***
Рей не имела ни малейшего представления, как ей быть. Проведя всю поездку, оцепенело уставившись в окно на мелькающий, стремительно проносящийся перед глазами пейзаж, она едва помнила, как в итоге добралась до центра города, полностью потерянная в собственных мрачных мыслях. Так и не найдя в себе сил включить сотовый, девушка не стала слушать музыку, будучи даже не в состоянии заняться редактурой черновика Бена, поскольку ранее, движимая необъяснимым импульсом, отдала единственную копию пьесы Люку. Теперь, оглядываясь назад на этот свой минутный, безотчётный порыв, Рей не была до конца уверена, что именно сподвигло её поступить подобным образом, до сих пор не понимая, сожалела ли она сейчас о содеянном. Какая-то негодующая часть её осознавала, что данный инстинктивный поступок был вызван острым, непреодолимым желанием, практически необходимостью хотя бы как-то защитить Бена от жестоких слов Люка. Зная, что пьеса была совершенно уникальной во всех отношениях, девушка непременно хотела ткнуть заносчивого, самонадеянного мужчину носом в его нежелание и неспособность распознавать живого, талантливого, далеко неординарного человека за привычной, давно трещащей по швам маской монстра. Однако, скрепя сердце, Рей была также вынуждена признать, что за её поспешным решением стоял и другой, более тёмный мотив, смириться с существованием которого ей было куда сложнее. Этот самый мотив состоял в своего рода потребности отпустить сложившуюся ситуацию со всём, что было с ней связано, тем самым символизируя неизбежное возвращение по сути семейной драмы обратно туда, где собственно всё когда-то и началось, а, следовательно, означало передачу неподъёмного груза колоссальной нравственной ответственности за Бена людям, которые когда-то стали причиной и истоком разыгравшейся прямо на её глазах трагедии. Всеми фибрами души ненавидя себя за это бесспорное, непростительное малодушие перед лицом опасности, Рей всё же не могла не чувствовать смутного облегчения, вызванного возможностью больше не ощущать себя единственным спасительным якорем и последней надеждой для человека, дороже которого на самом деле у неё не было никого. Горькая правда заключалась в том, что, даже в спешке покидая территорию этого кампуса, девушка уже осознавала, что попала в ситуацию, справиться с которой в одиночку просто не представлялось ей возможным. Подобное чувство полной беспомощности и собственной несостоятельности было хорошо знакомо Рей — в некотором смысле оно не покидало её практически с самого момента их знакомства с Беном, так или иначе вновь и вновь всплывая в самые неоднозначные моменты их общения. Даже их дружба была полна странной напряжённости, причину которой ей далеко не всегда удавалось определить. Помимо всего прочего, неожиданно для себя Рей с ужасом поняла, что именно с момента звонка из Принстона, Бен потерял всяческую опору под ногами, в итоге скатившись в пугающее своей непредсказуемостью состояние, в котором и находился теперь. Всего лишь за какие-то несколько дней после её ухода он оказался в месте, в которое Рей, как ни хотела, не могла последовать за ним, и которое не на шутку пугало её; вовсе не потому, что девушка страшилась Бена и его реакций, а потому, что не имела ни малейшего понятия, как помочь мужчине справиться с терзающими его страхами. Не понимая, что происходило с дорогим ей человеком, и периодически натыкаясь на его упрямое нежелание впустить её в тёмную комнату, в которой он самостоятельно запер себя, изолировавшись от внешнего мира, Рей не видела ни выхода, ни возможности дотянуться до него или хотя бы уже одним своим присутствием не усугубить и без того сложную для него ситуацию. Более того, девушка понятия не имела, как вообще собиралась рассказать Бену о том, что действительно произошло при встрече с его дядей. Сейчас Рей буквально разрывалась на части: одна её половина чувствовала себя парализованной от страха, в то время, как другая желала сбежать от всего этого как можно дальше. Как могла она, та, что абсолютно ничего не знала о семейных узах, поддержать его, став необходимой опорой в ситуации, которая была в высшей степени незнакомой и чужеродной для неё самой? Как могла она, ведущая постоянную борьбу с собственным внутренними демонами, быть частью жизни Бена, одним своим присутствием не причиняя ему ещё большую боль? Рей не имела ни малейшего представления, как ей теперь быть.***
С тех пор, как она бросила трубку прошло несколько часов, за которые Бен успел многократно прожить каждую нездоровую эмоцию в своём, по общему признанию, обширном арсенале. Чувства паники, гнева, безнадёжности, обиды и вины, поочередно охватившие мужчину при звуке коротких гудков, продолжали кружить его в нескончаемом вихре, заставляя бросаться из одной крайности в другую, доводя до щемящего отчаяния и, наконец, полного оцепенения, следовавшим за неизбежным эмоциональным истощением. Сейчас, сидя на лакированном полу своей, как никогда пустой квартиры, прислонившись спиной к прохладной стенке мини-бара, он неспешно курил, наблюдая за туманным розовым закатом Лос-Анджелеса. Не находя себе места и страшась своей собственной реакции на невозможность дотянуться до Рей, мужчина не смог придумать ничего лучшего, как направиться прямиком в ближайший магазин за пачкой сигарет — Бен не притрагивался к ним уже десять лет, но в нынешней ситуации этот вариант показался ему меньшим из двух зол. Прекрасно осознавая, что, если бы он позволил себе следовать альтернативному, гораздо более разрушительному порыву, то тем самым раз и навсегда отрезал бы путь к отступлению, а Бен давным-давно поклялся себе, что, что бы не случилось, никогда больше не ступит на эту дорогу. Разрываясь