The Dawn Will Come

      Закрыв за собой дверь, Джон сел рядом с Джеком и, вперившись взглядом на банку с гусеницей у него в руках, замер, понимая, что сейчас стоит лишь стесненно ожидать, стараясь не добить себя своими же мыслями. Хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться или хотя бы понять, настоящий ли это момент, но вместо этого он перехватил банку у Джека и внимательнее рассмотрел зеленую гусеницу, что ползает внутри, медленно поедая листья и не обращая никакого внимания на огромное существо, которое смотрело на нее сквозь толщу стекла. — Артура лечат там? — беззаботно спросил парнишка и посмотрел на отца, который, из-за кома в горле, только кивнул, передав банку обратно. — Надеюсь, он поправится. Без него порой скучно, — он пожал плечами и поставил банку рядом на крыльце, чтобы потом спуститься по лесенке вниз и пройти к траве у хижины, наверное, в попытке поймать кого-нибудь еще.       Джон проводил его взглядом и опустил взгляд в пол, слыша, как прогремел гром, нагоняя еще больше тревоги, чем должно было у него быть. После раската, ветер внезапно стих, как и птицы в деревьях, от чего появилось ощущение того, что весь мир замер в преддверии чего-то поистине страшного, и отделаться от этой мысли было намного сложнее, чем поначалу подумал Джон.       Мысли о том, что что-то все же, но пойдет не так — не хотели убираться прочь, и приходилось мириться с ними, говорить себе же, что это простая чепуха, пригнанная страхом того, что сейчас происходит. Хотелось верить в дока, который провел достаточно опытов, чтобы знать, что делать для того, чтобы Артур выжил. Чтобы он мало того, что выжил, но и стал наконец-то здоровым, забыв о туберкулезе и всем, что за ним следует. Забыл о боли, о кашле, о слабости и о том, что смерть с этой болезнью уже поджидает его, расправив в преддверии объятий свои руки. А ведь, если верить его словам, Артур уже почти что встретился с ней. Неудивительно, что он боялся повторного знакомства.       Джон мог только догадываться, каково это: дыхание неизбежного рядом с собой, эта боль, которую только могут испытывать люди, бьющиеся в агонии с последним вдохом. Насколько должно быть вообще больно и страшно или мозг уже не особо соображает, когда такое происходит с твоим телом? Или ты просто… смиряешься? Когда приходит осознание неизбежного и шансов на жизнь больше не остается. Артур смирился один раз и даже сказал, что был ей рад. Неужели то, что было с ним до этого момента — это было хуже того, что могла подарить ему смерть?       Мотнув головой, Джон сжал кулак, которым недавно держал Моргана, и стиснул зубы, вспоминая его пальцы и тепло, которое они дарили.       Артур всегда был теплым, несмотря на погоду, как мог помнить Марстон. Даже в метель, когда приходилось передвигаться через горы, чтобы пересечь незаметно границу некоторых штатов, он был почти что обжигающе горячим. Джон помнил его руки, которыми он пытался отогреть обмерзшие пальцы парня после долгой поездки верхом, пока костер только планировали разжигать, ворча себе под нос, что это первый и последний раз такой заботы, и так он нянчиться с ним больше не будет. Даже сейчас, вспоминая те прикосновения, его ладони становились словно горячими, а пальцы приятно покалывало. Хотелось вернуться в то время и самому обхватить его пальцы, чтобы ярче ощутить все их тепло.       Хотелось либо знака, либо помощи от кого-то более умного и рассудительного, чтобы Джон наконец-то понял окончательно то, что думать насчет всей этой ситуации. Мысли о том, что ладонь Артура слишком удобно ложится в его и, что его тепло слишком приятное — никак не вяжутся с тем, что ему нравятся хрупкие запястья, небольшие ладони Эбигейл, ее мягкие прикосновения и такая же мягкая кожа. Хотелось как обнять Моргана, прижавшись к нему всем телом, так и обнять супругу. С теми же эмоциями, а не просто как друзей. И даже мысли об этом событии были слишком приятными со всех сторон. Возможно даже, эмоции насчет Моргана были чуть сильнее.       