньги? Да будь вы даже трижды честнейший сеньор — но так вы же собрались искать El Coco, а от него вы уже точно живым не вернётесь. Что-то поломалось в отлаженном часовом механизме: Микель разочарованно разворачивался и шëл прочь, а торговец провожал его внимательным взглядом; прекрасно зная, что магические кости находятся у инфернального лузитанца, Кори при этом продолжал смотреть, как тот отходит всё дальше и дальше от прилавка, и ему поневоле делалось не по себе. Страх, что вмешательство в воспоминания — пусть даже это и был всего лишь безобидный просмотр, — могло разрушить все причинно-следственные связи, успел окатить его от макушки до пят, прежде чем что-то мелкое, со всей силы брошенное Микелю вслед, пролетело Амстеллу аккурат сквозь солнечное сплетение. Хоть и ничего не ощутив, он тем не менее вздрогнул и вдруг понял, что предмет беспрепятственно прошёл и Микеля тоже. Впадая в истерику и переставая понимать, кто из них двоих — видение, и не оба ли они, загостившись, превратились здесь в миражи, он бросился бегом к лузитанцу, настиг его и тут только осознал, что тот тоже потрясëн случившимся. Пока Микель, медленно наклоняясь, поднимал вещицу, торговец крикнул ему вдогонку: — На, парень, держи! Бесплатно отдаю. Выживешь и вспомнишь когда — вернëшь долг, а не выживешь или не вспомнишь — ну так и ладно. Конечно же, это оказался мешочек с игральными костями. Микель мог коснуться его, когда хотел, а когда не хотел — тот просто проваливался через становящуюся полупрозрачной ладонь. Как брухо и обещала, он обрëл желанную неуязвимость: нельзя было ранить того, кто отказывался быть раненым, нельзя было ударить того, кто в любой момент по собственной воле терял телесность и превращался в подобие призрака. Наэкспериментировавшись с рукой и кубиками, он вернулся обратно к прилавку и уверенно произнëс: — Я верну вам за них долг, как только смогу. Объясните мне только, как ими пользоваться? — Да очень просто. Только увольте меня показывать: едва ли мы оба хотим затевать эти прятки прямо на рынке — им же всем, знаете ли, придëтся участвовать… да и вряд ли мы сможем обыграть такую уйму народа. Хотя, признаться, никогда и не слышал, чтобы их устраивали на открытом пространстве, и за исход не поручусь. Но в помещении… В любом замкнутом помещении они всегда без исключений показывают превосходный результат! Просто подбрасываете кости и начинаете игру. Чтобы её начать, достаточно назвать первую цифру. Вам её называть не обязательно, а вот другим игрокам… Но обо всëм по порядку. Счëт ведëтся всегда до пятнадцати, и за это время вам нужно успеть. Но, поверьте моему богатому опыту и отзывам моих клиентов, обычно все справляются гораздо быстрее! В среднем укладываются до восьмого счëта. Есть несколько правил в этой игре, которые следует строго соблюдать, но вас они не коснутся. Эти правила для ваших… так сказать, невольных соигроков. О, не переживайте, вам не потребуется никому ничего объяснять! Я сообщаю эти правила вам, просто чтобы вы их знали на всякий случай. Их всего три. Чтобы спрятаться, выбирай места потемнее. Чтобы тебя не нашли, притаись и молчи. Чтобы дожить до следующего счета, не забывай, какую цифру ты назвал. Обычно те, кого втягивают в эти Прятки, быстро соображают, что к чему, и следуют этим правилам интуитивно, по наитию. Но бывают и особенно толстолобые экземпляры… Таких пожирает Темнота. Вам же легче, если ваш противник — идиот. И делать ничего не потребуется. Те же, кого вы нашли и коснулись, будут пребывать в сонном параличе до конца игры. Смекаете, да? Можете за это время их хоть наизнанку вывернуть, они и пальцем не смогут пошевелить. Умереть не умрут — если, конечно, вы сами их не убьёте, — просто потеряют способность двигаться до последнего счëта. Если же по какой-то причине вы проявите вящую неспособность к этой игре и так никого и не сумеете изловить, то на пятнадцатый счëт она просто завершится, без какого-либо вреда для водящего — то есть для вас, — как, собственно, и для остальных игроков. Ну, понятно вам всё? Микель Тадеуш утвердительно кивнул, а магический кристалл, оборвав прямо на этом месте, насильно поволок Кори куда-то дальше… В этот раз они очутились вдвоëм с Микелем-из-прошлого на самой вершине Клеригуш: это оказалось столь неожиданным, что Кори от ужаса попытался упасть и опомнился лишь тогда, когда осознал, что упасть отсюда не может: пространства внизу по-настоящему не существовало, так как всё это по-прежнему были чужие воспоминания. Он балансировал, едва касаясь прозрачными стопами, на одной из четырёх миниатюрных башенок, окруживших венчающее кампанилу яблоко с крестом, а Микель стоял на башенке соседней. Ветер на такой головокружительной высоте той ночью был особенно неистов и трепал волосы так, что Кори не мог разглядеть выражение лица у лузитанца, но легко улавливал его отчаяние. Микель поднялся на Клеригуш — значит, научился использовать ещё одно из своих ключевых умений, — и теперь озирался по сторонам, невесть что выискивая на полотне разостланного внизу города; меж тем, полоска неба на востоке неумолимо белела, предвещая скорое наступление рассвета, и лузитанец, хоть и едва ли понимающий, вернëтся в привычный мир или нет, тем не менее нервозно косился в ту сторону, будто инфернальная сущность в нëм страшилась самого дня и заведомо недолюбливала это время суток, подобно тому, как рыба опасается воздуха, а бабочка — воды. — Да как мне найти тебя?! — наконец, не выдержав, истошно заорал он, срывая горло до хрипа. — Как?! И Кори, чутко схватывающий обострившейся эмпатией все стремления, порывы и эмоции Микеля, моментально разгадал его ошибку. Микель Тадеуш искал El Coco, а не Даниэля — потому отыскать и не мог. Немудрено было, после всего случившегося, забыть слова ведьмы и биться лбом об закрытую дверь, когда её всего-навсего требовалось потянуть на себя за ручку. Кори не был уверен, хватило бы у него душевных сил дать Микелю подсказку, если бы они могли друг друга видеть и слышать — это