Искалеченная любовь

Уилсон выждал, пока команда Хауса выйдет из кабинета с новым заданием. Судя по лицу диагноста, можно сказать, что он уже решил задачку, а вот его подчиненные, кажется, все еще были в неведении. Неужели он снова затеял игру не на жизнь, а на смерть? И как такого усмирить? Одно радует: Хаус всегда знает, что он делает. Ладно, почти всегда. Уилсон ввалился в кабинет с задумчивым лицом и принялся внимательно разглядывать друга. Тот выждал паузу, поиграл в гляделки с Уилсоном и откинулся на спинке стула. — Чего пришел? — Да так, решил проведать тебя. Но судя по всему, ты снова принял своих ребят за подопытных крыс. Сколько раз тебе говорить, что крысы в следующем кабинете? — Ха! — наигранно усмехнулся Хаус, встрепенувшись. — Не-ет, ты зачем-то еще пришел. Уилсон, — он выдержал красноречивую паузу, — что ты скрываешь? — Я-то ничего, — пожал плечами друг и подошел ближе к Хаусу. — Что за новая игра, которую ты придумал? Хаус не ответил, лишь вопросительно уставился на Джеймса. — Что за игра, я тебя спрашиваю? С чего вдруг Форман интересуется, может ли у тебя что-то быть с Тринадцать? И он явно не про взаимные подколки и рабочую атмосферу. — Кто знает, что в голове у этих черных, — задумчиво протянул Грег, развел руками и взял в руки мячик. Либо Эрик оказался проницательнее Тауба, что вообще-то не сходилось с их характеристиками, либо он отчаянно искал причины его расставания с Тринадцать. Второе более вероятно, так как эго Формана довольно необъятное. Расставание по этим двоим заметили все — холодность Тринадцать, тревожность Эрика, и эти глупые перепалки, которые ни к чему не приводили. И что любопытно, инициатор весь сегодняшний день — Форман. Может, он действительно не согласен с диагнозами бывшей, но Хаус очень сильно в этом сомневался. — Если ты что-то задумал, то дай мне знать, — нахмурился Уилсон. — Может, я присоединюсь. Хаус снова перевел взгляд с мячика на Уилсона. Добрый и внимательный Джеймс, который очень любил его поучать. Стоит ли ему сейчас рассказывать о том, что было? Это даже забавно. Хаус сам толком не верит в то, что произошло. Это было совсем недавно, но воспоминания остались слишком размытые. Они точно не пили? Хаус выдохнул. Даже если и стоит рассказывать что-либо Уилсону, то для начала необходимо поговорить с самой Тринадцать, чтобы понимать вообще, о чем он рассказывает. В конце концов, может там и нет ничего. Да и что может быть… Каждый раз, когда Хаус возвращался к Тринадцать и к тому, что же такое между ними, он буквально спотыкался. Почему? Потому что "что-то" определенно было, раз появлялся такой вопрос. И не простое, раз он это так и не высмеял. Как было с Кэмерон — поглумился над чувствами и сказал, что он — не тот, кто ей нужен. В глазах остальных, конечно. На деле-то он просто не хотел портить жизнь молодой и амбициозной… хотя альтруистические мотивы он даже сам перед собой признавал неохотно. А Тринадцать не спрашивала, и он разбираться не хотел. Легко сказать, конечно, что девушка воспользовалась его подавленным положением, но это было бы слишком лживо даже для Хауса. Все-таки он тоже хотел. Ну, еще бы! Такая красотка! Да еще и подчиненная! Впервые домогательства заимели силу… и нога еще не болит. Хотелось бы не обращать внимания на этот факт, да и довольно долго получалось. Нога рядом с ней в принципе редко напоминала о себе. Хаус часто думал, что это связано с диагностикой, с загадками. Что же, с одной загадкой это все-таки точно связано. И от того, что он переспал с этой загадкой, вопросов меньше не стало. Стоило все-таки с ней поговорить. И как теперь начать диалог? Уже день стремился к вечеру, и скоро все разойдутся по домам. А может, это вообще не имеет значения? Ведь с того момента прошло четыре дня, а Тринадцать совсем не изъявила желания поговорить. Что если она вообще этого не хочет? Ей вроде как нравится тратить свою жизнь на случайные связи, так может, это была одна из таких? Определенно нет, тогда… черт! — Эй, я все еще здесь. Хаус отвлекся. Он отстранённо смотрел на стену, пытаясь понять, как лучше поступить