Встав с крыльца, Джон пошел к Джеку, перед первым шагом внимательно прислушавшись к тому, что происходит за дверью. Слов было не разобрать, но, определенно, там что-то говорил Боб. Слишком спокойный, чтобы начать нервничать сильнее.       Спустившись к Джеку, Джон увидел привычный венок в его руках. Оставалось лишь тепло усмехнуться и сесть рядом на мягкую траву, чтобы, возможно, сделать свой, следуя инструкции сына. Хотя бы руки займет и будет думать о том, как сплести Моргану венок, а не о том, насколько он боится остаться без него и насколько сильно его тянет к мужчине. И это так же немного пугает Джона. Кажется, последнее время он почти и делает, что боится, даже неосознанно.       В итоге они вдвоем оборвали все цветы вокруг хижины, чтобы Джек мог научить отца плести венки, и Джон старался. Старался изо всех сил, повторяя все движения, какие делал мальчик, но все равно почти всегда рвал стебли цветов или под конец у него все распадалось, и он не мог понять, что с ним не так, если он даже венок сделать не может. А казалось такой девичьей забавой со стороны. Зато убивать людей разными, самыми изощренными способами он умеет, так же, как и собирать и разбирать почти любое оружие и искусно снимать любую шкуру с убитого зверя. Но чертовы венки оказались сильнее, и это его бесило, особенно, если Джек тихо посмеивался рядом над очередной неудачей отца. — Не получается у меня! — воскликнул Марстон и отбросил очередной испорченный венок в сторону. Джек рядом устало вздохнул и протянул ему свой. — Возьми и отдай мой. — Кому? — удивился Джон, но взял венок Джека, который выглядел раз в десять лучше, чем все те, которые пытался сделать мужчина. И наощупь он был намного прочнее. — Маме? — пожал он плечами и поднялся с земли. — Вы же любите друг друга? — Ну да, почему ты спрашиваешь? — Джон кинул его венок себе на голову, чтобы не измять его в руках, и со стоном из-за больной ноги, поднялся с земли, против своей воли задумываясь над словами сына. Первая капля как раз упала на его запястье, и он кивнул сыну на крыльцо. — Вы часто кричите друг на друга, и ты никогда не обнимаешь ее. — А это то, что должны делать люди, когда любят друг друга? — усмехнулся он и прошел к крыльцу, чувствуя все больше капель, которые падали на него. Листва позади них зашумела от барабанящих по листьям капель дождя. — Я бы так и делал. Я люблю маму и говорю ей об этом. И обнимаю, когда ей плохо, и она так же делает со мной, — Джек сел рядом с отцом и взял банку, которая так и стояла на крыльце.       Марстон поджал губы, чувствуя, как поднялся ветер, ударив им в лицо, принеся духоту от дождя и запах намокающей коры. С Эбигейл он, и правда, давно не вел себя так, не считая того, что было с ним утром, когда хотелось ее обнять и поцеловать. Сейчас все эти чувства как-то отошли на задний план из-за Артура, чья жизнь висела на волоске за дверью позади их спины. А до всего этого он был раздражен на нее. Из-за того, что она вечно старалась сказать Джону, что теперь у него есть семья, что у него на плечах лежит ответственность за них, и ему надо больше времени проводить с ними, а он ненавидел чертову ответственность, как и всю эту семью, стоило женщине заикнуться на этот счет. Еще и остальные в банде со своим вечным: «побудь со своей семьей, Джон». В такие моменты хотелось потрепать Джека по голове и просто уйти подальше от всего этого. И особенно от Артура, чей осуждающий взгляд он чувствовал, кажется, везде. Но он не мог долго и сильно винить Эбигейл, как бы ни старался. Он проявил инициативу, он сделал первый шаг везде, а потом сбежал, как трус. — Я тоже ее люблю, Джек, — подал он голос после длительный паузы, когда, казалось бы, разговор уже был окончен. — Но у взрослых людей все немного сложнее в этом плане. — Если любишь, так скажи, что в этом сложного? — Мне бы твою уверенность, — тихо рассмеялся мужчина и приобнял Джека, придвигая его ближе к себе. Дождь, который бледной стеной скрывал лес перед хижиной, уже можно было увидеть невооруженным глазом. Гром гремел далеко от них. — Да и не всем можно сказать, что любишь, — сказал он как-то печально, вспоминая Артура, который отчаянно хватался за его руку, пока Боб прикладывал к нему марлю, пропитанную эфиром. — Это странно, — пожал плечами Джек, — это же просто слова. — Словами и убить можно.       