Искалеченная любовь

Тринадцать сидела на своем диване в холодной квартире, свесив ноги и глядя в одну точку. Она была в прострации. Не совсем понимала, что чувствовала и почему. Это было чертовски странно: то, что она ощущала обиду. Разве Хаус был виновен в том, что он… Хаус? Для него эта ситуация была в порядке вещей. Он вызывал шлюх все время, что она его знала. Да, не каждый раз их видела, но просто знала, что он зависал с ними, да и он никогда не скрывал. Они не говорили об их отношениях. Или говорили? Даже если была попытка, то они ни к чему не пришли, а значит, они оставались свободными людьми. Ну конечно, оставались! Какие могут быть сомнения? Два взрослых человека, желающие утолить свое одиночество в обществе друг друга. Они это сделали, не давая никаких обещаний. Все правильно, все честно. И все же, Реми было паршиво. «Дура. Какая же идиотка». Она смотрела в стену, надеясь найти ответ на вопрос: зачем? Она не жалела, что переспала с начальником. Решение, может, было и не взвешенным, но по крайней мере, приятным. И Реми ничего не ждала от этих взаимоотношений, кроме небольшой поддержки. Она бы рассмеялась в лицо тому, кто спросил бы у нее — вы пара? Конечно, нет. О какой паре может идти речь, если они — Хаус и Тринадцать. Два одиночки-инвалида, нашедшие утешение друг в друге. Тогда… тогда почему в этот раз Хаус решил разделить свое одиночество с кем-то другим? Неужели, она ему надоела? Да быть не может. Не то что бы она считала себя красоткой, но да считала. И в жизни бы не поверила, что успела наскучить мужчине за столь короткий срок. Что тогда? Реми вздохнула. Ничего. Это неважно, потому что у них нет договоренностей. Нет обязательств. Они просто коллеги, которые временами проводили приятные вечера в компании друг друга. Просто не сегодня. Тринадцать перевела взгляд на бокал джина в своей руке и сделала спасительный глоток. Хвойная жидкость потекла по горлу, оставляя вязкое ощущение. Просто не сегодня. Почему? Вопль вырвался непроизвольно, звук разбивающегося стекла немного заглушил его. Осколки разлетелись вдоль стены напротив. Она не страдала по Хаусу. Она ненавидела себя за то, что в очередной раз посмела надеяться на что-то большее. Когда Реми уже запомнит, что ей не на что надеяться, кроме парочки лишних лет жизни? Одиночество — вот ее верный спутник жизни, почему она постоянно норовила забыть об этом? Как будто если не обращать внимания на истину, ее не станет. Смешно глупо и абсолютно нелепо. Тринадцать прикрыла глаза. На часах уже был второй час ночи, а завтра надо быть на работе. Рук и так не хватало, Тауб еще болен. Везение не вечно, и уже завтра у них будет пациент, которому потребуется незамедлительное спасение жизни. Она должна быть в форме. Только вот желания видеть Хауса у нее не было. Ведь он — живое подтверждение ее глупости. И виноват в этом не он. Реми, словно зачарованная, поднялась на ноги и прошла в сторону ванной комнаты, даже не бросив взгляда на осколки, которые странным образом напоминали ей ее жизнь. Их она уберет завтра, а вот что делать с жизнью Тринадцать не знала. В душе закралась шальная мысль поговорить с Кэмерон, как с единственной подругой в последнее время, но тут же отмела ее. Говорить с ней о неудавшемся «романе» с Хаусом — это глупость. Не меньшая, чем вообще что-то ей об этом рассказывать. Реми оставалось только надеяться, что Кэмерон хватит такта не спрашивать ее об этом. Все уляжется, они забудут и будут жить дальше, как жили. Ведь по факту ничего не изменилось. Она всего лишь в очередной раз поверила, что имеет право быть… не такой одинокой. О счастье речи даже не шло. После отрезвляюще холодного душа она упала в кровать — без мыслей, только с чувством негодования на себя за то, что она такая дура. *** — Ты… что? — переспросил Уилсон. — Я не буду этого повторять, — заупрямился в ответ Хаус, скрестив руки на груди. Да, сейчас шел второй