был моральный выбор каменного Мигеля в роще отравленных апельсинов, — и глубоко внутри он искренне радовался тому, что продолжает по-прежнему оставаться незримым видоком, лишëнным права вмешательства в прописанный ход событий. Впрочем, зная себя, он понимал, что скорее сказал бы, чем нет. Он скорее ушёл бы, заранее уступив другому первенство, чем стал бы отстаивать своë право. В конце концов, если бы он однажды понял, что Микель продолжает любить Даниэля и в своëм сердце отдаëт предпочтение ему, то просто оставил бы их в покое, и не важно, что его собственная жизнь была бы расколота на мелкие осколки этим самоубийственным решением. Но сейчас он мог лишь стоять рядом и смотреть, и принимать всё то, что видел — иного варианта у него попросту не имелось. Подсказки и не потребовалось: Микель вдруг вздрогнул, выпрямился, прикрыл глаза; руки его сжались в кулаки, а губы что-то неслышно произнесли, еле различимо шевелясь… Переносясь вместе с Микелем — в потоке его личной силы, а не посредством смены декораций, которые время от времени устраивал магический кристалл, — Кори мимоходом отметил, что это довольно странное чувство: совсем не похожее на то, что запомнилось ему с памятной ночи, когда три сестры для отвода глаз жгли травы в котле, а четвëртая в это же время похищала «Пикатрикс». Те прыжки с места на место были хоть и стремительными, но в целом незаметными, а этот ощущался, как воронка с мощной тягой. Его сперва куда-то поволокло, а затем вышвырнуло в кромешную темноту. Под ногами плескалась вода, сверху и со всех сторон давил камень, и гулкое эхо разносилось под сводами от любого движения, от каждого шага. Кори сразу же узнал это место: подземные лабиринты Порту, уводящие к Старой тюрьме и дальше, к потайному входу во Дворец Алхимиков. Здесь было тихо, и звенящую тишину нарушал один лишь монотонный звук, который не сразу удалось вычленить из мерного фонового дыхания пещерного эха и воды. Звук этот то нарастал, то сходил на нет, будто кто-то незримый тяжело хрипел, или где-то поблизости работал паровой мотор. Первым делом отыскав глазами Микеля, Кори вместе с ним принялся оглядываться в поисках источника этого таинственного гула, и, как только лузитанец неуверенно двинулся в выбранном наугад направлении, незримым провожатым последовал за ним. Туннель, куда забросила их пространственная магия Микеля Тадеуша, казался Амстеллу незнакомым: здесь не было того разноцветья пород, которое встречалось им на подступах ко дворцу — ни жжëной сиены, ни белого с прожилками зелени, как на хорошо выдержанном сыре дорблю, ни нефритово-мраморного вариолита или маренговой черноты — ничего из того калейдоскопа, что запомнился тогда юноше. На всëм протяжении пути их сопровождали серый гранит и сиенит — одни из самых крепких видов камней, как уверял когда-то Фурнье, не понаслышке знакомый с искусством скульптуры, — и Кори чутьëм угадывал, что над ними сейчас покоятся многослойные пласты земной тверди; что здесь очень глубоко, намного глубже, чем подвал алхимического дворца, и уши закладывало при спуске, а поверхность земли ощущалась всё отдалëннее с каждым шагом. Озарение посетило Амстелла очень быстро: конечно, где же ещё могло обитать хтоническое чудовище? Раз в пару месяцев оно выбиралось наружу, а затем скрывалось обратно в своëм тайном логове, оставаясь вне досягаемости и в безопасности: забрести сюда случайно было попросту невозможно, а нарочно — и подавно, по крайней мере, в здравом уме. Кори помнил, как сам отважился на самоубийственный поступок, в одиночку отправившись в Старую тюрьму, и прекрасно понимал Микеля: в таком состоянии терять было нечего, а риск хоть ничего и не гарантировал, но дарил тлеющую углями надежду на возвращение к хрупкому счастью, которого лишился по злой издëвке судьбы. Между тем, утробный гул, на который ориентировался Микель, постепенно нарастал, становясь всё громче и раскатистее. Кори, следующий за лузитанцем по пятам, ещё долго гадал, что это был за звук такой, пока извилистый лаз, уводящий их в подземные недра, вдруг внезапно не оборвался тупиком. В самом конце тупика зияла чëрная дыра, похожая на ход в гнездо, и края этой дырки неестественно углились острыми сколами, будто то была рукотворная прореха, проделанная в сплошной стене кувалдой или отбойным молотком. Туннель перед ней немного расширялся, превращаясь в неровную бугристую кишку, но стоило только лузитанцу туда шагнуть, как бурлящую тишину тут же нарушил громкий треск. Многократно усиленный эхом, он показался Кори оглушительным — и Микелю, должно быть, тоже, потому что тот неловко замер, стараясь не двигаться, а звериный рокот на мгновение сбился и прервался. Аккуратно переместив стопу и опустив взгляд, Микель склонился и поднял пожелтевшую сухую кость, такую старую и пористую, что крошилась и рассыпалась прямо у него в пальцах. Бесстрастно изучив свою находку, он так же бережно вернул её обратно, и далее стал ступать уже не по камню, а по воздуху. Кори, лишённый возможности создавать хоть какой-либо шум в видениях чужого прошлого, спокойно последовал за ним, проходя по мерзостному слоистому покрову, состоящему из обрывков тряпок, волосяных колтунов, крупных и мелких костей и колотых черепушек. Оказывается, чудище могло заглатывать, не жуя, а могло и смаковать свой обед, обсасывая косточки. Холодная жуть окатила Кори с головы до ног, когда Микель приблизился к округлому проëму. Догнав лузитанца, он заметил, что руки у того мелко трясутся, отчаянно сжимая мешочек с кубиками. На что Микель рассчитывал, окунаясь с головой в гибельный омут? Впрочем, Кори остро чувствовал, что тряска эта — не от страха за свою жизнь, которая уже была полностью отдана, и не из трепета перед монстром и его обителью. Единственное, чего до глубины души боялся Микель Тадеуш — найти Даниэля мëртвым. Встретить одного лишь El Coco, доедающего человечьи останки. Уставший гадать и не угадывать, Кори больше не строил предположений о том, что случится в следующую секунду, и