и стоит ли вообще хоть что-то предпринимать, и понял, что это уже не игры. Его это одновременно и напрягло, и заинтересовало. Он встал с кресла, в своей привычной манере схватил трость и собирался уже вылететь из кабинета, как его за рукав схватил Уилсон. — Скажи уже, что ты задумал? — Я сам не знаю. Хаус погулял по больнице, снова обсудил с подчиненными случай и упомянул о том, какие они идиоты. Назвав свой диагноз, он сказал им назначить лекарства и отправляться домой, а сам захромал в кабинет Уилсона. Придумать правильное начало диалога так и не получилось, а его решимость на поговорить тут же куда-то испарилась, как только он столкнулся с глазами Тринадцать. Любопытство завладело его сознанием, но что уж лукавить, говорить о делах сердечных Хаус порой трусит (всегда). А тут ведь еще есть вероятность оказаться счастливым. Или он слишком далеко заглядывает? Так! Стоп! Прежде, чем строить догадки, как он это любит, надо узнать, что об этом думает Тринадцать. И чем быстрее, тем лучше. Хотя когда его заботило, что думают другие… может, с Тринадцать иначе, потому что они так похожи друг на друга? Если на секундочку допустить существование души (ну и бред, конечно), то возможно ли будет отличить их души друг от друга? Искалеченные, в отчаянных поисках счастья, но неизменно скрывающиеся от этого самого счастья. — Уилсон! Напомни, почему люди обсуждают друг с другом свои чувства? — Чтобы лучше знать друг друга… — Я знаю людей, я могу их препарировать. — Хаус, что ты?.. — Давай еще варианты. — Чтобы понимать, на что рассчитывать, как себя вести. Чтобы знать, что кому-то ты дорог. Вот, например, я говорю тебе, что ты — мой друг, это значит, что ты всегда можешь ко мне обратиться за советом, а если бы ты мне тоже рассказал, что происходит у тебя в голове — было бы вообще замечательно. — Ага, — задумчиво гмыкнул Хаус. — Ну, хорошо. И вылетел из кабинета так же стремительно, как влетел. Уилсон остался стоять в пустом кабинете с выражением полного непонимания на лице. Что ж, если Форман в чем-то и прав, так это в том, что Хаус ведет себя слишком странно даже для самого себя. Грегори вышел на улицу и огляделся. Немного вдалеке он заметил стройную фигуру, которая удалялась по направлению к остановке. Хаус постарался максимально быстро дойти до своего мотоцикла и, заведя мотор, тронулся с места, между делом прицепив трость на место. Он подъехал к Тринадцать и немного затормозил. Она его не заметила, внимания на звук мотора обращать тоже не стала, так как знала, что идет не по проезжей части — бояться нечего. — Ты не в штаны мне залезла, ты в голову мою пробралась, — крикнул Хаус. Достаточно громко, чтобы его расслышала Тринадцать, но довольно тихо, чтобы окружающие поняли о чем речь. Реми резко развернулась на месте и вперилась удивленным взглядом в начальника. Ее брови вздернулись, глаза распахнулись, рот немного был приоткрыт, полное непонимание происходящего и немного негодования читалось на раз. И что-то еще. Неизменное «что-то еще». Что ж, наконец-то не это ледяное безучастное лицо. Хорошая девочка. Реми наклонила голову набок и немного подождала продолжения, но Хаус молчал. — Вы что-то хотели обсудить? — спокойно поинтересовалась Тринадцать, скинув с себя гримасу удивления. — Конечно. Сегодняшнего пациента, его анализы, ну и по мелочи: парочку интимных вопросов, ну, знаешь, про нас. И вообще-то предлагаю более уединенное место. — Хаус похлопал по месту сзади и протянул шлем. Реми кивнула и села за ним. Надев шлем, она крепко обхватила его спину руками. На что он усмехнулся и спустил ее руки на талию — так легче держаться, да и надежнее. Была, конечно, еще одна причина, но Хаус скорее удавится, чем признает, что ему нравится тепло, исходящее от этого тела. И что ему оно помогает и делает немного… нет, слишком рано для таких словечек (или, может, уже поздно). — После того, что у нас было — смущение ни к чему. — К вам или ко мне? — безмятежно спросила Тринадцать. Хаус открыл рот от удивления, но вовремя успел собраться: — Я столик в ресторане забронировал, а ты пошлячка. Тринадцать