Об Инквизиции и Инквизиторах

Хоук. От одной фамилии сердце сжималось в груди, будто он обхватил его своей рукой в дурацкой когтистой перчатке (Создатель, она так одновременно нелепо и сексуально на нем смотрелась, что хотелось задыхаться в перерывах между смехом) и с каждой секундой сжимал все сильнее. Однако, это не выбивало воздух из легких, не тянуло в ужасе вниз и не заставляло плакать по ночам. Лишь бабочки в животе и предательский румянец слегка мешали жить. Ей уже давно не восемнадцать. Она не убивается от несчастной любви и не плачет по ночам в подушку, запивая слезы алкоголем и выливая свои эмоции стихами на бумагу. Вместо этого она будто нечаянно сталкивается с Гарретом в тавернах, глупо шутит и поет там же свои песни о том, как бы сложилась ее эльфийская жизнь, не ворвись в нее Инквизиция. Впрочем, она ни о чем не жалеет. — Я ожидал тебя тут увидеть, — смеется Хоук в очередной раз и треплет ее по макушке, а затем легонько целует в щеку. Лавеллан искренне счастлива и заливается красным румянцем. — А вот я тебя нет, — отвечает она, утыкаясь носом в широкую грудь. От него пахнет выпивкой и чужими духами, но Эллана совсем не ревнует. Вместо этого она крепче сжимает его в объятьях и улыбается шире. Ей слишком хорошо. Они оба, пьяные и счастливые, лезут на крышу таверны, что, вообще-то, запрещено, однако им плевать. Безоблачная ночь красуется синем небом и россыпью звезд. Вдалеке горят окна домов и слышатся отрывки детских сказок, которыми родители пытаются уложить своих детей спать. — Ты о чем нибудь жалеешь в этой жизни? — спрашивает Эллана, передавая Хоуку флягу с элем. — Возможно, что мы не встретились раньше. Я бы научил тебя воровать рыбу у рыбаков в Лотеринге. Уверен, ты бы преуспела в этом. А ты? — он не смотрит на нее, полностью завороженный красотой неба, но это и не нужно. Лавеллан сама по уши в звездах. — Да вроде ни о чем. Хотя, мне явно не стоило два года подряд убиваться по Каллену и медленно спиваться. — Ты была влюблена в кудряшку? Серьезно? — Хоук заливисто смеется и Эллана краснеет от смущения. — Заткнись, пернатый. Для того, у кого был роман с Изабелой ты слишком смелый. Гаррет тут же стихает и улыбка пропадает с его лица. — Она не такая уж плохая, просто… Просто это Изабела. Великовозрастная самоуверенная дурочка, не думающая о последствиях, но отличный друг. — Но ты все равно не можешь ее простить. — Не могу. Они сидят молча еще какое-то время, пока облака не начинают собираться, закрывая собой небо, а ветер забираться под одежду. Лавеллан прижимается к теплому боку Хоука и закидывает на него ногу. Он легко проводит рукой по рыжим спутанным волосам и расплетает голубую ленту, давая им золотом рассыпаться на соломе и острых веснушчатых плечах. Никто из них не помнит, в какой момент сухие потрескавшиеся губы накрыли такие мягкие, розовые и нежные. Как мозолистые израненные пальцы забрались под хлопковую рубаху, перебирая выступающие бедра, а тонкие ладошки обхватили широкие плечи, стараясь удержаться хоть за что-то. Как сбилось дыхание, как на тонкой молочной коже появились синяки и засосы, на загорелой спине длинные розовые царапины, а на плечах и ключицах следы маленьких острых зубов. Как утонул в ночной тишине одинокий девичий стон, а за ним тихое гортанное рычание, смазанные шлепки тела о тело и горячий шепот на длинное, но такое милое ушко. Завтра они оба будут плеваться соломой, бурчать на исколотое тело и кутаться в закрытую одежду несмотря на то, что на улице давно уже тепло, смотря друг на друга с теплыми улыбками и огоньком в глазах, но сейчас их это вовсе не волнует.