просто смотрел, затаив ненужное ему здесь дыхание. Вытащив кубики из мешочка, Микель переложил их в правую ладонь, дотронулся пальцами левой руки острого бокового скола дыры, ведущей в логово, и мягко надавил, погружая руку в камень по локоть… А затем в один широкий шаг прошёл прямо сквозь стену. Успев мысленно отметить, что необъяснимый рокот, сопровождавший их на протяжении всего пути, прервался и больше не возобновляется, Кори поспешил нагнать Микеля и, тоже не отважившись перешагнуть высокий порог прохода-дыры, точно так же просочился через камень с противоположной стороны, ощущая себя при этом до мурашек нервно и странно — словно его внутренности протëрли призрачной наждачкой. В нос сразу же ударила спëртая и удушливая вонь. Чего в ней только не было: и затхлость богадельни, и трупный душок, и застарелая гниль, успевшая подсохнуть и мумифицироваться, и что-то ещё, неизъяснимо-дикое, как выпавшие перья стервятников или клок вурдалачьей шерсти; так не пах на памяти Амстелла ни один бродяга, даже если бы его предварительно натереть для усиления эффекта дохлой кошкой, и от потрясения юношу едва не стошнило. Ощущение подступающего к горлу комка рвоты оказалось таким реалистичным, что он так и не понял, где его тело попыталось опустошить и без того пустой желудок: здесь, в воспоминаниях, или там, на кухне за столом. В аспидной тьме, такой кромешной, что удавалось различать только силуэты, Кори сразу же увидел Микеля, застывшего у стены подле входа, хаос какого-то хлама, которым оказалась завалена пещера, и чьи-то подвижные очертания в отдалении: там кто-то нехотя поднимался во весь высоченный рост, распрямляя плечи, и по длинным нескладным рукам и ногам, по угловатому тулову и круглой голове, поросшей редким пушком, он с содроганием догадался, что это был El Coco. Что Микелю действительно удалось его отыскать. Значило ли это, что Даниэль всё ещё оставался жив, раз пространственная магия закинула лузитанца сюда? Кори торопливо озирался по сторонам, но в спешке и во мраке нигде не мог отыскать и следов пленника. Быт El Coco, однако, даже на беглый взгляд показался ему до жуткого человечьим: какая-то подстилка из кучи лоскутных одеял у одной из стен, явно служащая постелью, одинокий стол без стула, покрытый пылью и паутиной, доски и деревянные ящики, раскиданные по каменному полу пещеры, и зеленоватые огоньки, рассевшиеся на стенах и дающие не свет, но звëздное тление: подобие турмалиновой россыпи, что каждую ночь проступала на инфернальном небе. Огоньки показались Амстеллу смутно знакомыми, и он щурил глаза во тьму, силясь понять и вспомнить. — Где? — прорычал Микель, наблюдая, как монстр медленно и лениво встаëт со своей неопрятной лежанки. — Где тот, кого ты у меня отнял?! Где Даниэль?! Кори отчётливо улавливал, как Микеля колотит; отчасти проживая те же эмоции, он видел картинки, обонял запахи, слышал звуки — и при всём этом не мог ощущать на себе личную силу присутствующих в видении существ, однако он прекрасно ощущал её сейчас через Микеля. Точно так же, как и на погибельном карнавале, случившемся нынешней ночью на Алиадуш, мощь El Coco давила на незваного гостя, пытаясь повергнуть его ниц, и у Микеля подгибались колени и заходились мелким тремором сухожилия: здесь, к тому же, довлеющая сила клубилась под сводами, пропитывая каждый камень, каждую обглоданную кость и даже сам воздух, и этот концентрат ночного ужаса был стократ тяжелее. Вступая в брачный союз с темнотой, он рождал тени химер, пляшущие по стенам: острые грани крыльев с перьями окровавленных острых ножей, хищные пасти, до самой глотки усеянные кривыми белесыми зубами, чьи-то жадные руки, лезущие наружу из разорванной утробы. Бездонная тишина пещер протяжно и гулко тянула заупокойную песню, и та вместе с тягой подземного ветра проносилась по туннелям, сплетëнным в комок червей. Обитель El Coco была так же страшна, как и он сам, хотя ничего особенного здесь как будто бы и не происходило: всего-то лишь грязные тряпки и сломанные доски на полу, да человечьи ошмётки, подсохшие и превратившиеся в людоедские чипсы. Было отчётливо видно, что Микель держится из последних сил, чтобы не упасть, и тем не менее почему-то не спешит начинать игру. В ответ на вопрос El Coco лишь прохрипел что-то невнятное, и Кори сразу узнал эти рокочущие звуки: кажется, всё это время они продвигались по туннелю, ориентируясь на его сытый храп. С хрустом расправив плечи, инфернал качнулся из стороны в сторону, будто проржавелый механизм гильотины, и вдруг сорвался с места, бросаясь вперёд и нацелившись точнëхонько на вторженца. Несмотря на всю свою нескладность, передвигался El Coco настолько стремительно, что это была бы верная смерть, окажись на месте Микеля кто-то другой. Кори понимал, что не успел бы увернуться и отскочить — как не успел и Микель. Когтистая пятерня полоснула ему поперëк горла — и беспрепятственно прошла насквозь, не причинив вреда, а Кори, пугливо и ломко застывший поодаль, догадался, что лузитанцу в те ранние дни, когда только-только пригубил лихой чужеродной отравы, проще было находиться в бесплотном состоянии, нежели в телесном: как на блошином рынке, когда предмет, которого он даже не видел, не ударил его в спину, а просочился через его торс, так и здесь ему не пришлось напрягать и мускула, чтобы атака улетела в молоко. El Coco замер, и на его округлом землистом лице, покрытом трещинами и сочащийся из них сукровицей, промелькнуло нечто, отдалëнно похожее на удивление. — Где? — повторил Микель, уже без трепета обращаясь к нему и встречая кошмар, терроризирующий весь город, лицом к лицу. — Где он? Куда ты дел его, тварь?! С замиранием сердца наблюдающий со стороны за их противостоянием, Кори наконец понял, почему же Микель Тадеуш не начинал игру: он должен был убедиться, что Даниэль находится здесь, в этой пещере, а не спрятан где-то ещё — и, что если он действительно здесь, то сможет произносить цифры на каждый счëт, ведь именно это являлось ключевым условием