Заповедник

      Стайлз никогда не был очень хорош в общении с новыми людьми, даже когда был младше. Сочетание аддерола и неспособности легко считывать социальные сигналы делало других детей и их родителей немного необщительными. Не то чтобы у него не было друзей, но близких друзей — нет. Когда ему поставили диагноз и прописали лекарства, дела определённо пошли лучше, но он всё равно оставался лишним в компании, главным образом из-за отсутствия фильтра между мозгом и ртом и безобразной любви к язвительности и сарказму. Потом, после того, что случилось, ему казалось, что эти части тела вырвали из него с корнем. Он не был уверен, что когда-нибудь сможет их вернуть. Но Хейлы относятся к нему как к нормальному человеку. Никакой неловкости, когда он говорит что-то самоуничижительное. Ни жалости.              Он вписывается в компанию Хейлов, и у него ни разу не возникает впечатление, что они как-то подстраиваются под него или прогибаются, освобождая ему место. В этом есть смысл, полагает он. В доме Хейлов живёт двенадцать человек. Хейлы, должно быть, с раннего возраста научились жить в толпе.              К выходным Стайлз узнал несколько вещей. Он научился не принимать всерьёз рычание Талии, когда она велит ему поставить корзину с бельём и убраться подальше. Оказывается, у них есть список домашних дел, и имени Стайлза в нём нет. Он узнаёт, что Талии нравится, когда он помогает на кухне, просто она не хочет, чтобы он напрягался, таская бельё. И ладно, да, стирка здесь совсем другое дело, нежели дома, где только Стайлз и отец. С Хейлами это не столько рутинная работа, сколько промышленное предприятие.              Он узнал, что Дерек унаследовал от отца любовь к книгам и что после ужина Джеймс любит тайком пробираться в библиотеку и читать. Он усвоил одно правило, на котором настаивает Джеймс: никакой электроники в библиотеке. Ещё он узнал, что это не касается обучающего планшета Бу.              Он узнал, что Ариель получает степень магистра по экологическим исследованиям и может это пережить, выпивая огромное количество зелёного чая. Он узнал, что она предпочитает проводить время в заповеднике, чем работать над диссертацией.              Он узнал, что Уильям — бейсбольный фанат и коллекционирует сувениры так же жадно, как Джеймс коллекционирует редкие книги.              Он узнал, что тайная слабость Дерека — горячий шоколад, что Лора — тайная поклонница Евровидения, а Кора, как он всегда подозревал, криминальный гений.              В субботу утром Стайлз спускается на кухню.              — Быстрее! Он идёт! — шипит Лора.              Стайлз прислоняется к двери.              Лора и Кора небрежно стоят перед столом, пытаясь загородить Дерека от посторонних глаз.              А Дерек что-то делает с клубникой.              — Что происходит? — спрашивает Стайлз.              — Торт! — кричит из-под стола Бу. Её лицо покрыто глазурью.              Лора и Кора вздыхают и расходятся.              Дерек кладёт клубнику на торт. Стайлз подходит ближе.              С Днём Родения, Стайлз!              — Ух ты, — говорит Стайлз. Его сердце бьётся быстрее. — Откуда вы узнали?              — Я видела, как ты бросил пакетик в тележку, когда мы ходили по магазинам, — говорит Кора, обнимая его и целуя в щёку. — Я решила, что это для особого случая.              — Дай угадаю, — произносит Стайлз. — Ты украла мой бумажник, чтобы взглянуть на водительские права?              — Нет! — Кора усмехается. — Я попросила Дэнни взломать школьные записи.              — Ого, — выдыхает Стайлз. — Спасибо за вторжение в частную жизнь и, возможно, преступную деятельность.              Лора сердито смотрит на Дерека.              — Ты забыл «ж» в рождения.              — Дерьмо. — Дерек морщится. — Я всё устрою.              Лора обнимает Стайлза.              — С днём рождения.              — Спасибо.              Объятия Дерека такие же тёплые, как и у Лоры.              — С днём рождения.              — У нас сегодня вечеринка, — говорит Кора. — Ну, папа готовит гриль на день раньше. Я пригласила Скотта, но не знала, хочешь ли ты ещё кого-нибудь пригласить?              — Не совсем, — говорит Стайлз. — Только вы, ребята, и отец.              — Хорошо, — произносит Лора, хлопая в ладоши. — А теперь тащи свою задницу в заповедник и проверь поилки, прежде чем мы откроемся. Волки не хотят ждать только потому, что у тебя день рождения.              — Да, мэм, — ухмыляется Стайлз.              — И исправь этот чёртов торт, Дерек! Родения! Иисусе.              Дерек закатывает глаза и принимается за работу.       ***       Приятно видеть, как отец снова смеётся. Прошло так много времени с тех пор, как Стайлз видел его улыбающимся или смеющимся без чего-то за этим — эха печали и горя, — что Стайлз почти забыл, как он выглядит, когда смеётся. Он чувствует укол вины. Последние восемь месяцев он держался взаперти от мира, и позволял отцу быть единственным близким человеком, и тем самым держал отца взаперти, верно? Но сейчас у гриля отец смеётся над словами Джеймса, и от этого мир кажется немного ярче, даже несмотря на то, что в глазах щиплет.              — Чувак, — говорит Скотт с улыбкой, садясь на складной стул рядом со Стайлзом. — Этот бургер невероятный!              — Ага, — соглашается Стайлз.              — И всё это место, — говорит Скотт.              На Скотте рубашка на пуговицах, а волосы зачёсаны в странную причёску. Очевидно, его мама не позволила бы ему посетить дом Хейлов, не приведи он себя в «приличный» вид. У Скотта и его мамы разные представления о том, что значит «приличный».              — Охренеть! — восклицает Скотт, потому что да, Римус садится на ноги Стайлза и пристально смотрит на Скотта. — Чувак, это волк?              Стайлз наклоняется вперёд, чтобы дёрнуть Римуса за уши. Римус машет ими взад и вперёд, чтобы этого избежать — потому что явно пытается запугать Скотта, а не выглядеть как переросший щенок, — но в конце концов он просто пыхтит и позволяет Стайлзу делать своё дело.              — Да, я знаю, чувак, — говорит Стайлз волку. — Но тебе же нравится, правда?              Римус фыркает.              — Он настоящая зефирка, — заверяет Стайлз Скотта.              — Зефирка с большими зубами, — бормочет Скотт.              Римус выглядит самодовольным.              Стайлз оглядывает задний двор. Большинство Хейлов здесь. Бу и младшие дети носятся с мячом, а Дерек пытается их судить и присматривает, чтобы Бу не сбили. Бу, кажется, не возражает, когда это происходит. Она возмущённо кричит, потом встаёт и бежит дальше.              Лора стоит в очереди за бургером, и она втянула отца Стайлза в разговор. О чём бы они ни говорили, отец даёт какой-то вдумчивый, подробный ответ.              Талии и Ариель здесь нет. День рождения Стайлза — это командное мероприятие, как и воскресный обед, потому что кто-то должен быть в заповеднике. У них есть один или два работника на неполный день из города, которые продают билеты и закуски, но Талия и Ариель всё ещё нужны на лекциях и демонстрациях.              Дерек только что вернулся, закончив рассказывать историю, и наотрез отказался красить лицо, хотя сегодня день рождения Стайлза.              Кора направляется к Стайлзу и Скотту с бургером в руке и опускается на пустой стул по другую сторону от Стайлза.              — Эм, Эллисон попросила меня пойти с ней на выпускной, — внезапно говорит Скотт и выглядит взволнованным.              — Это же здорово, да?              — Да. — Скотт улыбается, но всё равно выглядит встревоженным. — Она мне очень нравится, но её мама только что умерла. Она, наверное, сейчас не совсем в себе.              Стайлз пожимает плечами, потому что не уверен, что сможет успокоить Скотта. Конечно, Эллисон не в себе. Она тонет.              — Пойду принесу содовой, — говорит Кора. — Вы будете? — Она дожидается их кивков, прежде чем уйти.              Скотт слегка расслабляется.              — Прости. Это странно. Я всё забываю, что не стоит говорить об Арджентах рядом с Хейлами.              Уши Римуса дёргаются.              — Да, похоже, это уже какая-то история. — Стайлз оглядывает двор, но Питера нигде не видно. Хорошо.              — Да, — вздыхает Скотт. — Но Эллисон не такая, понимаешь? Я имею в виду, её отец немного напряжённый, и всё это оружие немного меня пугает…              — Оружие?              — Да, он вроде как торговец оружием, — говорит Скотт. — Звучит, как будто он член картеля или что-то в этом роде, но всё законно и всё такое. Я думаю. — Он пожимает плечами. — И я почти уверен, что он хотел показаться жутким, когда чистил пистолеты, пока спрашивал меня, кто я такой, какие у меня оценки и всё такое. Но её дедушка… — Скотт морщится.              Стайлз ловит взгляд Джеймса с другого конца двора. Иисусе. Может, не стоит говорить об этом здесь? Вот только никто не стоит достаточно близко, чтобы услышать.              — Что там с дедушкой? — спрашивает он Скотта вполголоса.              Римус не сводит глаз со Скотта. Или, что более вероятно, с бургера Скотта.              — Он действительно странный. — Скотт морщится. — Знаешь, в фильмах про мафию бывает, что кто-то убивает Дона, а потом на похоронах появляется маленький ребёнок, одетый в костюм, и все говорят ему, что теперь он должен быть мужчиной?              — Да.              — Клянусь богом, я вышел из ванной и вошёл в комнату в конце этой речи, — говорит Скотт. — Только они не мафия, а Эллисон явно не мужчина. — Он морщит нос. — Это было реально странно. А теперь её дедушка хочет взять её в поход или куда-то ещё на следующие выходные, и её отец зол, а Эллисон расстроена, и я понятия не имею, что у них происходит.              — Ого. — Стайлз понятия не имеет, как в этом разобраться. И он не очень хорошо знает Скотта, не совсем, но он знает, что Скотт хороший парень и что если он беспокоится об Эллисон, то для этого есть причина.              Скотт снова пожимает плечами и закусывает нижнюю губу. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут возвращается Кора с содовой, и разговор обрывается.       ***       Весь остаток дня мысль об Арджентах зудит в затылке, и Стайлз сам не знает почему. Просто тут точно что-то творится, а у него недостаточно информации, чтобы установить нужные связи. Он улыбается всю вечеринку, испытывает законное потрясение, когда оказывается, что есть подарки, и краснеет от приятного смущения, когда разрезает торт, пока все поют.              — Я горжусь тобой, сынок, — говорит отец, крепко обнимая. — Чёрт, восемнадцать. Пока ты рос, я и подумать не мог…              Он обрывает себя.              — Ты имеешь в виду тот случай, когда я спускался на своём трёхколёсном велосипеде по лестнице в гараж? — Стайлз слегка поддразнивает, потому что знает, что именно это имеет в виду отец. Глупые, безрассудные поступки, которые Стайлз выкидывал в детстве. А не… не другое.              Отец тихо смеётся и целует его в макушку.              — Да.              День клонится к вечеру, и Стайлз всё чаще и чаще оглядывается на дом, гадая, где Питер. Когда Скотт уходит, Стайлз притворяется усталым и направляется внутрь. Он несёт подарки в гостевую комнату, когти Римуса цокают по деревянному полу рядом.              — Ладно, — начинает Стайлз. — Где комната Питера?              Римус смотрит на него, навострив уши.              — Не прикидывайся дураком, приятель. Где комната Питера? Где Питер?              Римус издаёт странный скулящий звук и трусит по коридору к лестнице. Вместо того чтобы идти вниз, они идут вверх. Потому что Питер живёт на третьем этаже. Иначе как бы ещё он мог смотреть на всех свысока?              Если честно, Стайлз ожидает войти в какой-нибудь Викторианский лабиринт научных диковин или что-то в этом роде, но третий этаж такой же светлый и гостеприимный, как и второй, и дверь, к которой ведёт Римус, не особенно зловещая.              Стайлз тихонько стучит, но никто не отвечает.              Римус фыркает и по-волчьи закатывает глаза.              — Питер? — зовёт Стайлз, а потом, вопреки здравому смыслу, открывает дверь.              Это не совсем комната. Это больше похоже на номер-люкс. Дверь открывается в нечто среднее между кабинетом и гостиной. Тут нет беспорядка, но кто-то определённо живёт здесь. На столе книги, заряжается ноутбук и стопка счетов и квитанций, на которые Стайлз не смотрит слишком пристально.              — Эй? Питер? — спрашивает Стайлз.              