Терра и Космос. Книга вторая: Земля Обетованная

Волчьи всадники впечатлили Аль Данаба меньше, чем их огромные, серые, полинявшие с приходом запоздалой весны мощные волки. Как раз восседая на них верхом, в стан погонщикам мамутов прибыли трое вооруженных острыми пиками воинов. Мамонты встретили гостей еще издалека, мощно и утробно ухая, правда, паники не поднимая, только задирая хоботы вверх и постукивая бивнями между собой, словно приветствуя давних друзей. — Старые знакомые пожаловали. — Аодха как раз разговаривал с Аль Данабом, стоя на возвышенности, дающей прекрасный обзор и защиту для становища от прошивающих ветров. Тут и без слов было понятно: мамонты пропустили гостей беспрепятственно к людям, только предупредили, что к ним прибыли из другого племени. Пришлось спускаться вниз, а они только успели немного усладить взором дымчатую даль, затянутую сизой поволокой. — Что ж, все равно скоро в путь, мы дождались нашей защиты. Мамуты хоть и сильны, но неповоротливы, а против волков лучше других волков средства нет. — Сколько еще мелких задрали? — уточнил Аль, неуклюже скользя по крутой тропе вслед уверенно спускавшемуся Аодхе, иногда ему казалось, что его названый брат выбрал этот относительно легкий путь только ради него, во всяком случае Аодха, учитывая его виртуозную прыть, в нем точно не нуждался. — Еще двух. Но теперь вряд ли сунутся. Последняя охота была хорошей, мяса хватит всем, да и волчьи братья прекрасные охотники, — бойко отвечали, ловко перепрыгивая с уступа на уступ. — И как долго нас будут сопровождать? — Для нас желательно до земель шаманов. Это наши гости, Аль, и именно ты решаешь, сколько им делить с нами один путь. Твоя трава вылечила сына вождя, помни об этом. Чару я уберег от нежелательных приставаний. Все же наши традиции для вас, упавших звезд, чужды. Аль Данаб передернул невольно плечами. Слова Аодха означали, что Офа и Уна будут принимать гостей у себя не только в дневное время, но и под покровом ночи, ублажая прибывших своими молодыми телами. Впрочем, тут могли подключиться и другие женщины клана. В данном случае все считались семьей, и гость мог выбрать любую понравившуюся деву, чтобы переспать с ней. — Иногда я задаюсь вопросом, а дети у Офы и Уны вообще от тебя? Аодха замер и, обернувшись к Алю, вдруг громко рассмеялся: — В данном случае да, они подарили мне свою девственность. Я все же сын вождя, не забывай об этом, и за мной остается право первой ночи. Другим нетронутые девы попадают редко. Но это великое благо — любой ребенок от пришлого на вес драгоценного шаманского металла, из которого нам куют ритуальные клинки. И все дети, рожденные моими женами, мои, даже если семя, что зачало их жизнь, было чужим. Аль Данаб невольно вспомнил «Странницы» и «Пилигримы». Это чем-то напоминало их уклад. Каждый ребенок космоса был ценен. Все мужчины считались братьями, женщины — сестрами. По сути, они так же делили между собой всех космических дев ради сильных и здоровых детей, а значит, лучшего будущего. В поселении радостная толпа обступила прибывших. В отличие от людей Аодхи, те шкур волков не носили, обходились другим пушным зверем, хотя одежда из оленьей кожи в чем-то казалась схожей, впрочем, орнамент, богато покрывавший ее, цвета и украшения сильно разнились. Мощные звери, обвязанные по шее оберегами, как ошейниками, сидели на задах, будто домашние псины, о которых когда-то еще в космосе читал Аль Данаб, и даже не воротили носами, хотя волчий мех среди народа погонщиков ледяных слонов встречался нередко. С гостями разговаривал один из приближенных Аодхи, заменяющий молодого вождя при его отсутствии. Девушки призывно улыбались, бросая на мужчин волков свои шаловливые взгляды. И Аль Данаб понимал почему, пришедшие и правда оказались по-своему красивы, и хотя их лица скорее были округлыми в отличие от погонщиков мамонтов монголоидного типа, но взоры миндалевидных глаз решительны и горячи. Перед внезапно появившимися Аодхой и Аль Данабом тут же расступились, пропуская в центр радостно шумящего сборища. — Шона, брат. — Аодха хлопнул по плечу тому, что стоял между своих подчиненных. Высокий и сильный, и тот ответил тем же жестом, назвав молодого вождя по имени, правда, с жутким акцентом, резанувшим ухо Алю. Но разглядывать пришлых особо не дали, Аль Данаба представили своим братом и семьей и практически сразу повели в сторону юрты вождя, на ходу распоряжаясь, что завтра в полдень все поселение снимается и уходит в сторону шамановых гор. — Мы выделим вам мамутов. — Аодха говорил на чужом наречии бегло, Аль Данаб его изучил не так хорошо, как хотелось, хотя белобрысый вождь ему давал основы практически всех языков дружественных им племен. Сказывалось то, что Аодха не старался изучить и уж тем более познать полностью особенности языков каждого народа как толмач, ему это было не нужно. Он ограничивался всего несколькими фразами и урезанным набором слов, часто помогая