хмыкнула, но промолчав, прижалась к массивной спине диагноста, который уже завел своего железного монстра и сдвинулся с места. Что ж, исход этого ужина многое может расставить по местам, но как же не хотелось думать о плохом. Было страшно. К чему придут два человека, которые отчаянно бегают от счастья и считают, что попросту не заслуживают любви? Говорить во время дороги было невозможно: ветер свистел в ушах, запутывая волосы и немного покалывая щеки. Тринадцать наслаждалась скоростью, сейчас все казалось каким-то правильным: мотоцикл, дорога, мир, превратившийся в сплошное полотно. Это так иронично похоже на ее жизнь: быстрая, но удивительная, но в итоге — рано или поздно — наступит конец. Знаете, как это бывает: либо бензин закончится, либо дерево внезапно возникнет на пути. Тринадцать любила сравнения. За мыслями о жизни и о конце пути Реми не заметила, как на горизонте показался ресторан, и как мотоцикл плавно затормозил около красивых стеклянных дверей, которые были украшены замысловатыми рисунками из золота с вкраплениями черных драгоценных камней. По крайней мере, это так выглядело. Скорей всего, это были обычные стекляшки, но красоты им это не убавляло. Тринадцать сняла шлем и перевела потрясенный взгляд с вдохновляющего места на своего начальника, который внимательно наблюда за ее реакцией. — Здесь симпатично, — сдержано сказала Реми, хотя ее лицо выражало куда больший восторг. — Я уже предвкушаю, как тебе понравится паб, куда мы направляемся, который здесь за углом, туда просто не заехать, — ответил Хаус, пожав плечами. Тринадцать попыталась спрятать улыбку, наклонив голову. — Паб больше в вашем стиле. Хаус усмехнулся и, придерживая ногу слез с мотоцикла. Взяв трость с подставки, он протянул руку Тринадцать. Реми насмешливо посмотрела на Хауса, по его лицу можно было сказать, что он настроен серьезно. А еще он точно с таким же лицом говорил абсолютные небылицы, так что гадать бесполезно. Тринадцать давно поняла, как общаться с босом: не играть. Просто вести себя так, как хочется, а если Хаус захочет, он сам начнет игру и, конечно, выиграет, поэтому пытаться манипулировать, управлять и предугадывать действия этого человека — бессмысленное занятие и совершенно не благодарное. Тринадцать не приняла руку и сама спрыгнула с мотоцикла. — Не притворяйтесь рыцарем, — выпалила она. Хаус хмыкнул. Обиделся? Конечно, нет. Такое поведение только подогревало его интерес. С одной стороны, Тринадцать — та, кому он не нужен, а с другой стороны — меньше недели назад они переспали. Во взрослом мире этому придают крайне мало значения, но то был не механический вечер. Это было… что-то. — Я все же попробую, — придерживая ей дверь, улыбнулся Грег. Тринадцать закатила глаза, но поблагодарила. Они в тишине прошли к столику. Довольно приятное место, надо сказать. Каждый столик закрыт от чужих глаз плотной тканью, которая образует своеобразную кабинку для личных разговоров. Нельзя было даже оценить, насколько наполнен этот ресторан. Их импровизированная комнатка была винного оттенка, посреди висела лампа с мягким теплым светом, который не раздражал, во всем ресторане лилась мелодичная музыка, которая заглушала чужие и без того тихие разговоры. Официант тут же подал воду и меню, после чего поспешно удалился, оставив гостей наедине. — Волнительно, да? — саркастично, в своей манере произнёс Хаус, артистично поерзав на стуле. Они сидели напротив друг друга. Очевидно, что это был столик не для пары, иначе здесь был бы диван. Хотя, возможно, такое разделение тут и не подразумевалось. — Немного, — открыв меню, безучастно ответила Тринадцать. Стоит ли говорить, что на самом деле в ее голове пчелиным роем вились вопросы обо всем, что касается Хауса, этого похода, места и собственно того, к чему вся эта затея приведет? И приведет ли к чему-либо вообще? Повисла гнетущая тишина. Два человека, которые за словом в карман не полезут, сидели молча, словно воды в рот набрали. Подкалывать друг друга на работе и обсуждать симптомы — легко, но когда речь доходит до личных тем, становится невыносимо