The Dawn Will Come

      От навалившейся усталости Джон решил задремать на табуретке, опасно покачиваясь из стороны в сторону. Он слышал краем уха, как вошли Эбигейл и Джек, слышал, как они тихо разговаривали, как Боб что-то объяснял, но он не мог разобрать ни слова, находясь между двух реальностей: сном и явью, и это состояние было отвратительным. Особенно, когда мозг потихоньку отключается и начинаешь видеть сны, резко вздрагивая на месте. Не спишь и не бодрствуешь — словно зарядили прикладом по голове, и ты держишься за последние секунды за настоящее.       Очередной раз дернувшись на стуле от сильного покачивания, будто бы вот-вот и упадешь, Джон наконец-то открыл глаза, чувствуя небывалую тяжесть усталости, и выпрямился, часто моргая, чтобы хотя бы с сонных глаз отогнать сон. Артур все лежал перед ним и едва заметно дышал, так и не придя в сознание, что огорчало мужчину рядом. Сколько он провел времени в дремучем состоянии? — Как ты себя чувствуешь? — спросил он Эбигейл, вспомнив ее уставшее состояние. — Хорошо, Джон, — ответила женщина и улыбнулась ему, пока тот потягивался на табуретке, довольно постанывая от тянущихся затекших мышц. — Неплохой венок ты сделал, — усмехнулась Робертс и кивнула на изделие в сторону кушетки Моргана. — Это сделал Джек, если честно, у меня ничего не вышло, — почесав щетину на подбородке, он посмотрел в сторону, где оставил венок, но там его не заметил. Кто-то успел накинуть его на шляпу Артура, и теперь он лежал на ее полях, как вторая шнуровка. — И он твой в общем-то. — Спасибо, Джек, — улыбнулась Эбигейл сыну. — Эй! Я тоже старался вообще-то!       Недовольное мычание рядом заставило Джона заткнуться и повернуться к Моргану, который нахмурился и приоткрыл глаза, выглядя чертовски плохо. Казалось, он стал еще бледнее, а синяки под его глазами были почти ярко-фиолетовыми, выделяясь на фоне общей бледности. Боб сразу подошел к нему, приложив ладонь сначала к его лбу и, цокнув языком, откинул покрывало в сторону, переводя руку со лба на его грудь. Джон задал немой вопрос обеспокоенным взглядом. — Он приходит в себя. Наконец-то. Посмотрим, на сколько его хватит, — Боб кивнул, наверное, своим мыслям и сел рядом с Артуром, чтобы если что — быстро помочь ему, а Джон видел загоревшийся интерес в его глазах, и стало до тошного противно. Даже сейчас он видит в Артуре подопытного.       «Насколько его хватит», — повторил про себя Марстон и силой заставил себя успокоиться, сводя взгляд с дока на Моргана, который из-под прикрытых век смотрел перед собой куда-то сквозь потолок. — Артур, — тихо произнес Боб, слегка наклонившись к нему, — вы меня слышите?       Морган лениво перевел взгляд на Боба, и мужчина счастливо улыбнулся, чудом не захлопав в ладоши. — Это хорошо. Постарайтесь кивнуть, если вас что-то сильно беспокоит.       Джон готов был подавиться воздухом от такой просьбы. У него недавно в легких ковырялись и что-то удаляли, чего он до сих пор не видел, а Смит спрашивает, что того сильно беспокоит. Да как его вообще могло что-то не беспокоить после такого?       И Артур едва заметно кивнул, вновь закрывая глаза. — Пить, — шепнул он обессиленно и вновь открыл глаза, пытаясь открыть рот чуть шире, чтобы произнести слова четче, но сил будто бы не было, и Джон пошел за кружкой с водой. — Исключено! — запретил Боб сразу же, как Марстон сделал шаг в сторону. — После такой дозы наркотиков вы своим языком едва владеете, а хотите пить? Нет. Не сейчас, — Боб в подтверждение своих слов отрицательно покачал головой. — Вас тошнит?       Артур так же едва заметно кивнул. — Тоже нельзя. Держитесь. Сейчас вообще нельзя двигаться, но обещаю, ближе к вечеру вы попьете, — укрыв мужчину обратно, Боб еще немного понаблюдал за Артуром, который болезненно водил глазами по пространству перед собой; перед тем, как уйти обратно в свой угол, по пути захватывая свой дневник.       