Орнитология

      — Так ты и есть та птица? Дьявол?       — Диаваль. Ну да.       Удивительно, что Робин и Диаваль не познакомились ранее, но наверняка первый боялся приближаться к своей старой… подруге, а для второго жители Топей не представляли сильного интереса. Ворону, кажется, доводилось встречать Бальтазара пару раз во время службы, но не более.       Но вот эльф расселся на колене мужчины в чёрном, в свою очередь разлёгшегося под высоким голым деревом, и обменивался приветствиями, разжевывая кусочек яблока. Мягкую траву устилали жёлтые и коричневые листья, иссохшие и хрупкие, напоминая о утекающей осени и подкрадывающейся зиме. Скорее всего, инициативу к знакомству проявил её фамильяр — несколько дней назад фея мельком упомянула Робина в разговоре, и так ворон узнал о его существовании. Лишней зацепкой служила оставшаяся часть фрукта в его бледной ладони — время от времени прислужник откалывал кусочек для нового крылатого знакомого.       Ощущение неправильности ситуации преследовало фею, как жужжащая мошка летним вечером. Задетая чувством секретности гордость вместе с чем-то ещё таким же жгучим подливали огня, но Малефисента быстро и успешно потушила взявшееся из ниоткуда пламя холодом рассудка. Ну что с того, что её… старый и новый знакомые теперь знакомы друг с другом? Да, зная характер Робина, стоит рассчитывать на то, что Диаваль сделается ещё несноснее, но ведь в арсенале всегда была магия, безотказно затыкающая рот наглеца, а остальное колдуньи не касалось. Диаваль был слугой — в его обязанности входили шпионаж в замке и сопровождение госпожи по лесу при необходимости. Негласным правилом к ним также относилась охрана Авроры, с каждой неделей занимавшая всё больше времени, а потому приобретавшая публичность. Однако в свободное время — другими словами, когда Малефисента хотела побыть одна — ворон был волен заниматься своими делами. Если в его дела входило запоздалое знакомство с соседями, так тому и быть.       — Я видел тебя пару раз с Малефисентой, — заметил Робин. Крошечная фигурка была слишком далека и потеряла детали для феи, но она слышала скромную заинтересованность его голоса. С неясным чувством она услышала собственное имя из чужих уст, так давно оно не произносилось — Диаваль, кажется, ни разу не называл её по имени. Всё «госпожа» и «госпожа», с разницей разве что в интонациях. Но ей это нравилось. Хотя бы в эти моменты в его словах сквозили уважение и покорность. — Как и с девочкой. На два фронта работаешь?       Диаваль резко подтянул колено — Робин беспомощно плюхнулся на землю.       — Чья бы собака лаяла! Хоть бы раз показался! Друг называется, — проронил он, и всё же помог ему подняться. — Не ставь под сомнение мою верность госпоже. Меня родители хорошо воспитали, от клятв не отказываюсь. Тем более, госпожа знает, — угрюмо добавил ворон. — Аврора — просто ребёнок, чьей бы она ни была, отрезанный ломоть, а та тройка фей — твои подружки, между прочим — совсем никуда не годятся. Даже репу вырастить не могут, не говоря уже о ребёнке.       — Ну, они вырастили Малефисенту! — возликовал Робин, забравшись обратно на колено и снова чувствуя себя в безопасности.       — То-то она в них прямо души не чает, — огрызнулся Диаваль и с фырканьем откинулся обратно к стволу дерева. — Неважно. Я хотел сказать, что присматриваю за девочкой, потому что она ещё кроха. Каким бы молодцом ни был её отец, она не имеет к этому никакого отношения. Она беспомощна, а я могу помочь, вот и всё.       Робин секунду помолчал и затем рассмеялся.       — Правду говорят, вороны — лучшие родители среди живых, — похвалил он с искренней теплотой в голосе.       — Ага, — подтвердил Диаваль, запрокидывая голову… — Стой, чего? Вороны?       — А ты что, грач?       — А мы ведь почти подружились, Робин! — сказал он с той самой интонацией, с которой обижался и на Малефисенту, когда она называла его вороной. — Я ворон, а не ворона, спасибо большое. Мы птицы поинтереснее будем. Но про детей — это ты прав. О крохах надо заботиться, так у нас принято.       — Так ты ворон! — обрадовался Робин. — «Ворон, где б нам отобедать? Как бы нам о том проведать?» — пропел он весёлым голосом.       — «Будет, будет нам обед», — подыграл Диаваль, хоть и не спел, а сказал обычным голосом. С задумчивым видом он посмотрел наверх: — Будет, будет мне обед… если не буду лениться сегодня вечером.       Робин сменил тему.       — Всегда хотел познакомиться с вороном! Говорят, вы хорошо поёте. Или танцуете… не помню.       — Про «хорошо поёте» это ты моей госпоже скажи, — усмехнулась тщеславная птица. Его самодовольное лицо буквально засветилось от похвалы. У Малефисенты же в ушах до сих пор скрипели его противные хрипы. — Что ж, а я всегда хотел познакомиться с малиновкой. Вы прекрасно поёте, — сказал он уже серьёзно. — Есть легенда, что мы научили вас танцевать. — улыбнулся он, но его перебили:       — О, но я не малиновка! — рассмеялся Робин, и прежде чем Диаваль мог задать вопрос, подтвердил. — Это всего лишь моё имя. Я ведь не похож на малиновку, не правда ли?       — Откуда мне было знать? — насупился Диаваль. — Может, у моей госпожи привычка превращать птиц в кого-то, кем они не являются.       — Нет, нет, ты ошибаешься! Я эльф, и во мне нет магии Малефисенты! — заверил он птицу. — «Робин» — лишь способ для других узнать меня. Тебя же не зовут Ворон, правда же?       — Зовут, — моргнул помощник. Последовало секундное молчание, затем хлопок по лбу. — А, точно, — безрадостно хохотнул брюнет, — Иногда я забываю. Нам, воронам, имена ни к чему, мы и без них знаем, кто мы такие. Я преспокойно жил и без этой клички, пока госпожа не спросила, а там не было времени ломать голову. Да и страшно было.       Вот оно что!       Малефисента догадывалась о некоторой… случайности выбора имени своего соратника, но всё же неплохо было знать наверняка. Интересно, потому ли он избрал назваться так жутко, что услышал именно это слово, превратившись в человека? Фея помнила, как с истошным криком фермер, сверкая пятками, скрылся в высоком золоте колосьев, пока её будущий фамильяр медленно, почти болезненно поднимался на своих двоих, как, чёрный, грязный, он первым делом услышал в свой адрес оскорбление из озлобленных, изумлённых уст. Подходило ли оно ему? Думается, с него не убыло бы, зовись он иначе, но имя придавало особый отзвук дьявольщине, сверкающей иногда в угольных глазах ворона, однобокой ухмылке, расцветающей зачастую на его губах.       — Страшно? — переспросил Робин, скатываясь с колена Диаваля вниз и карабкаясь обратно.       — Ну, представь себе, — начал весёлым тоном ворон, — ты трепыхаешься под сеткой, в мыслях с жизнью прощаешься, уже к смерти принюхиваешься, и вдруг — бац! — птица хлопнула в ладони, — превращаешься… да хоть в того же человека! Жил себе спокойно, умирал себе спокойно, а тут такое! Перьев любимых как не бывало, ни клюва, ни хвоста… Голова — отдельное дело! Как будто сохой по затылку. Мысли путаются, да и сами мысли — штука сложная… До этого думать было как-то… небольно, знаешь, — он вздохнул, разгибая колено и позволяя существу вновь покорить вершину. — А будто этого мало, через секунду перед тобой возникает высокая рогатая женщина, не то Морриган, не то сама Немайн из священных рощ! Величественная, как из племени богини Дану, смотрит и как будто взглядом испепеляет! И только ты пытаешься вспомнить, где раньше её видел, она тебе сходу, мол, я тебе жизнь спасла! А меня воспитали хорошо, да я ещё и… Ну, это немного другая история, — он заметно осекся, глянув по сторонам — не заметил ли? — и быстро закруглился: — В общем, имя пришлось на ходу придумывать.       