***
— Я сошел с ума, — шептал Антон, перепроверяя запись с камер наблюдения в доме Арсения за весь апрель двадцать второго года. Он изучал месяц жизни напарника до смерти Оксаны. Он пересматривал моменты, как приходили сообщения на его рабочий телефон и почту. Большая часть приходила от Оксаны. Естественно. Ничего подозрительного. Каждый из разговоров с Оксаной был пронизан ранящей теплотой и нежностью. Они так сильно дорожили друг другом, что боялись причинить неудобство. Пересматривая старый архив, Антон наткнулся на их последний созвон по внутреннему каналу. — … Прекрати убивать себя, Окс… — … Прекрати жертвовать собой, Арс… — … Я сделаю все сам, тебе пора… — … Это тебе пора. Прекрати, Арс. Всё у тебя только начинается, а ты убиваешься, будто… — … Будто я больше не вижу смысла просыпаться по утрам? Будто я потерял себя за очередной личностью? Будто я не хочу спокойной семейной жизни где-то вдалеке от цивилизации? Или… — … Арс… — … Окс, давай уедем от всех? Мы накопили достаточно, чтобы построить дом в… — … Я не могу, у меня пансионат. Я привязалась к детям. Они — моя семья… — … Как и ты — моя… Антон прервал прослушивание файлов, сжимаясь от прикосновения к чему-то настолько личному, что это кромсало его душу. Нежный голос Оксаны ложкой выковыривал соль из его заживших ран. А потерянный Арсений полугодовой давности ещё мог открыто проявлять чувства: Оксана была единственной, кто видел его слабость. Единственной до Шастуна. Шумно выдохнув, Антон закрыл видеозаписи его камер. Если бы он был на скамье присяжных, то четко бы сказал. Мотивов не было. Ни задуманного предательства, ни подставного. Вся активность Арсения была настолько кристально прозрачной и на ладони, что Шастун знал его каждый шаг и такт вдохов. Единственным, что оставалось проверить, был его рабочий телефон, до сих пор не взломанный. За несколько дней до смерти Оксаны кто-то названивал Арсению. Без ответа. По камерам было видно, как аудитор подолгу смотрел на экран телефона, из раза в раз переворачивал телефон и уходил в работу. Шастун сразу же пытался добыть архив всех звонков, но без помощи его напарников из Тьмы справлялся скверно и медленно: руки уже все забыли. Через семь часов он всё-таки получил выгрузку данных и приступил к изучению, хоть и в глазах уже плыл экран от перенапряжения. OSTm +7(909)816… OSTm +7(909)816… Неизвестный номер +7(925)031… Неизвестный номер +7(925)031… Неизвестный номер +7(925)031… OSTm +7(909)816… OSTm +7(909)816… Если под пользователем OSTm угадывался бот Оксаны для соединения к рабочей гарнитуре Попова во время его созвонов с клиентами, то неизвестный номер привлек внимание. Антон немедля приступил к обработке номеру, но ни в одной базе сотовый телефон не проходил. Но этот номер не обманка и не одноразка. Немыслимо. Так пронеслась ещё ночь в расшифровке номера и базы входящих звонков, но безрезультатно. Арсений чист. В ночь перед смертью Оксана попрощалась с ним, зная, что их разлучат. Но она не знала, что безвозвратно: все же надеялась на иной исход до последнего. По видеозаписям было видно, что Попов в ту ночь маялся долго и так и не смог лечь. Будто чувствовал. Получив ночное прощание Сурковой, он сорвался в Воронеж по магистрали с запредельными сто девяносто километров. Его черная автофурия для ухода от погони приближала его свидание с трагедией. Время всегда не на его стороне. Антон сжал руками лицо, унимая дрожь в теле от облегчения. Не он. Арсений невиновен. Палец сполз с обвинительного курка.***