На это Джек не нашелся, что сказать. Может, не понял смысла, может, наоборот задумался — Джон не стал его теребить. Он устроил венок чуть удобнее у себя на голове и вдохнул запах мокрой древесины и земли от дождя.       Любовь. Одно слово и сотни проблем после. Не особо его Джон любит. Да и еще и значения разные, что иногда путает. Как сейчас, с этими размышлениями об Артуре и Эбигейл, и этой чертовой разницей в слове между ними. Если она вообще есть.       Дождь прошелся почти незаметно. Минут десять побарабанил по земле и крыше здания и ушел дальше. А казалось, что шторм будет таким, что Джону с сыном придется прятаться внутри хижины. Да и мужчина был бы не против — хотя бы узнал тогда, что творится с Артуром. Это ожидание снаружи и безделье — убивало. Раздумывать о том, что может быть, если что-то пойдет не так — не хотелось. Думать о своих чувствах к Моргану так же не хотелось. И он сидел, глядя на то, как Джек смотрит на гусеницу и думал о том, что это, черт возьми, его сын. Эта мысль была настолько глубокой, что смогла занять мысли Марстона на достаточное время, за которое и мальчик успел заскучать, и земля подсохнуть. На удивление Джона эта мысль была приятной. Приятное волнение и воодушевление, как тогда, когда они забрали его от Бронте. Все же такое к чужому человеку испытывать не будешь. Он с ним с рождения, и этого было достаточно для того, чтобы привязаться как к родному, если это не так.       Когда солнце вновь выглянуло из-за туч, прогревая прохладный воздух и землю дальше, Джек заскучал, напоминая об этом отцу, который сидел, и ничего не делал. Чем занять сына он не знал. Потому что отходить далеко нельзя, и он не хотел, а действий рядом с хижиной не так много, чтобы занять ребенка на длительное время. И он не придумал ничего лучше, кроме как, достав из кобуры револьвер, просто начать рассказывать сыну о том, как его разобрать и почистить. К счастью, глаза ребенка засветились любопытством.       Как долго он пытался объяснить Джеку о том, как устроено оружие — Джон не знал. Достаточно долго для того, чтобы солнце начало заметно припекать, нагоняя еще больше духоты после небольшого дождя и достаточно для того, чтобы оно поднялось выше леса перед ними. И достаточно долго для того, чтобы Марстон начал нервно оглядываться на дверь за их спинами, каждый раз успокаивая себя тем, что, если бы все пошло по иному пути — ему бы дали знать или он бы услышал. Но судя по тому, что солнце уже стояло высоко в небе, с Джеком он сидит и ждет непонятно чего, уже как минимум 5 часов, и его терпение и спокойствие медленно, но верно начинали сдавать. Хотелось подорваться и зайти внутрь, чтоб увидеть, что там происходит и убедиться в том, что все в порядке и ему не стоит волноваться. Ведь, даже если он сейчас умрет, пока Джон сидит и ждет, он не будет об этом знать до тех пор, пока не выйдут и не скажут. Это почти убивало.       Кто он без Артура? Кем он станет, если тот умрет? Как он вообще сможет сжиться с этой мыслью после всего этого?       Помотав головой и отдав Джеку револьвер со словами: «собери обратно», Джон подошел к небольшому окошку и заглянул в него скраю, чтобы не загораживать много света. К сожалению, кроме света масляных ламп он не увидел почти ничего. Все слишком размыто, да и кто-то закрывал полобзора своей спиной. Судя по одежде — это был Боб. Оставалось лишь выругаться себе под нос и провести ладонью по лицу, прогоняя раздражение. Сердце, словно в подтверждение надвигающегося страха, сделало пару глубоких, тяжелых ударов.       