себе жестами, но этого вполне хватало вести межплеменные дела и быть на общей волне. — Мамуты — это хорошо, — кряхтел в ответ Шона, поглядывая с интересом в сторону Аль Данаба. — Они же на волках скачут, зачем им мамуты? — переспросил на ходу Аль у сосредоточенного Аодха, как только подвернулась возможность. Пока они не сели за общий стол, можно было и переброситься парой слов. — Чаще нет, люди волков прекрасные бегуны, они оседлывают своих братьев во шкуре только в исключительных случаях или принятых церемониях. На мамутах мы будем двигаться быстро, и, чтобы они не уставали, я им выделю трех. Звери же займутся тем, зачем мы их пригласили, будут оберегать стадо и вылавливать мелких чужаков. Офа и Уна встречали у юрт в ритуальных красивых платьях из ровдуги, расшитых цветным красным бисером, как и положено хозяйкам стана вождя. Чары поблизости не было видно, и, как решил про себя Аль Данаб, на его попечение оставили всех детишек. Шона с интересом впился взглядом в шеи встречающих их женщин и, не найдя своего ожерелья, переспросил тут же у Аодха: — Где та, что носит наши зубы? Или твой брат не нашел пока спутницу жизни? — Вы увидите свои зубы позже, когда разделим еду. — Аодха даже плечом не повел на столь странный наезд, тут же представляя своих красавиц жен прибывшим в стан мужчинам. Стол ломился от тушеного мяса в травах и специях, красной рыбы, ягод на меду и соленых грибов, все выглядело вкусным, красиво оформленным молодыми, недавно проклюнувшимися побегами съедобных трав и маринованным лишайником. Офа подносила чарки, наполненные местным алкогольным напитком. Мужчины расселись вольготно, и подчиненные Шона весьма заинтересованно кидали не только взгляды на жен Аодхи, но и делали старающимся девам необходимые комплименты. После того как все перекусили, Уна, извинившись, ушла к детям, и тогда под сенью юрты появился одетый по-простому Чара. Судя по лицу, он сильно волновался и переживал, но когда Аль Данаб, подвинувшись, освободил ему место между собой и Аодхой, немного пришел в себя. Чара прекрасно понял, почему Офа и Уна так прихорашиваются, и наотрез отказался надевать празднично украшенную куртку из ровдуги. Зато Шона, узрев столь желанное для себя ожерелье на нем, хищно улыбнулся: — Не знал, что твой брат, Аодха, предпочитает, как и я, мужчин. Ответ на это последовал скупой и сухой: — Ты не спрашивал, я не говорил. — Да, — хитро подтвердил Шона, переводя тут же скользкую тему на охоту и прочие мужские изыски. Дальше разговор уже к этому моменту не возвращался, Аль Данаб же погрузился в лингвистику нового наречия и перестал вообще обращать внимание на присутствующих братьев-волков. Чара, сидя под его боком, находился с талисманом на шее, а значит, никто его заваливать под себя даже не собирался, несмотря на свои предпочтения в сексе. Все вроде катилось вокруг охотничьих тонкостей и воинской доблести, как вдруг резко повисла тишина. Аль Данаб вздрогнул, словно почувствовал что-то неладное своим загривком. Когда изменился вектор разговора между Аодхой и Шоной, он честно не уловил, все выстраивал в своей голове отличающиеся друг от друга языковые схемы. Просто внезапно повеяло неприятным напряжением. Офа по-умному испарилась, прекрасно улавливая, что сейчас наступила сугубо территория мужчин. Чара было дернулся за ней, но Аль Данаб его остановил твердой рукой: если произошла катастрофа, они примут ее вместе, как и подобает устоявшейся паре среди мужчин космоса. Первым после затяжного молчания начал Аодха: — Аль Данаб Упавшая Звезда мой брат, он целитель и толмач моего племени. Ты не имеешь права претендовать на Чару — это табу. Братья волков переглянулись и бегло зашептали между собой, искоса поглядывая, как напрягся при этом молодой вождь погонщиков мамутов. Даже Алю стало не по себе от такого резкого разворота, несущихся черт-те куда неудержимым бешеным мамонтом событий. — Я не собираюсь оспаривать твое племя, Аодха, — наконец изрек после переговоров со своими Шона, совершенно непонятно для Аль Данаба. Аодха даже белоснежной бровью не повел, продолжая буравить тяжелым взглядом нахального будущего вождя иного племени. Аль не всегда мог оценить особенности отношений между кланами на таком уровне, но видно было, что непонимание между изначально дружественными племенами крылось именно в особенностях социума. — Для вас, детей мамутов, в семьях существует строгая иерархия, у нас же равенство. Именно поэтому часто ваши жены уходят к нашим мужьям. — Шона говорил медленно, с сильным акцентом, но все же вполне понятно для присутствующих погонщиков. — Я не собираюсь биться с тобой, Аодха, но знай, как только мои волчьи клыки окажутся у меня, я вызову его… Перст указал на грудь притихшего Чары. — Он женщина, на моей территории ты не имеешь права вызывать Чару на дуэль. — Скулы Аодха вспыхнули от негодования. — Да, пока мы в пути, но как только выйдем к общему сбору, там иные устои. — Шона