Falling in love

Кто-то однажды сказал ему, что самое страшное — это забвение. Юнги и не помнит, кем, когда, в каком контексте это было сказано и какой смысл в это вкладывался: то ли страшно, когда забываешь ты, то ли когда тебя, но формулировка была в точности такой. Так или иначе, довольно иронично, что эта фраза — едва ли не единственное, что он очень ясно запомнил. И в его ситуации — да, забывать страшно. Он чувствует себя так, словно в его чертоги памяти ворвались воры, перетрясли все полки, опрокинули шкафы и забрали с собой 90% всей собранной им информации, оставив какие-то обрывки разметавшимися на полу. Например, Юнги помнит своего старшего брата. И родителей помнит. В памяти, правда, совсем не отложились моменты, когда мама успела вернуться из своего извечного светло-каштанового в натуральный черный, когда папа поседел окончательно, когда у брата появились морщинки на лбу и вокруг глаз (и жена? о боже, еще и дети? он что, теперь дядя?). Он помнит свой выпускной в школе, помнит свою первую вечеринку на посвящении, помнит, даже то, как переборщил с соджу — сливовым, его потом пару недель воротило от запаха сливы… — Вы не помните, что произошло? Сливовое соджу. Папа приносит домой Холли — маленький комочек коричневых кудряшек со сверкающими глазами-пуговками. День рождения мамы, когда он случайно подпалил себе брови, зажигая свечки на торте. Много всего, но все не то. — Не помню, — шепчет он. Доктор кивает, как будто что-то для себя уяснив, еще разок светит ему в глаза фонариком, проверяет его на рефлексы, дает какую-то книжку для первоклассников и просит его сопоставить картинки — целый ворох каких-то тестов, чтобы определить, насколько сильно он повредился головой. На то, что он повредился головой, указывают несколько факторов: бинтовая повязка на голове, под которой все чешется, тот факт, что он в больнице и лежит под капельницей, ну, и то, что его память словно превратилась в сито с крупным фильтром, а у него остались только жалкие крохи воспоминаний, осевших на решете. Родители (а еще брат, его жена и маленькая девчушка, цепляющаяся за ее юбку) приходят утром: немного плачут, немного дразнят его, немного смеются, но в итоге рассказывают, что он попал в аварию, хорошенько приложился головой о подголовник, в результате чего заработал себе сотрясение с трещиной в основании черепа. Вроде ничего страшного — он очнулся и прогнозы у врачей хорошие, но все же… Но все же. Мама всхлипывает: «ты даже не помнишь, что у тебя родилась племянница!». Папа успокаивающе гладит ее по плечу: «доктор сказал, что память должна вернуться». Гымджэ шутит: «надеюсь, ты не вспомнишь, сколько дал мне в долг». Девчушка (боже, он дядя!) выкрикивает: «почему у дяди Юнги такие синяки? дядя похож на енота!». Юнги тоже немного плачет, немного смеется — он все еще очень сконфужен и дезориентирован происходящим, но ему теперь не так страшно, потому что рядом с ним есть семья, они обязательно помогут ему восстановиться и понять, что он забыл, и что… — Ох, Чимин-а! — вдруг восклицает мама. — Заходи, дорогой, они сказали, не больше пяти посетителей, но нас тут как раз четверо… Юнги поднимает глаза. Склоняет голову набок. Хмурится. На пороге палаты стоит мужчина: запыхавшийся, из-под расстегнутого пальто виднеется официальная белая рубашка с ослабленным галстуком, уложенные волосы растрепались — он тяжело дышит, словно бежал. Он смотрит на Юнги широко распахнутыми глазами с совершенно неописуемым выражением в них — страх, облегчение, отчаяние, что-то еще, такое глубокое и такое непонятное… — Юнги? — выдыхает он. — Солнце, я приехал сразу, как позвонили, извини, что не был с тобой все это время, я… Юнги все смотрит на него и смотрит. Потом переводит взгляд на маму, и ее улыбка медленно затухает. Все они ждут от него чего-то, и он понимает, что должен что-то сказать. Но что? Если он скажет, что не знает этого человека, то это будет очень невежливо. В нем снова поднимается паника. Все говорит о том, что он должен его знать — и затянувшееся молчание, и горькое