час ночи, но это не помешало Грегори заявиться на порог к другу с бутылкой виски и одной простой фразой, которую Джеймс не надеялся услышать в своей жизни. Хаус сидел на диване, мужественно выдерживая взгляд друга и мерно попивая свой напиток из бокала. Он не смотрел на Уилсона, а изучал несомненно любопытные картины на стене. — Ну уж нет. Ты приперся ко мне в два часа ночи, так что изволь не молчать, — нахмурился Уилсон, подливая себе немного виски. Хаус обернулся к нему и красноречиво взглянул на него. Обычно этот взгляд значил — пошел к черту. Однако тот факт, что фраза осталась несказанной, говорил о том, что что-то действительно случилось. Что-то неординарное, непохожее на Хауса, которого знал Уилсон. Джеймс мужественно вынес его взгляд, не отводя своего. Он был в ожидании. Может, не повторения, но хотя бы объяснения. Ведь с момента, как Хаус заявился он больше ничего толком не сказал. — Эти картины всегда тут висели? — как ни в чем не бывало спросил Грегори, указав на рамки. — Никогда бы не сказал, что у тебя есть вкус. Уилсон в ответ тяжело вздохнул. Становилось понятно, что если сейчас надавить, то он все равно ничего не добьется, поэтому он решил подыграть. — Да, Хаус, я и на выставки хожу. — Ну, очевидно, со вкусом это не помогло. Я и сейчас не скажу. Джеймс приподнял одну бровь и покачал головой. Попадаться на его уловки стало неотъемлемой частью их крепкой дружбы. Ну, дружба явно была бы лучше, если бы Хаус не срывался в язвительный сарказм каждый раз, когда его что-то тревожило. Квартира погрузилась в тяжелую тишину. Хаус продолжал бессмысленно рассматривать картины, а Уилсон — его, пытаясь понять, что происходило в его гениальной голове. В последнее время перемены были очевидны, и у Джеймса были предположения, с чем (точнее с кем) эти перемены были связаны. И он не хотел их озвучивать, ведь Хаус, как всегда, будет все отрицать, а потом еще и сделает какую-нибудь глупость, только чтобы доказать, что это не так. Тишина излишне затянулась. — Л-а-адно, — сдаваясь, протянул Грег. — Я чувствую себя мудаком, ясно? Больше не заставляй меня повторять это. — Ну… это прогресс, я бы сказал. — Да нет же! Я знаю, что всегда веду себя как мудак, но меня это никогда не волновало, а теперь волнует! Это неправильно, — фыркнул Хаус. — Почему ты так думаешь? — Потому что я Хаус, — не слишком уверенно заявил Грег, делая очередной глоток. — Да что за тупые вопросы? — Хорошо, — выставил руки вперед Джеймс, в попытке успокоить друга. — Почему ты себя так чувствуешь? — Если я скажу, ты мне не поверишь, потому что я сам себе не верю. Уилсон молчал, а Хаус рассматривал как причудливо покачивался лед в стакане. Это было его чертой характера, с которой сложно что-то сделать. Чтобы вытянуть из Хауса хоть немного искренности, нужно было много терпения и времени. По правде говоря, Уилсона уже давно тянуло в сон, но он старался отгонять мысли о теплой кровати, ради того, чтобы помочь другу. И все же на работу завтра нужно было обоим. — Я вызвал проститутку в офис, — выдал Хаус. — Она была хороша. Очень хороша, — отставив бокал, он изобразил силуэт руками. — И Кадди тебя застукала? — решил догадаться Уилсон. — Было бы здорово… — мечтательно ответил Грег. — Но нет, мимо. Мы поехали ко мне, она сделала свое грязное дело и уехала. А я лежал на диване и думал о том, какой же я мудак. — Потому что пользуешься такими услугами? — предположил Уилсон. — Ты что, тупой? — резко опустил плечи Грег и скосил глаза на Джеймса. — Нет, конечно, она выполняла работу, за которую я ей щедро заплатил. Уилсон помассировал виски, пытаясь собраться с мыслями. Ему казалось, что нить разговора бесследно ускользала от него. Он терялся в показаниях и в своих размышлениях по этому поводу. Его нещадно клонило в сон, а Хаус не собирался поторапливаться. Этому человеку сон вообще бывал нужен? Уилсон умоляюще смотрел на него, стараясь взглядом