гордо поднялся со своими людьми и вышел из-под шатра юрты на свежий воздух. И только когда шкура отделила их, Аодха позволил хряпнуть кулаком об крепкую столешницу. — Прости, брат… я не уберег вашу пару. Чара прильнул к Аль Данабу, и тот, вжав младшего в себя, поинтересовался у разозленного Аодха: — Мы можем не идти на общий сбор? — Нет. — Отказаться от услуг братьев волков? — Сделка уже совершена. Я не имел права отказывать вождю клана Волков в излечении его старшего сына. Это неприемлемо для всех наших племен. Узнай они, что я скрываю лечебные травы, кровавых стычек не избежать. А дойди слух до моего отца — меня бы изгнали из моего народа. Аль Данаб оглядел изящного Чару. Какая у мужчин бывшего подкласса АИП была физическая подготовка перед тем, как они попали на их «Пилигрим»? Практически нулевая, Чара больше проторчал в медицинских закрытых учреждениях из-за всей этой дьявольский переделки организма под недобабу, нежели выходил на свободу, гуляя по «Цитадели». Да и на самом «Пилигриме» искусственных андрогинов не гоняли ни по поводу рукопашных боев, ни прочего. Больше следили за их гормональным фоном, правильным питанием и полностью все время занимали столь необходимой для корабля специализацией. Да у него лишние волосы по телу и лицу удалили походя, когда началась перестройка всей системы на абсолютно мужскую. Чара не набрал необходимого веса в свое время, так как пик роста тела уже прошел, оставаясь тонким в кости без лишней мышечной массы. — Если что, я выйду вместо него. — Решение пришло сразу. — Нет, те, за кого бьются, сами не выходят в круг. А биться будут не за Чару, а за тебя, — покачал отрицательно Аодха головой. — Надо было мне напялить это ожерелье. — Аль Данаб протянул руку к клыкам волка на шее Чары. — Это бы ничего не решило, Шона вызвал бы Чару сразу, как только бы увидел тебя. У них женщины и мужчины равны, наоборот, сейчас оберег на Чаре не дает ему право потребовать поединка. Да, в становище и в походе, когда мы передвигаемся группой, действует закон моего племени, так как они наши гости, но за пределами — нет. Это для лингвиста означало одно: не будь ожерелья на шее Чары, Шона, выманив его в лес под любым поводом, мог, спокойно убив по всем правилам ритуального боя, занять место рядом с Аль Данабом. — Не отдавать ожерелье вообще? — Это было глупо, но Аль Данаб пытался найти хоть какой-то выход. — Это невозможно, как только пришлые волки будут уничтожены, мы обязаны отдать зубы. — Аодха задумчиво глянул на колыхнувший полог шатра, но так как никто не вошел, продолжил: — Это странно, он не стал оспаривать у меня мое племя, не попытался переманить тебя в свое, а решил стать для тебя женой. У волчьего племени только пары — равные супруги, у нас три-четыре жены — это норма, у старших вождей и того больше. Аль Данаб вздрогнул, так… что же выходит, этот Шона, если он пытается войти в семью как его вторая жена, значит, он не собирается убивать Чару? — Шона — хороший охотник и воин, иметь такого в своем стане благо, — продолжал рассуждать Аодха, совершенно не обращая внимания на то, как Аль и Чара уже накрутили в своих мыслях то, чего не может быть. — Но он первенец. А это значит, когда его отец уйдет небесной тропой звезд и его народ придет к нам, ему придется покинуть мой стан. Вот теперь Аодха умудрился совсем запутать Упавших Звезд, причем окончательно. — Скажи, он собирается убить из-за меня Чару? — Сейчас нет, более того, он не будет претендовать на него, если вы образуете тройку, да и ритуальный бой с сестренкой сейчас будет только красочным обычаем. Но когда придет время ему уйти, Чара погибнет. Вот теперь уже вздрогнул Чара, даже не возмутившись на столь резавшее его слух «сестренка», и хотя Аль Данаб его еще сильнее вжал в себя, почему-то теплее в юрте не стало. — Я не возьму его вторым ведомым, — серьезно заявил Аль Данаб. — Я отказываю ему сейчас, и ты мой свидетель, брат. — Ты не имеешь права ему отказать, слова уже упали. Если откажешься, то он вызовет Чару на битву до смерти. Я этого не смогу допустить и сам встану вместо него. Это звучало еще паршивее, так как означало, что тогда Шона будет претендовать на всех людей Аодха и, более того, в будущем, возможно, вообще сменит власть в ведущей семье погонщиков, сместив старого вождя Дея, что было совершенно неприемлемо ни по каким законам. — Этого нельзя допустить. — Аль Данаб скрипнул зубами. Ну почему так, все только устаканилось, они нашли небольшой уютный уголок для себя, и вдруг приходит кто-то со стороны — и привет. Все летит к космическим чертям в разверзнутую у ног черную дыру с осыпающейся в голодное чрево тусклой звездной пылью. — Надо выждать, не отдавай ему ожерелье, пока не доберемся до общего схода. — Но там другие правила, разве нет? — недоверчиво выдал Аль Данаб, мысленно прикидывая уже зревший план побега. А что? Одолжит пару мамутов у Аодха, погрузит свой небольшой скарб, Чару, детей и… куда