The Dawn Will Come

Слэш
NC-17
Завершён
380
автор
SiReN v 6.0 бета
Размер:
456 страниц, 45 частей
Описание:
Посвящение:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
380 Нравится 365 Отзывы 104 В сборник Скачать

Часть 34

Настройки текста
Примечания:
      Продвигаясь куда глаза глядят, медленной рысцой, под недовольное пофыркивание кобылы, которая дремала до того, как ее потревожил хозяин, Артур почти немигающим взглядом смотрел на дорогу меж ушей лошади и думал. В очередной раз спасаясь от тяжести своих мыслей, он все равно думал, даже верхом не в состоянии хоть немного очистить голову от ненужного мусора. А еще на него давил Марстон, как каменная глыба, а временами, как рой комаров, облепляющих шею и лицо. Ему нужно было немного пространства и воздуха. Но воздух в его состоянии тоже был удушающим, несмотря на всю его свежесть и прохладу от ночи.       Переведя кобылу в шаг, Артур расслабился и опустил ладони на бедра, позволяя животному идти туда, куда оно само пожелает, и лошадь продолжила просто идти вперед, минуя редкие кусты, валуны и прочие препятствия, то и дело ведя ушами на любые подозрительные шумы в ночи. Артур поднял взгляд от ушей лошади и задумчиво начал осматриваться по сторонам, стараясь вспомнить эти места, где он был годы назад. Но растительность разрослась, а дорога слишком далеко отсюда. Все, что отложилось у Артура в голове от этих мест, это горы вдалеке и обрыв с бурной рекой неподалеку, что еще целые года будут неизменными в этом месте. Горы так уж точно. Ну и небольшая ферма неподалеку, где стоял лишь небольшой домик и пара загонов скупых на скот. Может, ферма стала больше, может загнулась — этого он не знает и проверять не хочет. Он хочет просто прогуляться и наконец-то очистить на сон грядущий свою голову и мысли, которые все не хотели успокаиваться.       Устало потерев виски пальцами, Артур тяжело вздохнул и прикрыл глаза, вновь опуская взгляд к ушам лошади, которая замедляла шаг, пока мужчина не сжал ее бока чуть сильнее. Слова Джона про круг, про то, что он хочет сделать и куда уехать с Артуром, чтобы побыть только с ним, и чтобы он успокоился — тут было над чем подумать.       Слова Марстона с его этими наивными и слишком сладкими желаниями — были странными. Да и видеть в таком состоянии Джона было непривычно. Да, он был слишком нежным последние дни, слишком часто пытался показать это Артуру, и, казалось, Морган уже должен был начать привыкать к этому, но временами такое поведение мужчины заставляло нервничать. Заставляло нервничать с непривычки, с неправильности интонации Джона, с его действий и мыслей. Они были… неуютными порой, а порой Артур подцеплял это поведение от Марстона, сам того не замечая, наполняя себя теплотой. Но он хотя бы держал себя в руках и максимум, что мог сделать — это сболтнуть лишнего или просто быстро обнять мужчину. И сейчас, вспоминая все эти свои порывы, он медленно передвигал мысли в то русло, почему ему вообще хочется дать Джону что-то эдакое. Теплое, нежное, что-то, что он бы точно оценил и что-то, что сделало бы его чуть счастливее.       Симпатия и та самая извечная привязанность ведь подразумевает то, что хочешь сделать близкого счастливым?       Целовать Джона было приятным удовольствием. Поначалу странным, пока Артур привыкал к тому, что вообще происходит, и кто находится напротив него с терпким запахом, колючей щетиной и грубым голосом, но потом, когда сердце, бьющееся как пойманная птица успокоилось — стало спокойнее, и он позволил себе углубиться в то, что давно забыл. Щетина стала мягче, терпкий запах Марстона после жаркого рабочего дня — чуть слаще, твердые мышцы под пальцами были приятными на ощупь, а его губы… К его губам Артур все еще привыкает. Порой они казались лучшими в его скудной на поцелуи жизни, а иногда казались простым ядом, вселяющим в его сердце неподдельный страх и новые тревоги.       Артуру много чего нравилось в Марстоне.       Нравились его большие ладони, которые могли крепко, но тепло похлопать по спине. Теплые, с твердыми и шершавыми мозолями на ладонях и кончиках пальцев от долгой работы без перчаток. Длинные сильные пальцы, которые словно могли пролезть везде, куда могли вообще дотянуться его руки. И их касание Артуру нравилось, он начинал любить эти прикосновения. Грубые, теплые, даже горячие, но особенно, когда они были собственническими. Объятия Марстона, когда он комкал его рубашку на спине, притягивая мужчину ближе к себе — грели как ничто другое, и, несмотря на все собственные запреты и неуверенность, с ними хотелось сдаться окончательно, уткнувшись носом в его шею, потому что с ними чувствовалась и безопасность.       