Джон переводил взгляд с дока на Артура и обратно, не понимая, что конкретно происходит. То есть, с Морганом сейчас все в порядке, что он вновь оставил его? Марстон хотел бы что-нибудь сделать, чтобы мужчине стало легче, только вот нечего было сделать, и он не знал, что, поэтому так и продолжил стоять рядом, растерянно смотря по сторонам, в надежде, что какая-нибудь мысль, но посетит его, пока Артур так и водил бесцельно взглядом перед собой, словно пытался разбудить самого себя от странного, бесконечного сна.       Эбигейл тоже встала рядом, сочувствующе смотря на Моргана. Джон хотел спросить у нее подробнее, что происходило. Что у него теперь с телом после того, как Боб резал его, потому что он не решался сам посмотреть, откинув покрывала в сторону. Хотел бы он поподробнее узнать о возникших проблемах. Узнать все, что дало бы ему понять, как мог чувствовать себя Артур во время и после операции. Хотя по его убитому виду можно было сказать, что явно ничего хорошего. И это «ничего хорошего» будет еще долгое время. — Артур, попробуй поспать еще немного, — попросила его Эбигейл, севшая рядом и положив ладонь ему на грудь, словно бы привлекая к себе его внимание. И на удивление Джона, он покорно закрыл глаза. Этот упрямый баран слушался Эбигейл лучше, чем мужчину, и возмущению Марстона не было предела. Чем он хуже ее заботы? Чем его просьбы хуже ее, ведь он так же хочет только всего хорошего. — Надеюсь, ты доволен, — Эбигейл подняла на супруга взгляд, и Джон не смог прочитать по ее глазам, что конкретно она имела ввиду. — Что? — дернул он плечом и выгнул одну бровь. — Ты добился того, чего так хотел. — Разве это плохо? — даже немного опешил мужчина, сделав шаг назад, стараясь найти ногой табуретку, которая стояла неподалеку, чтобы присесть. — Я не это имела ввиду. То есть. — она устало вздохнула, убирая со лба выбившиеся пряди волос, — наоборот, сейчас я… понимаю что ли твое рвение. Может, от того, что все наконец-то потихоньку решается, я стала спокойнее. Но я рада, что все обернулось именно так, — она наконец-то улыбнулась Джону, и тот заметно расслабился, понимая, что его не отчитывают и не осуждают.       Он сам рад, что все обернулось именно так, без драмы и смертей, что после всего случившегося казалось чем-то запредельным. Словно беды так и будут преследовать их после той злополучной ночи, когда он убегал от Артура, слыша позади себя выстрелы и проклятия Моргана. Все дни после, когда он не знал, что делать, смотря на умирающего друга без сознания, слушая все то, что говорила ему Эбигейл: что это не жизнь и лучше просто прекратить это все. Тогда не было ни единой надежды на то, что что-то выйдет из его идеи и желания. Потом док, вселивший наконец-то хоть какую-то крупицу надежды. И вновь облом из-за Артура, который отказывался принимать свой шанс. Джон качался на качелях из противоположных событий и эмоций и его укачивало от всего этого. Его тошнило от всей этой неразберихи, когда ты понимаешь, что, если что-то и произойдет с кем-то из этих людей, то очередной литр крови будет на твоих руках. Любая смерть, которая произошла бы за то время — была бы на совести Марстона, и даже это было для него невыносимо. Но своим эгоизмом и упрямством он все же добился того, о чем мечтал, и это чертовски сильно грело его душу. Мыслей о том, что что-то еще все-таки может пойти не так — даже не было в его голове, несмотря на не очень оптимистичное «посмотрим» от Боба. Теперь все обязательно наладится. Рассвет пришел, пригревая не только светом, но и теплом.       