По улицам Города

Ноткин давно понял, что беда не приходит одна, и правило равновесия работает лишь по пустякам: порвался ботинок — ну и ладно, зато вылазка в город будет удачной, и на общую карту лягут новые нужные пометки. Но если в дверь постучалось что-то посерьезнее, какое-нибудь лохматое лихо, хорошего можно не ждать, дальше неприятности вспыхнут, как огонь на сухостое. И, как оказалось, смерть их братьев-псов была в этом костре первой веточкой. Правильнее бы сказать, началось все с чумы. Или с приезда стервы-Лилич. Или генерала Пепла! Но все эти события утрамбовывали безрадостную картину минувших двух недель, а самый что ни на есть конец наступил вот-вот, когда братья Двоедушников решили встать на их защиту. Склады и так стоят опасно близко к степи, как ни высунешься за дверь, чуть не в упор глазеют дула ружей. Удивительно ли, что даже псов это достало. А военным хватило хладнокровия перестрелять их всех до последнего. Даже кота Ноткина, Артиста, задело шальной пулей. Ребята убивались по мертвым, но долго траур не продлился. На будущий день, двенадцатый с начала второй вспышки песчанки, дверь склада распахнулась без стука, треснув о металлическую обшивку стены, и на пороге с перекошенной рожей встал... Гриф? Обходя расступающуюся ребятню, Ноткин не верил глазам. Чтобы этот, и заявился на их часть складов — что-то определенно сдвигалось в мире. А после стало понятно — что. — Разговоры говорить пришли, шпана, — бросил Гриф, когда следом за ним протиснулись два крепких мужика. Беспризорники нерешительно озирались на своего атамана. Ноткин упрямо скрестил руки на груди. — Ну, положим, будем говорить, — прищурился он. — Хорош зубы скалить, — как-то странно бросил Гриф. Не то чтобы растерянно, но не с обычным хищным и насмешливым гонором. — И так обломают скоро, — он сдвинул ногой ящик, сел перед Ноткиным и продолжил. — Слышал новости последние? Пришла беда — отворяй ворота. Не удержал наш Медведь права решать. Хлыщ столичный к Блоку подмазался. К ночи город с землей сравняют. Ноткин глянул неверяще, коротким взмахом руки оборвал поднимающийся за спиной шепот. — Ты мне вот что скажи, — Гриф оперся ладонью на колено, подался вперед, и его фирменная гаденькая улыбочка вышла слишком уж натянутой, — дымовухи у тебя в закромах целехонькие? *** После прибежали разведчики да об руку со Спичкой и Мишкой, передав все то же самое — решение принимал капитан Блок совместно с бакалавром наук Данковским. Бураха же даже в Соборе не видели — куда только делся. Спичка дернул Мишку за руку, и она, как обычно исподлобья оглядев всех недобрыми глазищами, сказала, что за степь военные никого не пустят, только кто бежит — стреляют. Спичка живо добавил — город признан мертвым, и пустить кого-то извне — значит дать чуме расползтись дальше. Но совсем уж гадко стало, когда явились Рубин и Бурах. Бледный, даже серый, с разбитой левой частью лица — приложили, видать, знатно, Бурах то и дело повисал на плече Стаха, и от горького разочарования, обиды, злого страха в его взгляде стало понятно — вот теперь все, точно каюк. Всем и разом. — Делать-то что будем? — спросил Стах. Их маленькое «вече» смотрелось до смешного глупо: с одной стороны ребятня, с другой — ворье да разбойный люд, и все, плечом к плечу, сплотились вокруг кольца, частью которого стал даже Ноткин. — Деру давать, если жизнь дорога, — хмыкнул Гриф. — Сказано ж тебе, стреляют по беглым, — нагло встрял из-за плеча Ноткина Спичка. — Через Бойни уйти можно, — предложил приходящий в себя Бурах. — Если Тая пустит, — предостерег Ноткин. — Пустит, — отмахнулся тот.. — Бойни, говорят, и залп выдержать могут, — прищурил глаз Стах. — Не, — махнул рукой