Заповедник

      Стайлз пропускает школу в среду и пытается снова в четверг. Он опаздывает, потому что в последнюю минуту решает, что нет, он не будет этого делать, но отец заставляет его позвонить Кирстен в Лос-Анджелес, и каким-то невероятным образом теперь он стоит в администрации и ждёт, пока они разберутся с освобождением за пропущенные классные занятия и часть химии.              — Я буду на парковке, если понадоблюсь, — говорит отец.              — Папа, у тебя работа, — бормочет Стайлз, глядя на свои ботинки.              — Я думаю проверить, в хорошем ли состоянии у всех протекторы на шинах, — отвечает отец.              — Способ найти мне друзей, — фыркает Стайлз, но приятно знать, что отец будет рядом.              Когда отец уходит, Стайлз очень, очень хочет пойти с ним. Вместо этого он направляется на химию. Почему, чёрт возьми, это всегда химия?              — Мистер Стилински, — произносит учитель. — Присаживайтесь, пожалуйста.              Он ничего не говорит насчёт того, что Стайлз сегодня в капюшоне. Стайлз занимает переднюю парту — единственное свободное место — и горбится. Требуется какое-то время, чтобы заметить, что парень рядом пытается привлечь его внимание.              — Эй, — шепчет парень. — Эй!              Стайлз поворачивает голову настолько, насколько хватает смелости.              Это парень с ингалятором в кабинете медсестры.              — Я — Скотт, — говорит он.              — Стайлз, — настороженно отвечает ему Стайлз.              Парень улыбается и открывает рот, чтобы сказать что-то ещё, но тут учитель нависает над ними обоими.              — Хотите снова остаться после занятий, мистер МакКолл?              Это убивает продолжение разговора.              Стайлз рад.       ***       Большую часть утра Стайлз пребывает в страхе перед обедом. В прежней школе он никогда не был популярен, но и не был непопулярен. Это была достаточно большая школа, чтобы с лёгкостью заблудиться в толпе. Здесь всё по-другому. Стайлз не просто какой-то ученик. Он новенький. Он калека. И он сын шерифа. Это в каком-то смысле триумвират непопулярности, верно? Новый, странный и потенциальный нарк в одном флаконе.              Стайлз встаёт в очередь за ланчем, его сердце уже колотится слишком быстро, потому что куда ему сесть? Он пытался осмотреться, как только вошёл в кафетерий, но он не хочет выглядеть слишком, блядь, отчаявшимся, ясно? Как будто ему без этого не хватает в жизни дерьма.              Он берёт поднос и снова оборачивается, чтобы осмотреть кафетерий.              Кучка детей пялится на него, говорит о нём. Кто-то даже показывает пальцем. А потом кто-то машет со стола в дальнем углу, и это Скотт.              — Стайлз! Сюда!              Стайлз заставляет себя не идти слишком быстро. Добравшись до стола, он садится и с облегчением выдыхает.              — У нас перерыв в одно и то же время, — начинает Скотт. — Насколько это круто?              Очень круто.              Очень, блядь, круто.              Стайлз хочет плакать от облегчения. Он чувствует себя слишком плохо, чтобы даже хотя бы поесть, но он тычет вилкой в еду, и заталкивает полный рот раз или два, и слушает, как Скотт рассказывает ему всё о своей влюблённости в самую красивую девушку школы. Стайлз не отвечает, но это нормально. Скотт не возражает.              ***              Стайлз сегодня не на машине, поэтому, когда занятия заканчиваются, он пишет отцу и садится на ступеньки, чтобы дождаться его. Автостоянка быстро пустеет, за исключением, конечно, Скотта, который не может завести свой грязный мотоцикл. Стайлз думает, что они теперь друзья, так? Или на пути к этому. Он подходит к нему, лямки рюкзака впиваются в плечи.              — Ты что-нибудь знаешь о байках? — спрашивает Скотт, сморщив нос.              — Ни черта, — отвечает Стайлз. — Но за мной приедет отец. Он может отвезти тебя домой.              — Это было бы потрясающе, — говорит Скотт с широкой улыбкой. — Твой отец новый шериф, да? — Стайлз кивает.              