сложно. Как минимум, а что здесь обсуждать? Ну, поддались моменту, ну, переспали… и что? Кажется, Хаус стал сомневаться в своем решении поговорить и ненавидел себя за это — он давно не мальчишка… хотя и страх это не мальчишеский. Как же просто копаться в чужих мотивах и мыслях, но абсолютно невозможно в собственных. Он поднял тяжелый взгляд на Тринадцать. — Как прошел день? — нарушая тишину, спросила Реми. У Грега в голове внезапно всплыла сцена его недо-свидания с Кэмерон. В начале было также неловко, а потом — он все испортил. Собственно, как и всегда. Однако здесь ситуация несколько отличалась, в этот раз он сам пригласил даму, сам хотел поговорить и сам же не знает, с чего вообще начинать. Может, упростить обоим задачу: начать язвить и хамить, она уйдет, проблема тоже. — Пациента мои подчиненные чуть не убили, Уилсон донимал разговорами, а теперь вот сижу с одной из потенциальных убийц в поисках нужных слов для начала действительно серьезного разговора. Твой как? — на одном дыхании выпалил Хаус и усмехнулся. — Да так… начальник-самодур снова затеял игру, рискнув здоровьем пациента, коллега носится по больнице и распускает слухи про мои отношения с этим самым начальником, и знаете, что самое забавное? — она заискивающе уставилась на Хауса. — Ну-ка? — Начальник с радостью подогревает эти слухи: на всю улицу кричит о том, что я забралась к нему в штаны и увозит куда-то на своем мотоцикле, — закончила Тринадцать. Хаус не смог сдержать улыбки, даже рассмеялся почти. В этот момент в комнатку зашел официант. — Готовы сделать заказ? — Ваше самое лучшее и дорогое вино, мраморный стейк, а дама… — Паста с креветками и цукатами, — продолжила Реми, захлопнув меню. Официант кивнул и удалился. — Решили раскошелиться? — спросила Тринадцать. — Скорее, раскошелить Уилсона. Он же говорит, что с людьми нужно говорить, так пусть и сам расплачивается. — Господи, да как он вас терпит, — подперев подбородок рукой, выдала Реми. Кажется, напряженная обстановка начинала понемногу смягчаться, северный ветер сменился на северо-восточный, так сказать. Хаус пожал плечами: — несколько раз пытался сбежать, но каждый раз возвращался. А вообще я бы, конечно, с радостью обсуждал Уилсона весь вечер, он вот снова нашёл себе женщину, а мне не говорит... но мы пришли сюда не за этим, и даже не ради еды. Я просто хочу понять, что… — Что я думаю о том дне? — Типа того. Это действительно любопытно, учитывая, что ты почти сразу же рассталась с Форманом, не рассчитываешь же ты на… Не дав ему договорить, она покачала головой: — Ни на что не рассчитываю. Два взрослых человека поддались своей слабости, нашли спасение друг в друге и, вроде как, захотели тепла. Что здесь обсуждать? Я догадываюсь, что вы не созданы для отношений, я — как бы ни хотела — тоже. Единственное, во что мы можем поиграть — кто дольше проживет. — Игра будет недолгой… — печально протянул Хаус. И это было лишнее. И он это понял в то же мгновение, когда сказал. Он несколько испуганно поднял глаза на Тринадцать, страшась увидеть в ее глазах ненависть. Да, он мог говорить что угодно и всегда этим пользовался, не было границ, которые строили себе вежливые и учтивые люди, и все же, Хаус, неужели ты не мог подумать чуть дольше? Но вопреки своим ожиданиям он столкнулся с натянутой улыбкой и холодным взглядом, никакой ненависти. Она, что, смирилась? Что ж, тогда, кажется, она сильнее его. — Да-а, вы увеличили свои шансы на победу, отказавшись от таблеток. Хаус недолго помолчал, как бы пытаясь выдержать необходимую паузу, которая должна быть, чтобы мысли Тринадцать отдалились от ее болезни. — То есть та ночь… была единственной? — не без печали аккуратно спросил Хаус. Она пожала плечами: — Жизнь покажет. В конце концов, мне ничего не мешает поехать после ужина к вам. Чтобы, например, вы приготовили какой-нибудь десерт. Вы же теперь кулинар на полставки. — И как это назвать? — Не знаю. Это вы — мастер решать загадки. Дальше разговор пошел куда-то в более мирное русло. Он не выворачивал наизнанку и не заставлял напрягать мозги, думая о том, что же