Занятно. Малефисента нечасто проигрывала в голове воспоминания об их встрече, как-то не приходилось, но на её памяти Диаваль не выглядел напуганным, только чуточку несвыкшимся. Она помнила, каким испытывающим, болезненным взглядом он цеплялся за её рога, лицо и посох, как медленно, синхронно с ней разворачивался, не подставляя спину, как уже тогда пытался отшутиться, поворчать, но вмиг стал серьёзным, когда разговор дошёл до дела. Но, если его слова были правдой, он здорово перепугался, встретившись с нею. Об этом было смешно думать, хоть и грустно от осознания того, что за его выгнутой бровью и нахальным выражением лица в то судьбоносное утро скрывался сильный страх.       — Н-да, величественная — это про неё… — довольно протянул Робин, очевидно имея свои собственные мысли на этот счёт. — Величественная, как… как ты сказал? Немайн?.. Морриган, богиня Дана… Хей, погоди-ка! Ты что, кухулинец?       Диаваль прыснул — звонко, откинувшись назад.       — Если ты хочешь меня так назвать! — согласился он. — Я вскормлен кристальными водами могучей Бойн, в прекрасном зелёном Ленстере, недалеко от мест богини Маха, где Кухулин жил в правление Конхобара, но мы не зовём себя кухулинцами.       — Полегче, парень, не засыпай меня топонимами! Скажи просто — Ирландия? — помощник кивнул с улыбкой. — Настоящий уладский парень! Ну, тогда ты должен просто великолепно танцевать? Буду знать!       Так он был не с их земель! Это объясняло многое. Невероятно, как место жительства могло повлиять на любое существо, не только на человека — теперь в плоских гласных, выраженных окончаниях, проглатываниях согласных, даже в некоторых выражениях, выливавшихся из его рта, находились отзвуки не только раскатистого, горлового языка воронов, но и не менее хриплого ирландского гэльского. Находилось объяснение и редкой благозвучности, проскальзывающей в его произношении — в том, как интонации в одном предложении плавно поднималась и опускалась, словно он пытался вспомнить подзабытую мелодию. Но почему он раньше никогда не рассказывал? Когда он попал сюда и как? Его дом от шотландских гор отделяло большое Ирландское море. Зачем он перелетел такое большое расстояние?       Она втайне надеялась, что Робин задаст эти вопросы и тем самым утолит её любопытство. Сама она справляться не собиралась — нет способа выдать себя глупее. Но Робин промолчал, лишь глядя в лицо новому знакомому. Солнце клонилось к западу, Диаваль предложил разойтись, высказав радость знакомства. Робин предложил пройтись к ручью, тот отказался, ссылаясь на занятость и большие дела, аргументированные скорым наступлением зимы. Эльф со знанием дела помотал головой и не стал настаивать.       — Ты славный малый, — сказал он только, и у Малефисенты внутри соединились чувства глупой гордости, облегчения и благодарности, и ей стало неловко находиться рядом с ними. Видимо, самому эльфу тоже претило выдавать слишком много тёплых слов за раз, и он стушевался и перевёл тему: — Так ты ирландский ворон… Нет, ты просто обязан хорошо двигаться. Научили малиновок танцевать, говоришь? Я, конечно, не малиновка, — рассмеялся эльф, — но всегда готов поглядеть и поучиться.       — Извини, парень, просто так больше не танцуем. Только чтобы впечатлить девочек, — подмигнул он. — Но держись. Скоро белое время, вот тогда увидишь в воздухе и песни, и пляски… предположим, не от меня… — он окончательно поднялся на ноги и, с руками на талии, смотрел мечтательно по сторонам. — К слову о белом времени. Мне пора. Мертвечина долго не ждёт.       И после короткого прощания ворон зашагал в сторону, противоположную эльфу, и Малефисента следила взглядом за тем, как чернота его одеяния растворялась в зарослях, и размышляла о том, что ей делать с появившейся информацией. Вскользь упомянутое происхождение ворона пробудило в ней интерес узнать больше о его прошлом. Глядя на закатное солнце, она зашагала к своему дереву, удивленная собственной растерянностью.