Заповедник

      Когда следующим утром Стайлз возвращается в школу — ничто не говорит о катастрофе лучше, чем вторая попытка произвести первое впечатление, верно? — на пути к шкафчику у него начинается приступ паники. Отец, который снова с ним, ведёт его прямо в кабинет медсестры. Можно быть уверенным, что отец уже разобрался, как туда дойти.              — Ладно, парень, — говорит он, присаживаясь перед ним, пока Стайлз пытается вспомнить, как втягивать кислород в лёгкие. — Просто дыши, хорошо? Просто продолжай дышать.              Стайлз помнит, как отец говорил что-то подобное восемь месяцев назад, только тогда — он чертовски уверен — не был так спокоен.              Стайлз кивает и закрывает глаза.              Кабинет медсестры — маленькая комната с несколькими кушетками, разделёнными перегородками. Стайлз думает, что он единственный пациент, пока из-за перегородки не появляется голова парня. У него тёмные встревоженные глаза и растрёпанные волосы.              — Одолжить мой ингалятор? — Затем он замечает форму отца Стайлза, и его глаза становятся ещё шире, как будто он только что предложил Стайлзу крэк. — Эм.              — Это не приступ астмы, — говорит отец Стайлза.              Парень снова исчезает за перегородкой, и Стайлз слышит быстрый пшик ингалятора.              Отец Стайлза закатывает глаза.              Стайлз издаёт тихий смешок.              — По-моему, ты скучаешь по своему прежнему классу, — наконец говорит отец.              — Могу я теперь пойти домой? — спрашивает Стайлз, его голос срывается. — Это не сработает. В смысле, я пытался.              Отец внезапно стареет. Он встаёт, и Стайлз может поклясться, что слышит, как скрипят его суставы.              — Ребёнок, — говорит он, и его голос звучит так беспомощно. — Я не хочу давить на тебя, Стайлз. Господи, я не хочу, но мы говорили об этом. Я, и ты, и Кирстен.              Кирстен была его психотерапевтом в Лос-Анджелесе. И всё ещё оставалась им, как полагает Стайлз, до тех пор, пока он не навестил другого, к которому она его направила. Стайлзу она нравилась, потому что не настаивала на том, чтобы её называли доктором Хэнли, а ещё она больше походила на студентку колледжа, чем на кого-то ещё. Отец волновался, что ей недостаёт опыта, но Стайлзу было легче общаться с ней, чем с кем-то, кого он видел в те первые месяцы.              — Мне не разрешают надевать капюшон на уроке, — говорит Стайлз, чувствуя, как по лицу катятся горячие слёзы.              — Стайлз, — отвечает отец, его лицо словно осыпается. — Капюшон не…              Не имеет значения, Стайлз знает. Не когда рядом люди, как в классе. Но кажется, что всё именно так. Как будто он может натянуть капюшон и спрятаться. И не быть настолько беззащитным. Ему это нужно.              Стайлз слышит тихие голоса из-за перегородки. Астматик, догадывается он, и школьная медсестра.              — Пап. — Он пытается говорить тихо, но из-за паники становится всё труднее и труднее. — Мне нужно вернуться домой! Пожалуйста!              — Окей. — Отец проводит рукой по лбу, как делает всегда, когда нервничает. — Ладно, давай отвезём тебя домой.       ***       Отец должен работать, так что дома Стайлз предоставлен сам себе. Он несколько часов спит, а затем проводит время за распаковкой кое-каких своих вещей и относит пустые коробки вниз, чтобы позже отец от них избавился. Он не агорафоб, не совсем, но он не любит открывать двери, когда отца нет дома, даже если нужно просто выйти и выбросить коробки в гараж. Вместо этого он оставляет их на кухне, затем идёт и начинает распаковывать остальные вещи в столовой.              Обеденный сервиз, завёрнутый в газету. Стайлз не помнит, когда им пользовались в последний раз. Он принадлежал матери, думает он. На красивых голубых цветах отпечаталась газетная краска, поэтому Стайлз моет посуду, прежде чем убрать её в буфет. Есть и другие наборы, которые он не узнаёт и не знает, откуда они взялись. Стеклянное блюдо. Странный серебряный контейнер с лопаточкой, который выглядит очень старым и, возможно, использовался для сахара или чего-то ещё? Пара изящных чайных чашек, хрупких, как яичная скорлупа, которые, должно быть, были подарены, потому что он не мог представить, чтобы кто-то из родителей купил подобное.              