глаза глядят, земель много. В конце концов, это не миры Наднебесных, не закрытые «Цитадели», да и порой совершенно чуждые для человека неведомые земли Терры. Может, там, за горизонтом, их ждет удача и что-то иное, что наконец принесет космическим скитальцам столь искомое счастье? — Да, но там собираются все вожди. Предложение Шона отвечает правилам его племени, но не других. Ты целитель, толмач и названный брат сына вождя. Мы оба слишком ценны для моего отца и всех погонщиков мамутов. — Аодха, оглядев внимательно решительное лицо Аля и испуганное Чары, продолжил: — Бежать без толку, Шона и сам молодой вождь, и вас выследят тут же, а без моего племени ты на нейтральной территории, а значит… — Я тут же погибну, да? — сжался от безысходности Чара. — Все можно решить, если не пороть мамуту на ходу брюхо. Отцы помогут нам, а если нет... Я придумаю что-нибудь. Могу в ответ на его вызов бросить свой мужу сестры главного вождя волков или запросить в жены его незамужнюю молодую дочь. Вариантов много, и не все они придутся братьям и сестрам волков по нраву. Зато, если совет вождей откажет, Шоне придется смириться и похоронить свои желания до своего небесного пути по дороге предков. Звучало вполне приемлемо. Радовало еще то, что сам Шона и его подручные, воспользовавшись гостеприимством племени в шатрах Аодхи, сегодня не ночевали. Офа и Уна были явно раздосадованы таким положением дел, но, когда Аодха попросил приглядеть Чару за его детьми, повеселели. Сами же Аль Данаб и Чара, лежа без сна под шкурами и прислушиваясь к детскому сопению, думали о своей непростой и порой даже нелепой судьбе. Призывные крики и грудные вздохи Офы и Уны периодически расцвечивали тишину светлой ночи, Аодха, явно отдохнув после похода, отдавал мужской долг своим женам с великим рвением, энергией и мастерством. *** Собирались умело, без торопливости, но очень быстро. В первый раз, когда Аль Данаб наблюдал подобное, его удивлению не существовало границ. Но уже после нескольких повторов взирал на то, как все племя единым сложным сообществом упаковывает свои вещи, резво разбирая юрты и нагружая поклажей ледяных слонов, как на что-то само собой разумеющееся. Тем боле сейчас, в преддверии короткого северного лета, большая часть их поклажи, включая: дополнительные теплые пологи из шкур для юрт, укрепленные каркасы против снега и зимних ветров, объемные длинные сани, в которых впрягали все тех же мамонтов, была оставлена в пещерах до следующего голодного сезона белого савана. Племя Аодха все время находилось в движении, оставаясь в определенных пунктах не более чем на стандартный месяц, хотя бывало и на два, особенно когда обрушивались метели и после них сильные морозы. Как понял Аль из рассказов своего названного брата-вождя, пути миграции каждый цикл повторяющихся сезонов сильно разнились, но некоторые вехи оставались неизменными. Так, к холодам все родственные племена подходили к своим облюбованным не одним поколением пещерам, дабы забрать на зиму схороненные там необходимые вещи. А с наступлением светлого периода не заходящего за горизонт солнца по древнему обычаю собирались в одном месте всем своим многочисленным народом, а именно: рядом с шамановым взгорьем. Аль Данаб на пару с Аодхой умело привязывал собранный каркас юрты, замотанный в облегченный полог к одному из мамонтов. Тот терпеливо стоял как вкопанный, только иногда трубно подухивал, переговариваясь с другими по соседству. Было слышно, как вздыхает большое животное, как воздух с небольшим сипом через хобот расправляет объемные легкие и те обратно мощными мехами выдавливают его наружу, нагретым и влажным. Поклажу навешивали на ледяных шерстистых слонов с двух сторон, стараясь уравновесить по тяжести. Пока мужчины-охотники грузили самое громоздкое, женщины собирали бытовую мелочь в большие баулы, а также укладывали мелких детишек в утепленные еще пока мехом переноски. Сыны Аодхи уже мирно спали, притороченные к одному из мамонтов, на котором собирались вдвоем путешествовать Офа и Уна. Чара крепил дочку Айна, носящую имя родителя, что остался далеко в космосе, к другому, предназначенному ему. С другой стороны шумно дышащего мамонта завозился, просыпаясь не ко времени, их сын Тиаки. Проходящая мимо Уфа перехватила у Чары кожаные ремни и подтолкнула его к хныкающему ребенку: — Иди, я сама привяжу. Клан в сборах работал как слаженный замысловатый механизм, доверяя друг другу полностью. Аодха, проверив свою семью и скарб, залихватски крикнул, а после еще и свистнул, давая знать, что пора в путь. Ледяные слоны на этот витиеватый пересвист отозвались положительным ревом, словно отвечали ему своей готовностью. Аодха легко взметнулся на своего боевого мамонта, но перед тем, как окончательно выйти на тропу бесконечного путешествия, сделал полукруг вокруг бывшего становища. На земле оставались только присыпанные свежей землей следы от кострищ и очагов, практически все