на части от разъедающей душу боли и сильнейших угрызений совести, в буквальном смысле слова находясь на волоске от эмоционального краха, мужчина всё же каким-то непостижимым образом умудрялся сохранять самообладание, отчаянно цепляясь за призрачную надежду, что Рей вот-вот позвонит и подарит ему спасительную возможность объясниться и попросить прощения за то, что он сам считал непростительным поведением. Бен держался из последних сил. Неприглядная, горькая правда заключалась в том, что за всю его сознательную жизнь у него не было здоровых отношений, вот сейчас мужчина не мог побороть мерзкое, тошнотворное чувство, указывающее на то, что его отношения с Рей не были исключением, и в этом была только его вина. Не обладая ни природными, ни наработанными социальными навыками и будучи не в состоянии сдерживать нескончаемые приступы гнева, Бен, в чём он ещё раз наглядно убедился сам, был несомненно создан для одиночества. Неизменно живя с этим болезненным знанием, руководствуясь, как собственными внутренними ощущениями, так и многочисленными подтверждениями со стороны, в особенности теперь он не имел абсолютно никакого права ожидать, что Рей будет мириться с его неспособностью быть ей как достойным партнёром, так и настоящим другом. Спустя столько лет, после множества попыток, Бен думал, что сумел укротить свой невыносимый нрав, искренне надеясь на то, что добился прогресса, оставив позади себя тёмное, постыдное прошлое, однако его собственное высокомерие, более чем вероятно, только что разрушило самую важную, самую драгоценную связь, так внезапно и незаслуженно подаренную ему судьбой. Вздохнув, он открыл металлический корпус старой зажигалки Zippo, апатично наблюдая за тем, с каким рвением дрожащий огонёк пламени самозабвенно перекинулся на очередную сигарету. Время шло, цифры на настенных электронных часах медленно сменяли друг друга, а Рей всё не звонила. Больше всего на свете, Бен сейчас хотел набрать её номер, чтобы хотя бы на несколько мгновений услышать любимый голос, но непреклонно сдерживал жгучее желание, боясь своим нетерпением оттолкнуть девушку ещё дальше. В конце концов, она имела полное право избегать его после того, как он повёл себя раннее, и даже сквозь ослепляющую дымку страха и нужды, мужчина отчётливо ощущал, что был обязан позволить ей принять решение без какого-либо давления со своей стороны — если Рей нуждалась во времени вдали от него, то самое малое, что тот мог сейчас сделать, это уважать её решение. Даже, если расстояние медленно, постепенно убивало его, загоняя в ловушку рассудок и стремительно опустошая душу. Бен не имел ни малейшего представления, как ему быть.***
Со стаканом лимонада в одной и папкой, ранее вручённой ему девушкой, в другой руке, Люк неподвижно сидел на крыльце, освещённом косыми лучами предзакатного солнца, устало откинувшись на спинку своего старого любимого кресла. Именно в этой позе он провёл, как минимум, последние несколько часов, наслаждаясь желанным уединением и безмолвием тёплого и уютного вечера. Ритмично постукивая указательными пальцами по обложке, мужчина поочередно переводил зашторенный, отсутствующий взгляд то на пьесу, то на тихую, чернильную тьму осеннего леса. Дойдя до конца первой страницы, он был вынужден снова захлопнуть папку, полностью потрясённый внезапным осознанием того, что именно держал в руках. Работа принадлежала Бену. Оставив её в часовне, Рей настояла на том, чтобы он прочёл её, однако Люк не был уверен в том, что сможет выполнить её просьбу. Он не знал, удастся ли ему найти достаточно смелости и сил, чтобы вернуться туда, куда он не позволял себе заходить уже очень долгое время. Тем более сейчас. Прикрыв глаза, мужчина снова и снова воспроизводил в своей голове череду странных, чужеродных слов, позволяя им постепенно осесть в упрямом сознании. Даже заранее предчувствуя, что его нынешнее состояние не сулит ему ничего хорошего, предвидя исход и основательно подготовившись к назначенной встрече, Люк обнаружил, что новость, точно удар под дых перекрыла в лёгких воздух, затуманив мозг тяжёлым облаком боли. «Стадия III с резектабельными отдалёнными метастазами. Ожидаемая продолжительность жизни пациента составляет в среднем от шести до двенадцати месяцев. В некоторых случаях интенсивная терапия может улучшить шансы, продлив жизнь больного на несколько недель…» Вздохнув, Люк покачал головой и мрачно рассмеялся, сделав ещё один глубокий глоток лимонада, в который он, как и на протяжении всей своей жизни, добавил непозволительное количество сахара. — По крайней мере меня не станет, прежде чем успеют сгнить мои зубы, — пробормотал он себе под нос, — нет худа без добра. Горько ухмыльнувшись, Люк опустил задумчивый взгляд на маленький журнальный столик, чувствуя, как улыбка мгновенно исчезает с его лица, когда при виде зелёной папки, мужчину снова охватило давящее, болезненное чувство вины. Сейчас он отчётливо понимал, что его поведение по отношению к этой девушке было в высшей степени аморальным, низким, безнравственным. Движимый неприкрытой горечью и ослеплённый затаённым бессильным гневом, Люк позволил этим тёмным, разрушительным эмоциям настолько поглотить себя, что в итоге предпринял активную попытку разрушить то, что наверняка занимало позитивное и важное место в жизни его племянника. Изначально руководствуясь исключительно благими намерениями, где-то в ходе разговора мужчина по каплям расплескал всё своё нравственное превосходство, и в результате используя то в качестве смертоносного оружия, перевоплотился в беспощадного, мстительного монстра, существование которого напугало даже его самого. С тех пор, как девушка не оглядываясь выбежала из университетской часовни, Люка не