Орнитология

      Воздух потемнел, проглотил её живьём, и она бесшумно упала прямо в желудок. Ничто не прерывало тишину и мрак долгое время, кроме язв, зудящих по всему телу.              В какой-то момент она поняла, что её уже выплюнули обратно.              Она смотрела больше не на спокойную черноту: в ней проявлялся потолок, едва уловимые оттенки серого и зелёного, неровности камня и грозящий залезть на потолок умирающий мох.              Тело по-прежнему зудело, словно она и не просыпалась — а может, это её и разбудило. С минуту это гудение кожи было единственным, что она чувствовала — а потом поняла, что у неё, как и во сне, болит живот. Может, потому что её тошнило. Может, она хотела есть. Может, нить прямо из её чрева всё ещё была натянута.              Спина болела. Не той нестерпимой болью, что столкнула её в чёрную жидкую пропасть, но и не той блаженной её бесцветной тенью, к которой Малефисента стремилась. Волнами её спину окатывал то же зуд, что атаковал всю кожу. Ей хотелось расчесать себе руки, плечи, колени. Сможет ли она подняться, чтобы сделать это?              Медленно ей удалось оторвать спину от постели. Одеяло соскользнуло с плеч, и стало холоднее — тем абсурднее казался тот факт, что она вся ужасно вспотела, словно вымокла под дождём. Волосы прилипли к лицу и шее, и она лениво попыталась их убрать. Руки плохо слушались. Она расчесала шею, плечи, руки — полегчало лишь слегка, а ещё ей вдруг показалось, что запах ужасной травы усилился, словно она откапывала его у себя под кожей, словно он въелся в неё. Эта мысль обеспокоила её, и она прекратила. На руках никаких следов не было, как и, наверное, на животе. Она не взялась проверять.              Небеса. Что за ночь.              Ночь ли? Который час?              Она обернулась — сама не зная зачем — и взгляд её наткнулся на сидящего Диаваля, чья голова лежала на краю её постели. Темнота умолчала о том, спит ли он. Фея чуть-чуть, осторожно наклонилась, чтобы вглядеться, и тогда оказалось, что он в самом деле спал — ровно до этой секунды.              Казалось, он проснулся заранее испуганным.              «Диаваль», — сказала она — точнее, хотела сказать, но из горла не вырвалось ни звука.              — Госпожа!!! — прошептал тот, рывком поднимаясь. — Ты проснулась, — сказал он, и она моргнула в ответ, потому что, очевидно, она действительно проснулась. — Как ты себя чувствуешь? Тебе что-нибудь нужно?              Ей что-нибудь нужно? Она нахмурилась. Ей нужно…              — Воды, — прохрипела она, как умирающее животное.              — Да. Конечно, — и уже через секунду Диаваль был на ногах, качаясь по комнате, набирая воды и вновь опускаясь пред её сидящей фигурой. — Дать тебе в руки и подержать? — она покачала головой и получила чашку. Прозрачная жидкость. Кое-как она не выронила сосуд и медленно осушила его. Спина вяло сопротивлялась движению, но ей было плевать. Вода была прохладной и чистой и на привыкший к горечи язык показалась почти сладкой.              Она оставила чашу в руках, но опустила её на колени поверх одеяла. Диаваль не спускал с неё глаз, и это отчего-то успокаивало. Хотя сам он был похож на призрака. Фея не бралась даже представить, как, должно быть, сейчас выглядит она сама.              Пещера была плотно занавешена, не впуская ни холода, ни света. Тлели несколько свечей, как островки света среди серого и зелёного. Запах был… хорошо бы проветрить эту берлогу. Позже. Сейчас… что вообще происходит сейчас?              — Сколько времени? — прошептала она.              — Я точно не знаю. Вряд ли уже утро, думаю, около четырёх.              Она кивнула.              Диаваль промолчал.              — Вчера был твой день рождения, — сказал он после паузы. — Ты проспала весь день.              — …Ясно.              В общем-то, только это и можно было ответить.              — Как ты себя чувствуешь?              Она покачала головой, жмурясь. Вот бы самой ей кто сказал, как она себя чувствует.              — Тошнит? Ознобит? — она покачала головой. — Налить ещё? Я бы дал тебе чего-нибудь поесть, но, боюсь, так будет только хуже. Но тебе следует пить много воды, госпожа.              — Потом.              — Как скажешь. Давай я уберу. Тебе лучше отдохнуть, — Диаваль принял от неё чашку и отставил на стол. Помог ей опуститься набок. Фея медленно перекатилась на спину, чувствуя сотню маленьких иголочек под лопатками. Но её хотя бы не рвало на части. Не тянуло назад. Не жгло верёвками. Это она могла пережить. Диаваль плыл поблизости, как облако, нависая. — Говори, если тебе что-либо понадобится, хорошо? Тебе удобно? Я могу поправить… Как твоя спина?              — Отстань уже.              Диаваль улыбнулся — улыбка была слабой, и фея вряд ли смогла бы описать её, хоть и поняла её значение. Она закрыла глаза, потому что не хотела думать о том, что ему тоже нелегко.              