Her Name is...

      Кая сжимается в порыве мелких судорогах, сковывающих её тело. Темнота в голове пугает сильнее прежнего, где-то шепчет голос — явственный, но тихий, угрожающий. Что-то крадётся к ней, угрожающе встаёт в позу, облизывает ухо своим шершавым языком, напевая смутно знакомую песенку о заблудившейся овечке. В ней страх обосновался крепко, уселся в кресло, заложил ногу на ногу и выжидающе глядел, манил пальцем к себе.       Она слышит голоса.       Голоса зовут её, шепчут о чём-то светлом, ярком, родном. Они тянут её в глубины сознания, приглашают учтиво и вежливо — Кая не хочет покидать их обитель. Что-то тёплое и мягкое падает на неё, заслоняя от всех невзгод, от этой суматохи перевернувшегося с ног на голову мира. Но это чувство эйфории заканчивается быстрее, чем она успевает насладиться им. На место грёз приходит что-то липкое, гадкое, гнусное — грешное. Она ощущает себя грязной каждый раз после этих снов, хочет смыть с себя ощущения какой-то противоречащей всему её существованию близости.       Рубенс плачет навзрыд. Она закрывается в ванной на расшатанный шпингалет, включает воду и плачет, сидя на краю ванной. Всё внутри сотрясается какой-то сильной, невыносимой вибрацией — всё её нутро перевёрнуто, разрушено — оно кровоточит, бьётся в бессмысленных попытках выжить. Она не чувствует себя, точно и не существовала никогда. Седативные препараты перекраивают её сознание.       Она плохо спит. Снотворные перестают помогать — их ей запрещает принимать психиатр, потому что они вредят её здоровью, вместе с другими психотропными препаратами могут вызывать побочные эффекты. Но состояние всё равно ухудшается из-за кошмаров, вызванных разноцветными таблетками в оранжевой баночке с указанием имени и способом применения. Грудь разрывает что-то режущее, точно скальпель — она не хочет лезть в глубины разума, но он сам подталкивает её к чему-то страшному, к какой-то тайне за семью печатями. То, что хотели хорошо спрятать — зарыли, но путь к этой тайне забыт не окончательно.       Мистер Хоппер сидит в чёрном кожаном кресле и записывает что-то в личное дело учительницы. Кая складывает руки на животе и вздыхает, давясь сыростью на щеках — их сеансы приносят гнилые плоды. Её сознание подкидывает Кае непонятные, сумбурные сцены какого-то ужасного действа — точно она смотрит фильм ужасов с пестрящей, сменяющейся картинкой. Её трясёт, когда она направляется в аптеку «Тёмная Звезда» к мистеру Кларку; она содрогается от крупной дрожи, когда получает таблетки прописанные врачом.       Даже когда она сидит в трактире «У бабушки», высыпая на ладонь две пилюли, ощущение страха не уходит. Она пугливо оглядывается и выглядит не очень. Ночные кошмары сильно потрепали её. Тёмно-русые волосы обычно были свободно разбросаны по плечам и доходили до уровня груди, но теперь они были собраны в несуразный хвост, торчали из-под резинки небольшими клочками, спадали отдельными прядями на лицо. Бледное, не алебастровое или аристократичное, а бледно-болезненное лицо с нездоровой желтизной, не красило её, а уподобляло на серую массу неаккуратно раскинутых черт. Кажется, даже прямой нос слегка осунулся, посерел и впал. У неё никогда не было живых глаз — на протяжении этих месяцев они отображали пустоту, безразличность, отстранённость — точно её синие глаза мертвы. Смотреть на неё было жалко, да никто сказать не мог.       Первоначально — из вежливости; после — по привычке. А сейчас, потому что все наконец-то вспомнили, кто они и никому не было дела до потерявшейся девчонки: все грезили о возвращении на свою историческую родину — в Зачарованный лес. Во избежание очередного потрясения Кая попросту абстрагировалась от всей суматохи — ушла глубоко в себя и старалась игнорировать все эти изменения в их мирке. Так было легче.       