выражение на лице этого мужчины, и это его «солнце»… — Я не помню тебя, — говорит он честно. — Прости. Все приходит в движение после этих слов: мужчина опирается о дверной косяк, прикрывая рот ладонью с блеснувшим на безымянном пальце золотым кольцом, мама ахает, а Гымджэ напоминает: — Доктор сказал, что память восстановится, никакой паники! Юнги все никак не может оторвать взгляда от лица этого мужчины: теперь в его глазах только горечь, горечь, горечь и стоящие слезы. Юнги очень хочет его вспомнить: хотя бы только ради того, чтобы стереть это выражение с его красивого лица. — Ладно, — подгоняет папа. — Пойдемте отсюда. Дадим им поговорить наедине. Юнги не хочет говорить с ним наедине: ему все еще страшно и он все еще сбит с толку, а без поддержки родных все это обещает быть неловким. Он молчит, когда мужчина снимает свое пальто и вешает на спинку стула, молчит, когда он подтягивает стул к его койке и садится. С минуту они просто рассматривают друг друга: Юнги пытается не напоминать себе, что у него ушиблено все лицо, глупая бинтовая повязка на голове и глаза как у енота — он смотрит и не может насмотреться. Этот мужчина красивый: ровная золотистая кожа, четкие, будто точеные скулы и челюсть, аккуратный нос, одинокие черные прядки выбились из укладки и обрамляют высокий лоб… Тяжелое выражение, осевшее в уголках поджатых губ и на дне темных глаз, ему совершенно не к лицу. — Ты правда не помнишь, кто я? — спрашивает тот наконец полушепотом, склонившись к его койке так, словно хочет быть ближе, но не решается коснуться. — Честно, — морщится Юнги. — Я бы не стал шутить с такими вещами. Тот вздыхает, утирает мокрые ресницы и оглядывается. Зачем-то тянется к прикроватной тумбочке, хватает с нее что-то блестящее и протягивает ему: — Вот оно. Должно быть, сняли, когда проводили свои тесты, но вот… У Юнги перехватывает дыхание, когда он рассматривает золотое кольцо на его маленькой ладони — точно такое же, как и то, что украшало его безымянный палец. — Боже мой. Пожалуйста, не говори мне, что это кольцо дружбы или что-то в этом роде… Он фыркает, и что-то похожее на улыбку мелькает на его красивых губах. — Это твое обручальное кольцо, Юнги. Меня зовут Пак Чимин, и я твой муж. У Юнги мигом кончаются все слова — он смотрит на Чимина в неверии, пока пытается обработать полученную информацию, чтобы сложить ее на пустующую полку одного из разграбленных шкафов в его памяти. У него есть муж. У него есть муж, которого он не помнит. Это рождает так много вопросов, что они в голове не умещаются: как они познакомились, сколько уже женаты, счастливы ли они, какой у них дом, была ли у них свадьба… Самое главное: как он смог отхватить себе такого мужчину? — Я надеюсь, ты молчишь не потому что расстроен этим фактом. — Нет, я просто поверить не могу. Типа… вау. Очень интересно проснуться и узнать, что ты замужем. Чимин опускает взгляд на свои пальцы, в которых он крутит кольцо. — Это хорошо или плохо? — Я не знаю, — пожимает Юнги плечами. — Не помню. Наверное, хорошо, потому что ты определенно выглядишь как мужчина моей мечты. Теперь Чимин улыбается — но только на мгновение, прежде чем между его бровями залегает глубокая складка и он закрывает лицо руками. — Боже, какая же странная ситуация, — стонет он. — Я абсолютно сбит с толку. Ты — это все еще ты, но я для тебя как совершенно чужой человек. И я понятия не имею, как к тебе обращаться и вообще не против ли ты… Юнги хмурится. Он очень хорошо его понимает: перед ним человек, которого он определенно любил и с которым был очень близок, но все, что он чувствует — только любопытство. — Конечно, я не против. Доктор сказал, что воспоминания рано или поздно вернутся, так что нам нужно просто немного над этим поработать. — Только вот любовь — не воспоминание, а чувство, и воспроизвести ее в памяти просто не получится. — Давай начнем прямо сейчас. Как мы познакомились? Чимин отнимает ладони от лица, зачесывает волосы пальцами назад и фыркает: — Ты не представляешь, как сильно мне хочется воспользоваться твоим