Римус шлёпает в спальню и запрыгивает на кровать. Кровать не застелена. Тёмно-коричневое одеяло скомкано. Подушки помяты. И Стайлз тут же представляет, как Питер спит здесь, может, ворочается с бока на бок. Это странно интимная мысль.              А ещё это невероятно стрёмно, учитывая, что Стайлз просто вошёл в комнату без приглашения.              — Римус, давай, — шипит он. — Пойдём!              Волк громко зевает.              — Прекрасно, — говорит он. — Но я сваливаю, пока нас не поймали!              Он возвращается в свою комнату.              Римус за ним не следует.       ***       — Это был Дерек.              Стайлз удивлённо переводит взгляд с книги.              Питер стоит в дверях. Он проходит внутрь и указывает на кровать.              Стайлз лежит на животе — поза, которую он предпочитает для чтения, но от которой его переклинивает быстрее, чем от любой другой. Он кивает Питеру и слегка отодвигается в сторону. Матрас прогибается, когда Питер садится.              — С днём рождения, — говорит он, как будто это запоздалая мысль.              — Спасибо.              Питер кладёт руку на затылок Стайлза, и Стайлз с трудом сдерживает стон, когда простое прикосновение наполняет его теплом и снимает напряжение. Это не совсем боль, пока ещё нет, но близко.              — Это был Дерек, — повторяет Питер. — Этот вопрос про Арджентов ты хотел задать.       Стайлз вспоминает газетную статью, которую читал по телефону: растление малолетних.       — Ему было шестнадцать. Она использовала его, чтобы подобраться к нам. Она собиралась убить нас всех.              — Пиздец. — Стайлз закрывает глаза и на мгновение кладёт голову на подушку. — Ладно, но ты же понимаешь, что это не ответ на мои вопросы, верно? Я имею в виду, это просто… это просто вызывает ещё больше вопросов. Например, почему, чёрт возьми, Кейт Арджент хотела убить вас всех.              — Потому что она считала нас мерзостью.              Сердце Стайлза бьётся быстрее.              — Почему?              — Потому что она была сумасшедшей, похоже, это популярный выбор, — говорит Питер, и Стайлз слышит лёгкую улыбку в его голосе.              — Просто… — Стайлз слегка сдвигается, и у него начинает болеть поясница. — В этом нет никакого смысла.              — Ну, я подозреваю, — отвечает Питер, просовывает другую руку под рубашку Стайлза и касается прямо нижней части позвоночника, — что это определение сумасшествия.              Стайлз чувствует, как большой палец Питера касается хирургических шрамов. Это не заставляет его паниковать, хотя должно.              — Виктория Арджент сама сдала её в полицию, — продолжает Питер. — Видимо, именно это Крис Арджент и сказал Талии, когда навещал её на днях.              Стайлз вздрагивает. Этого он не ожидал.              — Оказывается, у Виктории всё-таки был моральный кодекс, — говорит Питер. — Кто бы знал?              — Я не… — Стайлз не понимает. Он думает о Скотте, который сравнивал Арджентов с мафией. Он думает о кровной мести, о вещах, которым нет места в современном мире, в маленьком городке Калифорнии. Он почему-то думает о мисс Пул, учительнице английского языка, и тут в его мозгу всплывает мысль: матриархат против матрилинейности. — Был… Виктория была главой семьи?              Это звучит глупо. Потому что он не имеет в виду главу семьи как кормильца или человека, который режет индейку на День благодарения, так? Здесь речь о чём-то совсем другом. Чём-то абсолютно, блять, устаревшем, вот только это странно.              — Да, — просто отвечает Питер.              — А теперь… А теперь Эллисон? Только она тоже не знает, что происходит.              — Очень может быть. — Рука Питера скользит вверх по позвоночнику, потом снова вниз, оставляя мурашки.              — Но кто они такие? — спрашивает Стайлз.              Рука Питера на мгновение дрожит, касаясь его поясницы.              — Охотники.              Стайлз поворачивает голову, чтобы посмотреть на Питера, и его сердце замирает.              Потому что на мгновение кажется, что глаза Питера не голубые. И это, наверное, игра света, да? Даже если Стайлз пока не может понять, какая именно. Потому что на секунду, пока он не моргает, глаза Питера такие же жёлтые, как у волка.