Еще бы, правда, разобраться со свалившийся словно с неба любовью, которая тяготила из-за неправильности, страха и Эбигейл. Ведь, действительно, до того момента, пока Артур не спросил, отчего Джон стал такой тряпкой, сам Марстон не задумывался, откуда идет эта привязанность. Он просто… любил его, как брата, друга, напарника. Он любил его так же, как любил Хозию, Датча, Чарльза, всех тех, кто был с ним в банде, всех, кто прикрывал его, был с ним почти с самого начала. А тут просто несколько минут сумели перевернуть с ног на голову все его представление о привязанности к Моргану, словно кто-то чужой вселил в него эти мысли. Кто знал, что за этим стоит нечто чуть более глубокое и сложное. Но и ответить — когда именно это началось, Джон не сможет.       Смотреть на Артура со стороны привлекательности не было ни малейшего желания. Джон не сможет видеть в нем что-то такое, что видел в той же Эбигейл: чего-то красивого, возбуждающего. Он просто не выдержит таких мыслей и, скорее всего, сорвется. Он думает, что улыбка ему идет, и на этом лучше остановиться, пока все не вышло из-под контроля. Джона стошнит от отвращения к себе же, если он посмеет переступить эту черту. А еще было страшно. А страх Марстон не любил.       Но ему нравилось на него смотреть, даже на такого больного, бледного, ему нравилось скользить взглядом по его чертам лица, заостряя внимание на каких-то мелких деталях, которые волновали его внутри. Какой-то небольшой шрам на лице, форма носа, губ. Считал ли он их по-новому привлекательными? Конечно.       Тяжело вздохнув, Джон закрыл на несколько мгновений глаза, а затем, открыв их вновь, развернулся от Артура и пошел в сторону Джека, оставляя мужчину Эбигейл, которая все еще сидела рядом с Морганом. Он доверяет ей, она тоже любит Артура и беспокоится о его самочувствии, и так же беспокоится о необузданном супруге, который любит необдуманные поступки и свою вспыльчивость, если вдруг что-то идет не совсем по его плану. Надо будет обязательно сказать ей «спасибо» за все то, что она сделала для Джона и всей семьи, и обязательно сказать ей, что он любит ее. Может, как все это закончится, и Артур встанет на ноги. Тогда обязательно.       Сев рядом с Джеком, Джон сразу заметил, как тот протянул ему револьвер, благополучно забытый еще на крыльце, когда вышла Эбигейл. Потрепав мальчишку по голове, Марстон убрал револьвер в кобуру и прислонился спиной к стене, сев на кушетку глубже, и Джек, видимо, вошедший во вкус общения с отцом, подвинулся ближе к нему и посмотрел на мужчину такими глазами, что он сразу понял, что тот ждет общения и обидится, если Джон откажет. Да он и не хотел — занятий все равно нет особо. Из-за ноги на охоту не выйти, коню он не поможет, воды не натащит, да он даже не знает, есть ли тут вода поблизости. Он бесполезен в данный момент. Поэтому Джеку он не отказал в общении, глядя, как расцветает его улыбка.       В итоге парнишка вывел его на улицу ловить насекомых, говоря, что после дождя их наползло еще больше. Но и радость ребенка длилась недолго, так как вновь пошел дождь, прогнав их обратно под крышу. Оставалось похлопать сына по плечу, пообещав, что как-нибудь они обязательно половят насекомых и всех, кого желает поймать Джек, даже плохих парней, чего Марстон делать не особо хотел, не считая пары личностей, которых хотелось не только поймать, но и убить. Медленно, мучительно, чтобы все, кто повинен в том, что случилось с их семьей, всей семьей, поняли свою вину и пожалели о том, что совершили.       Проводив Джека на кушетку, Джон подошел к Эбигейл, которая тихо беседовала с доком и все еще сидела рядом с Артуром, который привычно спал. Хотелось бы, чтобы к концу дня он пришел в себя, и Боб смог получше узнать о его состоянии, осмотреть его и помочь, если потребуется. Да и сам Джон с радостью бы посмотрел на Моргана в сознании. Его лицо, спокойное, спящее, навевало не самые приятные образы и мысли, особенно после всего, что ему пришлось пройти с этим самым лицом. Оно было так похоже на то, которое Марстон видел на скале, и от этого неприятно тянуло под сердцем. Хотелось, чтобы ушла бледнота и болезненность, чтобы пропали синяки под глазами, и его глаза вновь стали такими, какими были раньше: со своей искрой, с былой цепкостью, которые с заботой и какой-то своей любовью смотрят на каждого, кто дорог самому Артуру. — Как ваша нога, Мистер Марстон? — спросил Боб, вырвав Джона из размышлений. — Не беспокоит? — Как по-вашему должна беспокоить простреленная нога? А? Болит она, — едва ли не рыкнул Джон и сел рядом с Артуром, поворачиваясь к супруге. — Ты так и не отдохнула? — Нет, куда мне. А тебе лучше отдохнуть, ты выглядишь едва лучше Артура.       