Шорох, шорох, шорох — ворон укладывался на полу, свистело её дыхание, шумела кровь в прижатом к постели ухе. Плясали фигуры на чёрной сцене под её веками — такая малость по сравнению со всем, что она увидела сегодня ночью. Небеса… Сколько же всего она видела, как странно это всё перемешалось с её прошлым, настоящим, и будущим, порвало его в клочья, чтобы завязать обратно. Местами она даже не могла понять, видится ли ей что-то или происходит на самом деле. Всё менялось так плавно, стиралось так быстро… И если бы хоть что-нибудь хорошее, а не только те ужасающие, омерзительные картины, с самого начала и до конца, начиная со Стефана и…              О, небеса… Погодите…              Фея распахнула глаза. Оторвалась на локтях от постели.              Её посетило одно очень плохое предчувствие. Очень, очень плохое предчувствие.              Ей снился Стефан, и она всё повторяла, что он отравил её, отравил её — Диавалю, который дал ей снадобье.              Она приподнялась на руках, высматривая ворона в темноте. Свернувшийся на её циновке, он лежал боком, как чёрная клякса. Желудок выворачивало от страха и отвращения.              — Диаваль!              Ворон дёрнулся, повернул к ней обеспокоенное лицо. Она пыталась вспомнить, видела ли его, когда вцепилась в Стефана, толкнула его прочь.              — Что случилось?              — Не делала ли я что-нибудь… ненормальное… сегодня ночью? — вымолвила она наконец. Диаваль сморгнул.              — Ты просто блевала и обзывала меня. Если это считается.              Она легла обратно на спину. Уставилась в потолок.              — Я приняла тебя за кого-то другого, — было её извинением.              С секунду ворон молчал.              — Ладно… — протянул он неуверенно.              Пожалуй, это тоже было всем, что можно было ответить.              Текли секунды, тихие, перешёптывающиеся. Пламя свечей прыгало по потолку, цеплялось за его шершавости, такое скромное, такое тревожащее. Она могла справиться с болью сейчас — что будет потом…              — Диаваль, — прошептала она. В этот раз ворон просто промычал в ответ. Она наклонила голову набок, чтобы видеть его лицо. — Я действительно просила тебя больше не давать мне снадобье?              Слуга прикрыл глаза и глубоко вздохнул.              — Да, — произнёс он с прискорбием.              Но Малефисента не собиралась спорить.              — Это, конечно, было амбициозно с моей стороны… Но это правильное решение. Если я потребую ещё, отказывайся любыми способами.              — Можешь записать это на какой-нибудь бумажке?.. Я шучу. Не думай об этом, — произнёс он низко и тихо. Голос его был мягче одеял, под которыми она лежала. Малефисента обнаружила, что чувствует облегчение. Если бы оказалось, что яд навсегда отравил для её слуха его воркующий тембр, кто знает, может, она бы заплакала от горя.              Впрочем, ей и без того было паршиво. Теперь, когда в мир вернулось время, перестало убегать от неё, она чувствовала каждую его тяжёлую секунду — и вспомнила вдруг вспышкой, что чего-то ждёт. Время не просто шло — оно шло к какому-то моменту.              Она вспомнила, почему так хотела чувствовать себя лучше.              — Когда будет охота на воронов? — произнесла Малефисента в тишине.              — Не думай об этом.              — Когда?              — Это… тебя не касается, — бросил Диаваль, до смешного очевидно делая попытку сделать так, чтобы эти слова звучали не раздражённо, а мягко, чуть ли не заботливо.              У неё не было сил спорить. Позже. Она спросит завтра. Она отвернула голову.              — …Скорее всего, через два дня, — отозвался тот обречённым эхом — и сердце её с грохотом рухнуло. Два дня! Что такое два дня? Она едва может сесть в постели… — Я не знаю подробностей.              Она проглотила подкатившую панику. Остатки яда и нервного голодного недосыпа вставали горой перед её возможностью думать, и она пыталась вскарабкаться. Подробности — почему он не знает подробностей? Потому что не может слетать в замок. Потому что он уже два дня в теле человека. Потому что она не может обратить его. Потому что её магия ослабла. Значит, надо вдохнуть жизнь в её магию, всеми способами. Для начала отоспаться, дать себе отдохнуть без отравы. Поесть… И тогда… тогда…              — Я обращу тебя накануне, чтобы ты смог проверить, — произнесла она твёрдо.              Ещё нужно будет достать свои амулеты. Достать любую помощь, до какой она додумается.              — Госпожа, не надо, — раздалось с пола. Он наверняка скривился, прикрыл глаза. — Побереги свои силы. У тебя их… не так много.              Да. Станет больше.              — Я поправлюсь, — ответила Малефисента, удивляя саму себя своей трепещущей искренней самоуверенностью. Вряд ли она будет чувствовать себя столь же убеждёно, когда боль без отравляющего лекарства вернётся — и когда её подхватит болезнь, этим «лекарством» принесённая… Но прямо сейчас, лёжа в этой дрожащей во времени камере, в обволакивающем мраке, с одной только единственной душой поблизости, она цеплялась за эту уверенность. Диаваль молчал. — Хуже, чем было, всё равно уже быть не может, — добавила она горько. — Теперь может быть только лучше.              Диаваль хмыкнул.              — Оптимистично…              Малефисента перевернулась на бок лицом к стене, притягивая к себе колени настолько, настолько позволяла укутанная ноющая спина, выдавливая усмешку.              — Ну да.