Когда он заканчивает, в гостиной остаётся ещё одна или две коробки, но Стайлз не хочет их трогать. Он не знает, куда отец упаковал фотоальбомы или семейные фотографии. Он больше не хочет видеть, как выглядел раньше. И он не уверен, что сможет смотреть на маму.              Вместо этого он плюхается на диван.              Это нормально — быть одному, когда не нужно, чтобы на него смотрели люди. Когда он один, то может просто жить в своей голове и забыть о шрамах. Он снова может быть просто Стайлзом, а не тем грустным существом, на которое смотрят люди и делают сочувственные лица.              Он берёт ноутбук с кофейного столика, где оставил его ранее, и некоторое время изучает онлайн-обучение. Он почти уверен, что хочет именно этого. В конце концов, это примерно то же самое, чем он занимался в больнице, а потом дома. Единственная разница в том, что он будет получать задания по Интернету, не вынуждая отца собирать их, когда его друзья перестали их приносить.              С ним было трудно общаться первые несколько месяцев. Он не винит их за то, что они не хотели быть рядом. Он бы на их месте тоже слинял от самого себя, будь такой вариант. Он думал об этом. Есть причина, по которой отец до сих пор хранит болеутоляющие в сейфе для оружия. Стайлз не пробовал, но думал об этом, и какое-то время граница была довольно размытой.              Он снова думает о волке. Как тот зарычал, когда он сказал, что решил не убивать себя. Животные могут перенимать эмоциональное расстройство, верно? Это то, что они умеют. Особенно животные из заповедника, которые, возможно, привыкли к людям и не видят в них ходячий Хэппи-Мил?              Он достаёт из кармана телефон и ощупывает на корпусе вмятины от клыков.              Да, но это ненормально.              Прошло много времени с тех пор, как Стайлз последний раз чувствовал покалывающее ожидание чего угодно, а не только лишь страх, но сейчас он действительно с нетерпением ждёт поездки в заповедник и встречи с волками.              Ну ладно, с одним волком.              Ему интересно, сможет ли он отличить его от других.       ***       Старый синий «джип», в который Стайлз влюбился ещё онлайн, издаёт ужасный звук во время переключения с первой на вторую передачу и вздрагивает так, будто вот-вот умрёт, но потом успокаивается и переключается со второй на третью намного плавнее. Поездка до заповедника Хейлов занимает около двадцати минут, и по крайней мере пять из них Стайлз едет в обратную сторону, потому что пропустил поворот и ему пришлось остановиться на обочине и свериться с картой на телефоне.              Он сказал Лоре и Талии, что приедет после школы, так что он, наверное, немного рановато, когда, наконец, добирается до места. Заповедник выглядит совсем по-другому, если добираться к нему от главного входа. Тут есть небольшая парковка для посетителей, информационный центр и вывеска с указанием времени, когда можно прийти посмотреть кормёжку или послушать лекции и прочее. Сейчас середина недели, так что сегодня только один сеанс, и Стайлз его уже пропустил. Его «джип» — единственная машина на стоянке.              От парковки до входа в заповедник есть дорога прямо возле информационного центра. Однако дорога продолжается вправо, и она помечена как частная. Стайлз засовывает руки в карманы джинсов и идёт по частной дороге. Дорога круто поворачивает, и Стайлз снова видит дом Хейлов. Это большое место. Несколько машин припаркованы у входа. Газон немного зарос, но Стайлзу нравится. Так он плавно перетекает в лес.              Лора открывает дверь и выходит на крыльцо прежде, чем Стайлз успевает до него добраться. Её улыбка такая же широкая и приветливая, как он помнит.              — Стайлз, привет! Где ты припарковался? — Она не ждёт ответа. — В следующий раз паркуйся здесь, хорошо?              — Окей.              Она смотрит на него с улыбкой.              — Хочешь посмотреть на волков?       ***       Экскурсия по заповеднику оказывается довольно короткой. Почти весь день волки бродят по обширным вольерам и подходят ближе, только когда приходит время кормления. Это лесные волки, узнаёт Стайлз, хотя среди них есть несколько засланных казачков. По сути Хейлы создали собственную стаю волков, спасённых из ловушек или дорожно-транспортных происшествий, но более половины живущих тут сейчас волков родились в заповеднике. Конечная цель состоит в том, чтобы либо реабилитировать всех волков, либо подготовить их к жизни в дикой природе.              — Значит, вы управляете заповедником, чтобы у вас не было заповедника? — спрашивает Стайлз.              — В общем-то да, — соглашается Лора. — Но волки у нас никогда не кончаются, благодаря неосторожным водителям и охотникам.              Стайлз смотрит через забор. Вдалеке он видит серую фигуру, пробирающуюся сквозь деревья.              — Значит, они дикие?              — Конечно, так оно и есть.              Стайлз нащупывает в кармане помятый чехол для телефона.              — Но этот вчера…              — Римус, — говорит Лора, в ухмылке приподнимая уголки губ.              — Как в Гарри Поттере?              — А как же ещё?              Стайлз улыбается и смотрит на пальцы ног.              — Но он ведь не дикий, правда?              — Нет, — отвечает Лора. — Он совсем другой.              Стайлз цепляется пальцами за сетку забора.              — Где он?              — О, думаю, он где-то поблизости, — неопределённо говорит Лора.              Стайлз хочет спросить её о телефоне, но это звучит слишком безумно, верно?              Да уж.              Это слишком безумно.       ***       — Ладно, — говорит Лора, открывая дверь флигеля. — Извини за запах. — Он ударяет Стайлзу в нос. Не мерзкий, конечно, но сильный. Как в мясной лавке.              — Итак, здесь мы разделываем мясо для волков, — объясняет Лора, махнув на скамейку из нержавеющей стали.              Стайлз бросает взгляд на ножи, свисающие со стойки над скамейкой, и его сердце замирает.              — Нет, — говорит он. Он чувствует, как кровь сходит с лица. Чувствует, как лезвие режет-режет-режет, пока кожа не расходится на части. — Н-нет.              А потом он убегает.       ***       Где-то на тропинке между флигелем и информационным центром Стайлз спотыкается, и пара сильных рук ловит его.              — Стайлз! — кричит Лора где-то далеко позади. — Стайлз!              Стайлз пытается оттолкнуть мужчину.              — Эй, всё в порядке, — говорит тот. — Стайлз, верно? Просто дыши, Стайлз. Просто дыши.       ***       Он хочет домой, но Лора и её отец, Джеймс, его не отпускают. Вместо этого они ведут его обратно к дому. Талия встречает их на крыльце с серьёзным выражением лица, и через несколько мгновений Стайлз оказывается в гостиной с чашкой горячего сладкого чая в руках.              Он слышит, как где-то поблизости тихими голосами разговаривают Хейлы.              Он наклоняет голову, натягивая капюшон, и старается не плакать.              Это была ошибка. Глупая, глупая ошибка.              Стайлз слышит цокот когтей по деревянному полу и поднимает голову, как раз вовремя, чтобы разлить чай по всему журнальному столику, когда к нему подходит волк. Волк. В грёбаном доме.              Волк обходит лужицу пролитого чая, потом садится на задницу и пыхтит на Стайлза.              — Римус? — спрашивает он тихим голосом.              Волк фыркает, потом наклоняется вперёд и лезет мордой ему в лицо.              Стайлз слишком потрясён, чтобы двигаться. Это как очень большая собака, да? Очень большая собака, которая может вырвать ему глотку. Что ж, ладно, обыкновенная большая собака тоже могла бы это сделать. Но собаки не волки. Собаки не вызывают на закорках мозга взрыв белого шума и первобытный инстинкт, который кричит ему бежать от хищника.              Он неуверенно протягивает руку и касается густой шерсти на волчьей шее. Он думает, что урчание, которое слышится в ответ, звучит как одобрение. Если только это не рычание. Что, чёрт возьми, Стайлз знает о волках?              — О, боже мой, — говорит Талия с раздражённым пыхтением, которое не сильно отличается от волчьего. — Ты пугаешь бедного мальчика!              На этот раз это определённо рычание.              — Всё в порядке, — отвечает Стайлз, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Талию. — Я имею в виду, наверное?              Выражение лица Талии смягчается.              — Он не кусается, если ты об этом.              Стайлз с облегчением вздыхает. Именно об этом он и спрашивал.              Талия садится в кресло напротив дивана.              — Не возражаешь, если я задам несколько вопросов, Стайлз?              Стайлз отшатывается.              — Эм, может, мне просто уйти?              Римус плюхается на ноги Стайлза. Это уже слишком.              — Я не хочу быть навязчивой, — говорит Талия. — Твой отец, кажется, думал, что тебе понравится быть здесь волонтёром, и я хотела бы, чтобы так и было. Но очевидно, что нам нужно установить некоторые границы.              Его лицо горит.              — Я не могу находиться рядом с ножами. Или кровью. Или высотой.              — Хорошо, — отвечает Талия и не задаёт больше вопросов. Стайлз уверен, что она хочет — все всегда хотят, — но она этого не делает. Когда он осмеливается снова поднять взгляд, выражение её лица не любопытное и не жалкое, в нём ничего, кроме спокойствия. Твёрдости. От неё исходит какое-то присутствие, которое каким-то образом заполняет комнату, но оно не властное. Не заставляет съёживаться. — Мы можем найти для тебя другое занятие, не связанное с приготовлением еды.              Стайлз смотрит на неё настороженно. Вот так просто?              Ничего не бывает так просто.              — Я думаю, что это была ошибка, — говорит Стайлз, игнорируя то, как Римус рычит. Он дёргает за шнурки толстовки и не может смотреть Талии в глаза. — Я хочу домой, пожалуйста.              Римус снова рычит.       ***       Уже поздно, когда отец приходит с работы домой. Поздно и темно, но Стайлз не потрудился включить свет. Он сидит на новом диване в гостиной, уставившись в глухую стену, и сомневается, что двигался хоть раз за последние несколько часов.              Диван прогибается, когда отец садится рядом.              — Плохой день?              Стайлз пожимает плечами.              — Мне звонила Талия Хейл, — говорит отец. — Она сказала, что у тебя была паническая атака в заповеднике.              Стайлз фыркает. Это не была полноценная паническая атака. Он даже не потерял сознание.              — Думаю, эм, я больше не буду туда ездить.              — Ты действительно этого хочешь, Стайлз?              Он вспоминает вес и тепло Римуса, прижимающегося к ногам.              — Я не знаю.              Отец выглядит таким усталым.              — Я знаю, что переезд сюда не исправит всё волшебным образом, Стайлз. Я это знаю. Но ты должен попробовать, ребёнок. Ты не можешь прятаться в своей комнате до конца жизни.              Стайлз снова переводит взгляд на стену.              — Почему бы и нет? Это на самом деле звучит охеренно мило.              Восемь месяцев назад отец сказал бы что-нибудь о языке. Стайлз не знает, нравится ему то, что он получает поблажку, или он ненавидит это, или это просто не имеет и значения.              Отец лишь медленно выдыхает, его дыхание дрожит.              — Я собираюсь ложиться спать, — говорит Стайлз.              — Ты ел?              — Сэндвич, — лжёт Стайлз.              — Ладно. Снотворное?              — Да. — Аддералл, чтобы проснуться и быть сосредоточенным каждый день. Болеутоляющее, чтобы притупить боль в ногах и тазу после операций по установке спиц в сломанные кости и суставы. Снотворное, чтобы отправиться в небытие каждую новую ночь. Стайлз — ходячая фармакопея.              Он ждёт на диване, пока не вернётся отец со стаканом воды и одной таблеткой, и спрашивает себя, сможет ли он взломать комбинацию на сейфе, если придётся.              Он думает, что не хочет, но все его праздные мысли всегда возвращаются к этому. Сможет ли он, если придётся?              Он проглатывает таблетку и думает, каким облегчением было бы не просыпаться утром.