Попов по привычке готовил ужин на двоих, подозревая о проблеме с головой и о том, что Антон — его воображение. Он наложил в глубокую тарелку макароны по-флотски, как послышался щелчок двери кабинета Антона. Попов замер, не поворачиваясь. — Галлюцинации или… Следом послышался неуверенный скрип половицы. Ещё один. Антон шел не спеша, плененный соблазнительным запахом фарша с томатной пастой. Он старательно избегал напарника, перебиваясь холодной остывшей едой только ночью за неимением возможности быстро разогреть еду. Арсений повернулся и замер, когда дверях показался обросший Шастун. Мешки под глазами. Побитые черты исхудавшего бледного лица. Виновато сгорбился. Прочистил горло. Они снова незнакомы друг другу. — Вкусно пахнет, — хрипло проговорил Антон, не помня, когда последний раз общался с человеком напрямую. Глаза в глаза. Одичал, не иначе. А Арсений будто забыл его голос, находя Антона чужим. — Проходи. Все готово, — тихо и обыденно проговорил Арсений и отвернулся. Уставше наложив по привычке ещё одну порцию фарша, Попов не мог зацепиться ни за одну мысль. Обида. Страх. Испуг. Радость. Но в итоге пустота. Шастун неловко помялся на месте и прошёлся до раковины, принимаясь мыть руки. Что сказать? Как начать разговор? Оставить недомолвки с напарником, и все разрешится само, верно? Нет, так нельзя. Не с Арсением. Как ему начать? «Извини, я не подозревал тебя в убийстве, и заперся на несколько недель в попытках понять, кто враг, кто друг? Я придурок, прости-извини». Не найдя толком слов для беседы, они поблагодарили кивком друг друга за компанию на ужине. Молча. На кухне бренчали приборы. Поскрипывал стул Арсения. Антон стукался коленками о короткие ножки стола. За окном поднялся ветер. К дождю. Шастун изредка поглядывал на Попова, но тот не дал считать с себя ни одну эмоцию. Время предательски застыло, заставляя чувства внутри Арсения томиться в собственном разъедающем соку. И на пике Попов не смог совладать с колкостью вопросов, зависших в воздухе. Он первый сделал шаг, тем самым вытащил Антона из пучины собственных мыслей. Почему? Он не выдержал натиск чувств. Обида, страх и злость накрыли его с головой: — Антон, что происходит? И будто бы проснувшись, Шастун впервые увидел Попова. Несмотря на щетину и потухший взгляд, Попов аристократично держал в руках вилку, убрав локти со стола. Спина ровная. Плечи расправлены. Он преданно ждал этого разговора. Шастун очнулся. Он так сильно погрузился в сомнения о нем, что забыл, где он и с кем. — Я старался вести себя с тобой терпеливо, — Попов держал голову уверенно и прямо, но именно это выдавало его испуг. — Старался сидеть в тишине в одиночку подолгу, когда ты отключался от происходящего в кабинете. Я старался поддерживать тебя моим отсутствием. Не требовать внимания. Не спрашивать, почему ты пропадаешь свыше двух недель в рабочем кабинете. Но ты уходил в себя чрезмерно сильно. Не отвечал иногда на мои вопросы через дверь. А я… Стоял как сторожевая собака! И это пугает. Я продолжал ждать… но ты отказывался от совместных ужинов, оставляя меня без объяснения… будто меня вовсе здесь не было. Да что ты… Шастун потерял голос, наблюдая, как в глазах его напарника накалялся лёд. Как он стиснул дрожащие пальцы. Как крепко сжал челюсть, контролируя панику. Он открыт. Он уязвим. Он — оголенный провод. — Я… Что-то сделал? Что-то произошло? Ты сам не свой после казино. Я-я… Я заслужил знать, ради чего я терпеливо ждал тебя. — Прости меня, — выронил Шастун, не узнав собственный голос. И двое замерли. Казалось, воздух весь исчез и нечем больше дышать. Кислород закончился. Арсений обмяк на стуле. — Что тебе простить? — тихо произнес, перебирая все варианты в голове. Он метался взглядом по лицу Антона, пытаясь предугадать его мысли и эмоции. Пытался распознать, что будет дальше. О чем будет их разговор? В голове пульсировала одна мысль за другой: «Меня покинут», «Я останусь один», «Тогда сейчас же встану. Буду один, всё равно бросят», «Одиночество так невыносимо», «Как мне дальше быть одному… без него?». Затем мысли сменились на недоверие и ожидание предательства: «он слил информацию», «Лазарь здесь? Он сдал?», «Он покидает меня, потому что я не справился? Ему