прекращал мучить сакраментальный, невысказанный вопрос. Действительно ли он следовал моральным и этическим принципам, принимая жизненно важные решения в прошлом, или же просто трусливо прятался за ними, скрывая за красивой ширмой возвышенных оправданий свои зачастую жестокие поступки и чересчур категоричные суждения? Всю жизнь неотступно руководствуясь основополагающим принципом чёткого деления на хорошее и плохое, свет и тьму, добро и зло, используя для ориентирования собственноручно начерченную карту нравственности и духовности, сейчас, стоя на самом краю света, Люк обнаружил, что настолько запутался в своих же эмоциях и мыслях, что уже и не мог с уверенностью утверждать, к какой из стихий принадлежал он сам. В конечном счёте, Рей была абсолютно права, утверждая, что Люк больше не знал Бена. С тех пор, как напоследок бросив в него эти пророческие слова, девушка исчезла так же неожиданно, как и появилась, мужчина буквально вынудил себя проанализировать покрытые толстым слоем пыли, тревожные и болезненные воспоминания, к которым не решался притронуться на протяжении долгих лет. Он думал о пугающе умных, тёмных глазах Бена, о нескрываемой страсти и восторженном отклике, с которыми он преподавал, о ярком природном потенциале, что его племянник, казалось, излучал даже в детстве, и о том, с какой лёгкостью он разбил их сердца, будучи одержимым достижением величия в целеустремлённой и близорукой гонке за призрачным, несуществующим идеалом, упрямо отождествляя себя со своим знаменитым, глубоко несчастным дедом. До боли растирая лицо ладонями, Люк вспоминал то роковое утро, когда, зайдя в их общий кабинет, он обнаружил Бена без сознания на полу. В итоге, этот момент стал переломным для них обоих. Мужчина не солгал Рей, с болью и стыдом на сердце признавшись в том, что почувствовал укол облегчения при мысли о том, что их отчаянию, возможно, пришёл хоть и ужасный, но всё же конец. Годы, проведённые в ожесточённых словесных схватках и бесчисленных идеологических перепалках, только чудом не заканчивающиеся дракой. Бесконечные телефонные разговоры, в которых Люк был вынужден выслушивать, как его сильная, неутомимая сестра, задыхаясь от слёз, оплакивала своего единственного ребёнка, постепенно скатывающегося по наклонной на самое дно, казалось бы, бездонной ямы, выхода из которой уже не могло быть. Отчаяние в глазах его лучшего друга, когда его собственный сын, предварительно назвав его слабаком и глупцом, беспощадно хлопнул дверью перед его умоляющим лицом… Когда университетский комитет попросил Люка взвесить все за и против в ситуации с Беном, и, тот не задумываясь, посоветовал немедленно исключить мальчика из программы, он сделал это не для того, чтобы погубить его. Люк сделал это, чтобы спасти их мальчика. Все предыдущие совместные попытки дотянуться до Бена оказались тщетны — просьбы, мольбы, угрозы, тщательно продуманные планы действий по возвращению его в нужное русло. Встречи с различными специалистами, назначенные Леей, многочисленные посещения реабилитационных центров и специализированных лечебных учреждений — любая инициатива была решительно отвергнута. Ситуация только усугублялась с каждой новой попыткой приблизиться к нему, более того, казалось, они возымели обратный эффект, отдалив и загнав Бена всё глубже в полную изоляцию кромешной тьмы. Всё это время, кусая локти от отчаяния и бессилия, им приходилось наблюдать за тем, как их красивый, талантливый мальчик с выразительным лицом, печальными глазами и душой нараспашку, так и не научившийся скрывать свои чувства, всё ближе и ближе подступал к краю пропасти полнейшего одиночества и самоуничтожения. Люк всерьёз полагал, что утратив возможность заниматься любимым делом, Бен очнётся от страшного сна, в котором находился на протяжении долгих лет, невольно затягивая их всех с собой в этот нескончаемый кошмар. Мужчина надеялся, что осознав значимость своих эгоистичных поступков, тот встрепенётся, и выйдя из наркотического гипноза, наконец, взглянет на мир открытыми глазами. Люк понимал, что своим решением с головой потопит Бена, отправив его на самое дно, искренне веря в то, что полное погружение во тьму станет необходимым стимулом для того, чтобы начать вскарабкиваться вверх по ступенькам к свету, вынудив мальчика, наконец, обратиться за помощью к своей семье. Однако, как оказалось, он фатально недооценил степень влияния Сноука на Бена, не подозревая, насколько тот успел развратить разум и душу запутавшегося, по сути простосердечного ребёнка, пока не стало слишком поздно. В свой самый мрачный час он обратился не к Лее, Хану или Люку, а предпочёл общество злобного, расчётливого старика. Только тогда они окончательно осознали, что подвели его, потеряв навсегда. Сноук сумел распознать в Бене ту же уязвимость, то же открытое, чистое сердце, что и все они, и умело воспользовавшись его слабостью, отвратил мальчика от каждого человека, которому он был не безразличен. Именно окончательная потеря единственного сына в итоге погубила Хана; Люк не сомневался в этом ни на секунду. Он наблюдал за тем, как жизнь капля за каплей покидала Хана Соло прямо у него на глазах, как его когда-то крепкий и беззаботный друг становился грубым и равнодушным, стремительно и безвозвратно погружаясь в самого себя. Люк также стал молчаливым свидетелем того, как под грузом общей боли и без того неспокойный брак между ним и его сестрой в конце концов рухнул, и как тот пристрастился к спиртному, не видя для себя иного выхода. Ночной звонок, оповестивший о том, что Хана не стало вследствие острого сердечного приступа, не оказался для них неожиданностью. Этот страшный удар судьбы являлся лишь вопросом времени. До самой последней