Falling in love

Поднимаясь к себе в квартиру, Юнги совершенно не ожидал, что вечер пятницы пройдёт хоть сколько-нибудь необычно. У него в холодильнике — несколько баночек отличного холодного пива и завезенная мамой домашняя стряпня, а в списке «Посмотреть позже» как раз пылятся новые серии дорамы, до которых никак руки не доходили посмотреть. Отличное завершение рабочей недели: праздник лени и полного отсутствия продуктивности… Правда, стоит ему выйти из лифта, как он замечает на своем этаже какого-то незнакомого парня, что уже само по себе удивительно: консьерж в холле был похуже цербера и в дом чужих не пускал. Значит, к кому-то пришли гости (что в вечер пятницы — плохие новости), либо кто-то переезжает (что в вечер пятницы, да и вообще — плохие новости). Но потом Юнги понимает, что паренёк вполне целенаправленно шагает к его входной двери, поворачивается к ней, но вместо того, чтобы взяться за ручку, идет прямо на дверь, словно ее совершенно не видя… — Эй! — окликает его Юнги, подходя ближе. — Мне кажется, вы ошиблись дверью. Я тут живу. Тот оборачивается, вскидывая бровь. — Какое совпадение, Юнги-ши, я тоже. — Он отворачивается, оставляя Юнги ловить ртом воздух от такого нахального заявления, но тут же оборачивается обратно. — Погоди-ка, ты что, умер? Добро пожаловать в тусовку, что ли… Такие слова заставляют Юнги не только потерять дар речи, но и поперхнуться воздухом. Этот нахал не только говорит гадости, но и откуда-то знает его имя, а еще говорит так, словно имеет какие-то права на его квартиру. — Умер? — ахает он. — Вы в своем уме вообще? Лучше уходите отсюда, пока я не вызвал полицию. Парень смотрит на него как-то даже снисходительно. — Да, понимаю, сначала в это сложно поверить. Ну, нам бы лучше сдружиться, потому что мы теперь соседи, и... — Все, довольно, — мотает головой Юнги. — Дайте мне пройти, и, я клянусь чем угодно, если вы не прекратите мне докучать, я позвоню в полицию. Тот пожимает плечами и отходит в сторону — на лице у него то ли скепсис, то ли все то же снисхождение. — Ну, когда смиришься со своей смертью, не приходи плакаться. Юнги прикрывает глаза. Вдох, выдох, у него впереди весь вечер пятницы, суббота и воскресенье, полные лени и прокрастинации, холодное пиво, домашняя жареная курочка и дорамы… — С чего вы вообще взяли, — спрашивает он так спокойно, как только может, — что я умер? — Если бы не умер, то мы бы с тобой тут не разговаривали, — фыркает незнакомец. — То есть, вы тоже?.. То есть, не тоже, но по-вашему… — Ага, мертвее мертвого. Юнги кивает. — Ого. Вот оно как. Ну, спасибо за то, что открыли мне глаза, но мне пора. До свидания. Он достает из сумки ключи, пока мужчина рядом с ним складывает руки на груди и смотрит на него почти что насмешливым взглядом из разряда «ну давай, попробуй». Юнги пробует. Засовывает ключи в дверную скважину и проворачивает их, распахивая дверь, потом встречается с недоуменным взглядом паренька и пожимает плечами. — К сожалению, получается, я не мертвец. — Ты… погоди, ты что, видишь меня? Но раньше же не видел! Лучше бы и дальше не видел, думает Юнги, давит из себя кривую улыбку и уже распахивает дверь, как парень хватает его за локоть и с выражением абсолютного неверия сразу же отдергивает руку. Юнги вздыхает и захлопывает дверь прямо перед его носом. Холодное пиво, мамина стряпня и напичканная непредсказуемыми поворотами дорама по умолчанию всегда отвлекают его от событий рабочей недели, какие дикости бы на ее протяжении не происходили. Правда, эти дикости были совсем иного масштаба, типа: в офисном принтере взорвался картридж или кто-нибудь дал надоевшему менеджеру пощечину. Но сейчас ситуация несколько иная: он никогда не сталкивался с человеком, который назвал бы его по имени и сказал, что он, Юнги, такой же мертвый, как и он сам. Юнги зачем-то (спросите его об этом, и он никогда не признается) проводит у зеркала больше времени, чем обычно, убеждаясь, что он все-таки живой. Может быть, он медиум?.. Юнги трет лоб, снова проматывая к началу сцены — за мыслями он отвлекся и ничего не понял. Скорее всего, тому парню нужна была помощь: вызвать скорую там, или позвонить его родным… Стоит этой мысли появиться у него в голове, как