страшно? Но мне тоже страшно». Следом ударила волна нежности и навязчивости: «Не бросай меня», «Я боюсь быть одним, только останься, я все сделаю», «Я исправлю все, что я натворил». А после… После все окрасилось в серый цвет от лопнувшей эмоциональной лампочки. — Прости, что отстранился, тут… После того, как я расшифровал базу данных Оксаны, я… Понимаешь ли… С чего, блядь, начать. — С чего угодно, — Арсений болезненно собрал эмоции под сердцем, затем выдохнул, не встретив сразу фразы: «я устал», «я ухожу», «ты мне противен». Шастун опустил голову, и Арсений не заметил как запустил руки в волосы Шастуна. Тот дернулся, но затем поддался вперёд, получая мягкое поглаживание и поддержку. Попов отстранился. Как беспризорник, вернувшийся после побега, Антон нервничал без прикосновения Попова. Без руки в руке. Без теплого плеча рядом. Он потянул себя за волосы сам, пытаясь собрать все, что искать несколько бессонных ночей: «кто настоящий Арсений Попов?». Он нашел внутри себя ответ. Аудитор чист, или так хотелось видеть и верить Антону. Но это означало другое: проигрыш. Расследование зашло в тупик. И смотря в обеспокоенные глаза напарника, он решил довериться. В очередной раз. Не терять надежду в людей. Верить собственным чувствам и поддаться слабости. Пусть он поверит в него и подохнет от наивности, но даст шанс, чем потеряет невинного человека. — Ответь мне честно на вопросы. И… я перестану тревожиться. Я не смогу проверить твои слова, но я доверяю. Пойми, доверяю, хоть иногда и не верю происходящему. Ты нереальный. Тебя настоящего будто не существует. Будто… Объясни мне или я… Я сойду с ума. — Хорошо, спрашивай. Антон на выдохе вылил дальний вопрос: — Почему тебя ищут федералы? Удивленно изучая Антона, Арсений прищурился от банальности вопроса: — Потому что я — Легенда черной кассы, — немного настороженно ответил Попов, не понимая, куда дальше уведет его Антон. — В том числе, но… Тогда в казино, тебя не опознали. А ты есть практически во всех базах с пометкой «особый случай». На тебя должна быть натренирована каждая поисковая сука. Лазаревские псы не могли тебя не распознать, как бы я не пытался сохранять только твой портрет десятилетней давности, база пополняется твоими данными. Штатные балбесы упустили бы тебя, но не Лазарь. Они — не тупицы, к удивлению. Кто тебя прикрывает? «Все же ты заметил, Тош». Больно сжав челюсть, Арсений замолчал, и Антон перестал резать словом, смягчив тон. — Прости, не хотел так грубо спрашивать… Я вот про что… Что ты скрываешь? Почему тебя так жёстко прикрывала Оксана? Почему нет архива хотя бы с детскими фотографиями? Тебя нет даже в архивных записях, хотя у тебя отметка о судимости. Кто-то лично приказал вывезти тебя из базы, это не сделает хакер. Ни свежих фото, ни отпечатков. Только текстовый ориентир и наводка Лазаря на тебя, но наводка… Будто не на поражение, а на контроль и наблюдение Лазаря за тобой. Тебя ищет не государство, а охраняет сторожевой пес. Ведь так? Кто ты, Арс? Арсений выдохнул, не имея больше возможностей уходить от ответов. Перед ним сидел побитый преданный щенок. Рот иссох. Он в один глоток осушил стакан с водой, перебирая нужные комбинации слов. — У меня… Во рту неприятно кольнуло железо. Арсений не заметил, как искусал щеку изнутри до крови. Холодные пальцы плотным кольцом сдавили кружку с остывшим чаем. Сердце билось с риском вот-вот остановиться. Язык онемел. Весь организм сопротивлялся искренности. Соври Шасту. Запутай. Обмани. У тебя столько придуманных вылизанных до мелочей историй. Никому не доверяй. Перехитри. — То, что я попытаюсь сказать… Иногда будет лишено смысла. Я ещё ни разу не говорил мою историю. Что же… Мой отец… Боже, будто язык не работает… Мой отец работает в органах, и Лазарь — его пёс. Шаг в пропасть сделан, и Арсений начал полет вниз. Воздух звенел предупреждениями об опасности