секунды Люк верил в то, что Бен позвонит, всем сердцем надеясь, что уход собственного отца из жизни станет переломным моментом в его мироощущении, возвратив их мальчика обратно туда, где его ждали и любили, несмотря ни на что. Однако Люк ошибался. В который раз он заблуждался во всём. Именно тогда семена гнева, посеянные глубоко в душе мужчины пустили прочные корни. Подпитываемые болью, обидой и угрызениями совести с каждым днём прорастая всё глубже, те со временем превратились в сорняки, обвивая самые отдалённые уголки его существа. Услышав слова Рей о том, что она видела настоящего Бена, Люк просто не сумел сдержать горечи и досады, в итоге выплеснув всю обиду, разочарование и боль на ни в чём неповинную девушку. Он просто-напросто утопил её в желчи, и только сейчас, несколько часов спустя, действительно осознал, что натворил. Мужчина, словно со стороны впервые увидел себя, с ужасом распознав то, что стало истинной причиной когда-то нанесённой самому себе кровоточащей раны. Всё это время, изводимый страхами и неуверенностью, он проецировал собственный внутренний конфликт на мальчика, которого обязан был защищать ценой жизни, тем самым буквально толкнув его в кровожадные лапы Сноука. Все эти годы он злился не на Бена, он злился только на самого себя. Люк понятия не имел, как ему быть. Потому в итоге поступил так, как поступал всегда, когда заходил в беспросветный тупик, позвонив Лее. — Мне кажется, я совершил непоправимую ошибку, — произнёс он вместо приветствия. На другом конце провода воцарилась полная тишина, и на мгновение Люк решил, что его сестра повесила трубку. — Только не говори мне, что вопреки всем моим предостережениям, ты всё-таки приобрёл это совершенно идиотское предложение с очередного надувательского интернет-сайта! На губах мужчины заиграла печальная полуулыбка, больше напоминающая гримасу, когда, помедлив, он посетовал: — Я бы всё отдал, чтобы плохие инвестиции являлись сейчас моей основной заботой. — Если ты опять собираешься ходить вокруг да около, должна тебя предупредить, примерно через десять минут у меня намечена телефонная конференция с Акбаром и Антиллесом, а я ещё не доела свой кусок «Муравейника», так что… — С какой стати у тебя на ужин пирожное? Где ты вообще его взяла? Неужто проводишь эту жизненно важную телефонную конференцию из Кони-Айленда? — Представь себе, специально заказала. К твоему сведению, я была вынуждена без остановки работать весь сегодняшний день, поэтому собственно и пропустила ужин. Так что это вполне заслуженный десерт. — «Муравейник» доставляют на дом? — с крайней степенью заинтересованности уточнил Люк, слегка приподнимая густые брови. Он и сам души не чаял в «Муравейнике». — Часики тикают, Люк. Глубоко вздохнув и потерев глаза, мужчина попытался вспомнить, с чего собирался начать этот непростой разговор. Предварительно распланировав всё в своей голове, Люк неожиданно для себя самого абсолютно растерялся при звуке голоса Леи, которая сейчас, очевидно, спешила по неотложным делам. Всё, что он хотел сказать требовало более длительного, основательного разговора, однако мужчина слишком хорошо знал свою сестру, чтобы не предвидеть её неблагосклонную реакцию в случае, если бы буркнув «не бери в голову», он просто повесил трубку. Из уважения к её занятости, он приступил к главному, после того, как пришёл к логическому умозаключению, что рассказав ей сейчас об одной проблеме, оставит другую на более подходящий для серьёзной беседы момент. — Сегодня я познакомился с девушкой Бена. Оглушающая тишина на другом конце провода заставила Люка поморщиться, прежде чем Лея наконец переспросила: — Что ты сказал? — Как оказалось, у Бена есть девушка. Она… — Я знаю. Буквально на днях он упомянул о её существовании. Насколько мне известно, она как раз в данный момент должна быть в Нью-Йорке, в связи с тем, что собиралась устраиваться здесь на работу. Бен сказал, что будет её сопровождать, но я за версту почувствовала, что он мне просто заговаривает зубы. Каким вообще образом ты умудрился с ней пересечься? Снова тяжко вздохнув, Люк ощутил, как острое чувство вины болезненно скрутило желудок: как ни странно, оно казалось мужчине сейчас более реальным, чем злокачественная опухоль, стремительно пожирающая его изнутри. — Она не устраивалась ни на какую работу, — признался он. — Девушка должна была пройти интервью на приём в принстонскую программу аспирантуры. — О, боже мой, — вкрадчиво выдохнула Лея после очередной паузы. — Да уж, лучше не скажешь, — мрачно подтвердил он. — Так вышло, что я оказался тем болваном, которого они выбрали для проведения того самого вступительного интервью. — Что за?.. — Лея остановилась, чтобы взять себя в руки, снова начав: — Какого ляда они обратились именно к тебе? Разве тебя ещё хоть что-нибудь связывает с этим местом? — Эмилин нашла меня несколько недель назад, попросив об одолжении. Она… — Я убью её… Хотя откуда ей было знать? Да и вообще, каким образом ты был осведомлен о существовании Рей?! Не говоря уже о её связи с Беном?! — Полагаю, Бен в общих чертах посвятил её в историю нашей семьи. Видимо, она поняла, с кем имела дело, когда я представился, и обратила на это моё внимание, поскольку не хотела вести беседу под ложным предлогом. — Ну, и? Что было дальше? — Дальше, — выдохнул Люк, — как я уже упоминал, думаю, что наделал делов. — Люк, что произошло? — настороженно потребовала Лея. — Для начала, я раскрыл некоторые тайны, которые не имел права раскрывать… — Вот дерьмо, — обеспокоенно пробормотала его сестра. — У меня всё это просто в голове не укладывается! Пожалуйста, скажи мне, что ты не упомянул пожар… — Я рассказал ей обо всём, Лея, — с сожалением признался он, — о