Он любил его глаза, которые умели выражать столько эмоций, сколько Джон не сможет назвать по своей глупости. И даже сам не знал этого, удивляясь, как некоторые могут читать его без каких-либо произнесенных слов. Темные, глубокие, затягивающие в его же темную бездну, если он зол. Вселяющие ужас перед человеком. Злиться он умел хорошо. А иногда взгляд становился щенячьим, если ему что-то не нравится и он что-то хочет, или как у оленя, если тот чем-то испуган или сильно удивлен. И его распахнутые глаза, за которыми будто можно было увидеть край его открытой, по-детски наивной души, Артур любил чуть сильнее темных и пожирающих изнутри. Довольного и открытого Марстона он всегда любил чуть сильнее, нежели тот был чем-то взвинчен или зол. Но у всего были свои стороны. Хорошие и плохие.       Шрамы, которые появились у него, словно говорившее о начале новой жизни, ему тоже нравились. Уродливые и воспаленные поначалу царапины и швы отталкивали, ужасали, стоило взгляду задержаться на его лице дольше, и в мыслях было только то, что прежнего Джона с его оленьим взглядом уже не вернуть, и все, что было у него в его очаровании — пропало. Но, несмотря на опасения Артура и еще многих в банде, кто шутил по поводу его внешности, царапины с помощью Гримшоу и великого лекаря Хозии, быстро затянулись. Ни воспаления, ни швов, ни уродства. Редкая краснота, пара оставшихся дырок от наложенных швов, а после, когда и их пришлось снять, они были почти незаметны. Раньше Артуру не приходилось даже подумать о том, чтобы коснуться Марстона, почувствовать их неровность под пальцами, но сейчас, вспоминая их глубину, прорезь в щетине, где они не давали ей расти — Артур понимал, что новый Джон стал ему ближе и намного приятнее глазу.       Изгиб его спины, талии и плечи со спины начинали ему нравится тоже чуть сильнее обычного. Только если тот не уходил от него в порыве злобы или не убегал, стоило Артуру сделать что-то не то. Когда тот едет верхом, уверенно и расслабленно держась в седле — Артур все чаще кидал на него взгляд последние несколько дней. Широкие плечи, которые приятно было обнимать, узкая для мужчины талия, которую тоже было приятно обнимать, притягивать за нее к себе. Да и как приятно было просто прижиматься к нему сзади. И с этими мыслями в ночи хотелось вернуться обратно, разбудить его, чтобы просто обнять и постоять так совсем недолго. В его крепких медвежьих объятиях держать Джона немного более удобно и приятно, нежели Линтон.       Как относиться к его губам, которые ему уже приходилось целовать и не раз — он все еще не знал. То, что любят целовать люди, то, что было главным в поцелуе, сладким у любимых людей, мягким, теплым. Артур путался в том, что они привносят в его жизнь. Морган не мог точно сказать, что он наслаждается каждой секундой поцелуя, глотает каждый поцелуй и вздох Марстона, жадно ловит его губы. Этого нет. После стольких лет все, что он делал — облизывал собственные губы, изредка поцелуи ему снились ночами, и то, что дала ему жизнь сейчас — было странным. Грубым, жестким, слишком уверенным по забытой опытности Моргана, хотя с его скудным опытом забытых лет, он и опытным в этом деле не мог себя назвать. Напор Джона отлично чувствовался в каждом поцелуе, который он старался углубить. Давление, нетерпеливость, жесткость его щетины, которая будто бы старалась вонзиться в его кожу, пробившись сквозь щетину Артура. При каждом поцелуе Артур чувствовал, словно Джон становился горячее, начиная источать больше тепла, чем до этого. Джон, действительно, был голодным на них и наслаждался каждой секундой, пока Артур не отстранялся, чего Морган не мог сказать о себе. Поцелуи ему нравились, но, кажется, ему просто стоит еще немного привыкнуть к голоду и горячей крови Джона, чтобы подстроиться под него и начать, как и он, наслаждаться ими. Что он точно мог сказать о его губах, так это то, что он любил улыбку, которая появлялась на них.       Слушая глухой топот копыт о сухую землю, Артур вспоминал и сравнивал двух Джонов, каких он знал. Малыша Джонни, который бросил банду, попал под голодных волков и боролся за его жизнь, и Джона Марстона, кто построил дом, отомстил тому, кто сломал его семью, признался другу и брату в том, что его тяготит.       И это были два разных человека. Давний Джон был пакостным койотом и воробьем, если его кто-то обижал. Скалил острые маленькие зубы и довольно тихо, но агрессивно рычал, поскуливая, если ему что-то не нравится, он зол или боится. Или хохлился и надувался, отскакивая в тень, если что-то шло не по его плану.       