он понимает, что какие-то крики были не частью звукового сопровождения дорамы. Он ставит воспроизведение на паузу и тщательно прислушивается: звуки идут из подъезда, и в них четко можно разобрать недовольное брюзжание консьержа, господина Пака. — Развелось тут всяких… Мальчик, я знаю всех, кто тут живет, ты думаешь, я тебе поверю? Юнги тут же щелкает замком и выглядывает наружу — консьерж склонился над сидящим на полу пареньком, и это уже указывает на то, что он не медиум, ну, если консьерж Пак тоже не помер… Парень переводит взгляд на него — смущенный и ужасно потерянный, и Юнги внезапно для себя говорит: — Ой, чего это ты тут сидишь? Ключи забыл? — Он ангельски улыбается недоумевающему консьержу. — Прошу прощения, это мой братец. Наверное, не знал, что я дома… С этими словами он подходит, хватает парня под локоть и, не встретив возражений, тащит за собой в квартиру. Дверь захлопывается; Юнги мониторит в дверной глазок, когда сбитый с толку консьерж наконец уйдет, и оборачивается к застывшему столбом парню. — Тебе нужна помощь? Если у тебя нет телефона, можешь позвонить с моего — родственникам, может, в полицию или больницу, если нужно… Тот смотрит на него широко распахнутыми глазами. — Я думаю, мой случай им не подойдёт. Юнги скрещивает руки на груди. — Что случилось? — Я умер. — А по-моему, вполне живой, — качает он головой и тянется к волосам парня, выдергивая у него волосок. Тот ойкает и прижимает ладонь к голове, глядя на него крайне возмущенным взглядом. — Не слышал, чтобы у призраков росли волосы. Он смотрит на зажатый среди его пальцев черный волосок и упрямо поджимает губы. — Я умер! Я точно это знаю, я лет двадцать жил в этой квартире, и никто меня в упор не замечал! И теперь спустя столько времени я вдруг ожил что ли? Юнги трёт лоб пальцами. — Допустим, — говорит он таким тоном, что сразу понятно, что не допустим, — ты мертв. И как ты умер? — Сердце остановилось, — отвечает он сразу же. — Не успели спасти. Юнги поджимает губы. — Когда? — Летом 2001-го. — Ну, — Юнги кривовато улыбается. — Это запросто можно проверить, пойдем и погуглим некрологи. Тот закатывает глаза и проходит мимо него, безошибочно направляясь к рабочему столу, где Юнги всегда держал ноутбук. От мысли о том, что они и правда могли делить одну квартиру, а Юнги об этом даже не догадывался, по шее пробегаются мурашки. Но он отбрасывает эту мысль — просто так совпало, — и идёт следом. — Ну, как тебя зовут? — Пак Чимин, — отвечает тот четко. — Родился 13 октября 82-го. Юнги морщит нос. Это что, получается, его родителям тогда по пятнадцать было? Жуть. Он вбивает данные в базу некрологов, и — вот оно, Пак Чимин. Родился 13.10.82, умер 21.06.01. От остановки сердца — несчастный случай при оказании помощи… К некрологу приложена и статья из какой-то газеты — мол, несчастный случай в больнице, дефибриллятор оказался неисправен, но никто не проверил его перед оказанием помощи — вместо того, чтобы запустить умирающее сердце, аппарат его только добил. А к статье и фото прилагается — той самой злосчастной больницы и самого Пак Чимина… Юнги в полном шоке рассматривает фото, потом переводит взгляд на сидящего рядом с ним парня, потом снова на фото: сходство просто невероятное, словно это фото вот прямо вчера сделали. Невозможно, статья же двадцатилетней давности… — Быть не может, — мотает он головой. — Этому должно быть какое-то объяснение. Чимин (или человек, очень искусно выдающий себя за него) пожимает плечами. Он рассматривает страницу браузера со смесью любопытства и сожаления, а потом разводит руками. — Вот и я о том же. Влачу я, значит, свое жалкое призрачное существование, а потом раз — и ты вдруг начинаешь меня видеть… — Это невозможно! — настаивает Юнги. — Даже если бы ты был призраком, то откуда взялось твое тело? Из могилы восстало, что ли? Чимин задумчиво чешет подбородок. — В этом я очень сомневаюсь, меня кремировали… Если хочешь, можем сходить в колумбарий, чтобы ты убедился. Юнги обхватывает голову руками. — Нет. Нет-нет, бессмыслица какая-то… — Согласен. — И что с этим делать? Чимин очень внимательно на него смотрит. — Убей меня, пожалуйста. — Чего? — ахает Юнги. — Ты что, вообще рехнулся? — А что в этом