наркотиках, передозировке, поджоге… — Какого чёрта, Люк? — Знаю, — виновато пробухтел мужчина, — если бы мог повернуть время вспять, никогда бы не допустил подобного. Поверь мне, никто сейчас не чувствует себя так погано, как я. — Чушь собачья! Тебе, как никому другому, прекрасно известно о том, что ни одно из этих чёртовых слов не соответствует действительности! Но с какой стати тебе делать исключение и один раз в жизни, вместо того, чтобы зацикливаться на своих собственных переживаниях, подумать о ком-то другом?! Вздрогнув, Люк решив принять любые оскорбления, которые она могла обрушить на его голову в тот момент, поскольку горькое осознание того, что он заслуживал каждое из них, окончательно настигло его. — Ты права. Абсолютно и безоговорочно. Знаю, мои слова ничего не изменят, но я осознал свою вину перед ней и Беном в ту же секунду, как Рей скрылась за дверью. — И чем всё это закончилось? — настороженно поинтересовалась Лея. — На чём вы остановились? — В общем-то ни на чём, — помедлив, признался он. — Девочка сказала, что её больше не интересует эта возможность, я пожелал ей удачи и… — Господи, да наплевать мне на это чёртово интервью! — прорычала женщина, очевидно, теряя последние капли терпения. — Лично позабочусь обо всём, что связано с её поступлением, если это будет необходимо. Сейчас меня интересует исключительно ситуация с Беном. Желудок Люка снова болезненно сжался при воспоминании о собственных, брошенных в гневе, несправедливых словах: — Я посоветовал ей оставить его и бежать без оглядки. Не знаю, намерена ли она принять этот совет близко к сердцу, но… — Боже, Люк… Как ты мог так поступить с ним? — прервала его сестра, голос которой сейчас звучал скорее печально, чем яростно, что, само по себе, обеспокоило его ещё сильнее. Мужчина долго колебался, прежде чем покаянно пробормотать: — Прости. Я был неправ. Лея, я… Думаю, что всегда непоправимо ошибался насчёт Бена. На другом конце провода воцарилось долгое напряжённое молчание, а затем Лея сделала то, в чём ей не было равных — оставив слова и слёзы на потом, она перешла прямо к действиям. — Девочка остановилась в моей квартире на Манхэттене, — решительно заявила она, и Люк услышал характерный шорох одежды, указывающий на то, что Лея, по-видимому, торопливо натягивала пальто. — Сейчас же отправлюсь туда и поговорю с ней. Я должна предотвратить назревающую трагедию. Мне кажется, Бен не переживёт этого удара. Если потороплюсь, буду там уже через десять минут. — Лея, прости меня. Я… — Знаю. Слышу, что ты искренне раскаиваешься, — прервала она усталым голосом. — Только вот я не тот человек, у которого ты сейчас должен просить прощения. Думается мне, тебе об этом хорошо известно. На этом Лея завершила этот непростой разговор, оставив Люка наедине с тихим пением сверчков и роящимися в его голове, тягостными мыслями.***
Рей чудом удалось добраться до абсурдно шикарной квартиры, любезно и, как оказалось, безвозмездно предоставленной в распоряжение Бену его «старым другом», который как раз находился в отъезде. Сегодня утром у неё совершенно не оставалось времени ни на что, кроме как оставив сумку, в спешке окинуть изумлённым взглядом огромное помещение, прежде чем отправиться на злополучное интервью. Вот и теперь Рей даже не удостоила вниманием роскошный интерьер гостиной, одержимая единственным желанием — просто забрать свои вещи, чтобы незамедлительно убраться отсюда как можно дальше. Сейчас девушка совершенно не представляла, как бы могла остаться здесь на ночь, поскольку одна только мысль об этом казалась ей кощунственной. Всё, чего ей хотелось на данный момент, это выбраться: из этой квартиры, из этого города и из этой проклятой ситуации. Рей чувствовала, как подлинная паника стремительно захватывает её. Пришедшее на смену отрицанию, внезапно накатившее ощущение нереальности происходящего, в свою очередь, повлекло за собой головокружение и удушье: она буквально задыхалась от пронзительной боли, судорожно глотая воздух, словно ей сейчас его критически не хватало. Не имея ни малейшего понятия, как вести себя даже в нормальных отношениях, девушка осознавала, что создавшаяся ситуация была ей, как минимум, не по плечу. Его семья — всё, через что Бен был вынужден пройти из-за этих людей. Всё, что они перенесли по его вине. Всё это снова и снова обрушивалось на неё подобно гигантской бушующей волне, и теперь, когда она сама оказалась в эпицентре трагических событий и запутанных отношений, о которых ей не было известно ровным счётом ничего, девушка чувствовала себя совершенно беспомощной. Вынужденная всю жизнь заботиться только о себе, Рей абсолютно ничего не знала о том, что значит нести ответственность за кого-либо ещё. Проснувшиеся старые инстинкты обострились до предела, а детские страхи всплыв из пучины памяти, невольно посылали волны дрожи по всему телу, в одночасье перенося её в прошлое. Она снова была одинокой, напуганной девочкой, обеспокоенной тем, переживёт ли она следующий день, следующий удар, следующее предательство. Даже сквозь занавесу паники одно Рей знала наверняка: она любила Бена, находясь в шаге от того, чтобы потерять его. «Как ты могла позволить кому-то так близко подобраться к себе?!» — стенал её утомлённый разум: «Тебе следовало предвидеть подобный исход». Единственным возможным выходом из этого положения было уехать отсюда и начать новую жизнь в другом городе. Девушка получила множество писем о приёме в целый ряд учебных заведений, которые она из-за собственной недальновидности проигнорировала после, как ей казалось на тот момент, чудотворного звонка из Принстона. Ей придётся выбрать другой вариант, предварительно осведомившись о предстоящих затратах и существующих возможностях, но