В конце концов, самые темные часы всегда идут перед рассветом, так ведь? А с их последними неделями как раз и должен со дня на день наступить тот самый рассвет. Яркий, почти ослепляющий. С ответами и новыми надеждами. — Собрал? — спросил Джон, вернувшись к сыну. Тот покачал головой. — Еще соберешь. Давай отвертку сюда, — он взял из рук сына отвертку и сам начал быстро собирать револьвер обратно, проверяя, чтобы сын не потерял ни одной детали. Особенно мелкие, которые мальчик мог нечаянно уронить. — Зачем их вообще разбирать? — Чтобы почистить и смазать не только дуло. Много мелких деталей, за которыми нужно тщательно следить. Так что при частом использовании его приходиться чаще смазывать и проверять работоспособность всех деталей, — Джон закрутил последний винт на рукоятке и отдал револьвер Джеку. — А можно пострелять? — спросил он, заметив, что барабан по-прежнему пуст. Джон тепло улыбнулся ему, не совсем понимая — поощряет ли он его тягу к «пострелять» или нет. — Позже постреляем, сейчас нужно, чтобы Артур был в покое без наших выстрелов. — Ладно, — пожал тот плечами и сошел с крыльца, отложив револьвер рядом, чтобы пойти поискать что-то интереснее, чем нудный отец со своим оружием.       Стоило Джеку подойти к пучку травы возле поваленного старого бревна, которое прело от солнца и недавнего дождя, как дверь позади открылась, и Джон молниеносно поднялся с пола, несмотря на стрельнувшую в ноге боль. Эбигейл стояла в дверях и смотрела на супруга, выглядя абсолютно потерянной и убитой. Сердце Джона пропустило удар, после чего зашлось бешеным ритмом, почти что причиняя дискомфорт. Слова застряли в горле на полпути, и он тяжело сглотнул. — Что… — только и выдохнул он, делая шаг ей на встречу. Руки все в крови, платье так же запачкано кровью, и мысли были не совсем приятные. Особенно с ее молчанием, отчего все цепенело внутри него. Взгляд то и дело прыгал с ее лица за ее плечо, чтобы увидеть, что там с Артуром. — Мы закончили, — наконец-то выдохнула она, сморгнув отрешенное состояние. — Тебе лучше поговорить с Бобом.       Джон, не говоря ни слова, обогнув Эбигейл, зашел внутрь, понимая, что из-за сорванного сердцебиения сорвалось и дыхание. Грудь и легкие почти разрывало от нехватки воздуха, он даже не заметил, как не дышал все это время, пока ждал ответа.       Боб бросал окровавленные инструменты в бадью, где они лежали еще до операции, не замечая вошедшего мужчины, куча окровавленных марлей и бинтов валялась недалеко от самого Боба. Артур лежал на спине, выглядя мертвецки бледным, и от этого вида Джону стало почти физически больно. Пройти дальше он не решился, как и пройтись взглядом по его телу. Взгляд был прикован только к его лицу. Что-то спросить или сказать — он не решался, рот словно закрыли ладонью. — Он потерял чертовски много крови. К сожалению, без проблем не обошлось, — устало говорил Боб, звучавший как из-под воды для Марстона, который стоял в дверях и смотрел на Моргана, не смея даже шевелиться. — Сейчас нам стоит только ждать, пока он не очнется, если очнется, — добавил он почти неслышно даже для самого себя, одной рукой прижимая к себе гору окровавленных тряпок и марлей. — Это еще повезло, что я сразу на больное легкое попал, и его не пришлось резать и пилить повторно!       Рука дока легла на его плечо, подбадривая, и вскоре он вышел, оставляя Джона наедине с Артуром.       Решив подойти к нему спустя несколько бесконечно долгих секунд, боясь сделать какое-то лишнее движение, Джон сел на окровавленную простынь и шумно выдохнул, протягивая ладонь к его руке, которая покоилась рядом с Марстоном. Недавно теплые пальцы были холодными, слово он трогал утопленника. Он не мог сделать ничего адекватного или полезного, кроме взгляда и одного касания, да и голова была абсолютно пустой на мысли. Впервые за эту неделю. К груди словно приложили огромную льдину, отчего то и дело перехватывало дыхание.       