Настоящий Джон уже не был ни койотом, ни воробьем. Вспоминая черты его лица, голос, повадки и то, как он теперь может оскалить зубы, он явно видел в нем одинокого матерого волка. Его клыки уже не были маленькими и острыми, он не поскуливал, если злился. Щерился и сразу кусал, и от прожитой жизни и возраста одним укусом мог раздробить кость, вместо небольших порезов. Места для воробья больше не осталось. Остался лишь волк, которого он все еще воспитывал внутри себя. Но, как мог судить Артур по себе и его семье, этот волк мог и повилять хвостом, уткнувшись носом в чью-нибудь ладонь, чтобы его погладили или мог лизнуть сам. Уж Артур ощутил сполна то, каким может быть настоящий Джон Марстон. И он нравился ему гораздо больше пакостника и сорванца годы назад.       Марстон стал мужчиной. Грубым, сильным, самостоятельным, и это нравилось Моргану. Сила, грубость, самостоятельность. Теперь он мог дать отпор, врезать. Врезать сильнее, чем годы назад, если не кулаком, то словом. Черт, да он и умнее стал!       Хотя старый-добрый Джон все еще был теплым для его сердца и воспоминаний.       И эта теплота от всех мыслей, сравнений, приятно пригревала внутри, а ветерок, теплый, подувший ему в спину, словно начал раздувать тлеющие внутри него угли, все распаляя и распаляя их.       Глаза, голос, губы, характер, черт, да, даже его горячие и жадные поцелуи — все это любил Артур, пусть и все еще привыкал. Любил настолько сильно, что все еще был готов отдать за это жизнь. Это его Джон, его и ничей больше. Мысль все еще пьянила, как и день назад, все еще поджигала его в мутных мыслях. Все, что они когда-то разделяли, всю связь, преданность до побега, все, что они починили и склеили потом, когда все рушилось на глазах. Любовь была всегда, преданная, слепая, сильная, что Артур готов был отдать жизнь. Сердце всегда болело за придурка, оно всегда пропускало удар от его неудач или его боли. Морган всегда держал его рядом, чтобы спасти, помочь или поддержать. Семья Джона была и его семьей, за которую он готов был убить любого.       И сейчас, чувствуя, как жар поднимается по его телу, как все тяжелее и тяжелее становится дышать, Артур вырисовывал у себя в голове четкий ответ того, что он любит Джона. Влюбляясь во все его черты по новой, ловя себя на ярких образах младшего с его улыбками и смехом, влюбляясь во все это, он мог начать по слогам говорить себе, что он влюблен и любит Марстона. Окончательно.       Только это не принесло желанного облегчения, и жар перерос в тяжесть, что тяжелым клубком пригрелась на груди, как подожженная связка динамита.       Стало страшно от своих мыслей и желаний. Он уже ловил себя на этих мыслях, каким-то боком принимал их, и это было спокойно. Но теперь, когда это был окончательный ответ, Морган испугался, что именно он попал в эту ситуацию. Как теперь себя вести, что делать, что говорить? Негодование и злость заклокотали внутри него и, сжав бока лошади, он пустил ее галопом, чтобы охладить эмоции.       Он больше не хотел отталкивать Джона, не хотел думать о том, что наконец-то решил. Больше не будет того круга, по которому они бегали из-за скорлупы Артура. Но какой же родной она была! Расставаться с ней не хотелось — было страшно. Она была комфортной, защитной, сидеть в ней и щериться даже на Джона — было приятно. Он не видел себя без нее, не видел себя открытым и на постоянной основе любящим.       Все это было забытым, старым, чуждым и от этого пугающим. Пугающим до онемения собственного сознания, где пульсировала только одна мысль того, что он вновь вляпался в эту поганую любовь, от которой по собственной преданности к Джону и тоски, просто не сможет отказаться.       Его тянуло к ней и мужчине, но он абсолютно не знал, что теперь делать, ощущая всю свою беспомощность, как новорожденный птенец.       Скорость, ветер и свист в ушах не помогали его состоянию. Чесались кулаки, всегда, когда он был зол или загнан собственными решениями, и помогало лишь то, что он мог выпустить пар. Дракой или пустить кровь. В такие моменты именно он был горячим на кровь, а не Джон. Бить в челюсть и видеть смерть в такие моменты — он любил. Это успокаивало.       И, завидев силуэт койота, который, низко склонив голову, вынюхивал свою добычу, Артур, направил лошадь в его сторону, чуть прибавив ей скорости. Стрелять не хотелось — его могут услышать.       