Философия Аполлона

      C округлившимися до невозможности глазами уставился на меня, как на какого-то прокажённого — это минимум. Неужели так тронуло? Или просто от шока не успел натянуть привычную маску?       — Саш, это, конечно, всё в твоем стиле, но не перегибаешь ли ты палку?       — Что в моём стиле? — интересно узнать, как мой герой докатился до эдаких немудрёных подаяний в виде своего же тела за зачёт или экзамен. Может, за курсовую, не знаю пока, что у него было там, и хотелось бы об этом не знать тоже. Никогда.       — Придуриваться и доставлять другим неприятности до кучи, — ухмыляется, будто издеваясь, уверенный в себе. Ненадолго, надо полагать.       — Но я правда же вижу вас в первый раз. Это так, — без тени гримасы отвращения или удивления того же, не притворяясь дурачком и просто не сбежав, ибо любопытство так и гложет. Не обернулось бы чем неприятным.       — Ну, скажи ещё, что имя моё забыл, и цель нашего общения не помнишь. Амнезия? Альцгеймер? Может, хватит притворяться? — раздражённо шикает и смотрит злобно, почти так, будто вот-вот завяжет драку: мышцы бицепсов и кистей чуть заметно напрягаются, а брови еле видно сдвигаются, и это явно уж не доброе расположение.       — Может, и амнезия. Если уж у нас было общение… — оглядываюсь по сторонам, находя из нарушающего порядок лишь разброшенные пару минут назад вещи.       В остальном же выглядит так, будто тут бывают, ну, максимум, пару раз в неделю: из мебели только кровать и тумбочки, да небольшой шкаф, окна голые и стены выкрашены в тёмно-серый.       Квартира только для таких встреч? Неплохо, кажется, для среднестатического преподавателя у нас, я бы даже сказал, шикарно. Может, шишка покрупнее или любитель подзаработать где-то на стороне, вариантов множество.       Остаётся надеяться только на хоть какую-то, самую мизерную, благоразумность того Саши. Дай бог это будет просто препод, а не декан какой-нибудь, если не ректор.       — …К тому же, такое близкое, то странно, что вы… или ты, не знаю, как лучше, даже не заметил как минимум двухнедельного отсутствия. Которое, хочу заметить, было привязано к лежачему образу жизни в больнице.       — Плевать я хотел на то, где шляется какой-то студентишка, — с напором выдавливает, подчёркивая свое пофигистическое отношение к этой ситуации. — Либо ты совсем с дубу рухнул, растеряв остатки инстинкта самосохранения, либо правда амнезия хватила, и я даже не знаю, что для тебя будет хуже.       — Почему вообще для меня должно быть хуже что-то из этого? — если уж решил угрожать мне, то пусть делает это аргументированно, по крайней мере.       — Любезно могу напомнить, если ты резко обо всём решил забыть: мы спим с тобой не от большой любви, которой не было никогда. Просто кто-то любит работать не мозгами, а другими частями тела, да и мне страдать от недотраха не хочется, так же, как и «случайно» уронить свою репутацию в грязь из-за перепиха с кем-нибудь на стороне, — снова противная усмешка, и кулаки мои почему-то неосознанно сжимаются. — Что, нравится «потерявшему память» осознать, что он почти шлюха? И не только для меня, хочу заметить.       — Был… Повезло же, — нервно хватаю свою оказавшуюся на полу толстовку, спешно натягивая её на себя. — Каково осознавать, что вот-вот потеряешь милого мальчика для потрахушек?       — Каково осознавать, что вылетишь из универа с первой же сессии? — бьёт колкостью в ответ, и это больше смахивает не на удар, а на самозащиту. — До которой, хочу заметить, осталось не так уж и много времени, — усмехается, лучась самодовольством, но в глазах проглядывают нотки гнева и немного — отчаянья, а руки нервно перебирают складку на футболке, выдавая всю нервозность.       — Не вылечу, не волнуй… тесь, — не хочу больше к нему на «ты», слишком противно стало отчего-то. — Своя голова на плечах есть, а не только задница, если вы во мне хоть когда-то замечали что-то кроме неё.       — Может и есть, да как-то сильно сомневаюсь, что ты умеешь ей пользоваться по назначению, — продолжает почти беспомощно отбиваться, и не могу смотреть на это без внутреннего удовлетворения.       Больше ничего не говорю: спорить не хочется, да и ещё продолжать копить проблемы на пятую точку со сдачей чего-то, — а я уверен, что она будет, — у этого типа тоже.       Молча собираю разбросанные вещи, одеваясь наспех, и накидываю сумку на плечо, спеша убраться из этой квартирки, и кто знает, какие непристойности могли свершаться в этих серых, давящих своей унылостью стенах.       С размаху хлопаю дверью и уже почти добегаю до следующего нижнего этажа по ступенькам, как слышу брошенное в спину слишком обиженно-безнадёжное: «Ты пожалеешь, обещаю!» Представляю бедного, терзаемого муками душевными от столь ужасной потери, мужчину, и как-то ну не выходит. Не тронуло его, пусть и строил из себя ущемлённого под конец, будто пытался добиться чего-то. А так хотелось помучить!