Её внешкольные занятия быстро отменили, после установки в городе чрезвычайного режима. Пейдж она уже давно не видела. Дети в школе говорили, что девочка нашла своего родного отца и живёт теперь на два дома, так что, даже ей сейчас нет дела до Рубенс. Это к лучшему. У Каи самой до себя дела нет, а тут ещё ребёнка обременять — она же не законченная эгоистка, к тому же у девочки своих проблем хватает. А Кая, вроде как, взрослая девушка.       Каю тошнит. Она прекращает употреблять пищу, даже от воды у неё наступает приступ рвоты. Каю выворачивает в туалете забегаловки: она ощущает себя пустой, когда смывает содержимое желудка, когда захлопывает расхлябанную дверь грязной кабинки туалета, когда моет руки и полощет рот. В последнее время чувство пустоты съедает её. В городе, где все вспомнили себя, она остаётся единственной, кто не может назвать даже своего имени и возраста. И её это угнетает. Иронично.       Холодные пальцы прикасаются к вискам, а потом она смотрит на себя в зеркало. Недовольно фыркает и выходит из тесного помещения. Голова немного кружится от голодания, а сердце подскакивает к горлу, колотится в глотке от недоедания и заставляет давиться металлическим привкусом во рту. Она немного шатается, доходит до своего места и усаживается в обитое кресло, кладёт лицо на руки и закрывает глаза. Здесь тепло и вкусно пахнет. Уставшая и опустошенная она не замечает, что засыпает под тихий гул человеческих голосов под потолком небольшого заведения…       Её будит чья-то рука. Кая с трудом разлепляет глаза, смотрит в лицо мужчины и отстраняется. Её реакция забавно выглядит со стороны и Джефферсон улыбается, прося разрешения присесть. Кая почему-то кивает. Она замечает Пейдж. Девчушка весело улыбается, подсаживается к преподавателю и увлечённо что-то говорит о том, что нашла отца. Рубенс потеряла память, но два и два складывает на ура; теперь она хотя бы может объяснить странное поведение Джефферсона — он не маньяк. Это должно успокоить, но она вздрагивает. Разве он не забыл о своём прошлом со всеми? Официантка приносит еду. — У вас на щеке хлебная крошка, — говорит Джефферсон, подавая дочери картошку и сандвич.       Кая непонимающе на него смотрит не проснувшимися глазами, а потом проводит ладонями по лицу, цепляя правой рукой крошку, прилипшую к щеке. У неё болит позвоночник из-за неудобной позы сна и немного сердце, но отчего она уже не знает. — Вас выгнали из монастыря? — спрашивает Пейдж, наивно по-детски смотря на девушку. — А?.. Нет! Что за глупости? — усмехается Кая детскому задору. — Я просто уснула. Совсем не заметила… это вышло случайно. Надеюсь, я никого не потревожила… Почему Руби меня не разбудила? — отрывисто говорит Рубенс, проводя рукой по волосам девочки. — Пейдж, а ты… — Грейс, — вмешивается грубоватый голос в разговор.       До этого он просто наблюдал, слегка улыбался и о чём-то думал. Каю передёрнуло от его голоса. Она взглянула в его сторону, упираясь в серо-голубые глаза, которые, сейчас не мигая, смотрели прямо на неё с каким-то странным любопытством и изучением. Кая поёжилась под его взглядом, неловко улыбнулась и слегка наклонила голову вперёд, копируя его открытость и дерзость — её раздражали его манеры. — Что, простите? — Её имя Грейс, — он улыбается как-то весело, беззаботно, словно насмехается над ней, над её наивностью. — Да. Я же вам не сказала, простите. Представлюсь заново, — улыбается девочка, прожёвывая сэндвич, — меня зовут Грейс, очень приятно познакомиться. Это мой папа — Джефферсон.       