игры. Кори помнил, как начинала давить и пожирать Темнота, если ты не успевал своевременно назвать нужную цифру; он не проверял, по счастью, что случится, если всë-таки её не назвать. El Coco не отвечал, то ли не понимая, чего от него хотят, то ли не считая нужным снисходить до ответа, но в эту секунду слева, в самом дальнем и тëмном углу, где своды пещеры снижались до крохотного закутка, что-то шевельнулось. В абсолютной тишине любой шорох отзывался как гром, и все присутствующие, включая остающегося незримым свидетелем Амстелла, одновременно обернулись на звук. Лицо Микеля озарилось надеждой, а El Coco упреждающе зарычал, делая короткий шаг в ту сторону и, как показалось Кори Амстеллу, планируя без проволочек сожрать предмет раздора. Микель это тоже почувствовал. Он закричал, срывая горло: — Даниэль! Ты слышишь меня, Мио?! Просто называй цифру! Что бы ни случилось, просто… El Coco сорвался с места, бросаясь к заволоченному тенями закутку. В то же мгновение Микель резко подбросил кубики, начиная игру…❂ ❂ ❂
Если темнота, наполнившая лабиринты подземелий вязким киселëм, и не могла стать ещё темнее, то, как минимум, она сумела сделаться плотнее и гуще, обернувшись прокисшим варевом из овса и пепла. Каждый шаг в ней давался с огромным трудом, и любое превосходство в скорости сходило на нет. Все краски исчезли, все участники игры застыли корявыми фигурами, а Кори, навсегда запомнивший ощущение давящих атмосфер, в этот раз обрëл редчайшую привилегию присутствовать, но не участвовать, и мог спокойно наблюдать со стороны, улавливая лишь отголоски эмоций водящего. Темнота, став отдельной живой персоной, довлела надо всем и давила, требуя на откуп первую цифру; что же до Микеля, то он мгновенно обрëл безграничную власть хищника, которого невозможно не то что ранить — даже тронуть: хватило бы одного прикосновения к нему, чтобы тело сковал продолжительный и тяжëлый сонный паралич. — Назови цифру! — снова в отчаянии выкрикнул Микель, не спуская глаз с El Coco, пойманного Темнотой на полпути к закутку, и Кори только сейчас осознал, насколько велик был риск, на который лузитанец решился пойти. Ведь там мог оказаться вовсе не Даниэль. Там могло оказаться что угодно, и он сам, чтобы не сходить и дальше с ума, быстро пересëк наискось пространство пещеры, игнорируя засыпавший её хлам и ступая напрямик по нему и сквозь него, и опустился на корточки перед каменным мешком. В узкой и тесной выемке, продолбленной в сплошной гранитной скале и более всего походящей на аскетичную кладовку горного отшельника, действительно находился похищенный юноша: он не был связан и его даже вытащили из мешка, но едва ли ему удалось бы сбежать. Полуживой, всё в той же позе зародыша, с остекленелым взглядом, нацеленным в пустоту, он пребывал в подобии анабиоза, но на голос Микеля всё-таки среагировал: вздрогнул, приподнял через силу голову, и в глазах на долю секунды случился проблеск осмысленности. — Цифру! Это начало! — молил его Микель, даже не зная наверняка, к кому сейчас обращается, и Даниэль, разомкнув обескровленные губы, безвольно произнёс: — Один… Наблюдать, как проясняется лицо Микеля, как проявляется на нём исполненная надежды улыбка, для Кори было в равной степени мучительно и бесценно. Тем временем хозяин пещеры, осклабив зубастую пасть, тоже довольно прорычал, только на баскском: — Ба-а-ат, — и голос его перекатывался галькой в потоке мёртвой реки. Надвигающаяся Темнота ненадолго отступила, и в людоедском логове посветлело — настолько, что снова стало видно перемигивающихся светляков, облепивших своды, — а Микель должен был наконец вступить в игру и сделать первый ход: изловить кого-нибудь из присутствующих, дотронувшись и погрузив в состояние паралича. Он шагнул, не раздумывая, прямо к своему противнику, который и не думал никуда прятаться. El Coco, продолжая скалить набитый зубами рот, за мгновение до их столкновения почернел и растворился, и Кори запоздало сообразил кое-что ещё: конечно, тот тоже владел пространственной магией — ведь не расхаживал же он по городским улицам, когда желал подкрепиться, а спонтанно объявлялся то там, то тут, наевшись же — бесследно исчезал. Впрочем, своей пещеры он покидать не захотел и просто переместился прямо к Даниэлю: ухватился покрытой струпьями лапищей за нависающую над ним стену, с визжащим скрежетом оставив на ней длинные белёсые следы когтей, и склонился над пленником, гадостно растягивая безразмерную прорезь рта с явным намерением откусить голову и таким образом сделать само дальнейшее сражение бессмысленным. Микель находился далеко, ему ни за что на свете было туда не успеть, и Кори в ужасе вскрикнул, с трудом удержавшись и не позволив себе зажмуриться. Даниэль был обречён — однако за секунду, что отделяла его от смерти, успело случиться очень многое. Микель подавился криком, бросился следом за El Coco — но медленно, непозволительно медленно, — и, очевидно, сознавая это, вдруг растворился, чтобы возникнуть аккурат напротив инфернала и тем самым разрушить все его планы. El Coco, превосходящий в скорости и Микеля, и всех, кого Кори знал, успел отпрянуть, не дав к себе притронуться и благополучно избежав сонного паралича. Пространственная магия отнимала силы, и немалые, это Кори понял по тому, как побледнело лицо Микеля, покрывшись каплями пота на лбу и у висков. Оказавшись подле Даниэля, он не мог и дальше игнорировать присутствие третьего игрока, и ему пришлось с выражением страдания на лице склониться и коснуться пальцами его плеча. — Не бойся, мой Мио, — шептали его губы. — Это на время. Это ненадолго… Темнота же не дремала и к этому моменту уже напоминала о себе, достигнув концентрации сочных чернил. Наступало время произносить цифру. — Бир-р-рэ… — прорычал El Coco, глядя Микелю прямо в глаза и явственно насмехаясь над ним. Лузитанец ожесточённо скрипнул зубами и, со всей возможной бережностью уложив голову обмякшего всем телом Даниэля на камень, метнулся за инферналом следом. Ближайшие десять