***

      Бреду через парк, накинув капюшон, так, для безопасности, чтобы на меня снова не набросился какой-нибудь тип и не поволок «отрабатывать должки».       Довольно мне приключений на сегодня. И что-то подсказывает, что это не конец далеко ещё, ведь предстоит встреча с родителями, которая, судя по тому, как сильно они не хотели приходить ко мне в больницу, будет не из лёгких. Птички поют, солнце светит, самую малость поднимая настроение, и пока это единственно хорошее, что случилось со мной после выхода из больницы.       Достаточно легко взбегаю по лестнице на одиннадцатый, хотя раньше навряд ли бы дотянул и до седьмого. Несмотря на то, что этот тип, судя по голосу с хрипотцой и найденной в сумке пачке сигарет, курил, дыхалка у него была хоть отбавляй. Не сильно удивлюсь, если в итоге по возвращении в универ мне придётся идти в какую-нибудь там баскетбольную или футбольную команду. Ну, или как минимум в зал, не просто так же эти роскошные мышцы и натренированность.       На этаже глазами нахожу бордового цвета железную дверь — если верить Даше, именно она мне и нужна. Нащупываю в кармане ключ, удивляясь, как он не выпал вообще после таких полётов одежды, и открываю дверь. В глаза не спешат бросаться золотые рамки картин, бриллиантовые люстры до пола и всё такое, что обычно бывает у людей, которые любят жить с шиком.       Тут одно из немногих исключений, ничего особо пафосного, но в то же время видно, что над оформлением явно поработали профессиональные дизайнеры. Обставлено всё без излишеств, но со вкусом.       — Есть кто дома? — спрашиваю скорее не для того, чтобы услышать ответ, а просто убедиться, что я тут один и никаких сюрпризов не будет. Слышу топот ног, и понимаю, что без них всё-таки не обойдётся.       — Сашенька, дорогой! Ты тут! Ну, наконец-то, — женщина лет сорока с собранными в причудливую причёску тёмными с проседью волосами чуть не кидается на меня с объятиями, тут же принимаясь активно целовать в щёки. — Ну, как ты? Живой? — глядит на меня заторможено и не может перестать улыбаться.       — Да вроде… Живой, — растерянно чешу затылок, пытаясь припомнить, кто это, из Дашкиных рассказов, но то ли она мне ничего не рассказывала, то ли память всё ещё с перебоями работает. — А вы… — начинаю было не подумав, но тут же исправляюсь. — Ты как?       — Вот и слава Богу, слава Богу, что живой, — смотрит чуть растерянно, вглядываясь. — Ты меня не помнишь? — оставляет встречный вопрос без ответа, и замечаю в её глазах еле видную тревогу.       — Не помню… Прости, — не хочется совсем заставлять эту женщину, которой я явно дорог, переживать и грустить, но разве есть выбор, если как ни напрягаю мозги или то, что осталось от них, не могу ничегошеньки вспомнить.       — Ну, ничего. Вспомнишь. Главное, что сам в порядке, — щурится, гладя по руке. — В порядке же? Что врачи сказали? — снова улыбается, разворачивается и легко тянет меня вглубь квартиры.       — Всё хорошо, да. Говорят, в порядке, здоров как бык, только амнезия, — не она, конечно, да разве объяснишь кому, что того Саши, которого они знали, теперь попросту нет, а на его месте кто-то другой и чужой совершенно? Не поверят же. И не надо никому доставлять лишних хлопот в виде отправления меня в психушку после «признаний». Лишатся ещё наследника рода и репутацию себе могут заметно подпортить. Да и сам я не сильно горю желанием свою новую интересную жизнь добровольно обменять на четыре мягкие стены.       — Амнезия, значит… Ну, думаю, друзья тебе помогут с этим, — с нажимом и почти неуловимой тревогой. Переживает, что у меня никого нет?       — Да, конечно, — вопрос на языке так и вертится, и не могу не озвучить его. — Не будет ли наглостью или неуважением поинтересоваться, кем ты являешься мне, да и вообще? Хочется уже хоть что-то да знать.       — Нет, дорогой, что ты, — доводит меня до, как оказалось, кухни, усаживает на кресло возле стола и тут же принимается хлопотать возле плиты. — Я была твоей няней лет с пяти, если не изменяет память, ну, и домработницей по совместительству. Сам понимаешь, родителям не до тебя стало, бизнес, деньги, проблемы с конкурентами, куда им там до ребёнка. Пусть и желанного, пусть и ждали тебя долго, но они никак не могли поставить тебя на первое место. Переживали, конечно. Может, именно поэтому до меня сменили огромную кучу нянек, — говорила, то и дело оборачиваясь, но это не мешало ей нарезать салат, одновременно с этим помешивая что-то в кастрюле. — А я тебе почему-то сразу приглянулась, потянулся ко мне и даже плакать перестал, как только на руки взяла. Меня и оставили. Так что можно сказать, знаю тебя лучше чем кто-либо. Ну, или ту часть по крайней мере, которую ты позволял мне увидеть.       — Спасибо. А родители скоро вернутся? Хотел бы с ними поговорить. Судя по всему, в наших отношениях огромные проблемы, раз они меня всего один раз после того, как пришел в себя, навестили.       — Не без проблем, конечно, но ты скажи, у каких подростков или кого чуть старше их нет с родителями? Но не так, чтобы прямо совсем плохо. Просто пока лежал без сознания, у них был вроде как отпуск, сидели день и ночь, караулили. А после сразу пришлось к работе вернуться в более активном темпе, нагоняя упущенное, — уже закончила с приготовлениями и принялась расставлять посуду на заранее сервированный стол. — С минуту на минуту должны прийти, — отвечает, мельком глянув на внушительных размеров часы, вмонтированные в красивое деревянное панно, стрелки которых приближались к восьми. — Вот и поговорите как раз, — и снова добрая улыбка, которую я уже успел полюбить.       Слышу, как хлопает входная дверь, но не спешу бежать на встречу, предпочитая дожидаться здесь, в обществе миловидной женщины, успевшей разлить суп и разложить по тарелкам салат.       Входят оба в костюмах ещё, явно голодные, и садятся было за стол, помыв руки, но замечают меня, и лица сразу как-то менее уставшими становятся.       — Саша! Ты тут! — первой бросается ко мне женщина, втягивая в объятия. — Ты как? Прости, что не навещали. Дела были… Что доктора сказали? — не знаю, из вежливости интересуется или правда важно знать, но они мне действительно рады.       — В норме весь организм. Ну, кроме памяти. Амнезия, вроде как, — это не такая уж плохая версия, и всё не то чтобы безнадёжно. А в глазах её почему-то даже радость мелькает.       — Ты нас не помнишь? — спрашивает нарочито грустно, смотря на моего теперь, вроде как, отца. — Всё забыл?       — Похоже, что так… — сухая констатация факта, и отец тоже ближе подходит, хлопает по плечу.       — Ну, главное, что жив. Остальное как-нибудь решится. Елена тебе уже, наверное, рассказала хоть что-то? — вступает в диалог, смотря на глазеющую на нас до сих пор молчаливо женщину.       — Да, что-то рассказала. У нас, вроде, не самые лучшие отношения были? — при этих словах все трое чуть заметно напрягаются, однако продолжают держать радостные лица. — Как насчёт того, чтобы исправить это?