Две части от звезды. Встреча

Расслабленного мальчишку неумолимо подбросило вверх, и туже утянувшаяся на шее кожа безжалостно выбила из легких сиплый скулеж. Саша рухнул обратно на кровать, которая жалобно скрипнула, впившись взглядом широко распахнутых глаз в образ своего спасителя и палача. Именно сейчас, когда позволяли робко вздохнуть только с позволения, удерживая на грани между реальностью и бессознательной темнотой; сейчас, когда остервенело истязали кожу в четкой решительности, надеясь не оставить ни одного свободного промежутка; именно сейчас — Петров так явственно ощутил свою сахарную слабость, безропотно передавая контроль над своей жизнью, меж тем испытывая в разы контрастирующую со всем этим сгустком повиновения великую свободу, что для самого оставалось загадкой, как только до сих пор не рехнулся. Даже подумать было невозможно о таком ценном подарке, а иметь шанс испытать на себе, изнутри пропустить весь этот необъятный спектр ощущений и вовсе являлось сравнимым с наивысшим даром. Пускай всего на одну ночь, но они всецело раскроют себя друг другу: будут шептать клятвы, которые никогда никому другому не предназначались; будут чувствовать от мельчайших соприкосновений то, что ни с кем прежде не делили. Саша отчаянно, по глупейшей наивности трепетал про себя неразборчивые молитвы о том, чтобы их -вместе-, каким бы ни было по длительности, но оказалось той истиной, о которой пишут, о которой поют, ради которой готовы отдать все, которая приносит сладкую боль и бесконечное счастье. Петров оказался обнаженной мишенью. В его сердце, в его голову Меньшиков, пробирая соблазнительным страхом от мимолетного оскала, от тяжелого взгляда, которым можно было плавить железо, от самого крохотного рокочущего вздоха, устремил дуло револьвера, пальцем искусно прокручивая барабан — так, чтобы с каждым выстрелом пули, которых в совокупности насчиталось три, насквозь пробивали цель. Только вот пули в этой роковой любовной игре не по обыкновению представляли собой содержание пламенных признаний. Со скрежетом стискивая зубы, мальчишка опрокидывает голову назад, яростно упираясь макушкой в постель, из последних сил удерживая в сдавленной ремнем глотке стон. Очередным касанием его кожу опечатывают, принуждая не просто насладиться, но и внять из-за присутствия боли, еще раз хорошенько осознать свое место, свою роль, свое предназначение. Но не в жизни. А для одного человека. И Саша даже не думает перечить — как молчаливо было велено, так и осознает, принимает, в который раз повторно признавая самому себе, что: — Я ваш…! — сокрушительно выхрипывает Петров сразу же после того, как его ощутимо вжимают тазом в кровать. Саша совсем не уверен, что он имеет право на своевольность, и все же рискует протянуть руки. Пальцы бегло проскальзывают по обнаженным бокам мужского тела, цепляются за кромку брюк. На ощупь парочкой рваных движений расстегивают молнию, принуждая ткань спасть. Юноша заботится и о нижнем белье, которое беспристрастно приспускает, наконец высвобождая влажный член, уже облюбованный сегодня его губами и руками. В мандраже Петров ловит темный взгляд: страх, вызываемый от этого взгляда, только побуждает к действиям. И парень, убирая мокрые пальцы от крепкого ствола, расслабленно укладывая руки на постельное белье, прогибается вперед, решительно соприкасаясь влажной головкой собственной плоти с такой же своего мужчины. Узкие, выразительные бедра мальчишки начинают неловко двигаться, и члены естественно потираются друг о друга, отчего Сашка растерянно жмурится и, плотно поджимая губы, несдержанно мычит, растворяясь в медовом опьянении от новых ощущений.