Джон устало провел ладонью по лицу и тяжело вздохнул. Себя он не видел давно, не считая момента, когда брился, пытаясь рассмотреть себя в небольшом зеркале. Но как-то в тот момент было не до разглядывания себя и своего состояния. — Может, поспишь? — еще раз спросила Эбигейл и положила ладонь на бедро Джона, чтобы привлечь его внимание. — Успеется. Хватит беспокоиться обо мне, не развалюсь. — Дядя Артур поправится? — спросил Джек, незаметно подошедший к родителям, и Эбигейл усадила его к себе на колени, чтобы он не стоял рядом. — Конечно, поправится, — ответила она сыну. — Он сильный.       И на этих словах Морган приоткрыл глаза, словно слышал, что говорят о нем. — Артур проснулся, — сказал Джек и сполз с коленей матери, подходя к мужчине, но рука Джона вокруг его запястья не дала подойти слишком близко. Подтянув сына ближе к себе, Марстон глянул на Артура, следя за тем, как он переводит взгляд с одного человека на другого. — Привет, — сказал Джон, когда взгляд Моргана задержался на мужчине. — Боб? — окликнул его Марстон, чуть повернув голову к доку, не сводя взгляда с Артура.       Смит быстро подошел к группе людей и, отогнав Джона с сыном, сел рядом с Морганом, внимательно всматриваясь в его лицо. — Ну и как вы? Держитесь? — спросил док заинтересованно. — А похоже? — прохрипел он, щурясь то ли от боли, то ли от звука собственного голоса. — Похоже, что вы живы, и это уже хорошо, — улыбнулся мужчина. Артур вынул руку из-под покрывала, но уронил ее на пол пути к лицу. — Пить хотите?       Морган кивнул, прикрыв глаза, и Джон быстро пошел к ковшу с водой, чтобы наполнить металлическую кружку Артура. Джек, видя, что Артур очнулся и начал разговаривать, попытался сам начать у него спрашивать то, что интересно ему, но Эбигейл быстро оттянула ребенка от мужчины и шикнула ему на ухо, что сейчас не время. — Вот, — сказал Джон, протягивая кружку Бобу, который сразу принял ее из рук Марстона. — Не напрягайтесь. Пейте медленно, по чуть-чуть, — говорил он, приподнимая голову Моргана над подушкой. — Если станет больно, то лучше сразу сказать об этом, — наклонив кружку, Боб позволил Артуру сделать несколько небольших глотков. — Не вздумайте кашлять. Бога ради, не смейте. Нельзя. Запрещено. Категорически.       Сделав несколько глотков, Морган взглядом сказал Бобу, что пока хватит, и он убрал от него кружку и аккуратно уложил голову мужчины обратно на подушку.       Все трое, кроме дока, с взглядом, полным надежды смотрели на Артура и молчали, ожидая продолжения его разговора с Бобом. Но он молчал, а сам Смит, нервно барабаня пальцами по бедру, не предпринимал никаких попыток с ним говорить. Просто сидел и внимательно следил за тем, как меняется выражение его лица со спокойного на какое-то встревоженное. — Как все прошло? — едва слышно спросил Морган. — Вы живы, это уже хороший знак. Прошло все нормально, — улыбнулся ему Боб и, пристав с кушетки, откинул покрывало с его груди, обнажая безобразный шов на боку и открытую рану, из которой немного виднелась пропитанная кровью марля. Разрез шел почти от талии и заканчивался где-то под его рукой. Джек, со словами: «фу-у», встал с коленей матери и ушел, а Джон нахмурился. Видеть такую большую рану на Артуре ему приходилось впервые, и неприятная судорога прошлась по его боку, словно бы у него была рана, и ее трогали. — Мне надо сменить марлю, терпите и не дергайтесь, — Боб пару раз легонько хлопнул его по плечу и отошел ненадолго в сторону, видимо, за новой марлей и антисептиками. — Ты это видела? — тихо спросил Джон у Эбигейл, и она медленно кивнула, смотря, как и супруг — на рану.       