и с этим она справится. Рей выстоит, чего бы это не стоило. У неё просто не было другого выхода. Бену без неё будет гораздо лучше. Он нуждался в человеке, который мог поддержать его, вместо того, чтобы топить в собственной неуверенности. Он нуждался в ком-то гораздо сильнее и мудрее неё. Схватившись за дверную ручку, Рей резко открыла входную дверь, при этом чуть не столкнувшись с человеком, который в тот момент находился по другую сторону порога. — Чёрт, прошу прощения! — выпалила она, уронив сумку и схватив миниатюрную женщину за руку, в попытке предотвратить её падение. — Извините, ради бога! Я не хотела… Замолчав на полуслове, Рей, не мигая, уставилась на одетую в безупречный твидовый костюм женщину, каким-то чудом умудрившуюся сохранить спокойствие, вопреки тому, что буквально секунду назад её чуть не сбили с ног. Невзирая на спутанность сознания, у Рей не оставалось ни малейших сомнений в том, что перед ней стояла Лея Органа. Сенатор Лея Органа — лидер демократов в президентской гонке две тысячи двадцатого года. После долгого момента, на протяжении которого обескураженная девушка, не в силах даже пошевелиться, просто стояла у порога, уставившись на женщину - открывая и закрывая рот, будто золотая рыбка - сенатор, понимающе покачав головой, поприветствовала её извиняющимся тоном: — Ты, должно быть, Рей. И судя по обескураженному выражению твоего лица, мой сын, конечно же, не удосужился упомянуть обо мне? — Ваш сын? — рассеянно повторила Рей. Глаза женщины сверкнули тайной грустью, когда та мягко уточнила: — Бен. Эта новая шокирующая информация медленно проникла в сознание девушки, в итоге внезапно заставив что-то огромное взорваться внутри её уставшей, истерзанной души. Этот, ещё один важный факт о своей жизни, который Бен всё это время умышленно скрывал от неё, очевидно, стал последней каплей, вытолкнувшей наружу всю боль и отчаяние. Впервые, с тех самых пор, как в тринадцатилетнем возрасте она пряталась в чулане в безуспешной попытке убежать от невменяемой приёмной матери и очередной незаслуженной пощёчины, Рей… разрыдалась. Не теряя ни секунды, вытащив из кармана пиджака пачку салфеток, сенатор протянула одну из них обливающейся слезами девушке, словно изначально ожидала такого развития событий — или, возможно, она просто всегда была готова к подобным спонтанным проявлениям эмоций по долгу службы. — Вот, возьми это. Давай поговорим. — У меня действительно нет времени, — с горечью ответила Рей, слишком расстроенная, чтобы беспокоиться о том, что она сейчас грубит одной из самых влиятельных женщин в мире, — мне срочно нужно в аэропорт. — Международный? — ЛяГуардия. — Я отвезу тебя, — настояла сенатор Органа тоном, не терпящим возражений, — вернее, Джимми отвезёт нас обеих. Моя машина ожидает внизу. — Я правда не хочу вас затруднять… — Никаких затруднений. Рей, я здесь, потому что мой брат - Люк - рассказал мне о том, что случилось. Полчаса назад он позвонил мне, пристыжённо поджав хвост, так как хоть и запоздало, но осознал, что натворил. Я собиралась пригласить тебя на ужин, чтобы мы могли спокойно обсудить всё случившееся, но, поскольку ты спешишь, можем просто поговорить в машине по дороге в аэропорт. Уныло покачав головой, Рей пробормотала, когда они приблизились к лифту: — Думаю, можно с уверенностью предположить, что вы и есть тот самый «друг», у которого Бен позаимствовал эту квартиру? — Не знаю, следует ли мне чувствовать себя польщённой… — ответила Лея, исподлобья сочувственно поглядывая на хлюпающую носом девушку, — но да, всё так. Не переживай, я не живу в этой квартире, просто сдаю её в аренду. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Рей с опаской покосилась на открывающиеся дверцы лифта, будто тот сейчас был единственным спасением из этого гибельного тупика. — Послушайте, я действительно благодарна за ваше предложение, но… — Рей, — пояснила Лея голосом, в котором внезапно проскользнули нотки изнеможения и безысходной грусти. — Я ведь просто хочу поговорить. Знаю, у тебя выдался длинный, поистине кошмарный день, но мне необходимо поставить тебя в известность о нескольких важных вещах, прежде чем ты решишь дать дёру, оставив моего сына глотать пыль. — Я не говорила, что собираюсь… — Нет, но выражение паники на твоём лице в принципе всё сказало за тебя. Совершенно не зная, что на это ответить, Рей продолжала хранить молчание, и спустя мгновение Лея спокойно добавила: — Просто выслушай меня по дороге в аэропорт, а после, даю слово, ты сможешь оставить нас всех позади, раз и навсегда вычеркнув из жизни, если таковым будет твоё решение. Взглянув на женщину покрасневшими от пролитых слёз глазами, девушка, наконец, сдалась: — Хоть за Uber не придётся платить. Кроме того, что-то подсказывает мне, что вы не из тех, кто принимает «нет» в качестве ответа. Слабая улыбка украсила выразительное, печальное лицо Леи, когда та со знанием подытожила: — Проницательная девочка.***