раундов этого состязания не в прятки, а в салки проходили в бессмысленном беге по кругу: Микель пытался нагнать El Coco — тот легко ускользал из-под руки, не прикладывая ни малейших усилий. Темнота то накатывала приливом, то сходила диминуэндо, цифры сменяли одна другую, игра приближалась к роковому пятнадцатому счëту, а El Coco будто и впрямь играл. Будто для него всё это оказалось хоть и непредвиденной, но в целом лëгкой и увеселительной забавой, тогда как Микель дышал надсадно и сипло, и было заметно, что силы его на исходе. Кори Амстелл, часто забывающий, что разворачивающаяся перед ним картина — уже случившиеся события, которые останутся неизменными, как ты ни бейся, весь изнервничался и извëлся от страха за лузитанца: тот проигрывал, Прятки неуклонно подходили к концу, а El Coco, чтобы ещё пуще заставить водящего тратить силы, иногда шутки ради объявлялся рядом с Даниэлем. Кори видел, что он даже не собирался его сейчас жрать, а попросту издевался, но Микелю приходилось соскребать остатки пространственной магии и бросаться туда; кокосоголовая тварь же ехидно щерила пасть и заблаговременно исчезала, не давая подступить к себе и на шаг, и становилось очевидно, что Микель не сможет её убить. Ведьма не солгала: у него хватало сил, чтобы потягаться с El Coco — всё ровно так, как и просил. Чтобы потягаться — но не одолеть. Осознав это, Кори испытал приступ неистовой злости. Как известно, дьявол кроется в мелочах, но почему же, почему они оба были такими глупыми и невнимательными, заключая сделку с брухо, когда цену платили настолько высокую? На тринадцатый счёт Микель вдруг споткнулся и закашлялся, сплëвывая кровь, а El Coco даже остановился, снисходительно глядя на него: он уже не пытался второпях пожрать Даниэля, прекрасно понимая, что в спешке нет нужды; что очень скоро всё это закончится, и тогда у него окажется вдвое больше сочной молодой человечины. Мог ли людоед, таящийся в своëм удалëнном от глаз и сокрытом в толще камня логове, ожидать, что пища сама явится к нему на порог? Пока Микель надсадно кашлял, давясь собственной кровью, El Coco отступил к своей лежанке, состоящей из вороха грязного и старого белья, и, склонившись, вдруг вытащил из-под неë длинный и ржавый нож, и Кори с холодом в груди мгновенно понял, для чего: не-человечек оказался достаточно дерзким, чтобы бросить чудовищу вызов, и не спешил валиться с ног и скручиваться беспомощным эмбрионом. Значит, нужно было порубить его на кусочки, чтобы точно уже не смог двигаться и угрожать. Темнота наползла такая клейкая и непроницаемая, что в ней, как в едком растворе серной кислоты, стали проявляться каркасы окружающих предметов: ветхая оболочка рассыпа́лась, и оставались скелеты, бесцветно-серые бумажные кости, болотные гнилушки по стенам — вместо огней, желейные медузы — взамен одеял и тряпок, мëртвые горбатые пауки там, где валялись ящики и доски. Кори хорошо запомнил эти метаморфозы со времён своей первой и, по сути, единственной игры — если не считать того нелепого недоразумения, когда он выхватил у лузитанца кубики и сам вознамерился устроить эти опасные Прятки, чтобы поймать мамура: пространство и материя под конец неминуемо исчезали, растворяясь в тошнотворной серой пустоте, и оставались только очертания форм да силуэты самих игроков. Помнил он и то, что Темнота умела высасывать все соки не только из прячущихся, но и из водящего. Микель Тадеуш еле держался на ногах: казалось, ещё немного — и они подломятся, а он рухнет в покров из мусора, пыли и подсохших раскрошенных останков. Восковой налëт, облепивший всё вокруг блеклой матовой плëнкой, застилал ему глаза туманной пеленой, они помутнели, и он практически ничего не видел перед собой. Он никого не мог поймать, и лицо его исказилось отчаянием, а Кори, проживая вместе с ним его страх и бессилие, постарался в очередной раз напомнить себе, что это были воспоминания, и что происходящее складывалось единственно возможным образом, двигаясь по той развилке, где в конце Микеля неминуемо ожидала потеря. Котëл со смолистым варевом Темноты наливался перед решающим четырнадцатым счëтом, цветом делаясь под стать жирной трясинной пиявке, и тогда Микель, отчаявшись и не видя иного выхода, бросился к Даниэлю, опустился перед ним на корточки, подхватывая на руки его безвольное тело и так наивно рассчитывая беспрепятственно отсюда унести… Стоило только ему отвлечься — и El Coco с силой метнул в него нож. Кори помнил, как прошёл сквозь торс лузитанца мешочек с кубиками, но непреложные законы трансформировались прямо на глазах, и ржавая сталь, молнией пронесшись через пещеру и разрубив вещественную Темноту надвое, вонзилась прямо Микелю в спину. Тот распахнул глаза от пронзительной боли, хлебнул сгорающего воздуха и покачнулся, едва не выронив свою драгоценную ношу. Лезвие вошло ему чуть пониже левой лопатки и наверняка должно было повредить сердце, но то ли каким-то чудом не задело его, то ли Микель действительно не мог в своëм состоянии полноценно умереть: кровь сочилась из раны, расползаясь по белой ткани футболки мокрым чëрным пятном, а он по-прежнему оставался жив и только крепче прижимал к себе Даниэля. Чтобы взять Даниэля на руки, Микелю пришлось воплотиться в телесной форме, и только так El Coco и удалось его ранить, запоздало догадался Кори. Лузитанец высвободил одну руку, извернулся, скривившись от боли, выдернул нож из плоти и с ненавистью отшвырнул его прочь, подальше и от себя, и от противника. Тем временем подступил четырнадцатый счëт. Темнота окончательно стëрла всё — и контуры, и краски, — оставив только безупречное ничто, и в пещере больше не было видно ни потолка, ни пола, ни стен. Не получалось даже различить пальцев на руке, поднесëнной прямо к лицу. Кори не понимал, где находится сам, и где сейчас остальные участники этой лютой игры: он никого не мог отыскать, сколько бы ни вертелся по сторонам и ни щурил слепнущие в абсолютном мраке глаза, и только слышал хруст костей на полу, сиплые и надсадные