Морган слегка наклонил голову, чтобы увидеть, куда все смотрят и чему так удивился друг, но не смог увидеть ничего, да и сил даже для шейных мышц не было. Настолько паршиво он себя, кажется, не чувствовал ни разу. — Итак, — вздохнул Боб, подойдя обратно к мужчине, держа в одной руке банку с раствором, а в другой марлю. — Не дергаться, не шипеть, не кряхтеть и не злиться, — сказал он и сел рядом, протягивая руку к ране. — Я насмотрелась, — прошептала Эбигейл и встала с табуретки, чтобы уйти к Джеку.       Джон проводил ее взглядом и, кинув растерянный взгляд на Артура, сел на ее место, смотря на то, как Боб, смочив новую марлю, начинает медленно вытягивать старую, не сводя взгляд с Моргана, который, кажется, ничего не чувствовал. — Вам не больно? Дышать не тяжело? — спросил он, не заметив ни одной гримасы боли. Мужчина качнул головой. — Это хорошо. У меня, кстати, осталась та самая удаленная пораженная часть! Хотите взглянуть? Я думал поизучать ее. Но увы, было много писанины сегодня насчет произошедшего, да и устал я, — тараторил Боб, откидывая в бадью с инструментами, которая все еще стояла недалеко от кушетки, грязную марлю и аккуратно пропихивая внутрь новую, слегка придавив ее сверху ладонью. — Зачем это? — спросил Джон, наблюдая за всеми манипуляциями дока, удивленно даже для себя, доверяя ему во всем этом деле. — Жидкость всасывает. Через пару-тройку дней можно будет зашить до конца, — убедившись, что марля плотно прилегает к боку, он накрыл Артура обратно по самый подбородок. — Если что-нибудь начнет беспокоить, мистер Марстон, — обратился он уже к Джону, понимая, что он будет следить за ним, — сразу зовите меня. Неделю с него ни в коем случае нельзя спускать глаз. Артур, вы потеряли много крови, к сожалению. Поэтому сегодня ночью вам надо хорошенько отдохнуть, а завтра я постараюсь отпоить вас травами и дать пару пластин, чтобы вы быстрее пришли в себя, — сказал он Моргану, который все время смотрел на дока, впитывая каждое слово, и не говоря ничего в ответ. — Через неделю он поправится? — спросил Джон вместо Артура. — Через неделю ему только можно будет на ноги вставать, Мистер Марстон, — улыбнулся ему док и поднялся с кушетки под застывший взгляд Артура, который смотрел в одну точку после его слов. — Вы застряли тут, как минимум, на пару недель еще. Это при лучшем развитии событий, — пробубнил он уже задумчиво перед тем, как вновь усесться в свой угол.       Джон перевел взгляд на Артура и замялся, не зная, что сказать, потому что Морган смотрел в ответ, также молча, словно ждал чего-то. Каких-нибудь слов или действий. — Рад, что все позади, — тихо сказал Марстон и опустил взгляд с Артура, не выдержав этого контакта. Сердце бешено билось в груди не то от волнения, не то от страха. — Тебя, правда, ничего не беспокоит? — спросил он еще раз вместо остальных и поднял взгляд к Моргану, заметив, как тот качнул головой, все не сводя мутных изумрудных глаз с друга. — Хорошо, — шепнул себе под нос мужчина и задумчиво потер шею. — Я спать хочу, — сказал ему Артур, и Джон закивал головой, смотря на свои колени. — Я присмотрю за тобой. Ты молодец, — кинув улыбку Моргану, который закрыл глаза, Джон тяжело вздохнул и тоже закрыл глаза.       