Проведя своими пальцами по холодной ладони Артура выше, он обхватил его руку и, уткнувшись лбом в его плечо, до жгучей боли закусил губу, чувствуя, как раздирает от подступающих слез горло и грудь. Венок, соскользнув с его головы, упал рядом. Ему совершенно не хотелось сейчас ронять ни одной слезы, не хотелось становиться тряпкой, поэтому, отстранившись, он сделал пару глубоких вдохов, чтобы совладать с эмоциями и взять себя в руки. Да и по чему лить слезы? Откуда возникло это желание? Вместо слез он попытался улыбнуться, потому что у Боба получилось. Да, Артур потерял много крови, но он обязательно поправится, в этом Джон не сомневается.       Пробежавшись взглядом по его лицу, Джон пару раз тихо хихикнул, понимая, что вот и пришел рассвет, и, положив ладонь на щеку Моргана, пару раз мазнул большим пальцем по его скуле, чувствуя, как замирает все внутри. Сопротивляться не хотелось, вопреки всему здравому смыслу хотелось наконец-то улыбаться, новым взглядом смотря на мужчину рядом. Все-таки любить человека просто за то, что он есть и рядом — можно и плевать на все, о чем раньше считал Марстон. Про красоту и прочие параметры, думая больше членом, а не головой и сердцем. Как думает Джон, Артур нуждается в нем после всего этого, потому что он один сейчас, кто может хоть как-то защитить всех, помочь, поддержать, и это было приятно. Пришло время Джона заботиться о Моргане и плевать, что уже почти две недели он и так заботится о нем. Хотелось большего в словах и действиях. Хотелось наконец-то любить его нормально, не боясь того, что эти чувства к мужчине такие же похожие, как и к супруге. В конце концов, смысл сопротивляться, когда они настолько приятные?       «Противоестественно», — подумал Джон и неохотно убрал ладонь от Артура, зная, что это не нужно Моргану, это только помешает им общаться дальше. Улыбка сошла с его лица.       Ну, любовь на расстоянии — это тоже любовь, верно? Хуже Джон никому этим не сделает. Его семья так и останется его семьей, а Артуру лучше будет не знать об этом, потому, что, как уверен Марстон, он не примет этого. Как это вообще можно принять, если подумать, откинув всю нежность к мужчине рядом? Джон не знает, поэтому, последний раз проведя пальцами по холодной руке Моргана, тяжело вздохнул и отвел от него взгляд, чувствуя, как будто бы скручивает все внутренности внутри в холодном спазме. — Я думала, он не сможет, — немного хрипло сказала Эбигейл, зайдя внутрь. Джон быстро вскинул голову, встречаясь с ней взглядом. Она словно плакала и выглядела абсолютно подавленной. — Все в порядке? — сразу спросил он, не смея игнорировать ее состояние. — Вроде того, — слабо улыбнулась она. — Я не привыкла видеть… столько крови и… — она тяжело вздохнула, приложив руку ко рту, и Джон понял, что ее просто напросто тошнило от того, что происходило здесь. Он только сейчас почувствовал яркий запах крови. Им была пропитана вся хижина. — Понимаю, — ответил он тихо и склонил голову, утыкаясь взглядом в пол. — Как все прошло? — Ужасно. Боб совершенно не знал, что делать, когда открылось кровотечение, еще была проблема с его дыханием, — она махнула рукой на пол под ногами Джона и села позади него на край кушетки. Мужчина отодвинул ногу в сторону и увидел лужу крови на полу. Представлять, как это выглядело — не было желания. На пальцах так и осталось ощущение холодной кожи Артура. — Но, слава Богу, все обошлось. Я думала, он не доживет до конца, но он цепляется за жизнь… как волк, — она улыбнулась и посмотрела на Артура, замечая рядом с его плечом венок из разных цветов, который еще недавно был на голове Марстона. — Теперь остается надеяться, что он очнется, — совсем тихо шепнул Джон себе под нос и тоже посмотрел на Артура, который казался мертвецки бледным, как и той ночью, когда Марстон тащил его в безопасное место. — Тебе стоит отдохнуть, я посижу с ним. — А с Джеком кто посидит? Я лучше отдохну рядом с ним, — Эбигейл встала и, поцеловав мужа в щеку, вышла из хижины, оставив дверь открытой.       