Он любил животных. Моментами больше, чем людей, но он так же не был хорошим человеком. Стараясь убивать быстро, были моменты, когда он нарочно не добивал животное, наслаждаясь его криками и агонией. Потом он корил себя за это, но это помогало. Он был жестоким человеком, выращенным в малой доле теплоты, которую весь мир старался забрать, и все, чему ему обучали — это убивать. И смерть он видел все свое детство. Он начал убивать еще в детстве, даже не в юношестве, и до сих пор помнит лицо первого человека, кто погиб от его ножа.       И все подгоняя лошадь, которая уже готова была сорваться в карьер, Артур метил в маленького пакостного койота, который резко поднял голову на приближающийся грохот, который становился все ближе и ближе. Кобыла, задрав голову, протестующе взвизгнула, но пятки хозяина, которые поддели ее бока, заставили бежать дальше на дикое животное, которое источало для домашней лошади только опасность, пусть и было небольшим.       Сорвавшись с места, маленький койот помчался прочь, поджав хвост и испуганно взвизгнув. — Дави его, детка, — шепнул Артур кобыле и слегка пригнулся к конской шее давая ей больше возможности для броска.       В конце концов, сделает доброе дело для фермы, которая должна быть неподалеку. Эти маленькие паршивцы так или иначе будут доставлять неприятности. Таскать кур, пугать скот и просто нервировать своими «песнями», стоит им сбиться в стайку.       Протестующе мотая головой, сбавляя скорость, кобыла приближалась к дикому животному, которое от страха бежало вперед, не смея сворачивать в сторону. А Артур не спускал с темного, словно тень зверя, взгляда, телом и ногами направляя кобылу на его тушку.       Испуганно визжа, мотая острой мордой в стороны, словно он старался укусить или испугать приближающуюся опасность, койот скрылся под крупным телом лошади и оглушительно заорал, разрезая криком тихую ночь, когда почти тонна мяса задела его огромными копытами.       Слушая визг раненного животного, Артур резко развернул лошадь обратно и, под повторный взвизг, который, казалось, не прерывался, проехался по нему вновь, пока все не стихло.       В оцепенении глядя перед собой, Морган дышал через раз. Его мелко трясло, лошадь гарцевала на месте, дикими глазами косясь на изувеченную копытами тушу. При дуновении ветра Артур почувствовал яркий запах свежей крови, и не глядя на то, что сотворил, поехал обратно к лагерю. Сил смотреть просто не было.       От произошедшего стало немного спокойно. А тошноту от самого себя, что пришла вместе с облегчением, он чувствует на протяжении всей своей жизни, чтобы она как-то мешала ему. Он все равно попадет в ад.       Главное перед дорогой или падением туда, он хочет насладиться временем с Марстоном.       Кажется, он знал, что хочет сделать.       И подогнал кобылу, чтобы чуть быстрее добраться до их лагеря.       На улице все еще ночь, Джон уже окончательно спит, и будить его для своего комфорта эгоистично, и Артур признает этот эгоизм. Немного неловко от того, что придется прервать его сон, но ему будет еще более неловко, когда придется объясняться перед мужчиной, почему его пришлось прервать. И отчего-то ждать до утра, а потом момента, когда удастся выцепить Джона из толпы — не хотелось. Слишком долго, а зная время и самого себя, Морган мог с уверенностью сказать, что все надуманное сейчас может быстро улететь с первыми лучами солнца.       В тишине и во тьме от ночи делиться чем-то тайным и дорогим было отчего-то более комфортно, чем при свете дня, когда весь мир вокруг тебя живет полной жизнью, практически оглушая. Да и пока уверенность в правильности своих действий живет внутри мужчины — он будет идти вперед, и ничто не сможет его остановить. Не сейчас, когда беспомощность перед самим собой отступила на задний план.       Приметив огонь от гаснувшего костра, Артур притормозил кобылу, чувствуя, как постепенно падает куда-то сердце, замедляя свой ритм, в страхе неизвестного будущего, а его уверенность медленно уползает. Он даже поймал себя на мысли, что не понял, откуда вообще взялась эта слепая уверенность, которая толкала его вперед, несмотря ни на что. Словно был окрылен этой страшной новостью.       Но ведь Джон поймет его? Примет и обрадуется сам? Он ведь должен после всего того, что сам говорил.       Соскользнув со спины коня, Артур нервно похлопал кобылу по шее и пошел к лагерю, то сжимая, то разжимая кулаки, и с каждым шагом уверенность в происходящем медленно угасала.       Но это же Джон. Его Джон, и бояться его глупо, верно? Бояться Марстона, то же самое, что бояться дождевого червя. А Артур знает его столько лет, они через столько всего прошли, что происходящее сейчас — лишь должно добавлять уверенности, что он не оттолкнет и все правильно поймет.       