в искренности. Вдалеке за окном послышался ржавый железный звон колёс поездов. Казалось, товарный поезд встал. Антон боялся спугнуть напарника, кивнув на его слова. Арсений закрыл глаза, хоть зрачки его безостановочно и нервно двигались под веками. — Возможно, будет скомкано, но это моя точка боли. Я живу с этим, и могу забыть детали… Спрашивай, если запутаешься… Арсений перевел дух. — Мой отец руководитель группы специального реагирования узкого назначения. Считай, высшая знать военачальников наших государей. Но это сейчас, в детстве… Он был простым военным, из-за работы которого я переезжал раз в полгода. Вдох. Выдох. Поток слов не остановить. — Я родился в военном роддоме, а подставная личность прописана в Омске по методикам защиты семей… Самых особых случаев. Я — особый случай из-за отца. А после меня оставили… б-бросили в детстве для… одаренных и особенных детей. На то были две причины. Основная — для воспитания юродивого сынка, ведь я «поломанный»… как же так, аутист у военного, который строит успешную карьеру. Отец отправил меня в пансионат к старому другу для формирования железа внутри. Он сжался под тяжестью воспоминаний. — А вторая причина моего заключения в пансионате, как божилась мать, — для моей безопасности. Тогда девяностые были. На отца совершались покушения из-за успешных контропераций. Воспоминания взорвались вспышкой, как летом восьмидесятых. Нападения не прекращались даже после устранения главы террористов на юго-западе региона: в основном, террористическая группировка пыталась замедлить и развернуть удачные операции. Входную группу здания базы подчинённых Попова старшего подорвали, за служебной машиной следили. Но нападения были безуспешны: отец Попова выходил из любой западни сухим. — Тогда они перешли на слабые места. На матушку. Вторая же попытка увенчалась успехом для ебучих террористов: она потеряла близнецов. Выкидыш породил осложнения, а после ее добил рак. Меня успели спрятать в пансионате, а все данные обо мне стереть. Попов криво улыбнулся. — Но я тогда был мал, чтобы осознать поступки родителей. Восьмилетний я ждал их у порога воронежского пансионата. Брошенный. Никому не нужный. Забытый. Когда я подрос, то вылил всю желчь в протесты. Оксана помогала. И пока я пытался навредить отцу, в моих снах мать снова и снова сгорала от рака как спичка. Мне ведь весточка о смерти пришла от директора пансионата… я не плакал. Не осознавал, что происходит. Я принял ее смерть к совершеннолетию. С ее смерти на прямую связь со мной не выходили. Только письма. Попов перевел дух. История на проповеди лилась сама. — Связь оставалась односторонней, я игнорировал каждое письмо. Оксана стала моей единственной семьей. Но когда письма прекратились, я сам подавал ему знаки взломами и подставами: чем ярче протест, тем громче должен был быть ответ. Но я сражался в тишине. Правда, из-за моего просчёта пострадали люди, и меня упрятали за решетку для профилактики. Не горжусь этим, но было то, что было. Отец не отвечал на мои юношеские выпады. Попов размял шею от воспоминаний: одиночная тесная тюремная клетка сильно ограничила его физически. — Когда я вышел из тюрьмы, то Оксана удалила все мое присутствие в сети и базах, а отец — мою личность. Я перестал существовать. Даже в жизни отца. Арсения Попова больше не существует в гражданском мире. Только копии и копии его личности. Осталась жить только моя тень. Воздух на кухне заморожен. За окном проревел гудок товарного поезда. «Тронулся наконец-то», — подумал Попов, радуясь за железного товарища. Поднятая муть неприятным горьким осадком осталась на языке, но дышать стало проще. Как давно он не выговаривался кому-то об этом? — Не знаю, зачем он оставил наводки Лазарю, почему контролирует, — Попову снова восемь. Он один на пороге пансионата. Он хотел домой, да только путь стёрся и координат нет. Он до