уже были готовы. Аль Данаб слышал краем уха, как молодому вождю стали отвечать другие главы подопечных ему семей, еще немного — и они всем караваном тронутся вдаль, как только Аодха даст последнюю отмашку. Аль Данаб вместо своего мамонта лихо оседлал того, что нес их детей, а после окрикнул зазевавшегося Чару: — Давай руку, чего торчишь посреди мамутов, словно соляной столб. — Но ты же… — начал было Чара, недоуменно протягивая ладонь любимому. — Проедусь с тобой. — Его взметнули лихо вверх, усаживая по-хозяйски перед собой: — Подремли, ведь всю ночь не спал. — Чару нежно вжали в теплые объятия, устраивая с комфортом на теплой мамонтовой шкуре. — Как выспишься, я пересяду на своего… Распахнутые губы неуклюже повернувшегося младшего накрыли жадно своими. Поцелуй длился долго, кровь бухала в ушах, и звуки доносились до них словно через плотную вату. Аль Данаб распахнул глаза и поверх млеющего Чары столкнулся со взглядом пронзительных миндалевидных, горящих углями земного ада. Шона на выданном ему мамонте оказался слишком близко. Но первые ряды уже выдвинулись, втягивая в процессию всех остальных. Аль Данаб неосознанно сжал до боли своего первого и единственного ученика. Да чтобы он променял Чару на этого пройдоху? Не бывать такому, ни один космический волк не уступит свою волю другому. Обоюдное сверление глазами прервалось, Шона отвел взгляд первым и, пришпорив своего мамута, подался в авангард, где столпились молодые охотники. Путешествие к шамановым горам началось, и чем оно грозило закончиться, не ведал никто. *** Обычно караван растягивался значительно. Впереди бежали молодые сильные мамуты, оседланные умелыми воинами, проводниками и главами семейств. Чаще всего мужчины, еще не получившие своих жен, курировали всю процессию по бокам, гарцуя от начала в конец и обратно. В середине же размещались матерые самцы, нагруженные поклажей, держащиеся группами, ближе к концу несущие женщин и детей самки, замыкали процессию те, что недавно обзавелись потомством. Вот тут можно было заметить мелькавших крупных волков и их хозяев, восседающих на самых резвых мамонтах. Гости отрабатывали свой хлеб, причем с рьяной отдачей. Перед ночью, когда процессия останавливалась, к кострищам мощные волчары приносили убитых чужаков, куда мельче по размеру. Но, видно, запах добычи все еще манил многочисленных преследователей и даже не пугал жертвами среди волчьей пришлой стаи. Для ночлега обычно выбирали относительно не продуваемые места, каждая семья разводила огромный костер, мамонты укладывались вокруг них шерстяными высокими стенами, и внутри замкнутого пространства становилось уютно и тепло. Скарб обычно не снимали, животные, растянувшись на брюхах, отдыхали не развьюченными, дабы в ранний час быть снова в строю. Женщины готовили, мужчины расстилали шкуры, приглядывая за детишками. Те, что постарше, находясь чаще всего в привязанном состоянии весь день, отрывались на полную. Над временным становищем поднимался плотный дым костров, запах тушеного мяса и веселый детский смех, сопровождающий невинные забавы. Гости в этот раз ночевали в круге семьи Аодхи, женщины после того, как накормили мужчин и детей, уложив в люльки последних, приблизились, не стесняясь, к помощникам Шоны. Упавшие со звезд и раньше видели подобное, тяга к сексу во время путешествий не угасала. Аодха не возражал против выбора своих дев, он уселся с другой стороны покрасневшего скулами от развратного представления Чары, прижимающегося под шкурой к Аль Данабу. Шона же угнездился демонстративно напротив них, через костер, не обращая внимания, как его помощники во всю мацают жаждущих секса женщин, раздевая их под шкурами и давая оседлать свои налитые члены. Уна запела сладострастно первой, и хотя шкура, что прикрывала ее со спины, не давала рассмотреть подробно сам процесс соития, но то, как дева ритмично задвигалась на распаленном под ней мужчине, не заставляло сомневаться, что процесс зашел обоим. Затем к ее звонкому голосу присоединился более грудной Офы. Аодха как ни в чем не бывало, сыто потянувшись, оперся в горячий лохматый бок мамута и, укрывшись посильнее теплой шкурой, задремал. Чара совсем уткнулся в шею Аль Данаба, окончательно раскрасневшись. То ли жар от кострища так повлиял, то ли страстные песнопения дев, что отдавались сбоку от них сладостному разврату, а возможно, и память о том, как и сам Чара подставлялся своему любимому. У них было несколько раз на подобных остановках, когда старший брал младшего, укладывая его к себе спиной набок, укрываясь сверху шкурами от ненужных глаз. Но в тот момент чужаков рядом с ними не было. Да и буравящий Чару жадным желанием убийства взгляд Шоны не мог пригрезиться даже в страшном кошмаре. Чара тогда еле давился, кусая свою ладонь, дабы не орать от острой близости. И что уж там говорить, знание того, что Аодха и его прозорливые жены куда в курсе, чем они там медленно занимаются под шкурой, усиленно