Но, протягивая руку к палатке, Морган думал, что это все выглядело так абсурдно, что он поджал пальцы в последнюю секунду, но запястьем все равно отодвинув край ткани, чтобы слегка пролезть к спящему Марстону.       Мужчина, вопреки ожиданиям Моргана, не спал. Артур чуть не столкнулся с ним носом, когда нагнулся и просунул голову в палатку. Джон отшатнулся моментально, стоило Моргану появиться у него перед глазами и раскрыть рот, будто бы он хотел что-то сказать. Артур мог только выжидающе смотреть на него, чувствуя, как сердце в тревоге пропускает удары один за другим. Он не спал, и это появление среди ночи было глупым. Очень глупым. — Ты где был, твою мать? — хриплым голосом спросил Джон и немного отсел от Артура, который так и стоял, согнувшись и сунув голову в палатку Марстона. — Гулял. — Среди ночи?! — возмутился он и сразу нахмурился. — Д-да. А что? — Ничего, — сразу ответил Джон и покачал головой, прижимая подбородок к груди. — Мы… мы можем поговорить, Артур? — спросил он, наверное, у своих ног, так как все его внимание было направлено на них, и Артур кивнул, хотя его кивок мужчина даже не увидел. — Да, — ответил он сиплым низким голосом и вытащил голову, позволяя Джону выйти за ним.       Сердце отчего-то беспокойно билось в груди. Почему Джон не спал и выглядел таким потерянным — он не знал. Что-то случилось? Артур что-то пропустил? Ушел тогда, когда не стоило уходить?       С этими мыслями, грызя собственную губу в ненужных размышлениях и нервах, которые он сам себе накручивал на кулак, он шел за Джоном, который уверенно двигался все дальше и дальше от лагеря, и чем глубже в лес уходил Марстон — тем беспокойнее становился Морган, все не решаясь спрашивать мужчину, что в общем-то здесь происходит и куда он, собственно, собирается так далеко и в такое время. — Так достаточно далеко для тебя, Артур? — спросил нервным и в то же время обеспокоенным голосом Джон и повернулся к мужчине, который сразу вопросительно выгнул одну бровь, задавая вопрос молча.       Артур обернулся через плечо и даже не увидел света от костра — куда Джон его завел. И он не понимал, зачем так далеко. — Зачем так далеко? — спросил он и повернулся обратно к Джону, который тяжело вздохнул и сполз спиной по стволу дерева, закрывая ладонями лицо. — Что происходит, Джон… — настороженно произнес он и, сделав пару шагов к мужчине, встал напротив, смотря на него сверху-вниз. Сердце все еще нервно барабанило внутри. Мысли о какой-либо влюбленности быстро ушли на задний план из-за тревоги того, что тут могло произойти, пока его не было. — Это ты мне скажи, Морган. Что происходит, — аккуратно-агрессивно сказал Джон, медленно подняв взгляд к Артуру. — Я не понимаю… — Где ты был?.. — Гулял, решил проветриться. — Среди ночи? — Да. В этом есть какая-то проблема? — В том, что ты съебался куда-то среди ночи и ничего не сказал?! — Джон встал и почти вплотную подлетел к Артуру, словно хотел ударить его, но быстро взял себя в руки и лишь тяжело вздохнул. — Я, блять, волновался… Я, блять, до сих пор волнуюсь, Морган, — уже тихо продолжил он, поднимая взгляд к лицу взволнованного Артура, который, кажется, проглотил язык. — За тебя, Артур. Что происходит… Я, правда, переживаю. — Да все нормально, — растерянно пролепетал Артур и сделал шаг назад, чувствуя, будто бы его загоняли в угол. Видеть такого Джона было неприятно, он хочет видеть его улыбку и горящий взгляд, и он чувствовал свою вину за эти испуганные глаза. — Нормально?.. — устало выдохнул Джон и протянул ладонь к Артуру. И тот шарахнулся в сторону, словно Джон тянулся к нему горящей головешкой. — Мы далеко, Артур. Тут никого нет, нас никто не увидит. Только если белки, — без доли веселья усмехнулся он и опустил ладонь, поймав испуганный взгляд Моргана. Марстона покидали все силы, когда он так себя вел. — Артур… — Все хорошо, — на автомате сказал он.       Джон опустил взгляд в землю и спиной пошел назад, пока не уперся в дерево и не облокотился о него, так и не подняв взгляда.       