За те пятнадцать минут, что они ждут, Стайлз узнаёт, что мама Скотта разведена и сейчас на дневной смене в больнице, где она работает медсестрой. У Скотта проблемы с химией и историей, и из-за этого ему грозит исключение из команды по лакроссу. Не то чтобы он много играл из-за астмы. Ему нравится любая музыка, он тайно любит Кэти Перри — не говори никому, чувак! — и не очень любит комиксы, но фильм про Дэдпула был чертовски весёлым, и он никогда не смотрел «Звёздные войны».              — Как ты мог никогда не видеть «Звёздных войн»? — удивлённо спрашивает Стайлз.              — Ну, просто я не смотрел новые эпизоды, потому что не смотрел старые и не знаю, кто есть кто? А потом, я не знаю, в каком порядке их нужно смотреть, а их ведь очень много, понимаешь?              — Ты смотришь их в том порядке, в котором они выходили, — говорит ему Стайлз. — Это единственный способ.              Когда на стоянку въезжает машина, отец Стайлза выглядит удивлённым, заметив, что Стайлз не один, но быстро берёт себя в руки.              — Это Скотт, — представляет Стайлз. — Он учится со мной на некоторых предметах. Его байк сломался.              Стайлз забирается на заднее сиденье патрульной машины и жестом приглашает Скотта присоединиться.              — Так куда тебя подвезти, Скотт? — спрашивает отец.              Скотт смотрит на него сквозь решётку.              — Эм, я живу на Мэйпл-стрит. Круто. Жду не дождусь, когда соседи скажут маме, что меня привезли домой на полицейской машине!              Отец Стайлза смеётся.              — Хочешь, я включу сирену, когда мы окажемся на твоей улице?              — Это было бы обалденно!              Верный своему слову, отец Стайлза так и делает.       ***       Остаток пути до дома Стайлз едет на переднем сиденье.              — Скотт кажется хорошим парнем.              — Похоже.              — Хочешь, я закажу что-нибудь на ужин? — спрашивает отец.              — Нет, я просто съем сэндвич или что-нибудь ещё.              Иногда отец смотрит взглядом, который означает, что он не спустит это на тормозах и рано или поздно они со Стайлзом поговорят о домашних делах или их отсутствии, но сейчас Стайлз видит, что отец не обращает на это внимания.              Это был хороший день, правда?              Стайлз даже смог найти друга.              Так что отец не будет читать лекции.       ***       Стайлз не спит без таблеток. Он и с ними плохо спит, но какой ещё вариант? Он просыпается посреди ночи, вяло борясь с действием снотворного, а потом не может снова заснуть.              Этот дом ещё не кажется домом. Может, никогда и не будет. Квартира… ну, Стайлз не заходил туда уже восемь месяцев. Сначала была больница, а потом на недолгий срок появилось новое место, которое арендовал отец. Без балкона. Никаких пятен крови. И никаких воспоминаний о маме.              Он не может смотреть на фотографии мамы, и не только потому, что скучает по ней. А потому, что на этих фотографиях все улыбаются, и никто не умер, и никого не разорвали на части и не разбили на осколки, а затем не сшивали, склеивали и скрепляли.              Стайлз спотыкается о кровать и направляется в ванную.              Он не успевает в туалет вовремя.              Рвота покрывает весь пол в ванной.              Отец находит его некоторое время спустя в душе, вода в котором начинает остывать, он сидит на полу и пристальным взглядом изучает трещину в одной из плиток, лишь бы не пришлось смотреть на себя.              — С тобой всё в порядке, ребёнок?              Стайлз закрывает глаза.              Отец приоткрывает дверь в душевую, выпуская пар.              — Стайлз?              — Меня вырвало, — говорит Стайлз.              Наверное, было время, когда бы он кричал от возмущения, что отец смотрит на него в душе. Но в больнице первым делом именно от скромности не осталось и следа. Стайлз, возможно, и не мог смотреть на себя, но могли сотни грёбаных хирургов, врачей, интернов и медсестёр.              Нескончаемый парад день за днём.              — Ты потерпишь, пока я убираю?              — Да. Прости, что разбудил.              — Всё в порядке, ребёнок.              Стайлз закрывает глаза и слышит, как отец достаёт губку. Резкий запах антисептика напоминает о больнице, хотя отец не покупает ту же марку. Эта должна пахнуть зелёными яблоками. Не пахнет.              — Давай вытащим тебя оттуда, малыш.              Стайлз снова чувствует себя маленьким ребёнком, пока отец закручивает краны и помогает ему встать на ноги. Он завёрнут в полотенце и вытерт насухо. Он помнит, как мама делала так же, когда он был маленьким. Потом отец помогает ему одеться в чистую пижаму.              — Теперь готов вернуться в постель?              — Сколько сейчас времени?              — Кажется, около трёх.              — Прости.              — Стайлз, всё в порядке. — Отец обнимает его. — Хочешь поспать в моей кровати до конца ночи?              Он не может заставить себя ответить хоть что-нибудь. Просто кивает и позволяет отцу отвести себя в его комнату.       ***       Кирстен говорила, что каждый день — это новый день. Стайлзу это казалось какой-то ерундой нового века, но суть в том, что ничего из произошедшего накануне не имеет значения. Каждый день — это новый шанс сделать всё правильно, сделать день хорошим. За исключением того, сказал ей Стайлз, что, если часы обнуляются каждый день, то и хорошие вещи не считаются, верно?              Она сузила глаза, глядя на него.              — Я слежу за тобой и твоим пессимизмом, Стайлз. Ты фрикаделька. — Глупо было говорить, что он рассмеялся.              Она не казалась ему психотерапевтом. Она казалась старшей сестрой. Тем человеком, который уговаривал его и запугивал, лишь бы он снова вышел в мир, но никогда не злился, если у Стайлза не получалось. Он скучает по ней, но ездить в Лос-Анджелес каждую неделю не очень практично.              Стайлз лежит в постели отца, смотрит в потолок и пытается вспомнить, что сегодня новый день, фрикаделька.              Урчащий живот, наконец, заставляет спуститься. Отец варит кофе, и запах стоит фантастический. А ещё он разговаривает с кем-то на кухне, и Стайлз в панике отступает, потому что толстовка осталась наверху.              Слишком поздно.              Его заметили.              — Стайлз, иди завтракать. Пэрриш как раз рассказывал о местечке вниз по Бикон-Вэлли, где делают бекон из баранины. — Он говорит так, будто это богохульство.              Стайлз прокрадывается на кухню.              Помощник шерифа выглядит молодым и искренне дружелюбным.              — Привет.              Точно. Отец сегодня начинает рано. Стайлз бы вспомнил об этом, если бы сверился с расписанием, приклеенным к дверце холодильника.              — Привет, — бормочет Стайлз, хлопоча у стола, лишь бы не пришлось оборачиваться.              — Бараний бекон, — повторяет отец.              — Думаю, так для тебя будет лучше, — говорит Стайлз. Его рука слегка трясётся, когда он высыпает хлопья в миску.              — Стайлз, ты выпускник? — спрашивает Пэрриш.              — Да.              — Как тебе школа?              — Нормально. — Он пожимает плечами.              — Ты уже осмотрел город?              — Нет.              Стайлз чувствует, как за его спиной происходит молчаливый разговор. Тот, где отец молча извиняется за его односложные ответы, а серьёзный помощник, вероятно, озадачен. Стайлз так долго молчал последние восемь месяцев, что может считать каждый нюанс.              — Идёшь сегодня в школу, Стайлз? — наконец спрашивает отец.              — Думаю, да.              — Позвони мне, если что-нибудь понадобится.              — Окей.              Он не оборачивается, пока отец и Пэрриш не уходят.       ***       В школе всё нормально. Сегодня нет химии, так что это плюс. Со Скоттом тоже всё в порядке. Со Скоттом на самом деле всё, вероятно, намного лучше, чем просто в порядке, но Стайлз слишком боится привязываться на случай, если вдруг всё пойдёт плохо.              В конце концов, всегда так и случается.              Важно оставаться незначительным.              Так лучше. Безопаснее. Если никто его не замечает, значит, он не станет целью.              Но об этом трудно помнить, когда Скотт приглашает после школы к нему домой поиграть в видеоигры. Стайлз понимает, что невольно тянется к нему, как цветок к солнцу, медленно разворачивая хрупкие лепестки.              Лай чьего-то смеха рядом резок, как порыв холодного ветра. Стайлз даже не уверен, направлен ли этот смех на него, но он здесь, и кто-то смеётся, и он может сложить два и два, верно?              — Я не могу, — говорит он Скотту, пальцы дёргают шнурки толстовки. — Но всё равно спасибо. — Он недостаточно хорошо знает Скотта, чтобы понять выражение его лица.              — О, ничего, — наконец отвечает Скотт и молчит всё оставшееся время, пока они обедают.       ***       Когда Стайлз возвращается из школы, в доме тихо и пусто. Это место всё ещё не кажется домом. Стайлз задумывается, а станет ли вообще, даже когда они наконец закончат распаковывать вещи. Он сидит за кухонным столом и делает уроки. Он знает, что его шансы поступить в приличный колледж невысоки. Восемь месяцев — слишком большой срок. Даже если он выпустится, результаты всё равно будут довольно дерьмовыми.              Остаток этого года, говорит ему отец, станет тренировкой. Стайлз освоится в школе, снова привыкнет учиться, делать домашние задания, а в следующем году, вероятно, повторит выпускной год. Это будет второй шанс.              Стайлз дёргает рукав толстовки и вытирает влажное пятно со страницы тетради. Потом вытирает мокрые щёки. Он не знает, почему перспектива остаться на второй год так его ужасает. В вопросах социального самоубийства Стайлз уже сорвал джек-пот, верно?              Стайлз отшвыривает тетради и идёт к холодильнику, чтобы попить.              Он так чертовски устал.              Он устал жалеть себя, но каждый раз, когда он пытается стряхнуть жалость, она возвращается и ударяет снова и снова, и он не знает, как это остановить.              Он стонет и ставит содовую на стол.              Сердце замирает, когда он слышит снаружи шум. Скрип досок на заднем крыльце. Это новый дом, поэтому он не знает, нормально это или нет, и это глупо, глупо, глупо, потому что это не могут быть они. Они в тюрьме, и Стайлз больше не мишень, и никто не причинит ему вреда.              Он всматривается в окно над раковиной, но ничего не видит и больше не слышит скрип.              Так, ладно.              Это просто его очень бурное воображение, которое последние восемь месяцев подключалось непосредственно к панике.              Стайлз наклоняется вперёд, край раковины впивается в живот, пока нос почти касается стекла.              Внезапное движение заставляет отскочить назад, он пытается дышать, рот открывается в крике, который застывает в горле.              Проходит секунда, прежде чем он понимает.              Лицо в окне не из кошмаров, хотя, наверное, так и должно быть. Тёмная морда, золотые глаза и клыки.              — Р-Римус? — спрашивает Стайлз, кровь стучит в черепе.              Волк снова исчезает из виду.              Руки Стайлза дрожат, когда он убирает цепочку с кухонной двери и отпирает засов. Когда он открывает дверь, то рассчитывает увидеть пустое крыльцо. Потому что он, наконец, перешёл на новую ступень и начал видеть галлюцинации или что-то в этом роде. Но дверь распахивается шире, когда на кухню пробирается Римус.              — Ты что, преследуешь меня? — спрашивает Стайлз.              Римус толкает его бедром, пока обнюхивает кухню, и Стайлз уверен, что это специально.              — Ты меня напугал, — говорит Стайлз.              Римус снова толкает его, на этот раз более мягко.              — Ты ненормальный волк, — произносит Стайлз и, даже не задумываясь, пропускает между пальцев волчью шерсть, а затем падает на колени и зарывается лицом в густой мех. Римус наваливается на него, и он тупо тяжёлый. Тяжелее, чем любая собака, которую Стайлз когда-либо встречал.              — Этот день был не таким уж и тяжёлым, — бормочет Стайлз и шмыгает носом. — Просто. Просто я так, блядь, устал.              Римус фыркает и прижимается холодным носом к шее Стайлза.              Они сидят так очень долго, а потом Стайлз отстраняется и смотрит волку в глаза. Он уверен, что это ещё одна вещь, которую дикое животное не должно терпеть. Но Римус лишь пристально смотрит в ответ.              — Тебе плевать, что я выгляжу как урод, да? — шепчет Стайлз, и Римус наклоняется вперёд и касается носом лица Стайлза. Мгновение спустя он проводит шершавым языком по щеке Стайлза. — Фу! Мерзость!              Но он не отталкивает волка.