Мужчина кивает. Каю немного ведёт и мужчина это замечает, резко хмурится и смотрит на неё взволнованно, точно обеспокоенный отец за дочь. Рубенс бы усмехнулась сравнению, но голова надувается каким-то комком нервов. У неё не хватает сил на то, чтобы что-то сказать, потому она осторожно кивает и натянуто улыбается. Сэндвич и картошка в руках Грейс пахнут вкусно и выглядят аппетитно: Кая хочет их съесть, но ком в горле говорит, что сейчас неподходящий момент — её вот-вот вывернет наизнанку вновь — лучше убраться отсюда поскорее. Рубенс чувствует, что вот-вот рухнет в обморок.       Пару дней назад она уже теряла сознание на проповеди. Доктор Уэйл сказал, что это может быть побочный эффект от препаратов, которые она принимает. Дабы избежать недомоганий, нужно обновить рецепт. Потому сегодня она была на консультации у мистера Хоппера, потому изменила рецепт; голод после сна вернулся, но противное чувство внутри оставалось. Стоит переждать день. — Вы хотите перекусить? — спрашивает неожиданно Джефферсон. — Что? — она его не расслышала, кажется. — Я закажу нам по сэндвичу и, если вы не против, куплю воды.       Он встаёт с места, не слушает её, идёт в сторону стойки. Грейс улыбается, подсаживается ближе, интимно шепчет Кае что-то об отце. Рубенс думает, что он слишком наглый и самоуверенный, хотя по нему трудно о чём-то судить да к тому же её нутро на это поведение отзывается одобрительно, так живо. Кая никогда не оспаривает суждений в голове. Она покорно соглашается с тем, что он красив и с тем, что он по-своему привлекателен; он наверняка пользуется или пользовался популярностью среди женщин. А ещё Кая уверена, что разница в их возрасте около десяти лет. -…он много спрашивал о вас. Говорил, что часто видел нас вместе. Но, как я уже сказала, папа просто так никому внимание не уделяет.       Кая слышит обрывок фразы, но уже из-за этих слов внутри что-то леденеет. Леденеет от каких-то ожиданий, отчего-то приятного расползающегося внутри. Это именно лёгкая прохлада, степенная, весенняя, настоящая. Она ощущает внутри себя мягкое образование, возвращающее сердце на место и улыбается своим мыслям, когда Грейс продолжает шептать ей что-то на ухо. Улыбка сходит на нет в тот момент, когда живот начинает саднить режущая боль в желудке; но Джефферсон точно слышит страдания её нутра — приносит еду. И она, потупив взгляд, смотрит на тарелку. Внутри всё разрывается. — Не могу, — шепчет девушка, отодвигая тарелку. Желудок в неприятных спазмах сжимается. — Вы вся позеленели, что с вами? — спрашивает Грейс, нагибаясь к учительнице. — Я закажу сладкий чай. Он помогает, должен помочь, — быстро тараторит мужчина, направляясь в сторону стойки заказов.       Каю передёргивает от заботы. Она смотрит на девочку, сидящую рядом, обнимающую её тело худыми и длинными руками — непропорциональными и изящными. Грейс или Пейдж слишком юна и добра, чтобы разглядывать демонов Каи; она не познакомит её с ними никогда, потому что это жестоко.       Рубенс выдыхает.       Тёплый чай дымит перед носом. Она смотрит на Джефферсона и кивает за место слов благодарности, и он понимает, улыбается ей и смотрит на дочь. Кая делает глоток. Желудок не отзывается и успокаивается — наконец-то! Кая чувствует разливающееся тепло и сладость — её вены наполняются чем-то живым, они дрожат от тепла — забавно. Она на мгновение забывает о боли, смотрит на девочку и вдыхает её тёплый, детский аромат чая и лимонных пирожных. На мгновение всё уходит на второй план. Лишь кафе, Грейс и тёплый чай. Это приятно…       Что-то неизвестное грянуло. И это не производит должного эффекта.       Не то…