Артур должен был что-то сказать, он это чувствовал, но не знал, что именно произнести. Его рвало на части от противоречий. От противоречивых чувств, действий, желаний и эмоций, которые рвались через его запреты. Хочется видеть улыбку, слышать смех, хочется видеть счастливого Джона, без забот и печалей, а то, что он видит сейчас — подкашивало. Он слишком любит его, чтобы терпеть этот разбитый вид. Боль Джона — его боль. Была и есть. Всегда. И сейчас — он причина его боли. — У тебя всегда все хорошо, Артур, — словно приглушенно сказал Джон и слегка поднял голову, краем глаза следя за мужчиной неподалеку. — Всегда, блять. Знаешь… — он выпрямился и облизал засохшие от нервов губы, — я вспоминаю те дни, когда ты угасал у всех на глазах. Отходил от лагеря, чтобы прокашляться, смахивал кровь с ладоней, обтирал ее, хрен разницы. С твоей слабостью, когда слова еле выговаривал — ты был в порядке. Когда тебя шатало после приступа — ты был в порядке, — перечислял Джон, следя за Артуром, который так же, как и он, внимательно, краем глаза, смотрел в ответ и молчал, чуть поджав губы. — Даже в той проклятой хижине, когда ты умирал, Артур… ты был в своем ебаном порядке. Мне это поперек горла. Когда и так все видно. И если ты думаешь, что со своим «нормально» ты можешь успокоить, отвадить какие-то подозрения — ты ошибаешься. Ты делаешь только хуже.       Артур хотел было открыть рот, но поднятая ладонь Джона быстро заткнула его, оборвав все мысли. Всю ложь, которая пригрелась у него на языке с его «порядком». — Твое состояние видно лучше, чем ты думаешь. Страхи… И, — Джон тяжело вздохнул, — я боюсь за тебя, Артур. Так хочется участвовать в твоей жизни, и не только как назойливый мешок дерьма рядом. Знаешь, насколько неприятно видеть эту потерянность, когда любишь кого-то настолько сильно?       И Артур моментально согласился с его словами, прекрасно понимая, насколько неприятно видеть испуг и растерянность на любимом и родном лице. И вместо озвученных слов пожал плечами. — Мы так далеко от лагеря, что я орать могу, и нас не услышат, а ты все равно шарахаешься от меня, — Джон сделал шаг к Артуру и внимательно осмотрел его настороженное выражение лица. — Ты можешь расслабиться? Здесь никого, — Марстон осторожно поднял ладонь и так же осторожно положил ее на щеку Артура, приглаживая его волнение большим пальцем. — Я так устал видеть тебя в таком состоянии, друг… Уж теперь окончательно устал. — Джон, — выдохнул Артур, словно хотел что-то сказать, но более не произнес ничего. Смотрел в его глаза, которые источали только тепло и чувствовал расслабляющие касания.       Кажется, он хотел что-то сказать Джону, пока ехал обратно, но слова приклеились к нёбу, и все что он мог сделать, только прикрыть глаза, прильнув к его ладони, хотя бы этим сказав ему, что он расслаблен и доверяет. — Мы столько дерьма повидали, — продолжил свой монолог мужчина, с наслаждением наблюдая за спокойным наконец-то лицом Моргана. — Столько дерьма натворили. И как не хочется терять ни единого луча в этой жизни. Того, что хоть как-то греет. Хватит все держать в себе, Артур. Две жизни не проживешь, верно? — усмехнулся он, прибившись своим лбом ко лбу старшего. — Так зачем же терять из этой жизни что-то хорошее?       Артур даже под закрытыми глазами видел улыбку на губах Джона, чувствовал, и это грело, расплавляя его изнутри. Теплота и спокойствие, исходящие от мужчины, его уверенность — все это прибавляло уверенности и спокойствия самому Моргану, чьи руки сами потянулись к мужчине, чтобы слегка обнять.       Марстон прав, прав во многом. Но как же страшно признать эту слабость как себе, так и ему. Слабость, которую, сам Джон уже, казалось видит яснее некуда. И ведь он принял ее, не осуждал и не смеялся. Принял любого Артура, каким он может быть, принял весь его скопившийся за годы яд, пьет его вместе с Морганом и не давится. Лишь бы мужчине досталось меньше, и это подпитывало Артура к тому, чтобы сделать ответный шаг и почувствовать хотя бы раз себя в безопасности. И от Джона желание защитить исходило довольно четко и сильно, чтобы пропустить это мимо себя с мыслями, что ему защита и комфорт просто не нужны. — Я все думал, куда ты пошел среди ночи. Вернешься ли, стоит ли идти за тобой, не угодишь ли ты в какие неприятности, — шептал Марстон, сам закрыв глаза. — Но я знаю, как ты любишь побыть один. И я чуть было не пошел за тобой, когда ты в таком состоянии. — Каком, — наконец-то выдавил из себя Артур. — Растерянном. Пожалуйста, Артур, не заставляй меня умолять.       Прижав Джона ближе и уткнувшись носом в его шею, Артур глубоко вдохнул, цепляя терпкий аромат его кожи, который стал, действительно, чуть слаще, чем раньше. Роднее и теплее, с какими-то до жути знакомыми оттенками, которым он не мог дать названия; те, что придавали сладость, грели, заставляли ком приятно крутиться внутри. — Я люблю тебя, — сказал он ему в шею. И могло показаться, что это были его собственные слишком громкие мысли, если бы он не решил продолжить, явственно ощущая, как шевелит собственным языком и слышит свой голос. — Я думал над этим, когда уехал. Что я все-таки испытываю к тебе.       