Вся неделя была слишком запутанной для всех, слишком скомканной, чтобы цеплять из нее значимые дни. Джек все больше скучал, иногда отказываясь разговаривать со всеми, погружаясь в себя, и Джону было искренне жаль его. Что он застрял здесь с ними, без единого интересного занятия, без друзей, которые окружали его на протяжении четырех лет. Еще и гусеница умерла по непонятной причине. Мальчик не должен был видеть все эти ужасы, его не должно было быть здесь — он этого не заслужил. Но вот и то, что может дать им их прошлая жизнь. Они без гроша за душой, за их голову назначена награда, и только ленивый дурак не станет их искать, Артур чуть не погиб у них на руках, а рядом с ними все это время был маленький ребенок, которого они изо всех сил пытались отгородить от этого. Даже Боб под конец пытался заниматься с мальчиком, чтобы отвлечь его от дневной скуки. И Джон не возражал, полностью доверившись странному доку, который слишком много сделал для них.       Эбигейл так же все больше ворчала, что скоро здесь будет их новый дом, совсем недалеко от тех мест, которые принесли им столько неприятностей. Ругалась на Джона, что он такой невнимательный и порой ленивый, если дело касалось помощи. Например, проверить силки или просто притащить воды из бочки. Ругалась, что он сам начинал повышать на нее голос, если она чем-то недовольна, говоря, что это не его вина, что они настолько здесь задержались. Хоть и понимая, что отчасти виноват, как раз именно он. Чаще всего они ругались за хижиной, чтобы их было слышно не так хорошо и немногие их слова можно было разобрать. А потом целовались, как подростки, которым слишком не хватало друг друга. Особенно Джону, который яро жаждал разрядки, вжимая супругу в стену позади нее, пока она не начинала шипеть от боли в лопатках. Покрывал ее шею жадными поцелуями, слушая тяжелое дыхание рядом с ухом, скользя рукой вверх по ее бедру, комкая ткань от платья и быстро отстранялся, понимая, что часть его мыслей была с мужчиной за стенкой, который только начинал разминаться перед тем, как наконец-то встать.       Уходил от нее со словами, что им надо быть с Джеком и, что как только все образумится, он затрахает ее до полуобморочного состояния.       К слову, с Артуром он почти не общался. Не от того, что не хотел, он жаждал этого всем сердцем, но тот не разговаривал ни с кем. Чаще молча игнорируя их вопросы или рассказы. Иногда разговаривал с доком, если он спрашивал о самочувствии, но с остальным он вел себя так, словно они были в чем-то виноваты. Даже малыша Джека отправлял обратно к родителям, редко позволяя ему насладиться обществом мужчины. И Джон искренне не понимал, что происходит. В сердце сидела какая-то неясная прохладная тревога, обволакивающая все внутри, ведь никто не знал, что с этим сделать. Боб говорил, что это может быть послеоперационное состояние, и ему просто нужно немного времени. Но Марстон знал, что Артур не тот человек, который будет себя так вести после всего произошедшего. Он силен и телом, и духом, чтобы вести себя подобным образом.       И, сидя неподалеку от него, в тысячный раз собирая и разбирая револьверы, он думал, что они сделали не так и что было в голове у Моргана. Он волновался за него так, словно его жизни вновь что-то угрожало.       Боб заверил их, что все прошло хорошо. Шов он зашил до конца, говоря, что скоро мужчине можно будет встать. Самого Артура почти ничего не беспокоило, несмотря на общее недомогание и остаточные боли в груди с кашлем, который прорывался сквозь его горло, скорее, как привычка. Иногда ему тяжело было дышать и даже больно, чем он пугал всех, кто видел его лицо, искаженное болью, но это быстро уходило, как только к нему подсаживался док, укладывая его в нужное положение и начиная говорить, как правильно дышать. Несмотря на все это, он был «в норме», — как говорил сам, почти каждый раз, когда кто-то спрашивал его о самочувствии. Когда не игнорировал.       Но даже это «в норме», не могло успокоить Джона ни на миг.       Любовь, которая возникла будто бы из воздуха никуда так и не делась, с этим волнением становясь все ощутимее и яснее для Джона, который старался спрятаться от этого за Эбигейл и сыном, редко думая о Моргане подобным образом. Хотелось сбежать от него хотя бы на пару дней, чтобы очистить мысли, где его было слишком уж много. Сердце выжигало грудную клетку жаркими, яркими ударами, стоило посмотреть на него, пока в голове крутились мысли, что хочется побыть рядом, коснуться, поговорить, услышать его голос и поймать взгляд. До жаркого невозможно хотелось хоть чего-нибудь от него и до такого же непонятного сильного желания хотелось что-нибудь сделать для него.       