звуки сбившегося дыхания, рокочущие и булькающие переливы то ли рычания, то ли смеха… Вдруг что-то произошло; что-то странное и непредвиденное и, пускай Кори не мог ничего разглядеть в кромешной черноте, но зато он отчëтливо услышал чьë-то тихое, еле уловимое шипение и шелест, будто по полу волокли влажную тряпицу или же полый брезентовый брандспойт. Шелест просквозил мимо, сошëлся в одной точке — там что-то дëрнулось, забилось, издав протяжный грудной вопль, полный злобы, а вслед за этим раздались нетвëрдые шаги и пыльный стук, будто с размаху швырнули мешок картошки. — Пятнадцать, — объявил Микель измученным, но облегчëнным голосом. — Игра окончена. И сразу же в пещере начало светлеть. Окружающий мир возвращался к жизни: вырисовывались углы стола, ящиков и досок, барханы тряпок у дальней стены, светляки карманных звëзд по сводам, а в центре пещеры — поверженный El Coco, оплетëнный по всему торсу и стреноженный коралловыми змеями и, судя по его неподвижной, корявой и дервенелой позе, пребывающий в параличе. Кори не был уверен, от чего случился паралич: от змеиного укуса или же от того, что водящему наконец-то удалось изловить инфернала. Змеи не только стерегли El Coco — их было почти так же много, как той давней ночью в Старой тюрьме, когда Кори, в свой черëд испив зелья, пришëл за пленëнным Микелем, и они заполонили весь пол, они сворачивались в клубки под ногами, они обвивали запястья лузитанца и укрывали его плечи… …И ужас, застывший в глазах неспособного пошевелиться Даниэля, по-прежнему находящегося у своего кошмарного спасителя на руках, саданул по сердцу Кори Амстелла, старающегося не упускать ни единой мелочи и подмечать всё что видит. Не став добивать El Coco, бессильно хрипящего и источающего ненависть, даже и не удостоив его на прощанье взглядом, Микель покинул поле боя, уходя с него победителем.❂ ❂ ❂
Кори брëл за ними через туннель по голень в воде, которой не чувствовал. Мысли путались, восхищение сражалось с ревностью, однако в конце концов их вытеснило недоумение: да что же тогда случилось, почему Микель к моменту их июльской встречи не только оказался одинок, но и ничегошеньки не помнил ни о Даниэле, ни о выпитом зелье, ни о своëм поединке с El Coco? Быть может, история ещё не закончилась, и El Coco объявится следующей ночью, чтобы взять реванш и вернуть свою добычу? Кори и сам читал подобные рассказы и даже смотрел какие-то фильмы, где чудовище продолжало идти за жертвой по следу тех пор, пока не получало желаемое, но… Что-то подсказывало ему, что нет, никого этот инфернал преследовать не будет, покидать затхлого логова он не любит и выходит оттуда только по крайней необходимости — чтобы утолить голод. Микель долго нëс Даниэля на руках в полном безмолвии и тишине, и, лишь отойдя на порядочное расстояние от пещеры El Coco, позволил себе ненадолго остановиться, откинуться на неровную поверхность каменной стены и, сотрясаясь плечами от беззвучных рыданий, крепко, до боли его стиснуть. Руки заходились крупной дрожью, когда он ощупывал Даниэля — и никак не мог поверить, что тот жив; он не думал ни о сделке, ни об отданной в уплату жизни, ни о её скудных пятилетних осколках, брошенных ему собачьей подачкой, ни о пережитом ужасе и титанических усилиях, оставленных там, в обители людоеда. Всё, что было важно здесь и сейчас — это Даниэль, и Микель продолжал исступлëнно сжимать его в объятьях, что-то без конца повторяя в полубреду. Как бы ни было Кори Амстеллу тяжело на это всё смотреть, а он заставил неподатливые воздушные ноги сдвинуться с места и подошёл вплотную, чтобы расслышать мучительные для себя слова: «Ты со мной, мой Мио… Неужели ты наконец-то со мной…». Стоя так близко, он видел всё до мелочей: следы крови и усталости на инфернальном лике Микеля Тадеуша, его изодранную футболку, пропитанную по́том и перемазанную всеми сортами грязи, пыль и человечий прах на одежде Даниэля и тëмное сырое пятно на штанинах его брюк в районе ягодиц и бëдер. Жизнь, смерть и всё, что между ними — явления зачастую отнюдь не романтичные: возвышенное сплетается с плотским так тесно, что невозможно отделить одно от другого. Глядя на это пятно и с неуютным чувством причастности понимая, что Даниэль обмочился от страха, Кори поневоле хмурился и впивался эфирными зубами себе в такие же эфирные губы, не ощущая при этом ровным счётом никакого укуса. — Пусти меня… Голос — тонкий, хрупкий и надломленный, отражëнный камнем и водой, — со всей звонкой силы ворвался в уши. — Микель, пусти меня! — воскликнул Даниэль и забился у него в руках, приходя понемногу в себя и пытаясь вырваться на свободу. Тот настолько этого не ожидал, что потерянно разжал руки, и Даниэль отпрыгнул от него, дрожа всем телом после пережитого, оскальзываясь на камнях, простоявших в воде не один год и поросших налëтом плесневелой слизи, и даже в таком состоянии пытаясь одëрнуть футболку, чтобы скрыть свой стыд. Наверное, Кори вëл бы себя практически так же, случись с ним нечто подобное — и только чудо, что оно ни разу не случилось, потому что в детские годы он страдал ровно тем же недугом и без достойных оправданий и причин: уж точно его никто не похищал и не запихивал в мешок, чтобы съесть заживо, однако это не мешало ему до определëнного возраста частенько просыпаться в намокшей постели. — Мио… всё в порядке, — протянув руку, попытался сделать к нему осторожный шаг Микель. — Ты что, правда думаешь, что меня это может оттолкнуть? Что меня может оттолкнуть хоть что-нибудь? Да мне жизнь не жизнь без тебя… — Не смо… не смотри на меня! — не слыша или не желая его слушать, в бессилии взвыл Даниэль, оглашая застывшие на опасной предрассветной кромке подземные туннели пронзительным криком. Он отпрянул ещё на шаг, и ещё, и в итоге предсказуемо завершил свои бесцельные и бессмысленные метания, с размаху шлëпнувшись в лужу. Стылая водица подземелий его отрезвила и успокоила; к тому же, теперь он стал мокрым от ступней до пояса, и жгучее чувство неловкости притупилось, понемногу