сих пор не нашел причину, почему остался сиротой при живом отце. — Возможно, приказал следить за мной для устранения в один день или обезвредить заранее. — Ты сам пытался связаться с ним физически? Позвонить ему? — Нет, конечно. — Почему? Арсений смутился вопросу, будто бы ответ очевиден. Но слов не было. Адекватной причины тоже. Только одно: — Не знаю. Может, гордость? Меня стер тот, кто меня породил. Но я всегда… как дурак, оставлял следы, по которым только он мог найти меня. Связаться. Спросить, как я поживаю. Он знает, где я, но никогда не звонил… Меня будто убирают, как сорняк, а я все, сука, расту. Антон переваривал мысли тяжелее, чем его желудок ужин. — Тогда кто покуш… — Кто охотится за Тьмой? — Именно, — Антон кивнул, чувствуя, как заболел висок. Кусок в горло не лез. Он обнаружил запутанный клубок ниток, но замотал ещё сильнее вокруг собственной шеи. Арсений выдохнул. — Лазарь, другие не смогут. Видимо, заказ на мою голову был сделан на альтер-эго от Тины через Лазаря. Отец просто пропустил это мимо, или решил посмотреть, как я выйду из этой ситуации сам. Он набожный, убивать нас не стал бы. Ведь Легенда черной кассы — мое творение, мой проект и моя единственная уцелевшая личность. Да и отец могуществен, но не всемогущ. Мы с Оксаной потеряли покой за несколько месяцев до ее смерти. Атаки стали серьезнее и беспощаднее. День и ночь. На истощение били. Будто бы знали наши слабые места и уязвимости. Меня физически гнали из всех укромных мест, а ее пытались вскрыть с потрохами. Били четко. Точно. В цель. — Будто вас слили по наводкам изнутри… — Да, но это невозможно. Я доверяю Оксане сильнее, чем самому себе. Если только кто-то физически к нам подобрался, тот же Лазарь… Я не знаю, как Оксана выстояла этот период. Но мы смогли спастись… Она спасла меня, точнее. А Антону не обязательно было описывать тот период. Он помнил, как он не мылся пятый день в попытках восстановить упавшие системы защиты Тьмы. Они всей командой были на грани истерики, когда приходилось вручную переносить серваки и играть с атакующими на скорость. Борьба велась за износ, но ощущалась отвратительно: как будто они черпали картонным тазиком воду из тонувшей лодки. Но они справились. Выдержали. Усвоили урок. Расширили состав Тьмы двукратно. — Ты подозревал меня? — Арсений несмело спросил, как воспоминания Антона о прошлом в миг исчезли. Он ответил обтекаемо: — Я рассматривал все варианты. — Все недели взаперти? Кроме меня больше никого нет в подозрении, мы работали вдвоем. Арсений прервал диалог. — Почему ты потерял ко мне доверие? Резкий взмах развития поразил Антона до лёгких: он не знал ответа на вопроса. Или не хотел признаваться. — Не потерял доверие. Скорее… проверял гипотезы. — Ты думаешь… что я мог… да я же, — Арсений засмеялся, сжимая кулаки. — Той ночью я получил ее записку, за несколько часов до смерти. Она оставила инструкции на ближайшие полгода и протоколы моей безопасности, а также ячейку в банке с головным бюджетом. Она не ответила на звонок и я рванул в Воронеж. Я предполагал, что она жила в районе нашего старого общежития в пансионате. Но я не знал… я… Когда она перестала выходить на связь, я мысленно готовился выкупать ее у федералов под залог или отсидеть в тюрьме, взяв на себя вину. Но увидев дым из фуры, я… Он сдался, отворачиваясь от Антона. Тяжело. Он раскурочил вечно открытую рану слишком сильно. — И ты думал, что это я ее… — Я проверял все гипотезы. Кто-то… Кто-то ещё помогал вам? Возможно совместный проект? — К чему ты клонишь? — озлобленно скалясь, Арсений выкручивал из сердца все брошенные ножи неверия от Антона. «И не такое было. И это пройдет. И это выдержу». — Арс, я последние недели медленно убивал себя, подозревая тебя в… Что ты сдал ее Канделаки. Кто-то слил вас Лазарю. Досконально проверял секунду твоей жизни, чтобы… Может быть, все-таки