Закрыв глаза, чувствуя, как холодеет место после мокрого легкого поцелуя, Джон покачал головой, вновь чувствуя это ощущение, когда тебя загнали в угол. Даже ты сам загнал себя туда, но выхода мужчина не видит. Только тупик в данный момент. — Я могу поспать, пока вы здесь? — спросил Боб, незаметно для Джона, зашедший внутрь. Он выглядел не лучше Эбигейл, и Марстон кивнул ему, смотря куда-то сквозь Артура. — Будите меня, как только он очнется. — Он выздоровеет теперь? — Посмотрим, — только и ответил Боб, устраиваясь в своем углу, накрываясь сверху рваным покрывалом. — Накройте его сверху вторым покрывалом, его лучше согреть сейчас, — пробубнил он напоследок.       И от этих слов, все облегчение от окончания операции пропало, как по щелчку пальцев, и мужчина замер, даже перестав дышать, понимая, что это может быть только началом конца, если Боб сделал что-то неверно, и Артур все еще болен и умирает. Только после такого вмешательства умирает еще более стремительно. Страх опять пригрелся в груди.       Пересев на табуретку рядом, после того, как он накрыл Артура вторым покрывалом с кушетки Джека и Эбигейл, Джон опустил подбородок на грудь и прикрыл глаз, жадно вслушиваясь в любой шорох, который он только мог уловить: сопение Боба, разговоры Эбигейл и Джека, пение птиц после дождя, слышал даже то, как какая-то из лошадей стояла и грызла удила позади хижины. И ни одного звука от Моргана, кто находился ближе всех. Он, казалось бы, и не дышал вовсе, если присмотреться к тому, как движется его грудь. Еле уловимые движения, которые можно и надумать самому себе, если вглядываться слишком долго и пристально, но посмотрев туда раз — Джон уже не мог отвести взгляда, подмечая каждый его вдох, словно смотрел на пламя костра, не в силах отвернуться, и думал, не смея препятствовать мыслям, которые текли слишком спокойно, как широкая река.       Он думал о том, как менялся Морган, превращаясь в настоящего мужчину на глазах у Джона, который лишь обрастал первой щетиной, только и ища повод, чтобы выбраться из-под опеки Датча, Хозии и Артура, и самостоятельно умотать в город, чтобы выпить или развлечься. Он помнит, как он становился все шире и шире в плечах от грубой и тяжелой работы, как менялись черты его лица, и Джон перестал видеть в них прежнюю мягкость и доброту по большей части. Да, Артур все еще оставался мягким к людям, которые были ему дороги, но он все реже показывал это. Возвращался ночью или через день, уставший, как ломовая лошадь, весь в мыле, чтобы, устало рявкнув на Джона, который интересовался, как прошли его дела, скрыться у себя в палатке. Нет, Марстон не обижался на него за это отношение, лишь понятливо кивал и уходил заниматься своими делами. Несмотря на это, он все еще видел в нем прежнюю улыбчивость и доброту. Пусть взгляд поменялся, стал более цепким, тяжелым, как у хищной птицы. Пусть его лицо потеряло былую мягкость, пусть морщины стали заметнее, глубже, жестче, а щетина с его лица пропадала все реже — Джон видел Моргана, каким он был внутри, видел старого брата и друга, с которым он хорошо проводил время, кто топил его в реке и обучал всему, что знает сам.       Он видел и чувствовал все это, пока не появился Джек, и сам Джон не покинул семью на год. По возвращении, между ним и Морганом, появилась небольшая, но пропасть, и старого Артура он не мог заметить, как бы ни старался. Либо время сделало свое, либо сам Морган не узнавал Джона по прошествии этого времени, чтобы относиться к нему так же, как и раньше. Марстон не знал, сторонясь мужчину, понимая, что он поступил глупо и он виноват во всем, что случилось без него, но по его вине.       Конечно, со временем все почти что вернулось на привычные места, но этот тонкий слой льда никуда так и не мог деться, до того момента, пока все не рухнуло за пару дней.       