растворяясь и истаивая, но зато на смену ему пришло нечто другое, нечто гораздо худшее для Микеля и страшное. Не сводя исполненного недоверия и тревоги взора с его лица, изучая очертания белой кости, нездоровый оттенок лилейной белизны и змеиное золото некогда карих глазах, он беспомощно пробормотал: — Кто… кто ты? Что ты за существо? Ты специ… специально меня… специально за… запугивал… — простая речь давалась ему теперь с огромным трудом, он заикался и не мог произнести практически ни одного слова от начала и до конца, не сбившись. — Про El… El Co… Что он при… придёт и съест ме… меня? Безжалостная реальность сделала сальто-мортале — и свернула куда-то не туда, в гиблое русло, а Микель, к этому моменту переживший слишком многое и напрочь успевший позабыть, что действительно о чëм-то таком в библиотеке болтал — это были беспечные и безоблачные дни; это было так давно: кажется, в прошлой жизни, — раскрыл рот и закрыл его, не сумев подыскать достойного ответа. Что бы он ни сказал, какие бы слова ни подобрал, а любые оправдания звучали нелепо даже в его голове, и тем более гадко и дико прозвучала бы сейчас самая обнажённая правда. «Знаешь, Мио, я отдал всё, чтобы тебя спасти. Я отдал всю свою жизнь. Пожалуйста, верь мне». Его губы вяло шевелились, но язык так и не смог повернуться, чтобы выдавить хоть половину, хотя бы какие-то жалкие и скупые объяснения. Было бы гораздо проще солгать, сказав: «Я не мог раскрыть тебе своего секрета. Я говорил про El Coco, но не ожидал, что мы действительно с ним столкнëмся. Прости меня, мой Мио. Я сделал всё, чтобы вызволить тебя живым и невредимым» — но и этого он не мог вымолвить тоже. Жестокая и неприглядная правда душила, а благая ложь нарывала в сердце шипом обиды. — Я никогда не сделал бы чего-то тебе назло или во вред, — только и смог в итоге безнадёжно отозваться он, целиком и полностью отдавая себя Даниэлю на суд. — Тогда кто ты? — всё с тем же убивающим заживо недоверием повторил свой первый вопрос Даниэль. — Я уже не знаю и сам… Но… Послушай! Мне осталось совсем немного времени… Всего ничего… Чтобы провести его с тобой. Я хочу провести его с тобой, — начав с мольбой, он закончил с каким-то вящим бессилием. Кори стоял поодаль, не двигаясь и не сводя взгляда с этого бессердечного допроса, и всё крепче стискивал зубы, чтобы только снова не разрыдаться: глаза и без того опухли и отзывались песочной резью при малейшем движении. Конечно, Даниэль имел право знать. Конечно, Кори и сам задавал бы точно такие же вопросы — к слову, ровно это он и спросил, когда впервые встретил Микеля в его инфернальной ипостаси, — но почему же, почему сейчас на всё происходящее было так невыносимо и болезненно смотреть?.. Самоотверженная жертва Микеля-из-прошлого и схожая с ней жертва Кори Амстелла, принесëнная в настоящем, страхи и неверие, чувства — чужие и собственные — всё это перемешалось, переплелось, всё обернулось затяжным делирием, в который проваливаешься в третьем часу ночи без надежды на избавление, пробуждаясь в матрëшке одного и того же бесконечного изматывающего сна. — Отведи меня домой, — не отвечая на мольбы Микеля, будто вообще не восприняв их, попросил Даниэль, неуютно и скованно озираясь в тëмном туннеле. — Где отсюда выход? Я хочу домой… Небо на востоке Порту окрасилось розоватым, будто привратник райских врат плеснул туда недопитой земляничной газировки, и из открытой шкатулки дня выкатилось солнце, подрумяненное спелой августовской дыней, застав всех троих — если считать и незримого свидетеля — у подъезда многоэтажного общежития. Рассвет только-только расцветал над городом, пахло беспечным летом с привкусом океанической соли, прокисшим винным хмелем пролитого на асфальт портвейна, подсыхающей от зноя травой, накаляющимся спозаранку воздухом, золотистыми небесными бархатцами. Кори знал, что Микелю к этому времени полагалось исчезнуть, но тот исчезать не спешил. Более того — не утратил и памяти. Только лицо его обрело телесный цвет, и сам он сделался вещественным, живым… Обыкновенным. Почти совсем таким, каким и был до встречи с кошатой нищенкой. — Я приду к тебе днëм, Мио… — шептал он, сжимая безвольного Даниэля в одержимых объятьях. — Пожалуйста, только никуда не уходи… Хочешь, я останусь с тобой? Прошу тебя, разреши мне остаться… — Нет… — вяло и неуверенно отзывался Даниэль, даже и не пытаясь обнять Микеля в ответ. — Не надо… Я хочу побыть один. Мне нужно одному… Кори уже больше не задавал самому себе никаких вопросов. Он и так прекрасно чуял, к чему всё идёт: слишком уж отчётливо сквозило недоверчивой неприязнью у Даниэля в глазах. Магический кристалл сделал резкий и стремительный скачок и неожиданно перенëс Кори Амстелла в квартиру Микеля, прямо в его спальню: лëгкий полуденный полумрак задëрнутых штор, перепутанное и скомканное одеяло, смятые подушки и сам юноша, ничком лежащий на постели так неподвижно и тихо, что казался мëртвым. У Кори тревожно ëкнуло сердце, он дëрнулся было в сторону кровати, в очередной раз позабыв, что не может его здесь ни коснуться, ни даже позвать, как вдруг Микель шевельнулся и приподнял налитую свинцом голову, и в дневных сумерках удалось разглядеть его лицо, измождëнное и усталое, с очерченными чëрной недужной поволокой глазами и серыми тенями в углубившихся впадинах у скул. Пару раз моргнув, он болезненно сморщился, схватился пятернëй за лоб и потянулся к будильнику, наугад нашаривая его на заваленной хламом тумбочке. Тут только Кори сообразил, что гробовую тишину в спальне не нарушал ни единый звук — значит, часы не шли, — а погода снаружи заметно отличалась от той безукоризненно-ясной, что стояла тем утром, когда Микель отвëл Даниэля домой. Подтверждая его догадки, Микель чертыхнулся сквозь зубы и с размаху швырнул будильник в дальний угол, где тот разлетелся на пластины корпуса и шестерëнки внутренностей. — Проклятье! Сколько же я проспал?! Он вскочил, принявшись торопливо одеваться и от нервов не попадая ни ногой в штанину джинсов, ни рукой в рукав рубашки; сколько в точности прошло времени с того момента, как Микель уснул, и до его пробуждения, Кори так и не узнал, потому что шар прорицаний снова решил его куда-то перебросить…❂ ❂ ❂