есть тот, кто знал тебя или её достаточно близко… Кто-то, кто… Антон замер. Ответ на вопрос пришел сам. Пока Арсений обрабатывал полученную информацию, бегая по лицу Шастуна, Антон нашел ещё один слот в памяти. Нашел личность. Того, кто хорошо знал происходящее. Того, кто обладал информацией первее других. Того, кого не видно. Того, кому было выгоднее всего сдать Тьму. Тот, кто всегда был с ними, но кто был отвергнут всеми… Антон крутил на языке острое имя, но вслух произносить не стал. Арсению нельзя этого знать. Пока. А аудитор внимательно перебирал всех знакомых в голове, усваивая информацию, Антон спрятал догадку глубоко под сердцем. — Я… Я подумаю. У меня есть лишь Серёга и Димка… Но они не знают толком, как работает шифрование связи: они бесполезны для Тины или Лазаря. А сейчас… Сейчас для меня разговор — сплошные эмоциональные качели, я устал. Я не против ответить на все твои вопросы, но позже. Арсений дрожа выдохнул, пытаясь совладать с пережитыми заново эмоциями. — Я — человек, и мне свойственно… Нет, можно теперь я задам тебе вопрос? И не дождавшись ответа, он продолжил: — Что с тобой произошло? Или что я сделал, что мой… Напарник, заботливый и внимательный, аккуратный и трепетный к моим чувствам… Мой довольный, сияющий, влю… Где он? И почему передо мной сидит уставший, болезненный, подозревающий меня обличитель? Я понимаю, ты устал… Но это длится с первой же секунды после казино… После всей операции, что мы… Что ты… Нет, не отвечай на этот вопрос. Не хочу знать, сам расскажешь. Знай, что каждому человеку нужно пространство для секретов. Не прими за грубость. Я надеюсь, что не подорвал твое доверие. За сим… Я прощаюсь с тобой, спокойной ночи. И после мягкого, но холодного прощания он покинул Антона, оставляя его наедине с собой на кухне. Напоследок Шастун уловил в чертах напарниках сплошную точку боли, на которую он беспощадно наступал, но залатать не сумел. Шастун прижимал грубые руки к лицу, пытаясь вдавить глазницы, чтобы выдавить образ потерянного и раненого Арсения из головы. Ему так не хватало теплоты его рук. Вкусный ужин на двоих остался остывать на кухне.***
Вернувшись за компьютер, Антон исступленно пощелкивал файлы. Как в тумане, он открыл личную папку предводительницы Тьмы. Пересматривал фотографии ярмарок и фестивалей под ее руководством. Юношеские видео с пьянок в глухую ночь на берегу озера. Ухмыльнулся. Он скучал. Не по хакеру, а по настоящей Оксане Сурковой. В ее архиве он нашел несколько писем, посвященное на прощание каждому члену группировки в разных вариациях и редакциях, которые знал наизусть. Какие-то личные письма она пересохранила семнадцать раз в разных трактовках. Глупышка. Чуть ниже он нашел несколько вариантов общего письма, которое она отправила в рассылку всей группировке. И это стало, практически, ее завещанием. Моя единственная семья, Если вы читаете это письмо, то мне жаль, что пришлось оставить вас так рано. Это мое прощение перед прощанием с вами за трудности и горе, с которыми вы столкнетесь. Но не в одиночку. Вы есть друг у друга, а я буду присматривать за вами. Через мои разработки. Через мои автоматизации. Через эфир, оставленный мной в наших системах. Не ссорьтесь. Не торопите жизнь, не перегружайте процессоры программами-пустышками. Пока вы не поняли, что жизнь чуть длиннее ваших искусственных алгоритмов, позвольте себе жить в полную силу. Не ищите опору в чужом человеке, найдите в себе стержень. Почувствуйте счастье в простых вещах. Ничего не ждите от внешнего мира, но делитесь внутренним теплом. Особенно с теми, кто живёт рядом. И судьба наградит вас в ответ, когда вы меньше всего этого ждёте. Любите творить, творите любовь, пока сердце не превратится в камень. Внешние обстоятельства загоняют нас в тупик страхом, но помните, что Тьме не страшна неизвестность, пока в сердце горит свет. И если вы