И это пугало до оцепенения. Это было неправильно. Настолько приятно, что хотелось сказать, что это правильно, но страшно, что все вопило, что это ложь.       Ночами Джон уходил неглубоко в лес и, сев возле дерева, просто думал о том, что с этим делать, пока его ничто не отвлекает, кроме редких ночных звуков. Убивать это не получалось, потому что Артур все время рядом, карабкается за привычным состоянием, чтобы встать на ноги, лежит, нуждающийся во всех них. И с этим невозможно было расстаться. Джон волновался за него, и это мешало. Возможно, расставание помогло бы, но, вопреки желанию убить это, Марстон даже боялся думать о подобном исходе.       Он был в таком состоянии, что хотелось рвать на себе волосы и биться затылком о ствол позади себя. Лишь бы найти ответы на решение этих проблем.       Единственная радость, которая была у Джона, не считая выздоровления Артура, что было чудом — была лошадь, которая уже едва заметно хромала, когда Марстон привычно проходился с ними по окрестностям, чтобы размять или напоить в найденном недалеко ручье. Его же нога беспокоила значительно меньше, но все еще заставляла прихрамывать, особенно под конец дня, когда она получила достаточно нагрузки.       Сам Морган поправлялся, кажется, быстрее, чем нога Джона или коня. Бледность с его лица пропала за тройку дней, уверенность в голосе вернулась на второй день, а желание встать наконец-то било ключом на четвертый день, и Бобу стоило немалых усилий и слов, чтобы убедить его, что еще рано для таких подвигов. Все были рады видеть, как мужчина приходил в себя, видеть, как он меняется у них на глазах, превращаясь из трупа обратно в человека. Глаза наконец-то вернулись к своему прежнему цвету, крадя у Марстона несколько секунд, стоило встретиться с Артуром взглядами, синяки из-под глаз почти пропали. Единственное, что все еще волновало всех это то, что он почти ни с кем не общался. Действуя так избирательно, словно каждое слово давалось ему с огромным трудом. — Как ты, приятель? — попытался Джон в очередной раз, когда все наслаждались теплым солнечным днем снаружи хижины. Сел рядом с Морганом и вздохнул, заранее зная, что это провальный вопрос. — Нормально, — ответил он, пожав плечом, немало удививший мужчину своим ответом. — Скоро Боб наконец-то даст тебе встать, а? — усмехнулся Марстон, увидев ответную улыбку Артура. Сердце пропустило удар, и он поспешил отвернуться. Просто игнорировать, умрет само. — Да уж. Наконец-то… — Ты довольно молчаливый последнее время, — совершил очередную попытку Марстон, рассматривая посветлевшее пятно крови под ногами, оставшееся с того дня. Словно было вечность назад или во сне всех, кто ждал или проводил эту операцию. — Да… думаю о всяком, — вздохнул он, попытавшись сквозь бороду пробраться к подбородку, чтобы почесать его. — Думал? О чем же? — аккуратно спросил Джон, уже помечая этот день в голове, как важный, потому что Артур вновь начал разговаривать. И с кем? С Джоном, которого игнорировал больше остальных. — О том, что было, что сейчас. О том, что будет. Обо всем, — он пожал плечами и посмотрел на друга, который удивленно выгнул покалеченную шрамом бровь. — Что мы потеряли. Черт, просто потеряли все, что у нас было, — усмехнулся он, почесав подбородок. — Мда уж… — Не все, — возразил Джон, сморгнув удивление. Очень вовремя он задумался об этом. — Не считая того, что у нас остались мы сами. Мы потеряли семью. Я потерял семью. Настоящую, кажется. Словно все они были со мной с рождения, — все говорил Артур, словно пытался высказать все, о чем думал