— Он жил с вами по соседству. — Алехандро! Неси же его быстрее сюда! Что, не слышишь, как заливается? Сейчас ведь задохëтся! Да двигай ты резво своими ходулями! Пронзительный и истошный вопль младенца, ворвавшийся в уши Кори Амстелла, настолько его потряс и перепугал, что он не сразу разобрался, где находится и что вокруг происходит. По кусочкам, по фрагментам собирая картинку, он разглядел замаранный пол в сером кафеле, оштукатуренные стены, покрытые капустными слоями дешëвой зелëной краски — свежий слой отваливался, и из-под него выглядывали все оттенки его предшественников, — усеянные непристойными надписями, простенькими подъездными граффити, сколами, пятнами от затушенных сигарет и следами раздавленных тараканов, и распахнутую дверь, где стояла неопределённого возраста женщина родом из Испании, судя по лëгкому акценту, живо напомнившему Кори годы, проведëнные им в Барселоне. В застиранном цветастом платье и клетчатом фартуке, она опиралась плечом о дверной короб и кого-то звала, часто оглядываясь за спину, в неопрятную прихожую, ей за подол и ноги цеплялась девочка-трëхлетка с тонкими вздернутыми косичками, а из недр квартиры тянуло луковым супом и перележавшей на солнце папричной колбасой. На зов из комнаты выскочил долговязый мальчик с младенцем на руках, подал его матери, и та сразу же переменилась в лице, подобрев, начала сюсюкаться с заходящимся рëвом ребëнком и укачивать его, подкидывая так активно, что рëв мигом прекратился, сменившись икотой. — Здесь рядом с вами он жил, — повторил Микель Тадеуш, терпеливо дожидаясь, когда женщина закончит с важным для неё делом. — Даниэль Эйрес Гарсиа. Моего примерно возраста, чуть помладше. Студент. Вы его знаете? — Жил тут такой, — с кислой и кривой миной нехотя отозвалась дама, энергично подкидывая младенца. — Вот только вчера съехал. — Съехал? — опешил и растерялся Микель, и Кори прекрасно видел, что он отказывается принимать жестокую реальность и упрямо ищет какие-то причины и оправдания, тогда как всё и так уже было очевидно. — Куда он съехал? И почему?.. — Да вроде как на родину свою. Алгарве? Или Алкева? Уж простите, не упомню, — с ехидством сцедила она, вскинув густые брови. — Недосуг мне: сами видите, что своих забот хватает. И не настолько я любопытна, чтобы за каждым соседским мальчишкой следить и вынюхивать, кто он да откуда. Микель Тадеуш покачнулся и отступил на шаг; со стороны казалось, что он либо пьян, либо в тяжëлом похмелье: серое измождëнное лицо, запавшие глаза, поблекшие спутанные волосы, мятая рубашка и джинсы в неопрятных пятнах. — Съехал, — повторила женщина. И вдруг, порывшись в кармане фартука, лениво вытащила сложенный вчетверо тетрадный лист и с некоторой брезгливостью протянула его Микелю. — Вот, просил передать вам записку, коли явитесь. Сказал: Микелю Тадеушу. Это вы будете? — Я… — убито — но одновременно с тлеющей надеждой — выдохнул Микель и бережно принял послание. — Ну так забирайте — и уходите, — отрезала женщина. — Нашли себе почтальона. Кори вдруг накрыло озарением, что записку она прочла; догнав послушно поплëвшегося прочь Микеля, который как раз разворачивал дрожащими руками помятый листок, он торопливо заглянул ему через плечо и заметался взглядом по строчкам, стараясь ничего не упустить: португальский не был ему родным, и он не умел, как иные, разом схватывать всю суть написанного. На его счастье, Микель и сам долго не мог постичь и осмыслить содержимое записки. Оказавшись на лестничной площадке, он под гомон голосов, доносящихся из-за всех дверей этого неуютного общежития, прижался плечом к стене и замер, хмуря брови и по несколько раз перечитывая безжалостные и тяжëлые слова, выведенные лëгким и мягким почерком. «Микель, пожалуйста, не ищи меня, если ты вдруг собираешься. Это было ошибкой. Всё это было ужасной ошибкой, которую я больше никогда не совершу. Я не задумывался над тем, что делаю, и вот какой ужасный результат. Не зря они все говорят, что это противоестественно… Что мужчина должен быть с женщиной. А меня тянуло к мужчинам, я увидел тебя, и вот… Наверное, это и впрямь ошибка…». Дальше шло длинное предложение, до того густо исчëрканное ручкой, что кое-где её стержень надорвал бумагу, и Кори не смог разобрать, что там крылось под глубокими синими линиями, как ни пытался. Текст письма был сбивчивый, Даниэль часто повторялся и писал, судя по всему, в спешке, боясь столкнуться с Микелем и провалить запланированный побег, а потому не имел в распоряжении достаточно времени, чтобы собраться с мыслями и переписать весь этот хаос начисто. «Я постараюсь исправить свою жизнь. События той ночи кажутся мне теперь кошмарным сном, иногда я начинаю думать, что немного сошëл с ума, но я точно уверен, что всё это было наяву, по-настоящему. Я всё ещё не понимаю, кто ты такой, но я помню, что ты рассказывал про El Coco и про ведьм, ты знал обо всём… Пожалуйста, не надо шутить со мной. Я видел, что для тебя всё это какие-то игры… Ты можешь играть в прятки с таким чудовищем, а я… Я не знаю, кто ты. Я чувствую себя обманутым. За эти сутки я многое обдумал и переосмыслил. Я не знаю, придëшь ли ты сюда — но если придёшь, то, надеюсь, тебе передадут мою записку. Прости меня. И пожалуйста, не надо меня искать. Я не хочу никогда больше ничего подобного испытывать. Я сомневаюсь, что наши отношения смогли бы после всего случившегося стать такими же, как прежде. Я не доверяю тебе и боюсь тебя. Я не могу и не хочу тебя больше видеть. У меня в сердце останется дыра, но она зарастёт. Твоя, если она есть, затянется тоже. Если же ничего и нет, то не обращай внимания на то, что я тут понаписал». Глядя на Микеля, полностью сошедшего с лица, Кори понимал, что у него не дыра в сердце. Что весь он сейчас — одна космическая чëрная дыра. И нет там больше ничего.