позволите мне, бессовестной и беспечной руководительнице, то прошу выполнить единственную просьбу. Защитите моего драгоценного друга и товарища, я оставляю его одного в темноте города. У него нет никого, кроме меня. Я завещаю вам Тьму и заботу об Арсении Попове. Не верьте сторонним источникам информации, они играют только за себя, а значит против нас. Помните главную заповедь. Не верьте Арсению Попову. Чаще всего он слаб, разбит и утомлен. Мастерски скрывает истощение. Виртуозно убеждает, что болит недостаточно сильно. Направляйте и защитите его от него самого. Возлагаю управление командой на Тень. Подари надежду Арсению Попову, когда он её лишится. Сегодня наш с вами последний рассвет, а я, как любая тень, исчезну в полдень. Благодарю за долгие годы работы и прощайте, друзья. С любовью, Ваша Тьма Вот оно. Последние слова Тьмы теперь били Антона по-разному: в апреле и сейчас. И как Антон чувствовал, он прав. В письме была подсказка на убийцу, так очевидно! Но радость осознания сменилась на боль. Его горечь смешалась с отрицанием, когда, перечитая строки, Антон раньше воспринимал письмо как последнее задание, а теперь оно пропитано любовью и надеждой, что любимый близкий человек Оксаны будет жить не один в темноте и обретёт ее семью. Это было письмом с заботой не о команде, а об оставленном ею друге. Она верила Попову, как верила самой себе. Всегда и без исключения. И Антон практически нарушил ее последнюю просьбу. Он чуть не потерял Арсения Попова. Чуть не исключил его из жизни. Из мира Тьмы. Из сердца. — Что я блядь наделал… Хотелось скрыться. Сжаться. Закончиться. Как начать разговор? Что делать, чтобы не затянуть их паузу? Идти? А если не пустит? А если… — Да в пизду недомолвки. И он рванул из кабинета в коридор, а оттуда устремился к маленькой спальни. Занёс руку для стука в дверь и замер. Что ему говорить? Как просить прощение? Как донести то, что он испытывал? Как посмотреть в эти голубые глаза? Вопросы топили его с головой в морской пучине, как дверь открылась сама. Шастун замер. Уставший Арсений натужно улыбался ему из вежливости, стараясь скрыть истину внутри. Глаза покраснели от постоянного трения. Взгляд потух. — Чем-то могу помочь? Антон мысленно сломал себе несколько костей. Как он мог предательски накинуться на того, кто нуждается в обычных объятиях вместо допросов. — Прости меня. Ты мне дорог. Я боюсь тебя потерять, — все, что смог сказать Антон. Вот и все, что он смог. Ничего лучше не придумал. Как дурак стоял у двери и выплюнул три фразы. И стоя напротив друг друга, Арсений сдавленно и больно улыбнулся, бегая по деталям его обеспокоенного лица. Антон искренне говорил правду всем дрожащим телом. Он протянул руки вперёд, призывая закрепить их прощение. Антон влетел в Арсения, крепко сжимая его в руках. В тишине звенели только его браслеты. Мужчины крепко вцепились друг друга, будто бы боялись нечаянно отпустить. Если кто-то хоть на миллиметр отпустит второго, то они пропадут. Оба. Арсений чуть-чуть гладил Антона по спине, а тот запустил ладонь в волосы Попова, накручивая на пальцы локоны и вдыхая его запах. Скучали. Поддаваясь настроению, Попов сделал пару шагов назад, утягивая напарника за собой. Антон неумело сыграл удивление и непонимание намека. Дверь в комнату закрылась. И только через час нагой Шастун прошел на кухню за графином с водой, чтобы скрыться в спальне Попова до утра. Перед тем, как снова забыться в партнёре, он прокрутил в голове мысли о предателе. Он понял Оксану. Это был не побег, а приманка. Но в этот раз Антону удастся завершить месть. Он смирился. Казалось, он утонул в объятиях Арсения в последний раз. Но значит, такова его судьба. Тень рождена следовать. Антон будет строить и взрывать мосты, взламывать и защищать данные, подключаться и разъединяться с целью. И настанет день, когда и для него наступит полдень.