К тому времени, когда она наконец позвонила, Бен по-прежнему сидел на полу, судорожно сжимая в руке пустую пачку сигарет, и безуспешно пытаясь представить свою жизнь без присутствия в ней Рей. По прошествии нескольких часов, в которой раз убедившись, что телефон девушки был всё ещё отключён, он открыл единственную бутылку виски: в результате сочетанию алкоголя с сигаретами удалось слегка притупить его бурлящие эмоции, однако успокаивающий, болеутоляющий эффект оказался кратковременным, и в итоге мужчина вернулся к первоначальному состоянию безграничного, безысходного отчаяния. Не выдержав внутреннего напряжения, раздирающего его изнутри, полчаса назад Бен в очередной раз набрал её номер, только чтобы в который раз прослушать знакомое сообщение, вежливо и безразлично уведомляющее его о недоступности абонента. Он облажался. Он снова безбожно облажался, и она очевидно больше не хотела иметь с ним ничего общего. Словно в ответ на его самоуничижительные мысли, телефон мужчины тревожно загудел. Буквально схватив сотовый, Бен почувствовал, как при виде её имени на мерцающем экране несказанное облегчение переполнило его душу до самых краёв. Поднеся телефон к уху дрожащими руками, он прохрипел: — Рей? — Привет, — тихо откликнулась она, и от внимания Бена не ускользнуло то, насколько устало звучал сейчас её голос. Вскочив на ноги, мужчина принялся нервно расхаживать по комнате, в отчаянии безотчётно проводя руками по волосам: — Где ты была? — скорее умоляюще, чем сердито потребовал он. — Боже, я чуть умом не тронулся… — Извини, — вздохнула Рей, — я… День выдался просто ужасным, и мне необходимо было побыть одной. Наверное, следовало написать… прости. Её слова заставили Бена замереть на месте, когда, чуть помедлив, он тихо поинтересовался: — Дело в интервью? Оно не заладилось? Рей невыносимо долго колебалась, прежде чем прошептать: — Нет. Прикрыв глаза, Бен тяжело сглотнул, обуреваемый чувством вины как за то, что приложил руку к превращению её опыта в негативный, так и за укол облегчения, который пронзил его при мысли о том, что, возможно, она в конце концов, не останется Принстоне. — Рей, я… — Бен, не хочу говорить об этом, хорошо? — прервала она. — Не сейчас. Кивнув, мужчина глубоко вздохнул, заставив себя не игнорировать просьбу и уважать желание Рей, неимоверным усилием воли остановившись в шаге от того, чтобы приняться просить у неё прощения за то, что повёл себя, как последний мудак. Бен был просто обязан прислушаться к ней, поставив её желания на первое место, отложив всё, что хотел сказать на потом — это было самое малое из того, что он мог сейчас сделать. — Хорошо… Хорошо, как скажешь. — Спасибо. Смысл слова, сорвавшегося с её губ, однако, противоречил сопутствующему ему тону. Голос Рей казался непривычно безучастным, чуть ли не безразличным, тем самым напугав Бена до чёртиков. Откашлявшись, он отчаянно пытался подобрать более-менее нейтральную тему для разговора, прежде чем спросить осипшим от волнения голосом: — Уже добралась до квартиры? Как тебе это место? — Понимаешь, я сейчас в аэропорту. Я… я не хотела оставаться там на ночь, поэтому решила попытаться успеть на ночной рейс. Казалось, сердце мужчины, внезапно пропустив удар, на мгновение и вовсе остановилось. — Почему? — Что значит, почему? Я же только что объяснила. Вся затея обернулась полной катастрофой, и всё, чего я сейчас хочу, так это просто как можно скорее вернуться домой. Тяжело сглотнув, Бен хрипло уточнил: — Хорошо. Во сколько ты приземлишься? — Рано. Очень рано. Думаю, приблизительно в шесть, если всё пойдёт по плану. Но кто его знает, я ещё даже не на борту… — Я заберу тебя, — мягко настоял он, — просто позвони мне, как только прибудешь. Хотя нет, я прямо сейчас отправлюсь в аэропорт, чтобы уж наверняка, и тебе не придётся ждать… — Бен, ни к чему это. Я просто поймаю такси. — Рей, прошу тебя, — с комом в горле запротестовал мужчина, в то время, как девушка решительно отклоняла любую его попытку прорваться сквозь прочную стену, которую она успела воздвигнуть вокруг себя с момента их последнего разговора. — Позволь мне просто забрать тебя. Я отвезу тебя домой, приготовлю завтрак, а ты сможешь принять горячую ванну. — У меня нет ванны. Вздрогнув, как от пощёчины, Бен на мгновение умолк, прежде чем отважиться уточнить: — Я имел в виду, что отвезу тебя к себе домой. Знаю, как неровно ты дышишь к моей ванне… — Спасибо за заботу, но всё, о чём я сейчас могу думать, это как поскорее попасть в свою кровать. Непоколебимость её отказа фактически заткнула его, и мужчине потребовалось несколько мгновений, проведённых в попытке выровнять дыхание и разомкнуть сжатые до боли кулаки, прежде чем ему удалось набраться достаточно смелости, чтобы снова открыть непослушный рот. — Рей, всё кончено? — практически беззвучно прошептал он. — Ты больше не хочешь быть со мной? Бен знал, что ожидал услышать, поэтому приготовился к её ответу так тщательно, как только мог; хотя вряд ли кто-то действительно мог подготовиться к выстрелу в сердце. — Бен… Мне просто необходимо о многом подумать, — отозвалась Рей дрожащим голосом: — Нам нужно поговорить. Мы… — Прошу тебя, — задохнулся он, — пожалуйста, не делай этого… Я знаю, что повёл себя как настоящее чмо, но… — Дело не только в этом. Нам нужно обсудить многие вещи, только у меня сейчас банально нет ни на что сил, а в голове полная каша. Какое-то время мне необходимо побыть с собой наедине. Можешь дать мне пару дней? Пожалуйста? Рот Бена буквально разрывался от всех тех слов, которые должен был сказать, которые она непременно должна была услышать, пока он боролся с почти непреодолимым желанием умолять её приехать к нему, позволить ему исправить содеянное, пообещать ей, что станет лучше, сильнее, мудрее, что больше никогда не позволит себе обидеть её. Но даже в этот момент полного отчаяния, Бен понимал, что все его слова и заверения сейчас были не нужны Рей, и он был обязан уважать её решение, какой бы болью то не отражалось в его сердце. В итоге, мужчина остановился на единственном слове, которое мог сейчас из себя выдавить. — Хорошо. — Хорошо, — тихо повторила Рей. — Я позвоню тебе в воскресенье, ладно? Обещаю. — Я люблю тебя, — не в силах сдержаться, хрипло выпалил он. В трубке раздался глубокий вздох, прежде чем девушка, наконец, пробормотала: — Я тоже тебя люблю. Казалось, слова Рей звучали искренне. С другой стороны, не исключено, что он просто отчаянно хотел в это верить. Ещё несколько минут Бен