пытаясь сдерживать влажные стоны, возбуждало даже сейчас только лишь от развратных воспоминаний. — Спать надо, повернись ко мне спиной. — Аль Данаб заставил уткнуться Чару в грудь захрапевшего у них под боком Аодхи, сам же вжался со спины в дрожащего любимого, успокаивая его на столь знакомом и родном общекосмическом. — Не бойся ничего. Как бы, что и кто ни решил, я не дам тебя убить никому, тем более этому наглому волчьему выродку. Слова успокаивали, родной язык лелеял уши. Чара сморгнул, ему даже на краткий момент показалось, что они вновь на «Пилигриме». Вот сейчас придет Каф, и вновь начнется очередная неучтенная хрень. И почему-то в этот момент Чара даже скучал по бывшему младшему Аль Данаба. Ведь прими он его как второго своего старшего, возможно ничего подобного и не случилось. Ну да, не сделай бы Аль Данаб свой выбор в пользу него — своего единственного рыжекудрого ученика, не пусти при этом Кафа на те чертовы игрища с космическими девами, от которых младшему технарю снесло весь разум. И... Не было бы тогда лайнера Суда и общения с его спаянными операторами, а после вынужденного побега в колыбель человечества. И тогда что? Как тогда Чара отнесся к тому, что ему бы пришлось подставляться обоим? И тому, в кого влюбился без памяти, и тому, кого ненавидел. Смог бы он вообще высказать Аль Данабу открыто в лицо, что не против лечь еще и под Кафа? Чара поежился от подобных ненужных мыслей. Каф сейчас где-то с его сестрой Чарой в неизвестных далях. Он не сомневался, что это правда. Тем, кто просил у него милости, врать было не с руки, да они бы и не смогли, Чара считывал их полностью, проходя влегкую все установленные хитроумные блоки. Он только знал, что после так называемой «казни» разнополую пару должны были высадить в одной из планетарных систем Терры. Где конкретно, операторы не знали, но то, что мужчина и женщина живы, не сомневались. Какой это мир? Сколько у него лун и каков спектр у местного солнца? На Земле о Кафе Чара разговоры не заводил, как чувствовал, что сам Аль Данаб до сих пор не готов к ним или специально избегает столь щекотливой темы. Ночью же в сновидениях возвращался космос — родной и бесконечный. В голове до сих пор, особенно перед сном, всплывали бесконечные астронавигационные карты, формулы сложнейших расчетов, системы координат, которые ему вряд ли когда еще понадобятся. Ну уж точно не среди дикарей, где его статус при Аль Данабе — любимая жена. Чару спасала повседневная рутина, несмотря на дикий строй по сравнению с корабельным укладом жизни, простаивать было некогда. Ту же воду натаскать или растопить снега, согреть внутри юрт чаны, помочь женщинам Аодхи с детишками, и прочее, и прочее... Племя отличалось чистоплотностью, и банные дни устраивали раз в неделю как минимум, а когда и чаще. Кроме того, девы свалили на Чару переноску всех тяжестей, починку каркасов, грубой упряжи мамонтов и прочую работу, что по идее выполняли мужчины-воины между своими охотничьим рейдами. Плюс к этому шли лингвистические уроки и задачи, что старший не забывал ему выставлять каждый божий день. Чара помогал Аль Данабу и врачевать, и собирать травы, и топить жир для мазей-снадобий, и принимать больных у них в юрте. Это не давало впасть в отчаяние и не сойти с ума при столь сильной смене их жизненных устоев. Но все же порой, когда ложились спать, он чувствовал в себе глубоко похороненную неудовлетворенность, что отказывалась добровольно помирать, грызя его периодически изнутри. Мысли, прокрутившись по бесконечному кругу, стали течь вяло густой патокой, путаясь… принося необходимый покой. И где-то на грани сна и яви всколыхнулось нечто чужое, словно пробиваясь через сплетенный оберег защиты. Чара невольно коснулся своей шеи, где кроме оберегающих его клыков висело еще одно плетеное ожерелье, в котором была включена безжалостно выдранная тонкая вставка из космического комбинезона. Он неосознанно погладил ее вялыми пальцами, проверяя, на месте ли… не потерял ли... Уна и Офа перестали вскрикивать, затихая под боком у разомлевших довольных гостей. Дыхание Аль Данаба углубилось, сердце забилось ровно… он глубоко спал. Чара чувствовал затылком убаюкивающий ритм: вдох… выдох… жизнь… смерть… Белый шум накатил еще раз невидимыми волнами: «Ты слышишь меня?» Бесконечность бытия между двумя состояниями, Чара уже не реагировал и даже не уловил, когда сам провалился в столь желанный сон. Шелест волн прошел мимо, не зацепив его спящий разум, и теперь даже тяжесть сверлящего взгляда Шоны его более уже не беспокоила. *** Они путешествовали больше двух стандартных недель. Вдалеке по утрам начало проступать манящей синью шаманово взгорье. Пришлая стая лютых хищников это почуяла и наконец-то отстала от погонщиков мамонтов, привнося в мирный уклад семьи Аодха новое напряжение. Братья волков ждали, когда им вернут зубы предков. Аодха делал при этом непробиваемый лик, Аль Данаб невольно хватался за