эти дни, и Марстон не думал перебивать его. — Забавно то, что я готов был убить за нее, и с радостью умер бы за нее, и вот итог, — Артур попытался поймать взгляд Джона и, когда это получилось, продолжил, — и я умер за нее. Хотя бы за часть. — И как тебе это решение? — Если Эбигейл и Джек будут счастливы и в безопасности, то я буду рад, что решился на это. — Сам убедишься в этом, когда встанешь на ноги, и мы уйдем отсюда. — Конечно, — кивнул Артур. — И об этом ты думал все это время? — Да нет. Переосмыслил некоторые вещи. Думал много о чем, так, ерунда, — отмахнулся он. — Вспоминал Датча. Он был со мной и Микой.       Джон выпрямился и осуждающе посмотрел на Моргана. А вот это уже интересно. — Ты не говорил мне об этом, — немного осуждающе сказал мужчина. — Я никому не говорил. Не считал нужным. В конце концов, ничего интересного там не произошло. Они просто ушли. — Датч, — ненавистно выдохнул Джон и разочарованно покачал головой. — Бросил меня, бросил тебя. Дважды, — усмехнулся он. — Забудь. — Забудь?! — воскликнул Марстон и поднялся с кушетки, взмахнув руками в недоумении. — Джон, перестань. Это точно не то, о чем я сейчас хочу говорить. — Как скажешь, — отмахнулся он и отошел от Моргана, начиная ходить взад-вперед перед ним, думая о том, что он сказал. И его злости не было предела. Хотелось раскроить череп. Обоим, кто там был, особенно Датчу, который в очередной раз оставил Артура. Насколько глубоко должен был забраться туда Мика, чтобы изменить его настолько сильно? Казалось, от Датча осталась только оболочка, потому что даже слова чертовски сильно отличались от старого-доброго папани, не считая пары любимых фраз. — Я это все равно так не оставлю, — сказал напоследок Джон, перед тем, как закрыть эту тему, кинув на Артура злобный взгляд. Тому оставалось только лишь вздохнуть, закатив глаза. Марстон знал, что он эту тему так легко не оставит. — Ничего не болит? — спросил он, чтобы сгладить напряженную обстановку между ними. — Только шов, — спокойно ответил Морган, смотря на Джона, который наконец-то остановился возле него и облегченно вздохнул. — Удивительно. Я до сих пор не до конца осознаю все это, — усмехнулся Артур. — Я тоже. Но и думать о прошлом нет особого желания. Ты, вроде бы, здоров и… — Марстон улыбнулся, — это уже радует. — Да. Словно ничего и не было. — Не смей больше так долго и усердно думать, — сказал Джон, подходя к двери, чтобы выйти к остальным. — Ты нас чертовски напугал.       И он вышел, слыша, как хрипло засмеялся Артур в ответ. Марстон не слышал его смеха так долго, что колени чуть не подвели его, и Джон поспешил закрыть дверь.       Когда Боб наконец-то позволил Моргану встать, придерживая его под руку — это было сродни празднику для всех, кто присутствовал на этом событии. Если бы у Джона был алкоголь, он бы с радостью выпил, потому что вид стоящего Артура, который довольно надменно улыбался от этой победы, говорил о том, что все наконец-то налаживается как нельзя лучше. А когда он начал постепенно выходить на улицу, появился повод задуматься о том, что наконец-то делать с их будущим, потому что идти было некуда.       Эбигейл все чаще задавала этот вопрос Джону, а он думал, не решаясь спрашивать на этот счет у Артура, потому что боялся того, что он скажет, что на этом их пути расходятся. Теперь вместо его смерти он боялся разделения настолько сильно, что хотелось остаться тут, пусть Морган еще недельку другую поваляется в кровати. Хотя бы рядом будет.       И это было эгоистично с его стороны. Джеку нужен нормальный дом, нормальные условия, чтобы жить и расти, Эбигейл заслуживала большего, нежели эта старая брошенная хижина. У него семья, которая была от него зависима, а он вечерами думал о том, как поступит Артур. Эта чертова привязанность, казалось, портила все, что только могла, но поделать с этим он не мог ничего, ему словно мешали поступать разумно.