Пальцы Марстона, зарывшиеся в короткие волосы на затылке и слегка сжавшие их, едва ли не вызвали стон, и Артур против своей воли отстранился, прислоняясь лбом ко лбу мужчины.       Глядя в темные глаза Джона, видя наконец-то нахальную улыбку на его губах после услышанного, Артур свободно вздохнул и, облокотившись здоровой рукой о дерево позади Марстона, чуть толкнув его к нему, поцеловал, затыкая собственные мысли и мысли Джона, чтобы тот наконец-то перестал волноваться и тоже расслабился.       И на сей раз целовать его было в разы приятнее, и накатывающие волны этого удовольствия Артур чувствовал, как никогда прежде, с каждым касанием увеличивая напор, наконец-то ведя, а не следуя за Джоном.       Стон Марстона, когда пальцы Артура пробрались под его рубашку, послали волну мурашек и дрожи. Нагло поддев его губы языком, Морган быстро углубил поцелуй, чувствуя, как тает в его руках Джон. Такой Марстон ему определенно нравился. Ведомый, без напора, готовый сдаться мужчине перед собой, сдаться с голодом и желанием, которые были с ним в этой покорности. Дрожащий от желания, нервный от незнания, что делать с собственными руками, горячий под одеждой и готовый, кажется, на все.       Под песни сверчков и под кронами деревьев, без любого признака людей, Артур готов был дать Марстону то, чего он так хочет. И чего так сильно начал хотеть сам Артур, чувствуя под пальцами старые шрамы и твердые мышцы. Язык Джона, который все больше был без дела, когда Джон замирал под прикосновениями, забывая о поцелуе. Его тихие, едва различимые, чаще проглоченные во вздохе стоны.       Заводило. После растерянности, страха — это заводило. Когда все, вроде бы позади, после всего напряжения, которое скопилось внутри, его хотелось хоть как-то выплеснуть, и Джон, готовый на все для Артура, был хорошей добычей.       Толкнув Джона к дереву, Артур случайно притерся своим пахом о его и громко зашипел, сразу отстраняясь от приятного и тесного касания. Хотелось большего контакта, везде, где только можно. Под ладонями, под губами, под грудью, везде, где можно было коснуться, но в итоге, Артур лишь ладонями пробирался все выше под его рубашкой по животу Джона, почувствовав, как порвалась от натянутости пара пуговиц, отлетая в сторону и с едва различимым звуком падая в траву.       Оторвавшись наконец-то от губ Марстона, Артур скользнул влажными губами по его челюсти и провел языком по шее, сразу кусая кожицу, чувствуя, как напрягается под его руками тело Джона, и как он шипит рядом с его ухом, все сильнее сжимая пальцами его плечи.       Марстон выбил воздух из Артура, когда одним резким и сильным движением прижал его вплотную к себе, чуть ли не заставив навалиться всем телом. Морган врезался лбом в кору дерева перед собой и прикусил губу. Широкие ладони Марстона быстро скользнули вниз по его спине и сжали задницу, прижимая все ближе и теснее к себе. И давление, которое так отчаянно искал Джон, все не давало нормально глотнуть воздуха. В состоянии Артура это было чревато одышкой, но сознание пьянело с каждым разом, стоило Марстону чуть удобнее притереться к Моргану, шепча что-то совершенно неразборчивое. — Давай же, Морган, — обжег он его ухо и прикусил мочку, подаваясь бедрами навстречу мужчине. — Полегче, жеребец, — усмехнулся Артур и едва отстранился от мужчины. Перед глазами опасно темнело, и он поспешил глотнуть побольше воздуха. — Дай пару секунд, — попросил он полушепотом и положил лоб на плечо Марстона, постепенно приходя в себя.       Пальцы Джона, вновь зарывшиеся в его волосы на затылке, были приятнее всего на свете. То, как он начал поглаживать, а потом слегка почесывать. Глаза закрывались против воли хозяина, который старался отдышаться, чувствуя, как начинают будто бы гореть изнутри его легкие.       Пару раз кашлянув, когда горло запершило от жадного дыхания, Артур встал перед Джоном и потерянно улыбнулся, чувствуя необъяснимую легкость.       Джон хотел было сказать, что таким он хочет видеть Артура всегда, но не стал, потому что слова были лишними, да и вряд ли бы они что-то привнесли сейчас в Моргана. Возможно, испугали бы сильнее, оттолкнули, либо бы тот опять подумал и решил, что ему неприятно это слышать. Зная Артура и его мысли последние дни — могло бы произойти что угодно, поэтому Джон лишь мягко улыбнулся. — Тебе надо учиться правильно дышать в такие моменты, — усмехнулся он, и Артур фыркнул в ответ, качнув головой. — Научишь, знаток? — прохрипел мужчина и вновь толкнул Джона к стволу позади него. Джон рассмеялся, когда толчок выбил из его легких половину воздуха. — С удовольствием.       