такого? — вскидывает бровь Чимин. Юнги очень, очень глубоко вздыхает. И правда, что же? — Во-первых, убийство уголовно наказуемо, — объясняет он терпеливо. — Во-вторых, даже если бы и не было наказуемо, я бы не взял такой грех на душу. В-третьих, если это все окажется бредом, то твоя смерть будет глупа и бессмысленна. А в-четвертых — тебе же выпал шанс пожить ещё, тебе же всего восемнадцать было… Ситуация совершенно сюрреалистическая: он объясняет восставшему из мертвых человеку, почему не хочет его убивать, и ведь верит же, что он и правда восстал из мертвых… Чимин смотрит на него с удивлением. — А мне не нужен этот шанс. Разве я его просил? — Ч…что? — Я не хотел снова оживать, — разводит руками Чимин. — Мне и призраком было неплохо. Живые не видят и не пристают — ходи где хочешь, подслушивай и подглядывай что хочешь, аренду платить не надо, есть и пить не надо. Боже, у меня ведь в этом доме столько знакомых… — Он закрывает глаза рукой. — Я ведь обещал встретиться с госпожой Мун и побеседовать, а мы теперь по разные стороны, я ведь и объясниться не смогу… Юнги смотрит на него и словно слышит, как в голове шарики заезжают за ролики. — Что значит — подслушивай и подглядывай, что хочешь? — спрашивает он слабо. Чимин почему-то краснеет. — За тобой я не подсматривал, — говорит он быстро. — Ты не такой и интересный. Ты знал, что господин Пак на самом деле бывший ростовщик? Если что, он хранит несколько золотых слитков под половицей, а ещё у него есть пушка… Юнги мотает головой. Как ведь хорошо было во времена, когда все проблемы забывались с помощью пива, еды и свежей серии дорамы! — Все. Хорошо, я понял. А теперь уходи, пожалуйста. Чимин тут же теряется. — Что? — Как ты сказал, ты больше не призрак, чтобы ходить где хочешь и не платить за аренду. Это моя квартира. Ты тут больше не живёшь. — Но… — В последний раз предлагаю позвонить с моего телефона. Можешь позвонить родным, сказать, что ты на самом деле не умер, тебя спутали в больнице, а потом и в крематории, я не знаю… Уверен, они обрадуются. А если не захочешь — помирай обратно, дело твое. Только самостоятельно, договорились? Чимин смотрит на него огромными потерянными глазами, и Юнги вспоминает, сколько ему на самом деле лет — восемнадцать ведь, он так и прожил эти двадцать лет, будучи восемнадцатилетним, без возможности повзрослеть… А он что, получается, собирается выставить ребенка на улицу? — Не надо никому звонить, — говорит Чимин наконец. — Но хорошо. Спасибо, что выслушал. Прими к сведению, что это госпожа Им из 238 квартиры иногда вскрывает чужие письма, вот… Юнги пропускает это мимо ушей — он это и так знал, — но хватает его за запястье, чтобы остановить. Запястье это теплое и очень человеческое, жилки бьются пульсом навстречу пальцам. — Почему ты не хочешь позвонить своим близким? — спрашивает он тихо. — Я уверен, они бы обрадовались. Чимин прячет взгляд. — У меня только сестра осталась, двоюродная, да и то — в Японии… Ей, наверное, под пятьдесят уже. Юнги кусает губы. Он серьезно настолько бесчувственный, чтобы выкинуть на улицу ребенка, которому некуда идти? Боже, он даже намекнул на самоубийство? Какой ужас. — Хорошо, — кивает он. — Давай-ка поступим так: для начала ты поешь. Если я не ошибаюсь, ты не ел уже двадцать лет, так? А потом подумаем, что можно будет сделать, можем выдать тебя за потерявшего память, вряд ли кто-то тебя опознает… Чимин смотрит на него с надеждой. — А пока я останусь у тебя? Юнги вздыхает. — Получается, так. Нужно понять, почему ты воскрес, не просто так же это произошло. А потом, если хочешь, свяжемся с твоей сестрой. Там и посмотрим. Чимин сразу же оживляется. — Да! Черт, ты просто не понимаешь, как сложно было все эти годы смотреть на еду, но не иметь возможности ее попробовать. Приготовишь как-нибудь ттокпокки с курицей? Я так люблю смотреть, как ты готовишь, не верится, что у меня снова есть желудок и я смогу поесть, дикость какая-то… Он, словно будучи у себя дома, тут же направляется на кухню, что-то радостно щебеча про ттокпокки, пока Юнги пытается прийти в себя. Кажется, в его жизни, где не было ничего интереснее взорвавшегося чернилами принтера, только что объявился оживший мертвец. И впрямь дикость.