клинок, что в племени на портупее носил каждый воин. Чара бледнел и, потирая шею под этими дьявольскими клыками, чаще отступал в тень, дабы не привлекать к себе усиленного внимания, а еще, казалось, прислушивался к чему-то потустороннему, словно напуганный дикий зверь. Но на все вопросы старшего упорно молчал, как будто сам был не уверен в свалившихся на него странных ощущениях. — Еще один переход, брат Аодха, и мы будем на сборе, — в который раз предупредил Шона, намекая на то, что перед другими вождями им не место без волчьих клыков. — Когда мой народ встанет в долине игрищ, тогда и обсудим. Аль Данабу порой казалось, что лик Аодхи — это выточенная каменная статуя предков. Ему бы такой невозмутимости и ехидной полуулыбки в чуть приподнятых уголках губ ушедших богов, а ведь он куда старше молодого вождя, да и жизненного опыта не занимать. Вот только космический к земному кожаными шнурами не приторочишь, здесь приходилось начинать с самого начала, с ветхозаветных азов, иногда по большей части основываясь на интуиции, а не знаниях. — Если мы вступим в долину без клыков — это будет позором не мне, а тебе, Аодха. Мы выполнили свою часть соглашения — выполни и ты. — Шона шагнул впритык к Аодхе, уперев ощутимо его плечо своим. — В проходе Спящего Ошкуйя* клыки вернутся к тебе, брат, и помни — эта земля принадлежит шаманам. — Аодха даже не моргнул, но давящее плечо грубо отбил, ставя зарвавшегося на место. — Прежде чем тягаться со мной, сначала получи клинок от своего отца и замени эту красивую игрушку настоящим ритуальным ножом. Аодха указал обвинительным перстом на перевязь вздрогнувшего от едких слов Шоны, а чуть позже лихо забрался на спину своего мамонта. Его люди собирали разбросанные шкуры вокруг потушенных ночных кострищ. Где-то кричали дети; старики, украшенные глубокими морщинами ликов, ворчливо наставляли молодежь. Жизнь шла своим чередом, не замечая небольших баталий у себя под носом. Когда тронулись в путь, Аль Данаб, что наблюдал противостояние между молодыми вождями, переспросил Аодху: — Что за клинок должен получить Шона? — Такой, который украшает мой пояс и твой, брат. И когда Аль Данаб неуверенно достал свой, блеснувший темной синевой, недоуменно повертев перед глазами, то должен был признать, что совершенно не разбирался в сплавах. В голове крутанулась мысль: сейчас бы Кафа сюда, вот он точно разъяснил бы, из чего сделан сей клинок, где, когда, какой сплав и по каким технологиям. Но Аодха не дал ему долго размышлять, просто перекинул другой, обычно которым разделывал мясо: — Сравни! Аль Данаб поднес к глазам: сверкнувший солнечными бликами металл клинков даже на неопытный взгляд значительно отличился, как тот допотопный корабль, на котором они с Чарой прилетели на Землю, от величая передового «Пилигрима». — Этот сделан железными людьми, а те, что подарены нам моим отцом, — шаманами. Когда ты прибыл сюда, я назвал тебя своим старшим братом. Дей вручил тебе такой же клинок, что и у меня. И ты стал его некровным сыном. Аль Данаб чуть коснулся шаманова лезвия и сморщился из-за того, что оно тут же глубоко располосовало кожу. Острота, которой он не предавал ранее особого значения, поражала. Он мог бы сравнить ее с умелым скальпелем хирурга. Но, увы, изначально меч, что ему вручил Дей, человека космоса не прельщал, его вынимать из ножен можно было только в крайних случаях. И Аль Данаб воспринял клинок как некий символ причастности к клану — к примеру, как парадные кортики, что они надевали по случаю официальных визитов в миры Наднебесных. Красивые, но практически бесполезные в повседневной жизни. А оказалось, что местные клинки несли куда большее значение — практически символ власти. — Именно поэтому он и не переманил тебя в свое племя и не посмел вызвать меня на поединок. Его нож… я его принял за шаманский издалека. Но две ночи назад Шона допустил ошибку, позволив мне разглядеть его ближе, и я понял — что нет. Или железные люди узнали секреты шаманов, или среди них появилось более искусное племя, создающее великолепные клинки. Но это не металл со звезд, и его не выковывали на красной планете. При упоминании последнего… в голове сложилось однозначно — Марс, да и металл со звезд, как понял Аль Данаб, брался из железных метеоритов. Странно, откуда у шаманов имеются клинки с соседней от Земли планеты? Мысли поплыли в совершенно другом направлении, далеко в космическую бесконечность. А еще вспомнилось, что самого Аодху выкрали при странных обстоятельствах некого праздника, проводимого за пределами Земли. Пока Аль Данаб решал, где же на земле расположены кабины выживших телепортов, Аодха завернул свой певучий рассказ в иное русло: — Клыки нужны Шоне, чтобы получить одобрение своего отца, а возможно, и клинок преемника клана. Тогда он будет равным нам, а значит, сможет потребовать с тобой союз по обычаям своего племени. — Погоди. — Аль Данаб запутался во всей этой политике окончательно, в