Вздохнув, пытаясь прогнать этот противный запах крови, который начинал надоедать, Джон удобнее устроился на табуретке и скользнул взглядом по спящему лицу Артура.       «И что потом?», — спросил себя Джон, — «когда он выздоровеет до конца».       Разойдутся ли они или пойдут дальше все вместе. Как одна семья, которой они и являются. Джон не видит дальнейшего пути без Артура. Даже когда давно он пропадал где-то вместе с Мэри, Джону было не по себе, он даже почти ревновал, когда Морган пропадал почти на неделю. А потом тихий разговор с Датчем о том, что он хочет сделать ей предложение. Тогда мальчик возле палатки мужчины думал только о том, что он теряет Артура. Вся новая жизнь Джона после петли проходила рядом с ним, и жизнь без него — казалось пустой и слишком… сложной. Когда человек просто уходит, оставляя тебя на растерзание своему жизненному пути. Какой тогда путь у самого Моргана? У него так же ничего не осталось: только револьверы, пустая бандольера и шляпа. Джон — его семья, единственный, кто остался, и кто сейчас рядом для того, чтобы поддержать или помочь. Он точно не сможет уйти, потому что ему идти некуда и не с кем. И эта мысль вселяла уверенность в Джона, который боялся расставания и жизни без него. Он жил год в одиночестве, и тогда все чаще понимал, что он хочет вернуться, и это все была просто глупая ошибка.       Движение сбоку вырвало его из размышлений, и взгляд быстро метнулся к Моргану, который слегка покачал головой в стороны, а его брови чуть нахмурились. Беспокойный сон? Или он приходит в себя?       Марстон неосознанно придвинулся ближе, садясь на самый край табуретки и вцепился взглядом в лицо Артура, забыв, как дышать. — Боб, — позвал он дока, не смея отворачиваться от мужчины, который медленно и отвратно приходил в себя. — Боб, твою мать! — крикнул он уже громче, заметив, как дернулись мышцы на лице Артура при громком голосе.       Смит в углу сонно нахмурился, а потом резко распахнул глаза и подорвался с места, подлетая к Джону. — Очнулся? — Пытается, судя по всему, — неуверенно сказал Марстон и, сунув руку под оба покрывала, схватил Артура за руку, все еще чувствуя, какая она прохладная. — Это будет сложно, — выдохнул Боб, — он потерял слишком много крови, чтобы вот так легко прийти в сознание. — И что делать? — слегка дрожащим от волнения голосом спросил Джон, сжимая пальцы Артура все сильнее, даже не думая об этом. — Ждать, а потом отпаивать. О, — чуть ли не вскрикнул Боб, испугав Джона, — глаза открывает.       Марстон молниеносно перевел взгляд на глаза Артура и замер, видя, как он пытается их приоткрыть, но веки были словно склеены или весили необъяснимо много. Рука неосознанно усилила хватку, а прохладу его пальцев он перестал чувствовать. — Придвиньте бадью ближе. — Там инструменты. — Делайте, что я говорю. Когда приходишь в сознание после… всего этого, надеюсь, он не выблюет собственные легкие.       Джон ногой придвинул бадью ближе к кушетке, вновь вцепившись взглядом в Моргана, который открыл глаза, слепо уставившись перед собой. Пальцы в руке Марстона слегка дрогнули. Джон сидел и просто ждал, молчал и ждал, не смея ничего говорить и боясь пошевелиться. Глаза вновь закрыты, а через несколько секунд Артур вновь открыл их. Словно пытаясь понять — спит он или все-таки нет. — Даже не представляю, как ему сейчас должно быть тяжело, — вздохнул над Джоном Боб и, хлопнув мужчину по плечу, ушел обратно в свой угол. — Ему нужно спать. Организм знает, что делать, мы можем только помочь ему. — Т-ты куда это? — Спать. Я устал, — и, накрывшись своим рваным покрывалом, Боб привалился плечом к стене, поджав к груди ноги.       Джон вновь посмотрел на Моргана и заметил, что тот вновь в отключке, видимо, так и не найдя силы на то, чтобы держать себя в сознании. Оставалось лишь тяжело вздохнуть и, убрав от него руку, спрятать лицо в ладонях.       Голоса Эбигейл и Джека становились все громче, по мере того, как они приближались к хижине. А Джон после такого напряжения почувствовал, как на него давит сон.