положением и сказать, что мы познакомились через общих друзей. Мы поступили на стажировку в одну компанию, но на двух стажеров было только одно вакантное место, и вот… в общем, мы пытались выжить друг друга со стажировки, но в итоге приняли обоих, и ты пригласил меня на свидание. Юнги прикрывает глаза рукой. — Боже мой. — Ты все еще не жалеешь? — Нет, звучит как самая романтичная история, которую я готов рассказывать своим внукам перед камином. Чимин смотрит на него с нежностью, все еще склонившись так, будто сдерживает себя от того, чтобы коснуться его — взять за руку или погладить по щеке. Юнги совсем не против этого: да, он не сможет вспомнить любовь, но не причины, по которым влюбился — он может увидеть их и сейчас. — Я же для тебя незнакомец. Ты так легко принимаешь тот факт, что ты замужем за тем, о ком понятия не имеешь? — Да, потому что я уверен, что это были чудесные отношения, ведь я обожаю людей, которые стараются выкинуть меня с работы. — Что это за работа? Честное слово, у него нет ни малейшего понятия, но это сейчас не главное. — А что дальше? Как мы начали встречаться? — Ну, первое свидание было кошмарным, — посмеивается Чимин. — Мы все время говорили о работе и в конце опять разругались. Но все стало хорошо, когда меня перевели в другой отдел, мы попробовали еще раз… И встречались четыре года, прежде чем я сделал тебе предложение и мы поженились. У Юнги что-то сладко щемит в сердце. Он с довольно раннего возраста представлял себе свою свадьбу: чтобы с влюбленными взглядами на алтаре, с обменом кольцами и швырянием букета в толпу (ведь у каждой девочки есть свои мечты о самом большом дне в ее жизни, так же говорится?). — Как это было? Чимин достает из кармана пальто смартфон и снимает его с блокировки, протягивая Юнги. У него на обоях — их свадебное фото, оба в костюмах с белыми бутоньерками, держатся за руки и смотрят друг на друга с почти осязаемым через фото восхищением. Он не может вспомнить любовь, но он может ее увидеть. — Мы уехали в Калифорнию, — говорит Чимин тихо, пока Юнги не может оторвать взгляда от фотографии. — Совсем небольшая церемония — человек на пятнадцать, но по всем канонам. — А медовый месяц? — Сняли виллу в Санта-Монике — две недели отдыха перед океаном, американских баров и секса на пляже. Ты сгорел на солнце, а я отравился уличной едой, но это все равно был лучший медовый месяц, который можно было пожелать. У нас дома где-то есть видеохроники, обязательно нужно посмотреть их вместе. И Юнги снова чувствует себя обокраденным — его лишили воспоминаний, которые должны быть самыми счастливыми в его жизни, а он может только надеяться на то, что сможет их восстановить. Он протягивает телефон обратно и серьезно спрашивает: — Чимин, а что будет, если я не вспомню? Тот снова опускает взгляд на обручальное кольцо в своих пальцах и пожимает плечами. — Я думаю… конечно, я отпущу тебя, если ты захочешь, потому что ты не должен оставаться со мной только из-за того, что мы были вместе. Юнги берет его за руку первым, и эта маленькая теплая ладонь ощущается в его руке очень правильно, словно соединились две смежные детали. — Нет, я не про это. Я уверен, что если влюбился в первый раз, то влюблюсь и во второй, но… Черт, тогда мне понадобится еще одна свадьба. И медовый месяц в Санта-Монике с сексом на пляже и дрянной уличной едой, договорились? В глазах напротив — любовь, любовь, любовь и стоящие слезы. — Обещаю. Тогда, я предполагаю… нужно сделать и предложение во второй раз? — Куда же без этого. Чимин берет его ладонь в свои руки и прижимается губами к его пальцам — мягкий и проникновенный жест, Юнги явно может представить, как он делал это в первый раз. — Все эти пять лет с тобой были лучшими в моей жизни, — шепчет он. — И даже если ты их не вспомнишь, то я буду помнить за двоих, а мы создадим еще больше новых воспоминаний. Мин Юнги, ты выйдешь за меня еще раз? Юнги кивает, и его же обручальное кольцо снова садится ему на палец — на свое законное место. Он не сможет вспомнить любовь: он полюбит еще раз.