может произойти, как это все назвать. Просто почти светская беседа, но как известно, Хаус не умеел вести такие. Принесли еду. Сервировка была довольно необычной, но сдержанной — хотя на самом деле, выглядело дорого, даже очень. Они принялись трапезничать, попутно обсуждая насущные проблемы — пациента, коллег, немного о начальстве (и, конечно, сволочизме Хауса), немного об устройстве людей и их мотивации к действию. Всего по чуть-чуть и, как всегда — ничего личного. И, конечно, вечер закончился в квартире Хауса. И даже, как и предложила Реми, за готовкой десерта. Он решил приготовить какие-то нежные пирожные со сливочным сыром и вкусом экзотических фруктов. Поход в супермаркет вообще был сплошным анекдотом: оба знают только полки с алкоголем, да полуфабрикатами, а ингредиенты для сладостей были тем еще квестом. Хаус старательно вырисовывал узоры на получившихся кусочках кремом, выдавливая его из кондитерского пакета. Поднося свое орудие ко второму, он завис в воздухе и, не поднимая глаз, произнес: — Я все испорчу. — Вы слишком критичны к себе. — Конечно, Тринадцать поняла, о чем он, но говорить об этом не хотелось, потому что испортить все можно скорее, чем он предполагал. — Я помогу, — она выхватила у него из рук кондитерский пакет и, вторя его действиям, украсила все остальные пирожные. Конечно, фраза значила не только помощь с десертами, Хаус это прекрасно понял, но как и она, не стал вгрызаться в подробности. Ни к чему. В этот раз можно попробовать пустить жизнь в свободное плавание и проверить, кто умнее — люди или судьба. Вернемся к пирожным. Вышло мягко говоря… очень плохо. Кулинар из Тринадцать гораздо хуже, чем врач. — Или вообще-то не стоило, — глядя на своих уродцев, резюмировала Тринадцать. Хаус хмыкнул. — Ты убила эти пирожные. Их глаза пересеклись. Хотелось бы сказать, что все было как в фильме — искры, приступ страсти, необузданное желание. Нет. Это было болезненное желание. Это была потребность. Он заключил Тринадцать в грубые объятия, она подалась вперед? Хаус впился в ее губы требовательным поцелуем, и даже можно было услышать его мысли, которые твердили: «помоги мне, вылечи меня», и Тринадцать была готова помочь, только вот кроме поддержки и «я вас понимаю» — она больше ничего не могла сделать. Она тоже была сломана. Они нуждались друг в друге. Нуждались всеми своими больными сердцами, всем своим разумом, который был испещрен проблемами и мыслями о том, что будет. Им не было пристанища среди нормальных и счастливых, им было хорошо в одиночестве, и все же они сейчас были на его диване, разгоряченные тела отчаянно касались друг друга в поисках тепла и понимания. И еще может спасения, но это если очень сильно повезет. Тринадцать встала с кровати, стянув одеяло с Хауса, который блаженно им накрылся после так называемого лечения. — Холодно вообще-то, — недовольно пробурчал Грег. — Я вижу, — усмехнулась Тринадцать. Он сощурил глаза и недовольно поджал губы. После чего, преодолев лень, натянул свои трусы и повернулся к ней. — Дай угадаю, не в твоих правилах оставаться на ночь? — Вы как всегда — неподражаемы, — натягивая нижнее белье, ответила Реми. — Еще какие-нибудь невероятные факты в запасе есть? — Ну, у тебя маленькая, но вообще-то отличная грудь. Плечи Тринадцать дрогнули, будто она хихикнула, но лица Хаус не увидел — она стояла к нему спиной. — Можно я про нас Уилсону расскажу? — внезапно спросил Грег. — Вам нужно на это разрешение? — развернувшись к нему, вздернула бровь Реми. — И да, вы что — мальчишка? — Я так, вежливости ради, — после чего показал язык настолько наигранно, насколько мог. — Жаль у тебя косичек нет. Тринадцать уже успела одеться и даже нашла свою сумку. — Насколько я помню, дверь захлопывается. Доброй ночи, Хаус. — До завтра, Тринадцать, — откинувшись на подушки, ответил Грегори. Дверь за любовницей захлопнулась, квартира погрузилась в тишину, и пробирающий холод стал сочиться из каждой щели. Итак, судя по всему, они пришли… ровным счетом ни к чему. Хаус так и не понял, провалился его план, или же наоборот — возымел колоссальный успех.