Гриф. — Гаубицы разнесут — только камешки полетят. — А остальные ваши где? — вдруг опомнился Бурах, обращаясь к Ноткину. — Кто? — не понял он. — Капелла, Ласка... — Капеллу брат забрал, — ответил Ноткин. Не без сожаления. — Хан, кажется, с сестрой ушел. Все туда же, за Глотку. — А Ласку Оспина к себе утащила, — буркнула Мишка. — Добро, — рассеянно кивнул Бурах. — А кордоны по улицам как обойти? — нахмурился Стах. — С улиц снялись, — обнадежил Гриф, прочем, ему и его ворью в таких вещах можно было верить свято. — Там не встрянем. А у Боен вот кто знает, что творится. Степь-то рядом. — Что, стрелять будем? — с огнем в глазах привстал на цыпочки Спичка. — Ага, ты-то первым делом, — остудил его пыл Стах. Бурах устало покачал головой. — На огонь дров не наготовишь, — как-то совсем неутешительно подытожил Гриф. — Слуш, Медведь, а у тебя лекарства еще имеются? Ну так, про запас на всякий случай. *** Лекарства имелись, да вот беда — все панацеи Бурах оставил в здании старого завода. Не знал ведь, что Данковский его подсечет и вколет какую-то дрянь, с которой с ног валишься. Думал, Блоку панацею показать, объяснить — можно и без крови. Без человеческой, во всяком случае, а кровь земная не такая и большая боль. Только забрать панацею теперь было делом действительно необходимым — на авось с пустыми руками из зараженного города не бегут. Вопрос, кого посылать, даже не встал, а воткнулся ребром в землю. Бурах бы просто не дошел, Спичку и Мишку не пустил Ноткин (несмотря на громкие протесты самого Спички), а Стах один из немногих знал после фронта, как действительно обходиться с оружием. Когда взгляды обратились к Грифу, он напыщенно оскалился, вскинул руки — мол, некуда деваться, иду-иду. — И я пойду, — упрямо выдвинул челюсть Ноткин. — Тебе-то куда?.. — хмыкнул Гриф. Судя по взгляду на его ногу, хотел добавить «хромой». Бурах подумал о том же, но сперва зыркнул на складских и воровских дел мастера, взглядом тусклым, но грозным, предупреждая — ляпнешь, нос сворочу. Нечего парню репутацию перед своими портить. После — на Ноткина. — Не дури, — предупредил Стах. Только сдвинуть атамана складских беспризорников с намеченного пути оказалось не так и просто. Разве что на плечо закинуть и нести, иначе так на своем и будет стоять. Ноткин видел, Бурах и рад бы ему вывихнутой ступней козырнуть, но при всех не мог, а после кивнул. Отчаянно и обреченно — сгорел сарай, гори и хата! Сборы не заняли много времени: сунуть цилиндрики в желтоватой патронной бумаге — дымовые самоделки — в сумку, последний раз окинуть взглядом ставший родным домом склад да дождаться Грифа. — Учти, отстанешь — проблемы твои, — предупредил он, засовывая за пояс обрез. Пробираться по железной дороге не рискнули, маячить на глазах у военных легкой мишенью дела хуже нет, и впятером, Гриф, Ноткин и три мордоворота следом, потрусили через Утробу к цехам завода. Город, которому было положено вымереть, вмиг ожил. Такое бывало, как рассказывали, во времена старых Хозяек, когда Белая и Черная спорили меж собой, сидя по разным концам города. Никто не смел высунуться на улицу, как и минувшим утром — все гадали, какой приговор вынесут городу. Спор Хозяек заканчивался, и люди благодатно высыпали на улицу, во всяком случае, так говорили, а после вынесенного в Соборе решения каждое живое существо буквально запуталось, потонуло в душащем страхе. Трудно принять смерть, такую неотвратимую и жестокую, зная — важные люди в безопасности. А ты, голь перекатная, крутись как можешь. Кусая губу и стараясь игнорировать боль в ноге, Ноткин трусил за Грифом, пыхтя, но не отставая. И не глядя по сторонам. Лишь на производственных складах они остановились за длинным