заставить говорить дальше, а не продолжать тянуть из него все клещами. Хаус его мольбам не внял, он просто продолжил рассматривать картины, задумчиво покачивая бокал с виски. Иногда он открывал рот в порыве что-то сказать, но поспешно захлопывал его и хмурился. — Хаус, — устало простонал Уилсон, не выдержав, — я уверен, что ситуация серьезная, но может, помолчим о ней завтра? Серьезно, нам еще на работу вставать. — Мы прямо как престарелая пара геев, — фыркнул Грег, делая очередной глоток. Уилсон вздохнул и уставился на него в ожидании. Он уже привык пропускать мимо ушей часть острот, это просто занимало время и ни к чему не приводило. Подобные противостояния тоже были своего рода наркотиком для Грега, поэтому поощрять его в любимом занятии в столь поздний час — было бы нерационально. Ему правда не хотелось продолжать затянувшееся обсуждение, но он понимал, что Хаус — тот человек, который завтра утром скажет, что все нормально, а потом будет еще сильнее убиваться. И так ровно до того момента, пока он в очередной раз не схватится за таблетки викодина. — Если ты когда-нибудь заговоришь со мной об этом, мне придется тебя убить, — внезапно выдал Грег. Очевидно, что про убийство он говорил несерьезно, но его взгляд отражал полную сосредоточенность и решительность. Кажется, скорлупа начала трескаться под действием алкоголя. Уилсон внимательно уставился на друга в ожидании продолжения. — Когда ты так на меня смотришь, я так и хочу тебя поцеловать, — скорчил комичную гримасу Хаус, — или ударить. Пока не решил. — Ну так решай быстрее, — вяло отозвался Уилсон, слабо отдавая отчет в том, какими были слова друга. — Ой да короче! Я уже не школьник, но эта… эта бисексуалка словно в голове у меня засела! Я уже не знаю, что с этим делать. Предположения Уилсона подтвердились. — А что делать? Сказать ей об этом. — Совет отличный, — буркнул Грег, — для идиота. Я даже не знаю, с чего начинать, чтобы объяснить почему. Во-первых, это просто тупо. Я же не подросток, в конце концов… — Ведешь себя именно так, — перебил его Уилсон. — А во-вторых, — настойчиво продолжил Хаус, — ты ее видел? Ты хоть представляешь, насколько глупо я буду выглядеть, если заикнусь о каких-то там, — он задумался, — какой-то там… как это называется у людей? — Серьезно? — потупив взгляд, спросил Уилсон. Хаус лишь отмахнулся. Было еще одно, о чем он умолчал. Грег попросту боялся. Когда говоришь о чем-то вслух, это становится слишком реальным, от этого нельзя просто отделаться очередной шуткой, хотя он порой с этим справлялся на «ура». Покой, который внезапно появился в его жизни, принесла ему Тринадцать. И если он ей об этом скажет, то она будет иметь власть над ним, хотя сложно отрицать — власть у нее уже была. Только вот после слов она станет более осязаемой. Хаус слишком часто ошибался, чтобы в очередной раз падать в пропасть. Кто знает, может, если все закончится плохо, то он снова утонет в таблетках и ненависти к себе? Он мог бы этого и не пережить. Доверие в его возрасте — уже непозволительная роскошь, да и его характер никогда не отличался этим свойством. Зачем делать исключения, если есть вероятность того, что опять будет больно? А больно будет в любом случае, ведь диагноз Реми ни разу не утешительный. Какими бы речами он не разбрасывался, как бы не отшучивался от всего на свете, Хаус боялся боли. Боялся до дрожи в коленках, потому что знал, что это такое, и не был готов испытать это снова. Куда проще закрыться за стенами, чем потом возводить их все заново, чтобы оградить себя от того, что причиняло боль. Хаус это прекрасно понимал, но та часть иррационального, что была в нем, твердила о какой-то дурацкой надежде и о том, что стоило бы попробовать. — Ты позвонил проститутке, чтобы доказать себе, что ничего не чувствуешь к Тринадцать? — закатив глаза, разрушил тишину Уилсон. — Нет, — резко ответил Хаус. Он опустошил бокал с виски. — Да.