просто стоял посреди своей квартиры, прислушиваясь к коротким гудкам и пытаясь утихомирить бешеное сердцебиение. Соскользнув обратно на пол, он осторожно отложил сотовый в сторону. Бен знал, что без участия алкоголя не сможет сомкнуть глаз вплоть до самого воскресенья, и именно к его помощи он намеревался сейчас прибегнуть, чтобы, как можно скорее впасть в полное забытьё. Меньше всего его сейчас заботила собственная печень. На кой чёрт ему сдалась печень, если сердце мужчины разрывалось и умирало прямо в его груди. Этот деморализующий и нездоровый ход мыслей был прерван внезапным телефонным звонком. Обрушившаяся на него призрачная надежда, умерла так же неожиданно, как и возникла, при виде высветившегося на экране незнакомого номера, и откинувшись назад, Бен, отклонив звонок, пренебрежительно отбросив сотовый на пол. Звонила не она. Несколько раз слегка ударившись затылком о стенку позади себя, мужчина закрыл глаза, терзаемый невыносимо тягостным чувством собственной беспомощности. Бен должен был что-то сделать, чтобы доказать ей, что он представлял из себя нечто большее, чем просто бесполезный кусок дерьма, что он мог быть достойным партнёром, необходимой поддержкой и опорой. Возможно, ему стоило позвонить своей матери, если интервью действительно прошло не так успешно, как предполагалось. Он знал, что они с Холдо по сей день были близкими друзьями. Возможно, она могла как-то помочь в этой ситуации. Одна только мысль о том, что ему придётся делить Рей с треклятым Принстоном, по-прежнему выворачивала душу Бена наизнанку, но если бы ему пришлось выбирать между этим и окончательной потерей девушки, он бы, не задумываясь, предпочёл Принстон. Бен бы собственноручно поселился прямо на территории грёбаного кампуса, если бы это потребовалось. Возможно, позже он что-нибудь напишет для неё, излив все чувства, которые испытывал по отношению к Рей на бумагу, облачая в слова каждую эмоцию, каждый душевный порыв, всё упоение, всю страсть и надежду, что она сумела пробудить в его, казалось бы, мёртвом, бесполезном сердце — что-то осязаемое, что она могла бы сохранить, к чему могла бы обратиться каждый раз, когда сомневалась в нём. В конце концов, он ведь был чёртовым писателем, разве нет? Если он обладал хоть каким-то талантом, возможно, настало время, наконец, использовать его по назначению, для создания чего-то действительно стоящего. Телефон снова ожил, оповещая своего изнурённого владельца о получении голосовой почты. Нахмурившись, Бен всё же потянулся к трубке, прежде чем неохотно поднести её к уху. По мере воспроизведения содержания нового сообщения, кровь застыла в жилах мужчины. — Бен, это… Люк. Знаю, что прошло непростительно много времени, и я, более чем вероятно, по-прежнему последний человек, с которым ты хотел бы иметь дело, особенно сегодня вечером. Я… полагаю, Рей уже связалась с тобой, рассказав, чем закончилась наша встреча, но хотел бы лично извиниться перед тобой. Пожалуйста, перезвони мне на 609-555-3982. На мгновение Бену почудилось, будто стены сжались вокруг него, а в комнате вовсе не осталось и глотка воздуха. Этот голос. Этот проклятый голос. Мужчине потребовалось несколько мгновений, чтобы справиться с первоначальным шоком, прежде чем смысл слов окончательно проник в его сознание, заставляя почувствовать себя будто в смертоносной ловушке. «Я полагаю, Рей уже связалась с тобой, рассказав, чем закончилась наша встреча…» Вот так, в одночасье, его худший кошмар и самый потаённый, непреодолимый страх стал страшной явью. — Сукин сын!!! — взревел он, охваченный красной дымкой ярости, сейчас неудержимо пульсирующей в его венах, прежде чем изо всех сил швырнуть телефон об стену. При ударе тот раскололся на мелкие кусочки, но даже до того, как они успели коснуться пола, к ним присоединились осколки бокала, а следом и полупустой бутылки из-под виски. Словно раненый зверь, Бен выл в темноте своей квартиры, выплёскивая безграничное горе, бешенство и боль, подобно которым не испытывал никогда раньше — даже в самые тяжёлые, самые беспросветные моменты своей жизни. В мгновение ока всё встало на свои места. Долгосрочное исчезновение Рей, её скрытность и холодность, когда она наконец позвонила, её очевидное нежелание видеть его. Всё это потому, что она соприкоснулась с его чёртовым дядей. Тот, очевидно, поспешил открыть ей некоторые подробности его тёмного прошлого, возможно, даже все — и, тем самым, в одночасье полностью разрушил жизнь Бена. Снова. Если до её отъезда, он был обыкновенным, чересчур вспыльчивым парнем с дерьмовым прошлым и рядом нерешённых проблем, то теперь в её глазах он представлял собой не только патологического лжеца и бывшего наркомана, но и опасного преступника. Любая, ютящаяся в душе мужчины искра робкой надежды на то, что Рей могла остаться рядом, любить его, несмотря на всё, что он натворил, была окончательно погашена этим голосовым сообщением. Бен не понимал, что делал, не задумываясь о том, был ли его порыв рациональным. Он не остановился, чтобы просчитать свои следующие шаги, когда пулей подлетев ко входной двери, торопливо сунул ноги в ботинки, а руки в рукава кожаной куртки. Мужчина едва помнил, как схватив свой кошелёк и связку ключей, стремительными шагами выскочил за дверь. Лютая, всепоглощающая ненависть к Люку Скайуокеру огнём пылала в его груди, в которой просто не хватало места для воздуха из-за неподъёмного груза скорби вследствие непоправимой, невосполнимой потери Рей. Бен больше не собирался страдать в одиночку. На этот раз он не исчезнет, не уползёт в укромный угол, зализывая свои незаживающие раны, как нашкодившая, прогнанная прочь собачонка. Он намеревался заставить этого ублюдка заплатить за всё сполна.