Артур неодобрительно, но с улыбкой на губах, покачал головой, опуская взгляд к растрепанной рубашке Джона, где отсутствовала пара пуговиц.       Ему нравилась эта расслабленность, которая была между ними, нравилось это бессилие, которое испытывал каждый перед другим. Этим хотелось наслаждаться дольше. Когда вокруг никого, когда Джон такой податливый и спокойный. Доступный для всего, чего бы ни хотел сделать Артур. Когда Джон такой без чужих глаз вокруг, пусть и закрытых, руки Моргана сами тянулись к мужчине. К крепкому и горячему телу.       Протянув руки к Джону, Артур завлек его в новый поцелуй, без какого-либо напора, и спокойный, даже непривычно-нежный ответ от Марстона — был более, чем приятен.       Тяга к мужчине и его телу уже не была такой странной и даже начала приносить удовольствие, когда это тело было под его руками. Какая разница, кого трогать и целовать — когда любишь этого человека?       Усмехнувшись сквозь поцелуй, Артур отстранился и облизался. — Что? — с улыбкой спросил Марстон, вклинивая свое колено меж ног Артура, пока тот так расслаблен. — Уж не подумал бы, что настолько сильно будет тянуть к вам, мистер Марстон, — все еще посмеивался Артур, чувствуя, как вновь его прижимает к себе Джон, все сильнее надавливая бедром на его член. Почему Марстона тянуло именно в это место — он не понимал, потому что такого же желания не испытывал. Было… неловко, но он не сопротивлялся, пока еще это не переросло во что-то более откровенное. Сделает вид, что не замечает. — Как насчет того, чтобы после охоты поехать и поймать мне пару рабочих мустангов? — шепнул ему Джон, прокладывая влажную дорожку из поцелуев к его шее. — Это уже превращается в план в твоей голове, верно? — выдохнул Артур, отклоняя голову, предоставляя свободный доступ к его шее. От дразнящих поцелуев его веки задрожали. Дыхание вновь стало тяжелым, а будто бы просчитанное движение коленом меж его ног, выбило и так скудные остатки воздуха. Ладно, тяга Марстона к его паху будет оправдана хотя бы тем, что это чертовски приятно. — Возможно, — промурлыкал он в ответ в его ворот. — Уж отпускать тебя в таком состоянии… Не-е. — Какой же ты наглый, Марстон. Как собака с костью. — Не противься, дорогой. — О, заткнись.       Поцелуи и изредка грубые ласки Марстона могли бы продолжаться еще долго. Но когда его рука медленно, будто бы невзначай поползла по его груди вниз, пока не остановилась на поясе патронташа, рядом раздался треск и громкое шипение, от чего Артура резко отшатнуло в сторону, будто бы взрывной волной. Джон сам резко обратил взгляд туда, где раздался звук, пытаясь успокоить испуганное в груди сердце.       Ночь порой пугала слишком уж сильно со своей мнимой тишиной. — Что это, — спросил скорее себя Артур, звуча довольно испуганно. — Еж? — сделал догадку Джон и тяжело сглотнул, вглядываясь в ночную темноту рядом с ними. — Здесь? — Просто предположил.       И маленький, шипящий комок иголок вылез из кустов, шумя так громко, словно через кусты пробиралась лошадь. Артур свободно вздохнул, увидев поганца, а Джон лишь добродушно усмехнулся. — Маленький сукин сын, — рыкнул Артур и полез в сумку, выуживая оттуда яблоко. — Я стащил у тебя одно, — сказал он Джону, и тот подозрительно выгнул бровь.       Разрезав его на четыре части, он положил дольки на землю неподалеку от ежа, который сразу зашипел, сворачиваясь в клубок, и сделал пару аккуратных шагов в сторону. Маленькое животное так и лежало, свернувшись клубком, не собираясь притрагиваться к еде, которая уже источала аппетитный аромат. — Пошли, — шепнул он Джону, и, не дожидаясь мужчину, сам пошел в том направлении, откуда они пришли, надеясь, что он прав в пути.       Джон кинул последний взгляд на животное и пошел за Артуром, глупо улыбаясь тому, как испугался Артур и каким испуганным было его лицо, когда он смотрел на свернувшегося ежа. Уж если он испугался какого-то треска, далеко от каких-либо людей, Джон не мог предположить, как его трясет от его ласк, когда кто-то может войти. И как он будет себя вести, если их все же увидят.       Может, он, правда, был более легкомысленным на этот счет, не чувствуя подобной тревоги.       Артур остановился возле своей палатки и повернулся к Джону, когда тот подошел к своей. Быстро улыбнулся ему и залез внутрь, не говоря более ни слова.       Тяжело вздохнув на тот факт, что на сегодня с Артуром покончено и он пошел спать, Джон подкинул топлива в огонь и сам полез в свою палатку. С приятными и такими даже в воспоминаниях яркими прикосновениями Артура, он будет ворочаться всю ночь.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.