который раз поминая простое социальное устройство на кораблях, хотя в мирах Терры закрытые общества бывали устроены куда замысловатее. — Ты говорил, что он вызовет на бой Чару? — Ну да, пока претендует по нашим правилам на роль твоей второй жены. Когда же он заполучит клинок, то будет оспаривать союз равных. — То есть Чара будет в безопасности? — понадеялся Аль Данаб. — Нет, Волчьи Братья образуют только пары. Он убьет Чару, как только ему подвернется повод, без всякого ритуального боя на ничейной земле. И вновь надежда, вильнув расписным хвостом, ускользнула сквозь пальцы, словно вода… — Я уйду с Чарой на юг. — Потерпи до шамановых гор. Если совет вождей не поможет, я сам со своими воинами провожу тебя до железных людей. Мое племя останется под защитой охотников отца. Открыто преследовать Шона нас не сможет, не так просто уйти из долины. Его отцу тоже не нужны стычки между нами, он задержит Шону. Сейчас же я не могу покинуть караван, а вы вдвоем с детьми от воинов волков уйти не сможете. Они выследят вас быстро. И помни, на Чаре ожерелье — куда он — туда и волчьи дети, а снимать его до территорий шаманов опасно. Аль Данаб опустил голову… Почему-то звенящая пустота опасности не отпускала, а еще вспомнился их давнишний разговор с Аодхой по поводу железных людей, что мчатся по двум бесконечным полосам пути в металлических вытянутых колесницах, чем-то напоминающих отдаленно космические корабли. Молодой вождь даже нарисовал их Аль Данабу на выделанной шкуре, так как, будучи молодым, далеко путешествовал на юг в поисках знаний и для изучения мира Земли перед своим совершеннолетием. Подобное Аль Данаб видел на гологрофических фотографиях земель Терры, и обозначало это железную дорогу и едущий по ней состав поезда. Но пока он не адаптировался к данной планете, покидать племя, что дало ему кров и защиту, не собирался. Неужели пришло время двигаться дальше? Ответов не было, впереди лишь лежала неведомая дорога жизни. *** Горы, еще покрытые кое-где шапками снега, стояли неприступными стражами, и та, что ближе, напоминала очертаниями дремлющего медведя. — Проход спящего Ошкуйя, — указал Аодха Аль Данабу направление. Мамонты припустили, чувствуя, что вот он, конец изматывающего однотипностью пути, трубно подухивая. Им ответили сбоку подобным приветствием чужие, и Аль Данаб узрел, как молодые мужчины, перекинувшись криками с Аодхой, часть стада, что не переносила тяжести, а также самок с мамонтенками, тут же отвели в сторону, дабы проводить именно туда. — Мамутов на празднование скапливается много, большую часть мы оставляем тут, в соседней долине. Она богата кустарниками с прошлогодними плодами и ранними травами. Животных много, и их охраняет наш совместный патруль. В подтверждение слов молодого вождя на возвышенности появились несколько фигур, одетых как погонщики мамонтов. Они приветствовали вновь прибывших издалека, весело улюлюкая и выдавая присвистом разухабистые коленца. Один, пришпорив своего мамонта, выехал навстречу отколовшейся группе, показывая, где разместить уставших животных с наилучшим комфортом. — А нам надо туда. — Аодха ударил пятками, одетыми в легкие кожаные сапоги, по плечам своего мамута, направляя оставшихся в узкий проход, соединяющий две долины. Проезжали стиснутое скалами пространство по парам, растягиваясь всей процессией. «Такой проход легко охранять, но и ловушку из него можно сделать знатную», — оценил невольно каменный коридор Аль Данаб. В некоторых участках скальные стены имели свод высоко над головой, и подобных природных мостов насчиталось пять. Это немного напрягало и даже пугало. Вот ведь, а он уже и забыл, что такое замкнутое пространство внутри кораблей. И чего вдруг его может напугать подобное? Но, действительно, стены словно психологически давили на проезжающих между ними путников. Даже мамонты притихли, шли резво, но в то же время осторожно, сбиваясь вновь в плотное стадо с другой стороны прохода. — Аодха, клыки! — Шона оказался тут же с Аль Данабом, что шел в паре со своим названым братом. Аодха растянул губы в улыбке забытых божков, а после, посмотрев вверх, согласно кивнул Аль Данабу: — Сними своими руками с Чары и передай ожерелье Шоне. И когда Аль Данаб дождался выезда Чары с детьми из каменного мешка, проделал просимое над головой побледневшего ведомого, хищный оскал Шоны напугал его, но Аодха присвистом переключил внимание на себя, а после важно перстом указал практически в лазоревые небеса: — Земля шаманов, помни, Шона. Аль Данаб проследил взглядом направление и от неожиданности увиденного вздрогнул. Там, наверху, стояли два воина, вооруженные метательными копьями. Наконечники искрились под северным солнцем, отдавая уже привычной синью неизвестного металла падающих звезд. Но что больше поражало, что эти люди, кроме варварских меховых накидок, венчали голову витыми рогами оленя поверх глубоких лохматых капюшонов, не дающих рассмотреть лица.