телом ангара. — Так значится, — распорядился Гриф, щелкая обрезом и зачем-то проверяя уже заправленные патроны. — Шашки мне давай. Да не одну! Дрозд со мной идет, — он указал на одного из мужиков, и тот решительно кивнул, доставая из нагрудного кармана фуфайки наган. — Сипуха, вон за тот, одиннадцатый складок, пасти будешь на всякий случай. Сипуха, тонколицый, с внимательными совиными глазами, вскинул на плечо ружье. — А я? — напомнил Ноткин. Гриф глянул на него, снова вывернулся из-за металла ангара. — Вон там, — указал он наконец, — у забора будете с Лунем держаться, — тощий невысокий Лунь выразительно, согласно моргнул. — И не смотри на меня так, шпана, если у нас все медным тазом накроется, тебе к машине валить и сумку забирать. Все понял? Ноткин понял. Расшатав с Лунем пару досок на заборе и хоронясь в траве, они сначала напряженно смотрели за тем, как солдаты расхаживают туда-сюда по мосту, а потом — как желтый от пыли воздух заволакивает густыми серыми клубами, пересвистываются пули, эхом несутся окрики. И все это словно не по-настоящему. Двадцать секунд на горение первой шашки. Пущенная через время вторая отжила на пять секунд дольше — ну сущая книжка. Только вот поперек рельс, совсем не по-книжному, распласталось тяжелое тело Дрозда поверх солдатского. Зато Грифа не было, но был лязг распахнутой двери слесарки и глухие выстрелы. Наскоро переглянувшись с Лунем, Ноткин вскочил, припустил вперед — складской за ним. В стороне бахнуло ружье; мелькнувшая рядом пуля сбила вылетевшего сбоку солдата, вторая отрикошетила от коробки ангара. За спиной Ноткина завращался барабан револьвера, вставая на место. Грохнул выстрел — один молодец у слесарки шатнулся, развернулся плечами и грудью, получил вторую пулю прямо между глаз, но уже — большую, ружейную. Пока его товарищ оборачивался, Ноткин вкатился ему под ноги — горевать и ужасаться после, сначала — дело, — и бросился в Бураховский закуток. Вовремя. Еще секунда, и распрощался бы Гриф со своими прибаутками и белым светом. На взводившей курок солдатской руке Ноткин повис, что твой кот — или его собственный покойный Артист, — впился зубами в голое запястье, на языке чувствуя лишь соленое и кислое, да увел выстрел (грянувший в тесной комнатке не хуже пушки, честное слово!) в потолок. Гриф сорвался с места, влетел острым плечом прямо в широкую грудь солдата, лихо вывернул из его рук ружье, сунув под мышку, сгреб Ноткина за шиворот — одной рукой. Вторая, покоящаяся на тряпичной сумке, висела блестящей багровой плетью. Выстрел у распахнутой двери. Запахи крови и пороха. Налетев на еще одного служивого, Ноткин рванул шнур шашки, начавшей дымить, швырнул ему в лицо и нырнул следом за Грифом под расползающиеся клубы. Воры и беспризорники всегда дерутся крысовато, отчаянно, доблестью брать не станут, но жизнь свою любой уловкой выкрутят из цепких пальцев. Запнувшись о что-то в высокой траве, Ноткин только потом понял, что это было тело Луня. Крики, команды, кирзовые сапоги по гравию путей. Впечатавшись спиной в стену одного из складских зданий, Ноткин все никак не мог наглотаться воздуха, Гриф рядом сипел, поглядывал на простреленное плечо. А страшно как сделалось обоим — в жуткий момент схлынувшей бравады. И нога Ноткина взорвалась ослепительной болью. — Дурак ты, шпана, — бросил Гриф, ведя головой на приближающийся топот. Оттолкнулся спиной от стенки, поправил лямку сумки да снова взялся за воротник Ноткина — волоком приволочит назад, если что. — От дурака слышу, — передразнил Ноткин, старательно сдерживая дрожь в голосе. Швыряя назад новую дымовуху, они сорвались с места к расшатанным доскам забора, а за серой пеленой холодно взвилось: «Огонь!».